Czytaj książkę: «Мутант»

Czcionka:

ISBN 978-5-0050-5258-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Сергей Малай
Научно-фантастический роман

МУТАНТ

***

Был тот недолгий утренний промежуток, который директор Мельниковского ДРСУ Александр Николаевич Холодов любил больше всего. Короткая планёрка во дворе закончилась и бригады рабочих вместе с прорабом уехали на объекты, а конторские женщины только устраивались за столами. Летнее южное солнце ещё не ударило всей своей мощью, от которой потом не было спасения ни во дворе, имевшем унылый вид из-за неисправной дорожной техники, ни в обсаженной деревьями и заплетённой виноградом беседке, ни даже в кабинете директора. Александр Николаевич не любил кондиционеров – от них среди жаркого лета вечно простуда. А вентилятор шумит и сдувает бумаги, если на полную мощность. Вот только в этот утренний послепланёрочный час и есть возможность посидеть в тишине и прохладе кабинета, обдумать свои невесёлые дела.

Дорожное ремонтно-строительное управление, сохранившее своё название ещё с советских времён, медленно умирало. И дело было не в том, что больших дорог в Мельниковском районе не строили уже лет тридцать. На ремонте уже имевшихся вполне можно было бы сносно прожить и даже нарастить некоторый производственный жирок. Но все более-менее выгодные заказы уходили местному филиалу дорожной компании из областного центра, которая была «близка к губернатору». Холодову, не имевшему высокопоставленных покровителей и потому не допущенному к распилу бюджета, оставались только крохи, которых едва хватало, чтобы не разбежались постоянные рабочие и организация не закрылась совсем. Закрыться ему не давали: распил распилом, но иногда нужно было что-то и строить, и ремонтировать. Почти бесплатно.

О том, чтобы купить новую дорожную технику, не было даже речи. ДРСУ, как та Золушка, донашивало старьё за более привилегированными «сёстрами». Паша, главный механик, ужом вертелся, чтобы это старьё хоть как-то работало. Местные склады металлолома, куда попадали ещё кое-где оставшиеся от советских времён ржавые запчасти от машин и станков, стали его вторым местом работы. Когда-то городок Мельниково и немалая часть Мельниковского района были напичканы промышленными предприятиями и – слава советской бесхозяйственности! – это теперь позволяло находить в металлоломе вполне ещё годные детали. Конечно, поработать над восстановлением приходилось, но это же мелочь по сравнению с тем, чтобы купить, скажем, сравнительно новый гидроцилиндр для экскаватора, доживающего уже, наверное, третью свою жизнь в Мельниковском ДРСУ…

И вдруг в тишине кабинета совершенно ниоткуда раздались голоса. Холодов даже вздрогнул от неожиданности и огляделся, хотя точно знал, что в его кабинете в этот час посторонних не было и не могло быть. Мало того – они говорили на каком-то чужом языке, но, странное дело, Холодов понимал всё до единого слова.

– Ага, вот он, значит, какой. Вы уверены, что это то, что надо?

– Вне всякого сомнения, Ваша Светлость. Мы проверили на клонах не один раз. Это именно он.

«Какие клоны? – испуганно подумал Александр Николаевич. – Что это ещё такое?!»

Телевизоров в конторе не было ни у него в кабинете, ни за стенкой в бухгалтерии. Да и голоса звучали не из-за стенки или из коридора. Два человека разговаривали прямо здесь, рядом с ним.

– На клонах… Клоны – это ваши лабораторные забавы, – недовольно произнёс первый голос, явно начальник. – А мы начинаем большой проект в очень жёстких условиях.

– Ваша Светлость! Мой Орден служит вам не первую тьму лет. У нас бывали неудачи, но никогда мы не выдавали их за хорошо сделанную работу. Разве не так?

«Да что ж такое-то?! – Холодов в панике потряс головой, будто надеялся вытряхнуть из неё эти странные слуховые галлюцинации. – Это кино, что ли, какое-то включилось?»

– Так, Мастер, так. Не держите обиды. Вы же понимаете, что от этого зависит. И сколько мы к этому шли… Мы должны быть уверены, что это именно та мутация, что она устойчива, что она не будет поднимать волну при переходе… Мне самому трудно поверить, что такое вообще возможно на том уровне.

– Тем не менее, это оказалось возможно.

– Как же вам удалось его сконструировать?

– Мы его не конструировали, Ваша Светлость. Все наши конструкции не годились потому, что мы шли неверным путём. Но мы его обнаружили…

– Как не конструировали?! И что значит шли неверным путём? Откуда же он у вас взялся?

– Мы его нашли. Обнаружили, можно сказать, случайно. Там, где и не думали найти. На том самом уровне, где такого не бывает. А неверным был как раз путь направленных мутаций.

– Вы хотите сказать, что он не мутант?

– Именно так, Ваша Светлость. Он природный инфильтрант. При этом не подозревающий об этом своём свойстве. Он никогда не пользовался им осознанно.

– Но так не может быть! Он точно человек?

– Точнее точного, мы всё проверили. И это залог устойчивости его свойств. Он пройдёт инициацию и не потеряет ни доли своих способностей. Его клоны демонстрировали не только сохранение энергоматрицы, но и её усиление. Правда, не намного, но это всего лишь клоны.

– И Другие его до сих пор не обнаружили…

– Я думаю, они исходят из той же ошибочной веры в направленные мутации. И из того же убеждения, что на этом уровне ничего подобного быть не может.

– Как же вы его обнаружили?

– Энергоматрица активируется только в случае опасности для жизни. Такая опасность случайно возникла, наш официал не менее случайно оказался рядом и почувствовал всплеск. И мы его уже не выпускали из внимания. Соблюдая все предосторожности, разумеется. Но на волю случая уже не полагаясь. Мы долго не могли понять, что он такое. Причина в том, что даже когда его энергоматрица активируется, она имеет какой-то необычный вид. Мы предполагаем, что это некая природная маскировка.

– Предполагаете или знаете?

– Знаем. Но только описательно. Свойства определены, но почему это стало возможным, мы не установили. Теории нет, гипотезы строить не на чем. Мы будем продолжать исследования уже по ходу дела. Более того, видя его в деле, я надеюсь, мы сможем собрать достаточно материала, чтобы нащупать хоть какую-то закономерность.

– То есть, мы его передаём нашим, сами не зная, что именно передаём!

– Не согласен, Ваша Светлость. Мы передаём его с гарантией, что он способен выполнить поставленные задачи. Это просчитано точно. А что обнаружится сверх того, посмотрим. У нас не было ничего подобного и без инициации просчитать дальше не способен никто. В лабораторных условиях мы вряд ли что установили бы, а создавать ситуации, провоцирующие всплески, на месте опасно – без инициации и постепенного включения способностей. Мы будем его контролировать, но он должен быть в деле. Это единственный возможный способ продолжить работу.

– А для нас – единственная возможность вернуть то, что всегда принадлежало нам. Время ожидания вышло.

На этом разговор, видимо, закончился. Голоса (не в голове, а в кабинете – в этом Холодов готов был поклясться) смолкли. Холодов не стал вдумываться в смысл разговора двух невидимок. Несмотря на то, что понятно было всё сказанное, Александр Николаевич понимал и то, что никакого отношения всё услышанное к его настоящей жизни не имеет. Галлюцинация чистой воды! Им владел испуг и стойкое предчувствие чего-то неприятного, неизбежного и непоправимого. «А вдруг…?!» – навалилась парализующая сознание мысль.

Холодов вспомнил сумасшедшего старика-соседа из своего деревенского детства, который часто разговаривал с кем-то невидимым, иногда ругался и спорил, иногда смеялся, а бывало, что и плакал, глядя в пустоту. Дед был не агрессивен, к нему привыкли и не боялись, подшучивали над его забавным со стороны недугом. В остальном он был вполне нормальным: ел сам, мылся регулярно и выполнял привычные с детства работы по хозяйству. Но Холодов мучительно не хотел превратиться в подобного инвалида. И не хотел также бесследно пропасть, как однажды пропал тот старик. По спине Холодова разлилось какое-то неприятное ощущение – как будто там, где-то под кожей, поселился большой мерзкий слизень.

– Александр Николаевич, – без стука вошла в кабинет Наталья Ремезова, главный бухгалтер и начальник отдела кадров по совместительству, – тут к нам человек на работу пришёл… не знаю, что делать даже…

Холодов прервал свои размышления, взял себя в руки и вопросительно посмотрел на опытную и уже начавшую по-бабьи полнеть женщину. Она работала в ДРСУ лет пятнадцать и с кадровыми вопросами обычно справлялась сама.

– Журналист бывший, – пояснила своё затруднение Наталья. – Хочет работать машинистом катка. Мы же объявление давали в газету. В трудовой у него есть такая запись, работал когда-то по четвёртому разряду. Вроде на бухарика не похож…

Холодов задумался. Подсылать к нему нарочно какого-нибудь «казачка» для газетного скандала смысла не было – отнять-то нечего, должность незавидная, способных выживать в нищете руководителей раз-два и обчёлся… Нет, не подстава. И явился ни свет ни заря – хочет работать.

– А ну, позови его.

– Заходите! – крикнула в дверь директорского кабинета Наталья.

Мужику на вид было лет сорок. Одет скромно, но аккуратно. Очки в старой, явно уже ремонтированной оправе. Холодов почувствовал, что рад этому раннему гостю уже потому, что это давало ему возможность вернуться в привычный мир своих проблем и надежд, переключиться на них со страха, вызванного внезапной звуковой галлюцинацией.

– Присаживайтесь, – сказал ему Холодов. – Работали в дорожном строительстве?

– После армии. Потом поступил в университет и уехал отсюда. Недавно вот вернулся.

– А что в местную газету не пошли?

– У них там своих хватает. Да я и не хочу.

Последняя фраза была сказана таким тоном, что Холодов прекрасно понял, почему он не хочет. Холодов и сам бы не пошёл, даже если бы имел склонность к писательству.

– Но у нас зарплата маленькая. А зимой вообще тысяч шесть-семь, не больше. Правда, и выходить на работу зимой каждый день не нужно, – сказал он. И тут же подумал: «Что это я про зиму – он и месяца, может, не протянет, уйдёт».

– Я знаю. Меня устраивает.

«Прижало мужика, – мысленно посочувствовал Холодов. – Таких сейчас хватает…».

– Ну, смотрите сами… Подождите механика, он скажет, что делать.

Паша приехал через полчаса.

– Там это… мужик на работу пришёл, в коридоре сидит. Журналистом работал, а к нам на каток просится. Возьми на испытательный срок, – сказал ему директор. – Пусть пока в мастерской потусуется. Может, и правда приживётся…

На работу я шёл без всякого волнения и надежд, которые обычно человек испытывает, устраиваясь на новое место. Все мои эмоции остались в прошлом. С журналистикой, которая когда-то была для меня любимым делом, в которой я кое-чего существенного достиг, было покончено не потому, что я не смог или устал – напротив, в самом, что называется, расцвете моих творческих сил журналистика умерла. Оставшиеся немногие островки свободы либо влачили жалкое существование и никого нового нанимать не собирались, либо были под чьим-то патронажем и нанимать тоже никого не собирались. Пропаганда и лизоблюдство, которые пришли на смену покойной, мне всегда были не по душе. Я, было, занялся бизнесом, но и тут после шести лет роста наступил крах. Наверное, виноват был я сам – не смог перестроиться, приспособиться, научиться куда надо сколько надо заносить… В общем, пришлось распродать и раздать небольшую торговую сеть, начавшуюся с одного киоска. Шесть лет труда коту под хвост. А был ещё и развод с женой… тоже по моей, конечно, вине. В итоге я вернулся в родную глухомань на подержанной иномарке без денег, без семьи и поселился в отцовском доме. Батя, державшийся молодцом лет до семидесяти, сильно сдал и мои более молодые руки в доме были не лишними. Но не сидеть же у него на шее – пенсия не безразмерная, а остатки моих средств подошли к концу ещё вчера, если не позавчера. Большие города стали мне чужими, а в родном маленьком с работой было вот так – тысяч 12—15 в сезон. Куда ни сунься, одно и то же. Какие уж тут эмоции…

Хотя сама по себе работа в дорожном строительстве мне нравилась – когда-то, ещё молодым парнем, я в таком же ДРСУ насобачился лихо закатывать асфальт, и неплохо по тем временам зарабатывал. И официально, и, скажем так, сверхурочно. Вспомнить молодость? Почему нет, если попалось такое объявление в газете и меня взяли на работу?

Однако сесть на каток мне не удалось. Главный и единственный в ДРСУ механик Паша, крепкий мужик моих примерно лет, у которого деревенское детство написано было на лице, без обиняков в первый же день предложил мне стать экскаваторщиком.

– Понимаешь, найти сейчас толкового экскаваторщика – проблема, – развёл он базар, пока вёл меня к первому рабочему месту – мастерским.

«Ага, пойдёт к вам на 15 тысяч толковый экскаваторщик, – мысленно усмехнулся я. – Тут уж что уж, как не понять».

– … а работа получше, чем на катке. Экскаваторов в городе всего два. А надо кому-то котлован под дом выкопать, кому-то ещё что – в общем, дело прибыльное. Заказы я сам найду, твоё дело – работать. А это реальная денежка, понимаешь?

Я понимал. Когда в молодости работал на катке, было то же самое. Кому-то надо было двор заасфальтировать, кому-то возле двора… И это была тоже денежка. Лёха Рубан, бугор бригады алкашей, к которой меня с катком временно прикрепили, заказы искал сам и честно отстёгивал мне мою долю. Даже когда я ничего не делал, а ему удавалось пихнуть налево машину асфальта, он приносил полагавшуюся мне купюру и молча клал в карман рубашки. А уж когда левых заказов не было, а асфальт был, мы благоустраивали городские тротуары, школьные дворы и прочие общественные места за зарплату и премию. Так что в принципе я готов был и котлованы рыть, если надо. Проблема была в том, что на экскаваторе я даже в кабине ни разу не сидел.

– Да ты не переживай, научим! – светился оптимизмом Павел Александрович, как его уважительно в глаза называли рабочие.

В общем, я согласился. Оказалось, что есть и вторая проблема: экскаватор не на ходу. Мягко говоря. И как назло именно сейчас, когда подвернулся хороший заказ – строить дорогу к новому высокотехнологичному свинарнику у чёрта на куличках. В нашем случае кулички находились километрах в сорока от райцентра. Землю выкупила какая-то крупная фирма, принадлежавшая московскому олигарху, которая намеревалась завалить страну дешёвым отечественным мясом. Поскольку дело не касалось давно попиленного бюджета, заказ через содействие каких-то важных людей достался ДРСУ, а не другой организации. Редкая удача! И тут такой удар судьбы – поломался экскаватор. Прям вот никогда такого не было и вдруг опять…

Половину помещения мастерских занимала часть экскаваторной стрелы, на которую предстояло поставить гидроцилиндр. Не новый, а другой – купленный Пашей (как его за глаза называли рабочие) на чермете по цене, естественно, металлолома. Гидроцилиндр надо было восстанавливать, менять поршни и прочую дребедень. Но почти вся дребедень была уже в наличии, ибо Паша своё дело знал хорошо. Где что достать, точно знал хорошо. Как инженер он тоже был неплох: лепить черт знает из чего работающие механизмы – это вам не мелочь по карманам тырить.

Непосредственно лепить приходилось старому токарю Вите (тоже инженеру с высшим образованием, подавшемуся в рабочие за неимением других вариантов) и молодому сварщику Валере, пришедшему в ДРСУ в ходе текучки кадров за день до меня. Если Паша всё-таки не мог достать какой-нибудь железячки, исчезнувшей вместе с советским прошлым, Витя просто вытачивал на токарном станке её подобие. Токарь и сварщик были постоянным составом мастерских, а помогал им традиционно водитель той кобылы, которая в данный момент находилась у них в реанимации. Или они ему помогали. Так что стрела экскаватора и была моей первой работой.

Рядом возрождал дисковую косилку тракторист Саня – белобрысый добродушный мужик лет тридцати пяти, старавшийся в обед перехватить стаканчик чего-нибудь повеселее воды. Саня обычно косил траву на обочинах внутрирайонных дорог, за состояние которых отвечало наше ДРСУ.

Но прежде чем мне заниматься стрелой экскаватора, а Сане косилкой, обоим пришлось переключиться на срочный аврал – восстановить полностью убитый трактор «Беларусь», простоявший во дворе, судя по виду, всю вторую половину своей трудовой биографии. Первую половину, к гадалке не ходи, он пытался увернуться от снарядов и бомб в какой-то горячей точке. А может, его поднимали на вертолёте и сбрасывали на головы врагов. Но тоже неудачно, всё время попадая на что-то твёрдое. Где его откопал и притянул в ДРСУ знаток металлолома Паша, догадаться было нетрудно. И теперь вместо выстраданного избавления от мук в горниле турецкой доменной печи трактору предстояло снова жить и работать. Для чего мы и затолкали его в мастерские.

Мы сделали всё, что было в наших силах, однако торжества тракторовой жизни над его же окончательной смертью не получилось. Тогда Паша призвал на помощь свой спецназ – нанял на разовую работу знакомого пожилого дядьку из какого-то бывшего колхоза. Тот приехал с сыном. За пару дней и при нашей помощи типа «подай-принеси» эти двое раскидали несчастного по винтикам, посокрушались, что так и не поняли причину его недомогания, и собрали заново. После чего трактор, сволочь, завёлся и поехал. Я сам отогнал его на стоянку после того, как Саня мне показал, как у него включаются передачи.

Ещё пару дней тяжёлого и грязного труда заняло приспособление цилиндра к стреле моего экскаватора. Цилиндр, если и стоял когда-нибудь именно на экскаваторе, то другой марки. Но на то и кувалда, сварочный аппарат и прочие меры принуждения, чтобы там, где надо, работало то, что оказалось под рукой.

Вечерами я сидел в интернете и постигал устройство, принцип работы и приёмы управления экскаватором ЭО 4321. Учил, так сказать, матчасть. Сведений в мировой сети было мало – музейное дело у нас плохо развито. Но кое-что нагуглилось. Были, например, воспоминания советских экскаваторщиков, каким-то образом доживших до нашего времени и освоивших интернет. Читать было местами забавно, однако авторам и в голову не приходило рассказывать друг другу, как с помощью пары джойстиков и прочих кнопок-рычагов заставить эту конструкцию рыть землю.

Так или иначе, с теорией – как нагнетается масло в цилиндры и как они заставляют сгибаться и разгибаться «руку» экскаватора, я разобрался довольно быстро. Однако жизнь уже не раз учила, что чёрт кроется в деталях и что теория и практика это совершенно разные предметы. Я догадывался, что никто со мной, как с ПТУшником, возиться не будет. Некому и некогда. Поэтому волнение по мере приближения отправки на передовую нарастало. Не скажу, что оно было сильно тревожным. Не хотелось, конечно, в первый же день работы опозориться, однако и в мастерских оставаться, при всех положительных впечатлениях от общения с Витей и Валерой – нет уж. Раз я теперь экскаваторщик, покажите мне мой экскаватор.

Наконец мы выволокли трактором восстановленное колено стрелы, погрузили его на длинную автоплатформу и водила повёз его на место, а мы с механиком, закупив несколько канистр гидравлического масла, отправились вслед. На первое, можно сказать, свидание.

Полдня, сняв с основной работы погрузчик, который выполнял роль подъёмного крана, провозились с установкой в полевых условиях сегмента стрелы, подключением гидравлических шлангов и прочей интересной и полезной для мышц работой. Наконец, залили масло в бак, Паша сел в кабину, убедился, что стрела работает. Но ещё полдня мне пришлось мыть и чистить этот аппарат, уделанный глиной и всеми видами горюче-смазочных материалов. Человек, который работал на нём до меня, явно не заморачивался на эту тему. Под вечер я даже заикнулся насчёт покрасить ржавые бока этого ветерана советских строек, но механик посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и я эту идею выкинул из головы навсегда.

Утро следующего дня началось с обучения. Оно мне напомнило принятый в сельской местности способ учить ребёнка плавать. Паша в двух словах объяснил мне, где тут что включается-выключается, убедился, что я смог повернуть вправо-влево, поднять и опустить стрелу с ковшом, и отправил на карьер.

Ну, какой карьер? На окраине хутора Старокамышина, раскинувшегося в степи, километрах в семи от стоянки нашей техники, ДРСУ брало глину, которую на строившуюся дорогу возили наши же самосвалы. И мне предстояло найти это место, рыть там глину и грузить ею машины.

– Да, забыл! – крикнул Паша, когда я уже пошёл заводить экскаватор. – Там кабина в транспортном положении не фиксируется, так что ты смотри не прибей кого-нибудь ковшом, пока будешь ехать.

Как избежать этой неприятности, правда, не объяснил. «Ну ладно, небось не по МКАДу мчаться…» – рассудил я, глядя вслед удаляющемуся «опелю» главного механика.

Кабина действительно не давала расслабиться. Тем более, что, как на грех, навстречу то и дело появлялся какой-нибудь транспорт – если не наш грузовик со щебнем, то местный селянин на легковушке. Представьте поездку, при которой вам нужно не только рулить, но и постоянно джойстиком поправлять положение кабины и стрелы с ковшом, произвольно поворачивающей то вправо, то влево. Но за семь километров пути я как-то освоил этот странный стиль вождения и даже по неровной грунтовке проехал благополучно. И карьер нашёл по подсказкам местных жителей. Осталась самая малость – попрактиковаться копать и грузить глину.

К счастью, главный механик уже был на месте. А вместе с ним на месте же выстроились в очередь за глиной несколько самосвалов. Как я потом узнал, никто их не предупреждал, что у нового экскаваторщика сегодня профессиональный праздник – он первый раз сел в кабину своего железного коня. Не особо исправного, но уже готового к дальнейшим приключениям. И что там механик рассказывает новому коллеге, каждый мог предположить сам. Возможно, они думали, что мы тестируем экскаватор после ремонта. Вообще-то шоферов волновало количество рейсов за день, а не мои проблемы и праздники. От количества сделанных рейсов зависела их зарплата. Но потом выяснилось, что одно с другим как-то связано.

Паша сел на место экскаваторщика, а я, презрев технику безопасности, устроился рядом с кабиной на платформе. Дверцу мы, естественно, не закрывали, чтобы я видел, что делает механик. Нагрузив пару-тройку самосвалов, Паша вылез из кабины и уступил место мне. А сам отошёл на безопасное расстояние и стал с любопытством наблюдать, что из этого выйдет. Через полчаса он сел в свой «опель» и укатил в город.

Барахтался я, как утопающий, часа полтора. Потом дело пошло. Если не считать задетые ковшом кузова самосвалов, от чего машины заметно раскачивало. Впрочем, шофера не слишком удивлялись такому событию, из чего я понял, что оно случалось и до меня. Больше недовольства вызывало то, что работал я всё-таки медленно. Очередь из пяти-шести машин стала уменьшаться только ближе к вечеру, когда в моих движениях даже начал проглядывать некий автоматизм. Но всё это далось мне ценой большого напряжения нервов, которое я, конечно, старался не показывать, когда выходил из кабины экскаватора.

Работа в дорожном строительстве летом продолжается весь световой день, а если есть возможность, то и при искусственном освещении. Это, конечно, когда она есть, работа. А когда она есть, начальство старается выжать из подчинённых всё, чтобы успеть сдать объект до холодов и дождей. Сезонность есть сезонность. Но в нашем случае добавлялось ещё то, что добираться до Мельниково получалось долго. Сделав последний рейс с глиной, самосвалы прямиком отправлялись в город, так что мне оставался только вариант с ведомственным автобусом, в который я садился последним. «О, машинист колупатора на месте, можно ехать!» – кричал водителю Колька, работавший на погрузчике. Половина занятых на строительстве дороги рабочих жила в слободе Ольховой, на полпути и немного в стороне от города. Автобус, делая солидный крюк, завозил домой сначала ольховских, а потом уже ехал в город с остальными, кто не успел на какой-нибудь из самосвалов. Приезжали мы уже затемно. А в полседьмого утра нужно было успеть к началу короткой планёрки и отправки на объект. Ни на работу по дому, ни на интернет или другие какие занятия времени не оставалось – всё сжирала дорога туда-обратно. Поэтому, когда Паша предложил мне временно пожить в хуторе, где мы брали глину, я сразу оценил преимущества такого варианта.

– Вон, видишь хату? – показал он на крайнее, почти у самого нашего карьера, строение. – Там старуха одна живёт, я уже договорился. Ну и местная шпана, может, не полезет экскаватор курочить, раз ты тут будешь рядом. А то гонять его каждый день на стоянку – дурная работа…

– Я что, всю ночь сторожить его должен? – опешил я. – А спать когда?

– Да не, не переживай, сторожить не надо. Мы временно старуху сторожем оформили. Это ей как бы плата за квартиранта. Ну, так… прислушивайся по возможности, если что – шугани. Да они и сами не полезут, раз ты тут рядом. Это ж алкашня, они рисковать не станут.

Утром я предупредил батю, что уеду на неделю, кинул в сумку бельишко, мыло-бритву-щётку, одёжку запасную и ноутбук. Почему-то мне казалось, что там он мне может понадобиться. Вдруг после работы вдохновение нахлынет или захочется в соцсетях пособачиться? Паша завёз меня в Старокамышин на своей машине, прямо к старухиному дому. Бабка копошилась во дворе.

– Демьяновна! – позвал механик. И сразу перешёл на родной диалект. – Ось тобі квартирант!

– Заходьте до хаты, молочка попыйтэ, – пригласила Демьяновна.

– Чи в тебе корова є? – удивился Паша. – Не важко?

Тут Демьяновна обратила внимание на меня и перешла с диалекта на городской, видимо, решив, что я их с Пашей разговора не понимаю.

– Та не, це соседка носить. У них аж две, а молоко когда купять, когда не. Ото ж с городу ездять закупать, так бувае, шо й не приедуть. А я для унучки беру… Як табе звать? – обратилась она ко мне.

– Андрей.

– Ага. А меня баба Лиза. Он у той комнате ночевать будешь. Ото твоя крόвать, – указала она в раскрытую межкомнатную дверь на железную узорчатую кровать с пирамидкой разнокалиберных подушек. – Сумку поставь туда, до сундука. Когда тебя обедать звать? Во сколько у вас обед?

– Да ну, что вы… – смутился я, – у меня бутерброды…

– «Бу-тэр-бро-ды»! – передразнила бабка. – Як обiд, щоб був тутычка!

– Вот и хорошо. А то у вас столовая, вижу, не работает, – разулыбался Паша, довольный, что вопрос питания работника решился сам собой, командировочных выписывать не придётся.

– Уже и мыши в той столовой подохли, – пробурчала бабка. – Всё позакрыли, гады, что было. Маринкин медпункт только и работает, да и его уже сколько раз закрыть хотели… Да вы молоко пейте, не стесняйтесь. В городе такого нема.

Я не любитель молока, но отказываться не стал, чтобы не испортить отношения с Демьяновной – всё-таки некоторое время нам придётся сосуществовать под одной крышей. А Паша навернул большую кружку с явным удовольствием.

Хата Демьяновны мне понравилась. Снаружи она выглядела не лучшим образом – саманное строение, обитое тонкой крашеной вагонкой – советским вариантом сайдинга. Краска выцвела и местами облупилась, обнажив серую от дождей древесину, старая крыша из листового металла тоже местами ржавчиной взялась, поэтому и вид был какой-то прижухлый, сиротский. Я ожидал и внутри увидеть что-то подобное – обшарпанные грязные стены, пыль, старушачий запах… А внутри оказалось светло от довольно больших для старого сельского дома окон и побеленных мелом стен. Пол и табуретки были устланы пёстрыми лоскутными «дорожками» домашней вязки, а пахло травами. И запах был таким густым и терпко-смачным, что перебивал все остальные, свойственные сельскому жилью, запахи. Пучки и пучочки трав и в самом деле сушились на веранде, и висели в прихожей. Наверное, ими забиты были и ящички старомодного буфета, и коробки, составленные в углу комнаты, да ещё и на чердаке, куда из кухни вела простая, но добротная крашеная лестница, явно было полно этих трав. Кроме того, внутри хата оказалась намного просторнее, чем можно было предположить, глядя снаружи – обращённая к улице веранда закрывала собой довольно значительную часть строения с четырьмя окнами во двор и целый ряд сарайчиков и всяких хозяйственных построек.

– Видал? – сказал Паша, когда мы вышли со двора. – Демьяновна травами занимается, лечит. Её тут все окрестности знают.

– Местный авторитет? – попытался я пошутить.

– Круче ещё! – поддержал Паша. – Ведьма. У нас же, если знахарка, так обязательно ведьма. Я даже удивился, что она согласилась у нас сторожем поработать и тебя на квартиру пустила. Видать и ведьмам сейчас копейка не лишняя. Внучке на приданое небось копит. У неё внучка – местная фельдшерица.

– Это которую она упоминала? Маринка вроде?

– Ну да, наверное, я её не знаю. А вот Демьяновну – да. Я-то сам ольховский, Ольховая аж вон где, а и от нас к ней народ всегда ездил со всякими проблемами. И это когда медицина ещё более-менее была. Меня мамка к ней два раза возила.

– Болел?

– Ну, вроде того. Сцался. И врачи ни хера не могли сделать, меня даже в детскую областную больницу ложили. Там вроде проходило, а домой привезут – пошло по новой. Демьяновна за раз вылечила. А другой раз…

Тут у него зазвонил мобильник и Паша переключился на свои нынешние дела. Продолжая разговаривать, он поспешно пожал мне руку и скорым шагом пошёл к «Опелю», а я направился к экскаватору – скоро должны были приехать за глиной самосвалы.

Работа чем дальше, тем больше мне нравилась. Не сказать, чтобы она давалась легко – я и через неделю работал не намного быстрее, чем в первый день. Но теперь опасения задеть ковшом борт самосвала сменились опасениями свалить экскаватор в им же вырытый обрыв. Наш «карьер» представлял собой широкую балку – определённо русло когда-то протекавшей здесь реки. Шириной балка была метров пятьдесят-восемьдесят, по дну её наискосок давно была наезжена грунтовая дорога, соединявшая часть хутора с окраиной. Она выводила на другую, ещё сохранившую остатки асфальта, дорогу. По этой же грунтовке подъезжали за глиной самосвалы. Посередине бывшего русла возвышался продолговатый бугор, по всей видимости, бывший когда-то островом. Та часть бугра, что была ниже по течению, состояла из трёхметрового слоя хорошей чистой глины, которую старокамышинские жители использовали для своих нужд – в былые годы, когда строили хаты из самана. С обратной, более пологой, стороны бугор состоял из нанесённого бывшей рекой песка и чернозёма. На глинистой части бугра росла только трава, а нанесённая рекой часть поросла кустами и деревцами.