Czytaj książkę: «Правило правой руки (сборник)»

Правило правой руки
повесть

1

Колян сидел на крыльце и плёл лапти. Лапти получались деловые. Хотя, может, это совсем и не лапти. Генерал так и сказал, когда увидел:

– Какие это лапти, дурень, ты никогда лаптей не видел. Настоящие должны скрипеть, когда идёшь, вот это лапти!

Колян не стал с ним спорить. Да и кто это с Генералом спорит? Он же сразу врежет, а рука у него на это набитая. Или, если пьяный, может и заточкой пырнуть, заточка у него всегда с собой, на резинке в рукаве. Вот он какой, Генерал! И говорит, что воевал в Америке. Но врёт, собака. В Америке он был, ага, на дрезине две недели туда ехал. Байщик как это услышал, смеялся.

– На дрезине! – повторял. – Ой, не могу! А через море на ей как? По дну?

Колян удивился, спросил, при чём здесь море. Байщик перестал смеяться, посмотрел на Коляна так, как только на дерьмо можно смотреть, и сказал:

– При том, что оно там положено, понял?!

Ну, и Колян замолчал, потому что спорить с Байщиком это ещё себе дороже, чем с Генералом. Байщик тебя и пальцем, конечно, не тронет, но зато на весь лес прославит. Байщик – это ого, голова. А говорун какой! Бывает, как пойдёт чесать, так чешет и чешет, хоть до самой ночи. И складно, как песню поёт. Да он как выпьет, и песни горазд. И Генерал его никогда не гнобит, а даже, случается, к нему приходит, они там тогда запираются и, слышно, подолгу разговаривают. Это Генерал с ним советуется. С банкой приходит, конечно, а как же, и со своей закуской. Байщик это любит. Даже очень. Нажрётся, ходит дурной по лесу, орёт. Один раз его санитары чуть не взяли, хорошо, Колян шёл мимо и отбил. Вот тогда Колян и добыл свои первые в жизни лапти – настоящие, санитарские, срезал с того санитара, начинку выпотрошил и сшил заново. Но не носились они, расползались. Тогда он их переплёл, они стали хорошо держаться, Милка сказала:

– Во какие лапти!

Так и стали они называться: лапти. Пока не пришёл Генерал и не сделал Коляну указку:

– Не лапти это, понял? Скажи: так точно!

И Колян сказал. А что! С Генералом не поспоришь, а то врежет в рожу. Рожи не жалко, не в роже дело, а просто если Генерал в неё врежет, то Коляна перестанут уважать. Хоть их после всех зарежь, такой народ упрямый. Подумав так, Колян в сердцах дёрнул нитку, она оборвалась. Гнилая, стерва, подумал Колян, а где взять крепкую, идти в деревню? А дырку во лбу не хочешь? Не хочу, конечно. Колян опять рванул и опять оборвал, матюгнулся и отставил лапти, разогнулся, расправил спину и вытянул ноги. Ноги у него были босые. А чего летом обувку таскать? Будет зима, натаскаемся. А вот пожрать было бы неплохо. Колян обернулся на землянку и принюхался. Пахло сырыми картохами. Значит, уже почистила, с удовлетворением подумал Колян, свезло ему с Милкой, какая она работящая, ловкая! Картоху они так съедят, а из очистков будет суп. Прикольно! А если Милку поприжать, так она и котлеты сварганит. А что! Колян вчера зверя принёс, Милка его разделала. А теперь давай котлет! И даст, навертит. Он же ей в прошлом году, было дело, заимел бабла, раздухарился, купил мясорубку. Теперь если у них гости, они котлеты делают. На котлеты идут звери. Сами идут, ага! Ты ему: «Бобик, бобик, тяв-тяв!» – и он, дурень, идёт. А ты его за уши и по горлу!

Но это если зверь один. А если их свора, тогда, вон, как этой весной, загрызли Портного. Совсем загрызли, сволочи, одно тряпьё от него только и осталось, а мослы погрызли начисто. И всё равно звери полезные, шкура у них очень добротная, а сами для котлет незаменимые. Эх, надо Милку на котлеты расколоть!

Только Колян так подумал, как из землянки вышла Милка с ведром свежих помоев. Колян ухватил Милку за ногу. Милка молча отбрыкнулась, сошла с крыльца и выплеснула помои на грядку.

– Куда ты так высоко плещешь! – разозлился Колян. – Мне это после сушить!

– Природа высушит, – сказала Милка и вошла обратно в дом, в землянку.

Природа, мать её, в мыслях повторил Колян, разумная у него Милка, не зря Генерал про неё говорил:

– Городская!

А высохнуть, конечно, высохнет и без природы. Солнце высушит, дури прибавит. Дурь – это хорошо. Только один Байщик дурь не курит, бает, будто это вредно. Милка над ним смеётся, говорит:

– Какой разборчивый! Он дурь не курит! А зато бырло так и хлещет, сколько ему ни налей.

Вдруг заболела голова. Вот прямо как клещами сжало. Колян знает, что такое сжать клещами, ему однажды сжимали. Но ладно! Про это зачем? И Колян не стал думать про клещи, а просто взялся руками за голову, с обеих сторон, там, где уши, и стал ладонями тереть туда-сюда. Так иногда помогало.

Но тут только хуже становилось. Вот же ёкарный бабай, сердито подумал Колян, значит, это не от дури, а это верный знак: кто-то идёт. Колян опустил руки, осмотрелся, после встал во весь рост и опять осмотрелся. Никого пока что видно не было. Колян сунул руку за пояс, к заточке. Заточка была на месте, Коляну сразу стало поспокойней.

И тут он увидел этих. Они вышли из-за ёлки, шли по тропке. От болота! Как они там на самострел не напоролись, сволочи, сердито подумал Колян. И яму, суки, тоже обошли. Ну да сразу видно: мужики бывалые, тёртые, один в камуфляжном френче, второй в ватнике, оба здоровые, мордатые, первый с палкой, второй с вещмешком. Шли и смотрели на Коляна. Тот, который в камуфляже, усмехался. Колян приосанился и сделал шаг вперёд, с крыльца. Мужики сразу остановились, и тот, который в ватнике, полез правой рукой в карман. Пукалка там у него, сразу понял, нет, даже скорее почуял, Колян, и сказал:

– Здорово, мужики! Бог в помощь.

– И тебе, Колян, того же, – сказал камуфляж.

Вот, бляха, знают, как меня зовут, отметил про себя Колян, а вслух ничего не сказал. А камуфляж продолжил:

– Покуда к тебе доберёшься, три раза со смертью встренешься.

А и верно, сердито подумал Колян, все заманухи обошли. Как так?!

А камуфляж, будто услышал его мысли, сразу же сказал:

– Это Петрович нас про тебя надоумил. И про заманухи тоже.

– Чего это я Петровичу вдруг вспомнился? – спросил Колян.

– Дело у него к тебе, – ответил камуфляж. – Говорит, что тебе это слёгка. Схоронить нас надо, вот что. Надёжно схоронить!

– На ту, что ли, сторону? – спросил Колян.

– Да хоть бы и на ту, – ответил камуфляж.

– Га! – громко сказал Колян. – Хлопотное это дело. И небыстрое.

– Так и мы не с пустыми руками. Уважим.

Колян задумался. Смотрел на мужиков и думал. Да только что тут было теперь думать и чего придумывать, если они сюда уже пришли? Кто просил Петровича, скотину эту, их надоумливать? Пырнуть надо Петровича, вот что! Ну да чего теперь! Петрович вон где, а они вот здесь. И Колян, тяжко вздохнув, сказал:

– Чего стоите? Проходите в дом. Поговорим, быть может.

Дом, кстати, был открыт – заслонка с входа ещё утром убрана, а после Милка марлю сдвинула, чтобы удобнее было ходить туда-сюда. Но мужики даже с места не стронулись. Струхнули, сразу было видно, второй даже опять полез за пукалкой, а первый, тот, который в камуфляже, усмехнулся и сказал:

– Чего в такую пору в норе париться? Давай здесь где-нибудь в тенёчке сядем. Петрович говорил, у тебя славный навесик имеется. Возле бани!

От таких слов Колян аж зубами заскрипел. Ну, ещё бы! Много этот Петрович стал в последнее время трепать языком, надо ему этот язык укоротить, сердито подумал Колян, но спорить не стал, сказал:

– Ну, можно и так, под навесик. – И ещё спросил: – Как вы с дороги? Брюхи подвело, небось?

– Маленько есть, – ответил камуфляж.

Колян усмехнулся и сказал:

– Сейчас исправим. – Повернулся к дому и окликнул: – Эй!

Из дому (из земляки, из норы) выглянула Милка, увидела гостей, зарумянилась и поправила чёлку. Камуфляж сразу заученно начал:

– Здравия желаем! Тут у нас к вам есть с собой… – и полез в карман, понятно, за гостинцем.

– Э, нет, нет! – поспешно перебил его Колян. – Мы не за это. Мы даром! – И уже спокойнее продолжил: – Мила, сделай мужикам чего-нибудь с дороги. Они аж от Петровича пришли, понятно?

Милка кивнула и скрылась в землянке. Камуфляж спросил вполголоса – и с уважением:

– Твоя баба?

– Моя, – просто ответил Колян. И так же просто прибавил: – Из города.

– О!

Колян на это уже ничего не ответил, а только махнул рукой идти за ним, и повёл мужиков за землянку. Там, не доходя до бани, возле кустов смородины, стоял вкопанный в землю небольшой дощатый стол, а вокруг него три лавочки. А навесик над столом был наполовину поднят.

Да, навесик! Колян очень им гордился. Навесик был с механикой, как сказал Байщик. Это там были верёвочки, за них потянешь – и навесик можно приподнять немного, а можно и опустить, если солнце мешает. А сейчас солнце совсем зашло за облако и не мешало. Но Колян всё равно подошёл, потянул за верёвочку, попробовал и так и сяк, а после закрепил на узел. Камуфляж, глядя на это, только языком прищёлкивал, а ватник важным голосом сказал:

– Жазюли.

Вот дубина, подумал Колян, какие же это жазюли, жазюлей не видал ни разу! Но так только про себя подумалось, а вслух Колян, как всегда, помолчал и только пригласил садиться. Мужики сели. Колян сел напротив. Ватник неловко, наперекосяк, стащил с себя вещмешок и начал его развязывать – так же неловко. Колян смотрел на вещмешок и ждал. Камуфляж тоже молчал. Ватник достал из вещмешка бутылку. С настоящей пробкой, на винте! И ещё там была наклейка – большая, сбоку, на полбутылки. Камуфляж принял от ватника бутылку, повернул её наклейкой к Коляну и гордым голосом велел:

– Читай!

Колян прищурился и нехотя сказал:

– Глаза что-то слезятся сегодня. Не вижу.

Тогда камуфляж прочёл сам:

– «Джин. Америка»! – И, усмехаясь, прибавил: – По-американски написано, ихними буквами, вот оттого и глаза заслезились, ага!

И он насмешливо хмыкнул. Коляна взяла злость и он задиристо сказал:

– А! Пивали мы и американское! Тут Ге… – и осёкся. Потому что поспешно подумал, что мало ли что это за люди, а он им сразу Генерала сдаст. И, утерев губы, продолжил уже вот что: – Тут один мужик у нас, говорят, был в Америке, там воевал. Ну, и привёз оттуда бырла. Мешок всякого. Мы угощались.

Камуфляж не спорил, промолчал. А ватник тем временем достал стопарики, три штуки, нержавеющих, расставил их перед собой и начал аккуратно наливать. А налил – стал раздавать. Когда Колян брал свой стопарик, камуфляж спросил:

– На чём воевал тот мужик?

– На дрезине, – ответил Колян. – Он рельсы подрывал, стрелки курочил, семафоры бил.

Мужики переглянулись.

– Чё, не верите? – спросил Колян сердитым голосом.

– Верим, верим, – сказал камуфляж. – Мы это про своё. Ты пей!

– За что?

– Как за что? – удивился камуфляж. – За лес, конечно. Чтобы не сгорел!

– Типун тебе!

– Вот за это и пьём.

Они выпили. Гадость какая, подумал Колян, на дерьме, что ли, настояно? И даже не стал утираться, до того ему было противно. А ватник уже совал ему закуску – кусок чего-то ноздреватого, пахучего.

– А это что? – опасливо спросил Колян.

– Хлеб, – сказал ватник. – А ты, небось, всё только сухари?

– Нет, почему! – обиделся Колян. – Это здесь сухари. А в городе и хлеб давали. Только белый.

– А это чёрный, – сказал ватник. – Чёрный полезнее. В Америке все америкосы джин только чёрным хлебом закусывают. Житуха там у них!

– И не говори! – подхватил камуфляж.

А Колян промолчал. Он жевал хлеб и думал, что хлеб лучше джина, совсем не дерьмо, дураки америкосы, ничего не понимают.

Ватник тем временем ещё налил. Но только они взялись за стопарики, как тут сразу пришла Милка, остановилась поодаль, упёрла руки в боки и стала пристально смотреть. Не любил Колян это её смотрение! Потому что она что, смотрит себе и смотрит, а вот все мужики тогда на неё начинают смотреть как-то очень гадко! В прошлом году один так посмотрел, Колян не выдержал и саданул ему. Хорошо, Петрович под руку толкнул, а то бы он того точно убил. А так только крепко порезал. После два мешка картохи отдавал. Милка выла, голосила:

– Зверь проклятый!

О, звери, и точно, подумал Колян и уже хотел было спросить, будет ли Милка вертеть котлеты…

Как Милка уже сама сказала:

– Может, котлетов сделать? С луком и с грибами.

Колян посмотрел на неё, подумал: обалдела баба, в первый раз их видит, а уже встречает как родных. И засвербило у него в душе, ох, подумал, Милка-Милка, ты своей смертью не помрёшь!

А камуфляж спросил:

– А какие грибы?

– Козлята с сыроежками, – ответила Милка. – Я вчера этих козлят до хренища надёргала.

– Давай козлят!

Милка ушла. Колян принюхался. Пахло варёной картохой и солью. И грибами тоже. Но грибами пахло слабо. Не разварились ещё, сволочи, подумал Колян и вспомнил, как его на прошлой неделе пучило от этих же грибов. Или не от этих?

Ватник уже опять налил и подал стопарик. Колян взял. Камуфляж спросил:

– За что пить будем, хозяин?

– А мне откуда знать?! – сказал Колян. – Я вообще не знаю, кто вы такие и зачем пришли, и куда дальше идёте. За что мне тогда пить?

Камуфляж на это усмехнулся, глянул на ватника, тот опустил глаза, и камуфляж ответил:

– Кто мы такие, братан, тебе, может, лучше и не знать. И куда мы от тебя пойдём, тебе тоже будет лучше сразу забыть. А то после придут за нами, начнут спрашивать, бить током, в клещах зажимать… Зачем тебе это?

– А за что они так будут?

– А за то, что мы мост подорвали!

– Где?

– На Микулинской ветке. Возле старой башни. Там, где горячая вода из трубы льётся, знаешь?

– Как не знать!

– Вот там и подорвали. И сразу тикать. А эти за нами увязались. А сверху ещё этот… Вертихвост! Стрелял по нам. Из пулемёта. Геныч, покажи.

Геныч (тот, который в ватнике) подтянул рукав и показал бинт на руке, и немного крови через бинт.

– Чуть ушли, – продолжал камуфляж. – Наискосок и к Петровичу. А уже он надоумил к тебе. А дальше, говорил, ты нас через Сивое болото проведёшь, а там, в Новой зоне, мы и сами схоронимся. У нас там есть хованка. Нам бы только через Сивое, Колян!

– Э-э! – ответил Колян нараспевку. – Дело серьёзное. Браться за такое хлопотно.

– Так ведь не даром же! – с обидой сказал камуфляж. – Геныч, покажи!

Геныч достал из вещмешка тряпицу, развернул. Кусок какой-то, подумал Колян, непонятно! И спросил:

– Что это?

– Тол! – важным голосом ответил Геныч. – Два фунта с гаком.

Колян усмехнулся, спросил:

– Сколько гаку?

Камуфляж подумал и ответил:

– Две бутылки.

– Вот такого же дерьма? – насмешливо спросил Колян и показал на джин.

– Зачем такого? Хлебного! – ответил Геныч.

– Но это после! – сказал камуфляж. – Человек придёт и принесёт. А тол сразу твой.

Колян смотрел на тол и улыбался. Колян давно мечтал сделать что-нибудь значительное, да всё не подворачивался случай, всё ерунда лезла какая-то, а тут вдруг сразу такое! Два фунта толу, ого! Да это, Генерал рассказывал…

И Колян сказал, но как будто не очень уверенно:

– Ну, не знаю, тут надо подумать.

– Вот за думы давайте и выпьем! – сказал камуфляж.

Они подняли стопари и выпили. Чем больше пьёшь, тем оно мягче, подумал Колян и стал закусывать хлебом. Чёрный хлеб это полезно, думал он, пьёшь себе, пьёшь, а вреда никакого.

А камуфляж уже сказал:

– Ну, а теперь закурим. У нас ещё одна бутылка есть, но это уже после грибов. А перед грибами, Геныч, раздавай!

Геныч опять взял вещмешок. Колян думал, он сейчас достанет городских, на клею скрученных, но Геныч достал кисет с махрой и три листа бумаги. Бумага была с буквами.

– Чё там написано? – спросил Колян.

– Херня всякая, – строго ответил камуфляж.

– Тоже по-американски?

– Нет, по-нашему. Но всё равно херня.

– А ты прочти! – задорно предложил Колян.

– Глаза что-то слезятся. На!

И камуфляж сунул Коляну его лист. Колян согнул лист. Камуфляж сыпнул в него махры.

– У нас есть один мужик, – начал Колян, – сворачивая самокрутку, – так он от таких листов, от запечатанных, торчит! Меняет их один на два, даёт два чистых вместо одного запечатанного и ещё говорит, что буквы курить вредно, они с ядовитой краской.

– Как его звать? – спросил Геныч.

Колян усмехнулся.

– Га! – громко сказал камуфляж. – Я его тоже знаю. Байщик его зовут, вот как. Я с ним вместе сидел. О! Байщик голова!

– Но сумасшедший, – прибавил Колян.

– Сумасшедший, это да, не спорю, – сказал камуфляж. – Но голова!

Геныч достал зажигалку, чиркнул. Они закурили. А Колян остался без огня! Но он не стал про это говорить и, продолжая вертеть в руке самокрутку, спросил:

– А зачем вы мост рванули?

– А зачем тебе тол? – сразу же спросил камуфляж.

– Ну, мне… – запутался Колян. – Сменять хотел! Один мужик…

– Тоже Байщик?

– Нет, другой, и ты его точно не знаешь, – уже увереннее продолжал Колян. – Ему много толу надо. Комиссариат хочет рвануть!

– Чего, чего? Комиссариат? – не поверил камуфляж. – Да кто его туда допустит? Это же надо сперва подложить, а там охрана.

– Ну, у мужика есть план, но он его пока не открывает, – ответил Колян. – Рванёт, после расскажет, так он говорит. И ему нужен тол. Много толу!

– А тебе он что взамен даёт?

– Ну! – растерялся Колян, не зная, что и придумать. – Хочу своей бабе туфлики купить. А то что она в галошах да в галошах! Она в городе в туфликах ходила. А после один раз ночью их с неё сняли.

– А она?

– А она одного шилом! Прямо в глаз! А второго по…

– Ясно. И что?

– Не попала второму, вот что! И он с туфликами нырь в кусты и сгинул.

– Какие в городе кусты! – сердито сказал Геныч. – Где ты в городе видел кусты? Может, ещё и деревья?

– Это не в нашем городе! – запальчиво сказал Колян. – Это в Закрытом Центре было! Там есть и кусты, и деревья, и просто трава. Парк называется.

– Парк, да, – подтвердил камуфляж, – бывает такое. И что дальше?

– Ничего. Взял я её без туфликов. Сюда прибились. Теперь вот грибы жарим.

– А дальше что?

Колян посмотрел на тол. Кусок дерьма, только кирпичного, подумал – и сказал:

– А дальше на Новую Зону пойду, вас отведу. Тол, две бутылки и расчёска фабричная, это последняя цена.

– Ну, ты загнул! – сказал Геныч. – Где я расчёску возьму? Зачем она мне? Посмотри!

И он снял шапку. Голова у него была лысая.

– Тогда не поведу, – сказал Колян.

– А маникюр? – вдруг спросил камуфляж.

– Чё, чё? – переспросил Колян.

– Зови свою! – просто сказал камуфляж. – У неё спросим. Ну!

Колян привстал и крикнул «Эй!», после «Милка!», и опять сел. Когда садился, понял, что джин настоящий – в голове уже крепко шумело.

А Милка не шла! Мужики опять достали по бумажке, стали скручивать. На Коляна уже даже не смотрели, сволочи. Колян сказал:

– Слабоватая у вас трава. Как детская.

– Зато без радиации, – сердито ответил Геныч, закуривая.

– От радиации я… – начал было Колян…

Но спохватился, замолчал, поспешно повернулся и увидел, что к ним идёт Милка. Она была в новом халате – синем, блестящем, с таким же синим пояском и в лёгких санитарских сапогах без голенищ. Попросила срезать – Колян срезал. А что! Ноги у неё фигурные, не волосатые, не то что…

Да! А камуфляж уже сказал:

– О! Хозяйка стола! Геныч, штрафную ей! По самый ободок!

– Нет, нет! – весело сказала Милка. – Я из напёрстков не пью. – И, повернувшись к Коляну, спросила: – Уже нести?

– Неси! – громко сказал Колян. – И скоро!

– Да уж! – сказала Милка. – На тебя глядючи. Больше не пей!

– И меньше тоже, – вставил Геныч.

Колян махнул рукой и сел. Гадкая страна Америка, в сердцах подумал он, пил бы наше, так бы не упился.

Камуфляж сказал:

– Брак – дело сложное. Так маникюр возьмёшь? Вместо расчёски.

Колян не ответил, а просто сидел, смотрел в стол.

Пришла Милка с кастрюлей и с мисками, и ложки тоже принесла.

– Как в ресторане! – сказал Геныч.

Колян молчал. Милка накладывала быстро, ловко, черпак так и мелькал. Коляну досталось три котлеты, мужикам тоже по три. Но у них котлеты были толще, и заметно. Ух, Милка, стерва рыжая, грозно подумал Колян… Но вдруг почувствовал, как Милка наступила ему на ногу – и промолчал. Милка ушла. Геныч нарезал хлеба и долил остатки из бутылки. Камуфляж разрезал ложкой котлету, глянул на начинку, облизнулся и сказал:

– За дам!

И выпил. Колян и Геныч тоже выпили и начали закусывать. Фу, думал Колян, ну и Америка, не джин, а сущее дерьмо, воняет как! После подумал: нет, это не дерьмом воняет, и не джином. Пригляделся…

И точно! Это от их котлет так воняло! И они что, этой вони не чуяли? Колян ещё глянул на них и подумал: нет, не чуют. А у них в котлетах же мутантеры – и у одного, и у второго! Никакие это не козлята, а мутантеры! Вот у Коляна – да, козлята, а у камуфляжа мутантеры! И у Геныча такие же! А они их жрут как сахар, и им хоть бы хны! Колян насупился, перестал есть и взялся за стопарик.

– Сейчас, сейчас! – бодро сказал камуфляж, достал из вещмешка ещё одну бутылку и разлил по стопкам. Только когда Коляну наливал, спросил: – Может, тебе половину? А то твоя…

– Нет, нет! – трезвым голосом сказал Колян. – Плещи!

Камуфляж плеснул. Колян поднял стопарик и почувствовал, что он же теперь трезвый как стекло. Га! Ну ещё бы! Эти же сейчас подохнут! Вот прямо здесь, за столом! Зачем их Милка обкормила? А они чего не чуяли? Загадка это!

Камуфляж сказал:

– За наше дело, общее! За Новую Зону!

И полез чокаться. Чокнулись, выпили. Они опять стали закусывать. Жрали мутантеры – и хоть бы хны! Только за ушами треск стоял! Колян смотрел на них и ничего не понимал. А они уже съели котлеты, камуфляж смачно рыгнул и утёрся. Геныч сказал:

– А закурить?

Камуфляж взял вещмешок…

И тут Колян вдруг сказал:

– О! А моего испытать не желаете?

– Это радиации дымнуть? – насмешливо спросил камуфляж.

– Зачем радиации? – сказал Колян, вроде даже как обидевшись. – Мы радиацию выпариваем, а после приходит мужик со специальной машинкой и мерит.

– И что? – спросил Геныч.

– Не щёлкает, – сказал Колян.

– Как это так? – спросил камуфляж недоверчиво. – Это вы что, тяжёлые металлы, говоришь, выпариваете, и после счётчик Гейгера их не регистрирует?

– Ну, – сказал Колян, усмехаясь, – я не Байщик, я таких кудрявых слов не знаю, а табачок мой не щёлкает. А та моя жаровня – у меня в светлице, в доме. Могу показать.

Мужики переглянулись, помолчали, и уже только после этого камуфляж сказал без особой охоты:

– Ну, покажи, если так. Поглядим!

Колян встал первым, мужики за ним, и Колян повёл их обратно. Шёл и сам себе приказывал, что надо что-то говорить, нельзя идти молча. Но не говорилось! Так они и подошли к землянке – молча. Землянка стояла открытая, заслонка лежала в стороне, марля сдвинута к самому краю, и прямо, через вход, была сама землянка – темнотища полная. Но это так только сверху казалось, а на самом деле дальше, за сенями, в светлице, всё было совсем по-другому. Там и вправду было светло, потому что там посередине потолка было встроено здоровенное стеклянное окно и через него шёл сверху, с неба, свет. На ночь окно, конечно, закрывалось. Колян лазал наверх и задвигал специальную заслонку – щит. А на зиму ставил ещё один щит, это уже для крепости, от снега, и зимой в доме было действительно темновато. Зато летом, днём, всегда светло, а иногда даже с солнцем. Байщик любил ходить к Коляну в светлицу, останавливался там всегда посередине и говорил с уважением:

– Ну, ты, Колян, прямо хобет, очень у тебя в норе уютно. Ну, хобет и есть!

Так Коляна и прозвали Хобетом…

А эти смотрели вниз, на чёрные сени, и даже и не думали туда спускаться.

– Вы чего это? – спросил Колян.

– Давай, ты первый, – сказал камуфляж.

Колян пожал плечами и полез в землянку. Спустился в сени, отступил в сторонку, выглянул наружу и сказал:

– Ну а теперь чего? – а после повернулся к кухне, крикнул: – Милка! Неси свет! Не слышишь?

– Слышу! Слышу! – ответила Милка.

Но сама не подошла! Колян завёл руку за спину и на ощупь открыл шкафчик с инструментами. А мужики уже полезли к нему вниз. Первым спустился Геныч.

– Прямо! – сказал ему Колян. – Где свет, туда.

Геныч пошёл на свет. Следом за ним спустился камуфляж.

– И ты туда! – сказал ему Колян.

– Чего это я перед тобой?! – сказал камуфляж. – Западло в чужое первым заходить, – и даже отступил на шаг.

Но было поздно – Колян уже выдернул ломик из шкафчика и саданул им камуфляжу прямо в лоб! И тут же повернулся – и в затылок Генычу! Геныч хрюкнул и упал через порог в светлицу. Колян кинулся к нему и врезал ещё раз и ещё! Голова у Геныча разбилась и раскатилась по полу. Колян повернулся к камуфляжу, камуфляж ещё стоял, но тоже был уже без головы, из шеи у него торчали провода, штыри какие-то, шлейфы и всякая другая хрень. Колян ещё раз рубанул – по хрени! Камуфляж захрипел и упал. Колян отбросил ломик, матюгнулся, переступил через камуфляжа, после через Геныча, вошёл в светлицу и там ещё раз матюгнулся – уже трехэтажно, забористо. После помолчал немного и окликнул:

– Милка!

В светлицу вошла Милка. Переступая через мужиков, поморщилась. Хотя каких, блин, мужиков, когда это роберты, гневно подумал Колян, нелюди поганые, крошить их мало, тол им в глотку!

– Коля, – сказала Милка, глядя на него, – какой ты бледный. Ты волнуешься?

– Нет, блин, я радуюсь! – гневно ответил Колян. – Чего ты, мымра, сразу не предупредила, кто это такие?!

– А когда мне было предупреждать?! – сказала Милка. – Вы же сразу сели бырло жрать. А я смотрю: да это же не люди!

– А если люди были бы?!

– Тогда б они мутантеров не жрали, – резонно ответила Милка. – Я так и подумала: если заметят, ой, скажу, мужики, извиняйте. А так чего? Так роберты.

И она наклонилась над Генычем. Геныч лежал без головы и у него из нутра, из дырки от шеи, слышались какие-то голоса, но очень тихие.

– О, тварь! – сказал Колян. – Без головы, а докладывает!

– Нет, – сказала Милка, – это его спрашивают, доспроситься не могут.

Она отступила к камуфляжу, склонилась над ним, прислушалась и с удовлетворением сказала:

– Этот тихий.

– Тихий, ага! – сказал Колян. – А может, он сейчас по ультразвуку докладывает, кто его знает!

– По чему, чему? – спросила Милка.

– По ультразвуку, – повторил Колян. – Байщик рассказывал. Есть такие звуки, говорит, человеческое ухо их не слышит, а роберты пожалуйста. И доложили санитарам! И они на вертихвост, и к нам! И повязали!

– Коля! – испуганно сказала Милка. – Что нам делать? Прилетят же сюда, сволочи! В город вернут!

– Хрен им, а не город! – грозно воскликнул Колян. – Но беречься надо. – Посмотрел на робертов, подумал и сказал: – В общем, так. Горячки пороть мы не будем. Ты их сволоки в кладовку, пустыми мешками прикроешь, пускай там пока полежат. Может, кто на запчасти возьмёт. Да, и свинцовую гирьку поставь с ними рядом. Гирька сигналы глючит. Так… А я скорым ходом к Генералу. На совет.

– Коля, и я с тобой!

– Нет, не паникуй! Уйдём оба, всё разграбят, сволочи! Может, я уже думал, это Петрович их нарочно к нам подослал, чтобы мы их грохнули, а после тиканули… А он всё пограбит, пока нас здесь не будет.

Милка молчала, слушала. Деловая она баба, битая, с теплом подумал Колян, какое она нужное ему подспорье в жизни, даже и не говори. Вот бы…

Но нет! Колян не стал отвлекаться, сказал:

– Там, возле бани, на лавке, лежит кирпич в тряпице. Это тол. Его под баню перепрячь. А остальные вещички в кладовку. И я пошёл! Совсем нет времени! Вернусь, сразу первым делом…

Но не сказал, что именно. Да Милка его и так, и без слов поняла, и глаза у неё заблестели. Колян потрепал её за ухо, усмехнулся, подмигнул – и скорым ходом вышел вон, во двор. А там, мимо грядок с самосадом, резко свернул к болоту. И пропал в кустах.

2

Колян шёл быстро, не разбирая дороги. Очень он тогда спешил. Ещё бы! До Генерала же довольно далеко, часа три ходу, не меньше. И это если пофартит и пойдёшь напрямик. А так, по безопаске, ещё час накрутится как пить дать, вот Колян и торопился. Поэтому он только после, уже в овраге спохватился, что нужно было взять с собой бутылку, она же, та вторая, оставалась ещё почти полная. И вещмешок тоже надо было бы проверить, прошмонать как следует, вдруг там и третья бутылка лежит, и что-нибудь ещё, тоже полезное. У них же, у этих долбанных робертов, чего только не найдёшь, случалось. Да и Генерал стал бы куда сговорчивее, мягче, если к нему придти не с пустыми руками. Вон когда в прошлый раз Колян принёс настольные часы, как Генерал тогда обрадовался, говорил, что по часам никогда не опоздаешь, а можно совершенно точно рассчитывать время и назначать ход операции. Колян засмеялся и сказал, что ну и что, что точно. А то, сердито сказал Генерал, профукали мы в прошлый раз вражескую дрезину и разрушили весь замысел, а так я её теперь засеку по часам, по минутам, во сколько она точно проезжает, и вставим под рельс когда надо! Ну, или скрутим секунда в секунду. И, может, он и прав, думал Колян, идя по тропинке, может, и вовремя, а вот про «скрутим» он погорячился. Отстаёт от жизни старикан! Это только раньше роберты крепили рельсы гайками, гайку скрутил – и порядок, а теперь стали приваривать их, гады, и сейчас их только толом и возьмёшь!

Но рельсы это мелочи, а вот, как мечтал Колян, собраться бы крепкой бригадой да завалить в деревню и рвануть там комиссариат – вот это было бы дело! Настоящее! Вспомнив про комиссариат, Колян невольно усмехнулся, но тут же опять стал серьёзным и по привычке подумал, что это ещё нескорое дело и лучше про него пока помалкивать, особенно при Милке. Милка если бы услышала про комиссариат, сразу стала бы кудахтать, что куда ты лезешь, тебе что, больше других надо, и так далее. Нервная она, тут ничего не скажешь. Бывает, по ночам не спит, сидит, смотрит в угол, вздыхает. Колян знает, отчего это – не только оттого, что он такой горячий, она так больше для отмазки говорит, а тут главное другое: она по городу шибко скучает. Всякое она про него рассказывает: и что там и кормёжка даром, и жильё тёплое, нехилое, и будет амнистия, если придёшь со всем своим и сдашься. Скажет про «сдашься» – и смотрит, и ждёт.

Ну, отвечает в таких случаях Колян, мы с тобой, наверное, в очень разных городах сидели. В том, в котором сидел я, там тебя держат в тесной конуре, ещё тесней нашей землянки, и вонючей, и никуда наружу не пускают, а на целый день к лавке привязывают, чтобы лишний раз не вставал, а на прогулку водят так: в соседний кабинет, и там опять к лавке привяжут, но уже к другой, и в глаз какую-то лампу нацеливают, а после как её засветят – ничего не видишь, слепнешь. И ещё дрыгаешься весь, а они только смеются, говорят: это мы тебя насквозь просвечиваем, чтобы знать, чем ты дышишь, скотина. После отведут обратно и опять привяжут. И вертухай под дверью, и решётка на окне.

Но всё равно Колян оттуда убежал, из того города, из той больнички. А Байщик, говорят, целых три раза бегал. Ну, Байщику же до всего есть дело, суётся куда ни попадя, вот его и хватают. А он бежит. В прошлый раз из простынёй верёвку свил и с шестнадцатого этажа спустился. Бежали за ним с собаками…