Czytaj książkę: «Неположенное счастье»

Роман

Ибо кто знает, что есть благо человеку в жизни

Екклесиаст 6:12

Как небрежно сдаёт карты судьба! Швыряет, не глядя, кому одни тузы с козырными дамами, кому шестёрки с семёрками, кому вообще не пойми что. Только вон ещё лежит прикуп. Хочешь – рискни! Приподними карту, глянь, а вдруг там джокер?

И, может, тогда в этом мире станет чуточку больше справедливости… Мистер Майкл Куртис станет немножко ниже, а пилот Волковой станет чуть-чуть выше. И джокер в этом ему поможет. Разве это будет не справедливо? Ведь при рождении счастье положено всем одинаково.

Только вот почему на карте джокера изображён смеющийся шут?…

Часть I
Под созвездием Южного Креста

За массивной дубовой дверью со множеством хитроумных замков находится зона гризи-тэйблз – сердце алмазного прииска. По наклонным столам, покрытым толстым слоем жира, струятся потоки специально очищенной воды. Каждый стол зоны отделён от остальных массивной стальной решёткой. Сквозь стеклянные окошечки в стенах за происходящим в помещении следят невидимые охранники. Территория прииска вместе с жилыми бараками обнесена тремя рядами колючей проволоки, над которыми возвышаются несколько караульных вышек. Караульные без предупреждения открывают стрельбу по всему живому, что пересекает границу зоны, даже по птицам. Чернокожие рабочие согласно заключённому контракту, живут внутри зоны по полгода. Потом они покидают прииск через специальную буферную зону, где за ними ежесекундно наблюдают в течение двух суток, анализируя содержимое желудка и кишечника.

Время от времени в помещение входит высокий седой старик. Он молча отпирает замки на стальных решётках и деревянным пинцетом собирает сверкающие искорки приставших к слою жира алмазных кристалликов. Всё происходящее дополнительно фиксируется несколькими скрытыми видеокамерами.

Высокий старик вдруг что-то гортанно выкрикнул и нажал на красную кнопку, расположенную сбоку гризи-тэйбла.

На толстом слое жира в прозрачной струе воды лежал голубоватый алмаз размером с крупную вишню.

Глава 1
Быть может мы на рандевуль?

Марина отложила потрёпанную книжку, на бумажном переплёте которой было написано «Зло приходит в сумерках» и подняла глаза. Перед ней стоял пьяный. Это была уже третья мужская особь, которая подходила к ней за то время, пока она сидела на лавочке в старом парке. Марина досадливо поморщилась и снова уткнулась в книжку.

«– Вивьен, у меня срочное дело в Калифорнии, – сказал Стив, – я забронировал номер в отеле на ваше имя. Связь будем поддерживать через Хуберта».

Пьяный кашлянул и подал голос:

– Хэлло, мэм, быть может мы на рандевуль?

Марина вновь оторвалась от книжки. У неё были огромные карие глаза с пушистыми ресницами, волнистые распущенные волосы ну и взгляд – мисс Сорбонна, факультет изящных искусств.

– Гонорея свирепствует, ты что, не слыхал? – ответила девушка.

Пьяный открыл рот, понимающе покачал головой и нетвёрдой походкой двинул дальше.

Перед пьяным к ней подошёл какой-то долговязый мужчина и обратился с просьбой почитать ей свои стихи. В глазах поэта был столь пронзительный коктейль из грусти и внутреннего достоинства, что девушка махнула рукой:

– Давай, читай. Только недолго, хорошо?

Поэт, выставив вперёд ладони, понимающе скривил тонкие губы и, слегка подвывая, начал читать:

 
Дряхлый папирус, пришедший издревле,
Мёртвым черкесом, несущимся вскачь
Я не рождён, потому и не внемлю,
Кто не родил меня – был мне палач!
 

На улице с Мариной хотели познакомиться режиссёры, доценты, укротители, странствующие поэты, сверхзвуковые лётчики и даже один пьяный кругосветный путешественник. По крайней мере, они так ей представлялись. И так было всегда. Даже, когда её недавно закрыли в обезьянник с какими-то шалавами в Шевченковском РОВД. Дежурный мент, как её увидел, то сразу заулыбался и начал выделять мужские гормоны.

Марина уже и привыкла. Гормоны, наверное, одинаковые, что у дежурного мента, что у доцента, что у настоящего кобеля. Только у доцента выделения угнетены интеллектом, а у дежурного мента наоборот. Потому что дежурный мент имеет много больше возможностей по сравнению с доцентом. Особенно, когда ей тогда в обезьяннике захотелось в туалет по-маленькому.

Странствующий поэт тем временем прочитал последнюю строфу:

Пена у рта от истошного бега

С жёлтых небес уж слышны голоса

И распустился, окрашенный в «пего»,

Лотос забвенья в твоих волосах!..

– Молодец! – сказала Марина, – сам сочинил?

– Сам, – воспрянул поэт, – а вот ещё, из раннего:

Как вешаться не хочется…

– Хорош, – перебила его Марина. – Я ж сказала, молодец. Иди, не порть впечатления.

– Простите, а у вас не найдётся жетона на метро? – спросил поэт.

– Ты что же, на жетон заработать не можешь?

– Эх… – сглотнув слюну, тряхнул шевелюрой поэт. – Жизнь моя… Иль ты приснилась мне… Ещё и бабник какой… Ну, совсем, – он отчаянно махнул рукой.

– А работать пробовал?

– Стал на путь исправления, – заверил поэт, опять выставив вперёд ладони. – Вот на дорогу только… Один жетон. Если можно – два. До фонда занятости населения доехать… У вас такое доброе лицо!

Марина порылась в кармане плаща и протянула мужику жетон:

– Только больше ничего не проси, хорошо?

Поэт покорно кивнул, взял протянутый жетон и, втянув голову в сутулые плечи, зашагал по пустынной аллее.

Марина подняла воротник и закрыла книжку. Хорошо, хоть на улице ещё тепло, можно не идти домой, а посидеть в парке подольше. Хотя сильно хочется есть. Но дома всё равно есть нечего.

А пьяный, который предлагал ей рандевуль, правильно сказал. Видно сквозь её красоту пробивается что-то такое неуловимое, что заставляет опытных мужчин говорить именно так. Марина и к этому привыкла. Ну, а, если и возникали какие-то сомнения, то после знакомства с её мамой все становилось на свои места в течение пяти минут.

…Если сильно присмотреться, то видно, что её мама тоже когда-то была красавицей. Пусть не такой, как дочка, но всё же. На излёте активного участка своей женской стези мама сейчас, наверное, допивает дома бутылку дешёвого портвейна и танцует под старенький магнитофон с каким-нибудь кавалером. Тоже побитым жизнью, плешивым и немолодым.

Если прийти сейчас домой, то при виде Марины у кавалера, как обычно бывало в таких случаях, начнётся реакция слюноотделения и он на время забудет о маме. В школьном учебнике биологии была такая картинка с собакой и пробиркой, в которую собиралась слюна. Марина часто представляла себе пристающих к ней мужиков с такими пробирочками, прикреплёнными к углу мужского рта. Можно, конечно, разменять их двухкомнатную квартиру и начать совершенно новую жизнь. Но мама одна пропадёт. А она любит свою маму, поэтому из этой затеи ничего не получится. Остаётся плыть по течению и ожидать от жизни улучшения. От той самой жизни, которую двадцать пять лет назад Марине так беспечно подарила её мама.

С каким-то странным перекосом сдала ей карты судьба. С одной стороны, эта нежная красота, Орнелла Мутти отдыхает. А с другой – чего только нет. Например, её папа.

Папа у Марины капитан дальнего плавания. По крайней мере, так говорила ей мама, когда маленькая Марина спрашивала, почему у всех есть папы, а у меня нет? На самом деле папа у Марины не капитан, а КОТ. Кот у него вытатуирован слева на груди, и обозначает Коренной Обитатель Тюрьмы. Вот и сейчас он в очередном дальнем заплыве. Но Марина и его любит. После отбытия очередного срока папа подарил дочери маленькое серебряное распятие на цепочке, которое он изготовил на зоне. «Пусть хранит это тебя, дочка, от бед и несчастий» – сказал тогда папа.

С тех пор так и носит Марина миниатюрное серебряное распятие на груди. Уберегает ли оно её от бед, как говорил папа? Может и уберегает. Во всяком случае, она верит в это.

Единственная мужская особь, у которой на губах не начинает блуждать специфическая улыбочка при взгляде на Марину, это её сосед Павлик. Это от того, что Павлик курит дурь, что-то там глотает и нюхает, поэтому девочки его не интересуют. Даже такие, как Марина. Иногда и она забивает с Павликом на двоих косячок. От сладковатого дымка что-то тает в душе и туда на время заглядывает солнышко. Но Марина знает, что потом когтистая лапа отыграется. Так сожмёт что-то внутри, мало не покажется.

Как-то Павлик предложил ей улететь в виртуал. Ах, если бы кто-то придумал, как там, в виртуале и остаться навсегда… Но так не бывает. Кончится кайф, и реальность вытащит цепкой лапой из виртуала. Вытащит и ткнёт носом – не шали, жить пока нужно здесь.

Иногда у Марины возникали мысли свою красоту куда-нибудь пристроить. Первое, что пришло ей на ум, это стать какой-нибудь проституткой. Скажем, гостиничной путаной. Но там оказалась такая развитая инфраструктура, с улицы не сунешься. А сунешься, можно враз досрочно всей красоты лишиться. Вон Тюля попробовала и еле ноги свои эпические унесла. Такие две гламурные девочки, молоденькие совсем… Подошли, поздоровались с Тюлей вежливо так и сказали, что если она ещё раз попадётся им здесь на глаза, то ей выбьют два верхних передних зуба. И то, это для начала.

Ну, ещё олигархи… Говорят, олигарх может снять своей любовнице квартиру и даже купить машину. Только где взять этого олигарха? Только разговоров – олигарх, олигарх… Ну, а как туда попасть, до этих олигархов? Она даже не знает, куда это надо идти.

Есть ещё девочки, которые ночью выходят на трассу. Это, конечно, похуже, но зато там полная демократия. С ментами договориться, и работай на здоровье. Тюля за год работы на трассе оделась с ног до головы, салоны красоты там всякие, солярии.

Честно говоря, Марина один раз попробовала. Как-то договорилась с Тюлей, одела юбку покороче, помаду поярче и подсумок с необходимым инвентарём через плечо навесила. Наблюдавшая за её сборами Тюля сказала:

– Лучше колготки сними и чулки одень.

– Зачем? – удивилась Марина.

– Так удобнее будет, – ответила Тюля и чему-то усмехнулась.

Марина пожала плечами и стала переодеваться. Потом она вдруг села на диван и сказала, глядя в пол:

– А знаешь, я как-то книжку читала… Типа, церковную. Там написано, что все люди делятся на овец и козлищ.

– Я козлище, – Тюля кивнула крупной головой. Потом она подняла глаза на Марину и добавила: – И ты козлище.

В комнате повисла тишина.

– И тебе нравится быть козлищем? – через некоторое время спросила Марина.

– Ага, – угрюмо ответила Тюля и, закинув ногу за ногу, щёлкнула зажигалкой.

– А мне нет, – тихо сказала Марина.

– Ты что сегодня ела? – спросила Тюля.

– Вермишель, а что?

– А вчера?

– Картошку. Жареную.

– А в сауне когда была?

Марина с удивлением посмотрела на Тюлю и пожала плечами:

– Вообще не была, дома под душем моюсь.

– А я вчера ела карпаччо. Сечёшь? Потом крем брюле из трубочки. А сегодня вот на пять часов ходила к своей маникюрше. – Тюля вытянула мощную ногу и пошевелила пальцами с красными ногтями. – Педикюр, видишь? А на той неделе в салоне делала депиляцию волосяного покрова.

– Волосяного покрова? Это на ногах, да?

– На ногах, на руках, в зоне бикини.

– Это там, что ли? – Марина показала глазами на низ тюлиного живота.

– Угу. Там вообще должно быть гладко. У этих козлов это называется – ухоженная женщина.

– Каких козлов?

Тюля насмешливо посмотрела на Марину и вздохнула:

– У клиентов.

Она глубоко затянулась и выпустила клуб дыма.

– Не хочешь быть козлищем, говоришь? – криво усмехнулась Тюля. – Это хорошо. Молодец! Значит, будешь овцой. Как жрать захочешь, будешь, значит, таким как я, козлищам депиляцию волосяного покрова делать. Гы… А я буду жрать крем-бруле.

– А платить?

– Чего? – Тюля наморщила узкий лоб.

– Так, говорят, за всё платить нужно. А у тебя получается, что всё как бы даром. И крем-брюле, и депиляция. А даром только сыр в мышеловке, слыхала? Есть такая французская пословица.

Тюля пристально посмотрела на Марину и задумчиво сказала:

– Вообще-то у нас такие умные не приживаются. Нервы не выдерживают. Ну, давай, выдай ещё чего-нибудь. Что там ещё в книжках французских написано?

– Французских? – Марина задумалась. – Ну, хорошо, слушай. Вот один мужик там шкуру одну нашёл, вроде как волшебную. Называлась, типа, «шагреневая кожа». И у него начались исполняться желания. Но кожа каждый раз стала уменьшаться, как бы ссыхаться. А эта кожа – типа душа его была, понимаешь? И, чем сложнее желание было, тем больше ссыхалась кожа. Поняла?

– Душа? Ссыхаться? – сморщилась Тюля. – Ну, и где эта душа? Вот у тебя, где она? Можешь показать?

Марина приложила ладонь к солнечному сплетению.

– Сиськи, что ли? Тогда душа у тебя ничего, даром, что сама мелкая. Некоторые мужики любят, когда так, – усмехнулась Тюля. – Вот и надо, пока не начнут ссыхаться сиськи, успеть.

– Что успеть?

– Бабок наколотить и замуж выйти.

– Замуж?

– А что? У нас уже полно девчонок так повыходили. Ну, понятно, не за местных.

– И что, по любви? – спросила Марина.

Тюля опять чему-то грустно усмехнулась.

– Ты что, дурная? Знаешь, как у нас девки говорят? Любовь придумали мужчины, чтобы не платить деньги. Всякого разного повидаешь, тут без книжек твоих французских умной станешь. И ещё говорят – мужики платят не за любовь, а за право тебя больше никогда не видеть. Так что с любовью пролёт у нас полный, девочка… Полный…

– Так, может, это и есть плата? – спросила Марина. – За бесплатный сыр в мышеловке?

– Может и есть, – безразлично хмыкнула Тюля. – И не одно это, раз уж спросила. Девка вот поработает так на трассе, ну, годик, два, так с сексом потом у неё совсем плохо. Очень похоже на то, как я один раз у азеров каких-то обожралась икрой чёрной, порыгала аж, еле до параши добежала. Бутербродиков там парочку, правда вкусно? А я с тех пор как-то равнодушной к икре стала. Так чем книжка-то закончилась про шкуру волшебную?

– Шагреневую кожу? Ну, когда ссохлась она совсем, то мужик тот ласты склеил.

– Я так и думала.

Тюля поднялась, оправила юбку на мощных бёдрах и сказала:

– Так ты идёшь или будешь мне и дальше мозги еб… трахать?

Марина встала, сняла с шеи цепочку с серебряным распятием и положила его в шкатулку.

– Пошли, – сказала она, перекинув сумку через плечо.

В общем, стали тогда с Тюлей на Окружной. Тюля девушка видная, но только издали и в сумерках. А Марина наоборот, фигурка точёная, но мелкокостная. Когда машины подъезжали поближе, то, понятно, интересовались только Мариной. Тюля уже и злиться начала, но потом какая-то компания подобрала их и повезла в сауну. Там немного выпили, попарились с дубовыми вениками, Марине даже сначала понравилось. Ну, а потом, когда дошли до дела, Марина обнаружила полную профнепригодность. Такое накатило вдруг, прямо не ожидала. Тогда даже пенделя под пятую точку получила от быка какого-то, когда стала в панике чулки на мокрые ноги натягивать, вытереться даже не успела. Тюля после той истории с ней уже и не здоровается.

Остаётся замуж. Честно говоря, уже пробовала. И, по правде, не один раз. Но в последний момент всё срывалось, прямо мистика какая-то. Хотя с Александром с самого начала было как-то не так, как с другими.

Тогда, в первый день знакомства он купил ей ярко-красную розу и пригласил в ресторан. Было видно, что Саша к ресторану непривычный. Да и она сама тоже не очень. О себе Саша сказал только, что он бывший военный лётчик, пилот транспортной авиации. Ну, это как раз понятно, не укротитель тигров, так лётчик. Саша поставил розу в вазочку, которую принесла официантка и весь вечер украдкой смотрел на Марину. И даже песню для неё тогда заказал.

Гитарист-бригадир, получив деньги, пошептался с музыкантами и сказал в микрофон:

– Эта песня прозвучит сейчас для Марины.

Две девушки, синхронно покачивая бёдрами, неожиданно красиво запели «Mammy Blue».

Мне грустно, мама…

…Марина никогда не могла так сказать своей маме. И папе-капитану тоже. Никому… А может, можно это сказать Саше?… На глаза ей вдруг навернулись слёзы. Она отвернулась и украдкой смахнула их с ресниц.

Саша был похож на зэка. Небольшого роста, с задубевшей от загара кожей на худощавом лице. И шрам через на левой щеке. Глубокий такой, страшный. Но разговаривал он не как зэк и без татуировок.

Марина сама не заметила, как влюбилась в него. Всю свою проклятую коноплю однажды собрала и выбросила в мусоропровод.

А, может, неправильно Тюля говорит? И она не козлище? Может и у неё есть, как у других девушек, ангел-хранитель? В той книжке было написано, что ангел-хранитель есть у всех, кого крестили. Она как-то спросила у мамы, крещёная ли она. Мама грустно усмехнулась чему-то и сказала, что да. Значит, есть ангел-хранитель? Может, это он дал ей пенделя под пятую точку тогда в сауне?

Марина тогда даже стала прикидывать, как она разменяет квартиру, и они с Сашей поженятся. Будто крылья за спиной выросли у неё тогда.

Но, оказывается, ненадолго. Потому что вскоре опять началась эта самая мистика. Саша однажды ни с того ни с сего вдрызг напился, Марина никогда его таким не видела. И вдруг начал на неё орать, как сумасшедший. Что, мол, всё, кончен бал, догорела свечка. И огромный букет жёлтых роз всё норовил ей всучить.

У Марины тогда прямо оборвалось всё внутри. Опять! Что за проклятие, которое не даёт ей выйти замуж?! Железный обруч впился ей в грудь, и из глаз хлынули слёзы. Марина швырнула цветы в его пьяную рожу и закричала:

– Ну почему я такая несчастная? Почему!? Отвечай, гад ты такой, почему!?

Придя домой, Марина выпила из горла бутылку портвейна, вытерла слёзы и надела свою самую короткую юбку. Потом стала на каблуки, взяла подсумок с принадлежностями и пошла на Окружную. Чем хуже у девушки дела, тем лучше она должна выглядеть. Если мадам Коко Шанель была права, то она сейчас должна выглядеть просто потрясающе.

Но, видно, не суждено ей быть ни женой, ни проституткой. Нет этого в линии её судьбы, ни одного, ни второго, нет, хоть убейся!

Марину тогда забрал с Окружной милицейский патруль, у которого в тот день как раз началась декада борьбы с проституцией. Девчонки на трассе быстро друг друга по мобилкам предупредили, а Марина новенькая, и к тому же от портвейна её так разобрало, что еле на ногах держалась. В общем, подкатил луноход, выскочило оттуда трое молодцов с автоматами наперевес и забрали её в РОВД, где заперли до утра в обезьяннике.

Ну, а Саша некоторое время рассматривал рассыпанные по полу жёлтые розы, которые Марина перед уходом швырнула ему в лицо, потом вылил в стакан остатки водки и достал из ящика стола кассету. Удивлённые соседи до полуночи не могли заснуть, слушая, как за стеной во всю мощь орёт магнитофон, и обычно такой тихий сосед истошно выкрикивает слова каких-то незнакомых и страшных военных песен:

 
Мы в строю, твёрже шаг!
Выше стяг, до небес!
Той войны чумовой косяк
До сих пор нам один на всех!!!
 
 
Мы в строю, надо нам
Что-то там говорить,
В наших душах живёт Афган,
Нам его не забыть!!!
 

…А через несколько дней Марина случайно столкнулась на улице с Сашей, когда она шла с авоськами из овощного магазина. Саша остановился, раскрыл рот и, уставился на неё.

– Привет, Саша, как жизнь, давай встретимся? – улыбнулась, как ни в чём не бывало, Марина.

Александр хрипло выдавил из себя:

– Да, наверное, не надо.

А потом вдруг схватил её, как ненормальный, и начал молча целовать. В лицо, в губы, в волосы. А после повернулся и ушёл. Больше Марина его не видела.

Глава 2
Когда это всё началось?

1

Небо здесь такое синее, как будто над ним поработал начинающий пользователь фотошопа. Над кронами эвкалиптов, которые подходят прямо к воде, подрагивает прозрачное марево, распространяя в воздухе дурманящий терпкий запах.

Вот Волковой русский. Тогда почему ему не снится родина с пресловутыми берёзками? Почему ему хорошо здесь? Может быть потому, что после возвращения из Афгана его родина с берёзками показала ему жирный кукиш? Прямо под его сломанный во время аварийной посадки в Кандагаре нос? Шарахнуло его тогда о приборную панель от души. Кровью всё позаливало, так и не отмыли.

Те годы, которые он провёл на родине, Волковой не забудет никогда. Казалось, закончится Афган, и, наконец, можно будет жениться и начать жить. Собственно, он и пытался. Но жизнь в обновлённой родине оказалась похожей на затяжную хроническую болезнь. Не умрёшь, но неизвестно, что лучше. Правда, кое-кто из них устроился. Например, их замполит, майор Шуйский. Кадровик «Президент-отеля» как увидел послужной список Шуйского, а там одни горячие точки, и везде «заместитель по политической части», так сразу и сказал: «Молодец, замполит, нам такие орлы нужны. Только нужно будет бороду отрастить». Выдал ливрею с золотыми позументами и взял швейцаром на главный вход. Но многие из тех, кто вернулся, поспивались, а кто и свёл с этой жизнью счёты более радикально.

Тогда, два года назад, голодный и небритый отставной капитан военно-воздушных сил Советского Союза Волковой сидел на стуле посередине полупустой съёмной квартиры и размышлял, что ещё можно отнести в ломбард. На вырученные деньги он тогда купил несколько пачек макарон, пять килограмм картошки и литр подсолнечного масла. А потом каждый день искал работу.

Везде, где можно было хотя бы теоретически устроиться на лётную работу, ему отказывали. Предложение вдруг стало настолько превышать спрос, что Волковому с его контузией фэйсом о приборную панель транспортного АН-12 просто не на что было надеяться. В швейцары его тоже не брали – мелковат для такой солидной должности. Даже в рекламные агенты туристической фирмы не взяли. Из-за шрама, мол, распугает всех дам.

Потом Волковой отнёс в ломбард золотой николаевский червонец, подаренный его отцу бабушкой в день, когда родился Александр. А под конец осталась только тонкая золотая цепочка, на которой висел маленький нательный крестик. В конце концов, ушла и эта золотая цепочка.

И Маринка тогда тоже ушла. Вернее, это он сам сделал так, чтобы она ушла. А что он ей мог дать? Покатать на карусели? Или на троллейбусе? Маринка, вон какая. Что она в нём нашла с его кривым шнобелем, ста семьюдесятью сантиметрами и пустыми карманами?

Так проходил день за днём, ничего не меняя в его жизни, если не считать увеличения числа пустой стеклотары на кухне, пока однажды вдруг не зазвонил телефон. Волковой снял трубку и услышал голос командира их лётного отряда майора Баранова. Вернее, бывшего командира и бывшего майора.

– Волковой? Нужно поговорить. Работа нужна?

– Да, – хриплым от волнения голосом сказал Волковой.

– Значит, слушай, ситуация такова. Ты помнишь Витю Замазанова из нашего отряда?

– А чего ж не помнить, вместе с ним не летал, а так помню. Он первым пилотом на АН-12 был, да?

– Да. Я его пристроил на одну частную фирму. Транспортная компания в Африке. Первым пилотом на АН-26. Он был доволен. А потом вроде нашёл себе более спокойную работу, тоже пилотом на «Сессну». Возит туристов на какое-то сафари на самом юге Анголы. Где-то возле границы с Намибией. Я с ним по скайпу говорил недавно, он доволен. Хоть и зарплата, я так понял, сильно поуменьшилась. Вот, можно на его место, первым пилотом на АН-26.

Дальше Волковой уже не слушал.

– Откуда и куда летать? – механически спросил он.

– Юго-запад Африки. Полёты из Того на юг Анголы через Гвинейский залив.

– А что там платят?

– Не знаю. Замазанов был доволен. Владелец фирмы мистер Куртис всё скажет на месте при собеседовании. Я уполномочен только передать, что оплата за каждый полёт будет достойная.

– А что возить?

– Догадайся сам, Волковой, зачем хозяину нужны пилоты с боевым опытом в Афгане, – с некоторой задержкой сказал Баранов. – Не бананы на базар возить, это точно. Но и не наркотики. А за остальное будут платить. Думаю, будешь доволен. Хотя, смотри сам. Многие после Афгана стали совсем другими. Я тебе честно сказал, что Замазанов свалил оттуда. Я ж не вербовщик, понимаешь.

Волковой вздохнул. Кажется, судьба подсовывает ему шанс. Ну, что же… Может он ещё и способен сделать какую-нибудь женщину счастливой…

– Когда вылетать? – спросил Волковой.

– Я знал, что ты так скажешь, – сказал Баранов. – И знаешь, я рад, что смог тебе помочь. Ты пилот, Шурик. А пилот не должен сторожить овощную базу. Ну, конечно, может, проживёт чуть меньше сторожа, это да. На то он и пилот военной авиации. А вылетать через неделю. Я тебе оформлю гостевую визу, и билеты на самолёт.

…Но изобретательной судьбе, видно, всего этого было мало. Поэтому, когда у Волкового в кармане уже лежали билеты до Бургаса, откуда он должен был вылететь в Ломо, где находилась контора мистера Куртиса, он встретил Марину. Она шла с авоськой, в которой лежали какие-то овощи.

Что-то нашло на него тогда. Начал вдруг целовать её, прямо на улице, как ненормальный.

2

С тех пор прошло почти два года, и ему больше не снятся ни берёзки, ни русские девушки. Вместо них ему почему-то стали нравиться негритянки. В цветастых обтягивающих бёдра платьях, в ярких крупных бусах, всегда жизнерадостные и улыбчивые. А как они танцуют!

Вот и жирному Цукерману нравятся чёрные девушки. Хотя с его зарплатой он мог бы себе позволить поразвлекаться с мулаткой или даже с настоящей белой. Так нет, после каждого удачного рейса Волкового Цукерман расслабляется в номере отеля с тремя негритянскими барышнями. Да ещё и не всегда расплачивается с ними. В республике Того проституция не преследуется законом, её просто, как бы нет. Поэтому обиженная чёрная девочка однажды явилась в полицейский участок и накатала на Цукермана заяву, мол, не расплатился за выполненную работу. А вот с этим здесь строго. Поэтому в номер Цукермана явился местный полисмен в огромной форменной фуражке с замысловатой кокардой, навёл на него пистолет и заставил расплатиться. Да ещё и забрал у Цукермана все бутерброды и три бутылки пива.

Резкий рингтон мобильника вдруг нарушил тишину.

– Есть проблемы, командир, – раздался голос в трубке.

– Говори, я слушаю, – сказал Волковой и сделал большой глоток из бутылки с пивом.

– Температура газов за вторым контуром больше семисот градусов. В «Наставлении» написано, что бортинженер в таком случае должен выключить двигатель и доложить кавээсу ¹. Вот докладываю.

Волковой поставил бутылку на столик и задумчиво почесал затылок.

– Гриша, а что, это серьёзно?

Бортинженер Бутлеров, немного помолчав, ответил:

– Вообще-то в самолёте всё серьёзно. Например, то, что наш Антон выработал уже два эксплуатационных ресурса.

В трубке повисла тишина. Потом Волковой спросил:

– Гриша, ты аванс получил?

– Да, – ответил Бутлеров. – У Цукермана, сегодня. А что?

– Ну, вот. И я получил. И Витя тоже. А груз срочный. – Волковой взял со столика бутылку и уставился на надпись «Cuca» на этикетке. – Понимаешь, Гриша, они найдут другой самолёт. И другой экипаж. Ну, ты понял. А Антона и ремонтировать не станут. Впарят какому-нибудь плантатору бананы перевозить с плантации. И всё, Гриша. Всё станет, как раньше. Ты помнишь, как у тебя было раньше?

– Помню. Значит, летим? – спросил Бутлеров.

– А что, этот перегрев и всё? – спросил Волковой.

– Из нового всё. А старое ты сам знаешь. Правое шасси заедает при выпуске. Генератор работает, но почему, я не понимаю. Аккумуляторы я десульфатизировал, зарядил, вроде тянут.

– Я напишу Цукерману докладную, – сказал Волковой. – Как вернёмся. А пока слетаем ещё раз. Ты как?

– Нормально…

– Ну и я нормально, – ухмыльнулся Волковой. – Значит, вылетаем сегодня в двадцать два ноль-ноль. Горючее принял?

– До места и обратно, с учётом встречного ветра над заливом, плюс резерв четыре тонны. Больше Цукерман не даёт, – сказал Бутлеров.

– Грузовой отсек опломбирован?

– Да, Казбек сам поставил пломбу.

– Ну, до вечера, – сказал Волковой и выключил телефон.

Потом он не спеша допил оставшееся в бутылке пиво и растянулся в шезлонге.

3

Немного дальше, там, где кончается эвкалиптовая роща, начинается пляж. Песок тут белый, как манная крупа. Если по нему ударить пяткой, то раздастся свист. Вдали от берега вода такого же густого синего цвета, как и небо. Ближе она становится бирюзовой и такой прозрачной, что несколько утлых деревянных лодок, находящихся в лагуне, кажутся парящими в воздухе.

Всё-таки, есть судьба или это всё выдумки? А, если это выдумки, то что это за сущность, которая носит пилота первого класса Волкового по разным неспокойным местам? И не просто носит, а тычет носом в эти неспокойные и горячие места? От этого нос у Волкового сломан в двух местах. Это память о жёсткой посадке в Кандагаре. Приборную панель тогда так и не удалось до конца отдраить от въевшихся бурых пятен. И вот ещё, кстати, а почему все эти самые точки горячие? Везде минимум плюс тридцать пять в тени, а максимум это вообще, как повезёт. А, если уже плюс двадцать пять, то всё, там спокойно. Во всяком случае, из «Стингера» по тебе не пальнут. Но и денег там таких тебе тоже никто не заплатит.

Когда же это всё началось? Может, когда Волковой поступил в Балашовское военное авиационное училище? Подавал сначала в Краснодарское, хотел быть лётчиком-истребителем. По комплекции вроде подходил, компактный, первый разряд по гимнастике. Но старый доктор на медкомиссии расслышал какие-то не те тоны в сердечном ритме и забраковал Волкового. Этот же доктор и посоветовал ему подать документы в Балашовское, на транспортную авиацию. Мол, с таким сердцем в транспортную возьмут, остальное у него в порядке. А на истребитель, извини, нельзя, слишком дорого стоит государству обучение пилота-истребителя. Транспортная авиация – это второй эшелон. Как лошадь-тяжеловоз по сравнению с лихим скакуном. Но горячий боевой конь даже не сдвинет с места то, что тащит флегматичный першерон.

Потом было распределение в Афган. Шурави Шурик, сидя за штурвалом справа от командира транспортного АН-12, возил через Гиндукуш десантников и технику. Ну, и обратно, понятно, не порожняком, а с «грузом-200». Иначе говоря, с цинковыми гробами. Потому что транспортник АН-12 это и есть этот самый «Чёрный тюльпан». Вот, наверное, тогда и перемкнулось что-то в голове у лейтенанта Волкового.

…Если зайти в лагуну метров на двадцать, то воды будет по пояс, и можно даже увидеть, как внизу проплывает небольшой скат. Сразу за лагуной начинается залив Бенин, который является частью Гвинейского залива, за которым уже аж до Америки будет Атлантический океан.

Всё-таки в Африке жить можно. Особенно, если время от времени вспоминать Афган. Да, здесь жарко и тоже могут подстрелить. Но, пока не подстрелили, жить можно. Да и ангольцы помягче будут, пороха у них поменьше, чем у моджахедов. Хотя и в синем небе Жамбы можно запросто нарваться на проблему. От дырки в фюзеляже после очереди из автомата до полного фарша от американского «Стингера» или своей родной «Стрелы».