Czytaj książkę: «Кредо холопа», strona 21
Прошла томительная минута, затем Матрена вдруг грохнулась перед барыней на колени, зарыдала и стала униженно просить прощения и пощады. Гриша уже готов был взять низкий старт к господскому столу, уже присмотрел лежащий на краю стола нож для нарезки торта, но тут Танечка проявила доброту. Она не только не стала наказывать горничную, но даже пожаловала ей кремовое пирожное. Матрена, заплаканная и растерянная, как будто еще не верящая, что страшная смерть обошла ее стороной, вернулась в строй слуг, держа в руке утешительный приз. Гриша медленно выпустил воздух из легких и разжал кулаки. Революция отменялась.
Глава 27
После допроса Матрены пупсик продолжил рассказ о своем великом нравственном подвиге. Розовый холеный толстячок говорил о том, как он вместе с холопами пробуждался рано утром и шел завтракать. Вот только вместо помоев барский отпрыск вкушал бутерброды с ветчиной, запивая их кофе со сливками.
– Я завтракал вместе с ними, на воздухе, – взволнованно вещал пупсик, а остальные господа и дамы, подавшись вперед, жадно слушали эти откровения. – Я ел такую же грубую пищу, что и они. Я приказал поставить свой столик рядом с Капитоном – так звали того холопа, с которым я познакомился ночью. Он стоял и ел помои, я сидел с ним рядом и пил кофе с бутербродами. Никогда еще я не ощущал такую близость к простому русскому народу. В этом Капитоне я увидел человека большого ума и великого христианского смирения. Но если наш ум отравлен знаниями, большинство из которых вовсе не нужны и не применимы в жизни, то его ум был чист от всевозможной шелухи. Я предложил ему бутерброд с ветчиной, но он вежливо отказался, сказав мне, что господь не велит ему вкушать господскую пищу. Вначале я решил, что он боится, и не берет из страха, но после меня буквально осенило. Ведь судите сами – мы, дворяне, вкушаем пищу утонченную и разнообразную, потребляем изысканные блюда многих кухонь мира, и при этом постоянно чем-то болеем. И взгляните на холопов. Вы видели когда-нибудь больного холопа? Никогда. Ни один холоп никогда не жалуется на здоровье, он бодр и трудолюбив до самой смерти. А причина тому его естественная простая пища. В помоях нет никаких вредных веществ и элементов, все, что в них содержится исключительно полезно для организма. Мы, господа, сами травимся изысканными кушаньями, и при этом питаем своих рабов самой здоровой и полезной едой на свете.
– Неужели вы тоже ели помои? – спросила Катрин с выражением отвращения на лице.
– Нет, увы, – покачал головой пупсик. – Я хотел попробовать, но Капитон объяснил мне все. Он сказал, что мясо да икра – господская еда, а помои да отруби – холопская. И заметил, что так же, как если холоп отведает мяса, он помрет, и господин, если отведает помоев, тоже помрет. Я понял его слова. Он хотел сказать, что к полезным и здоровым помоям нужно привыкать с рождения, и тем более к не распаренным отрубям, от которых у любого благородного человека сразу произойдет заворот кишок. Мы, выросшие на изысканных кушаньях, уже никогда не сможем питаться полезной едой – помоями. И в этом трагедия нашего поколения.
– Неужели помои это полезная еда? – усомнилась блондинка, к которой у Гриши имелись большие счеты.
– Разумеется. Ведь что входит в состав холопских помоев? Во-первых – вода. Вода, это источник жизни на нашей планете, это основа основ и начало начал. Человеческое тело на восемьдесят процентов состоит из воды. Много ли воды пьете вы? Едва ли. Вы пьете разные соки, компоты, алкогольные напитки, чай или кофе, но не воду. В то время как вода является необходимым организму элементом. Во-вторых, в состав помоев входят сырые овощи, такие как кожура от картофеля, гнилые капустные листья, кусочки моркови, лука. Мы едим овощи в вареном или жареном виде, но любая термическая обработка убивает в них все полезные элементы. Холопы едят овощи сырыми, и потому получают все содержащиеся в них витамины и микроэлементы. Еще в состав помоев входит заплесневелый хлеб. Но что такое плесень? Это грибок. А любой гриб, это источник чистого протеина. К тому же размокший хлеб легче переваривается и не перегружает желудок. Люди благородных кровей постоянно страдают расстройства пищеварения, потому что питаются неправильно, потребляют тяжелую, вредную для организма пищу. Но ни один холоп еще не пожаловался на боль в животе, или, я прошу прощения, на запор. Желудок холопов работает как часы, и все благодаря правильному питанию. Так же в состав помоев входит яичная скорлупа, а это чистый кальций, делающий кости крепкими. Вот в чем секрет выносливости холопов. Они работают по двадцать часов в день, они способны перемещать тяжелые предметы. Их кости настолько крепки, что спокойно выдерживают удары дубиной или оглоблей.
– А ведь правда, – прошептала овечка Катрин. – Я на днях одну свою служанку бронзовым бюстом Кутузова по голове ударила, и ничего. Встала, платье поправила, и пошла за тряпкой – кровь с пола вытирать. Если бы меня так ударили, я бы умерла.
– О чем я и говорю, – кивнул пупсик. – Кальций – великая вещь. А уж о комбикорме, турнепсе и отрубях нечего и говорить – чистые витамины. Я прочел в одном научном журнале, что в трех мешках турнепса содержится больше килокалорий энергии, чем в стограммовом бифштексе. Но если мясо вызывает избыток холестерина и ускоряет процесс старения организма, то турнепс напротив, выводит все вредные вещества и способствует омоложению. Так кто же мудрее и разумнее: мы, что травим себя изысканными кушаньями, или крепостные, потребляющие исключительно здоровую и полезную пищу?
Затем пупсик стал рассказывать, как отправился вместе с Капитоном перекапывать поле. Он сам попросил раздающего работы надзирателя ни в чем его не выделять, так что им дали норму на двоих: вместо одного гектара в день – два. Капитон вскапывал землю тупой лопатой, барин, опершись на лопату, вел с ним беседы. Во время заутренней порки (в имении пупсика холопов секли четыре раза в сутки, и порки назывались соответственно: заутреня, обедня, вечерня и всенощная) Капитон получал по спине плетью, а барин сидел рядом, пил какао с французской булкой и поражался, с каким философским спокойствием его новый друг воспринимает профилактическую взбучку. После порки пупсик спросил у Капитона, не больно ли ему. Капитон ответил: господь терпел и нам велел. И в этих словах барин тоже усмотрел великую мудрость.
Вечером Капитон выхватил внеочередную призовую порку, поскольку не успел перекопать два гектара за себя и того парня, что целый день топтался рядом и отвлекал от работы глупыми вопросами. Пороли не плетью, как во время профилактических процедур, а мокрым полотенцем. Капитон орал, поминал господа, ангелов, пресвятую деву Марию и прочих небожителей. Пупсик стоял рядом, слушал и восхищался высоким уровнем духовности холопа. Даже в минуту суровых испытаний, он не забывал о господе, взывал к нему, уповал на него. А когда надзиратели объявили, что за невыполнение нормы Капитон останется без ужина, пупсик даже прослезился от жалости. Он быстро доел мясное рагу, допил вино, подошел к холопу и обнял его, как брата, шепча в ухо слова утешения и поддержки.
Всю следующую ночь барин и холоп вели беседы о высоких материях. Пупсик восхищался простой жизнью крестьянина. Он говорил Капитону о том, как это прекрасно постоянно поддерживать контакт с живой природой, работать на земле, своими руками добывать себе помои насущные. Капитон, зверски уставший за день, вынужден был стоять, слушать и кивать. Его необоримо валило в сон, но надзиратель шепнул ему на ушко, что если он посмеет сомкнуть очи прежде, чем барин выговорится, его ждет очень-очень много неприятных ощущений. Ну а барин и не собирался замолкать. Он все говорил и говорил, восхвалял простую крестьянскую жизнь и тут же принимался клеймить аристократию, паразитирующую на труде простого мужика и простой бабы.
– Это ужасно! – сокрушался пупсик, сидя на своей кровати посреди холопского барака. – Прежде я не понимал, насколько наш образ жизни противоестественен, насколько он противен самой природе. Мы ничего не производим, ничего не создаем, мы лишь потребляем плоды чужих трудов.
Тут он взял с полочки бутерброд с ветчиной, умял его, запил остывшим кофе, и с жаром продолжил:
– Сегодня у меня открылись глаза на всю несправедливость нашего мира. Я понял, что наше социальное устройство несовершенно, что великая масса народная не должна тратить девяносто девять процентов своих усилий на содержание жалкой кучки бездельников и дармоедов. Боже, сколько же крови мы попили из наших соплеменников за те века, что угнетали и эксплуатировали их. И не просто эксплуатировали, но и оправдывали это страшное преступление божьей волей, освящали его, возводили в ранг неизбежности и предопределенности. Но теперь я смотрю на все это, и вижу, что мы исказили и извратили божью волю, что так быть не должно и не может. Господь справедлив, а здесь нет никакой справедливости.
Пупсик был взволнован, а когда он волновался, то всегда хотел кушать. Его личный лакей уже четыре раза за ночь бегал в барак с тарелками бутербродов и чашками кофе. Капитон стоял столбом напротив постели барина, слушал его пламенные речи, кивал время от времени невпопад и старался не истечь слюной, глядя на то, как господин изволит лечить нервишки ветчиной. Ничего из того, что говорил молодой барин, Капитон не понимал, да и не мог понять, потому что мозг его, и без того погруженный во тьму невежества и мракобесия, почти не соображал от жуткой усталости и желания поскорее упасть и уснуть.
– Я полагаю, что есть более справедливая форма общественного устройства, – поделился своими соображениями пупсик, дожевав второй бутерброд. – И мне кажется, что в будущем, когда человечество достигнет стадии высокого духовного просветления, уже не будет ни слуг, ни господ, и все будут равны. Каждый сам будет добывать себе все необходимое, и никто не станет угнетать другого ради обретения материальных благ.
Тут пришли надзиратели на всенощную порку. Холопов разбудили пинками, установили в воспитательные позы, и пошли пороть. Капитон тоже не избежал профилактической процедуры. Пока его и прочих крепостных секли кожаными ремнями, вымоченными в соляном растворе, пупсик сидел на кровати, и с мечтательным видом думал о временах высокого духовного просветления.
Получив свое, холопы вновь попадали на солому, а Капитон, едва держащийся на ногах, опять оказался напротив барина. И вновь зазвучали речи о вопиющей несправедливости, о необходимости глобальных перемен и о благословенных временах равенства и братства, что неминуемо наступят в далеком будущем. Капитон же в то время думал о том, что завтра ему опять придется скапывать два гектара вместо одного, потому что барин вряд ли от него отвяжется, пока не отправит на заслуженный отдых. А вскопать два гектара он не успеет, и вновь останется без ужина. И без сна, потому что вновь придется стоять и слушать барина. Но Капитон не роптал, и сносил все с христианским смирением. Да и глупо было роптать супротив божьей воли, согласно которой все в мире и происходит.
Ближе к утру, за час до подъема, барин утомился и изволил отойти ко сну. Едва он заснул, как Капитон бревном повалился на солому, захрапев еще в полете, но не успела его голова коснуться пола, как в бок вонзился носок тяжелого сапога.
– Встать! – шепотом, чтобы не разбудить барина, приказал надзиратель. – Вчера норму не выполнил, гнида, сегодня начнешь на час раньше.
Капитон поднялся, взял лопату, получил плетью заутреню, и пошел работать без завтрака.
Хорошо поспав, пупсик к трем часам дня появился на поле, где Капитон, держась на одной вере в бога, перекапывал землю тупой лопатой. Сегодня он превзошел самого себя, и почти закончил гектар, но второй ему до ужина было не успеть. Обед Капитон тоже пропустил – надзиратели о нем попросту забыли, а в имени действовало строгое правило: кто не поел – тот пролетел. Так что когда пупсик, сытый, румяный и бодрый появился на пашне, Капитон, едва живой от голода и усталости, воображал себе царство небесное в виде бескрайнего тазика, полного комбикорма.
– Брат Капитон, погода-то какая! – воскликнул пупсик. – Душа поет. Вот бы сейчас в лес сходить, по грибы. А?
Несмотря на усталость, Капитона при упоминании грибной охоты объял липкий ужас. Вспомнил он, горемычный, один страшный случай из своего холопского детства, и стало ему не по себе.
Страшный случай, произошедший с крепостным Капитоном в далеком детстве при сборе грибов в господском лесу.
Было это давно, когда Капитон, восьмилетний мальчишка, худой как щепка, болезненно-бледный, покрытый слоем грязи и разноцветными гематомами, еще жил в детском бараке. Работа у него тогда была не пыльная – он таскал кирпичи. От этих кирпичей (меньше чем пять штук за один раз брать запрещали, иначе грозились переломать руки, ноги и то, что между ними) с ладоней мальчишки не сходили кровоточащие и гноящиеся мозоли, а надзиратели, глядя на это, весело ржали и кликали его чемпионом рукоблудия. Но вот однажды Капитона сняли с кирпичей, окатили водой из ведра, и отвели к воротам на территорию барского особняка. Он должен был сопровождать трех барских фавориток в походе за грибами.
Дело в том, что супруга барина, несмотря на молодость, отличалась скверным здоровьем и по этой причине почти безвылазно проживала на Кавказе, лечась там минеральной водой и прочими целебными дарами природы. А молодой барин, дабы не скучать завел себе вначале одну, а затем и вторую любовницу. Обе девицы, Настасья и Ольга, повторили карьеру Акулины. Их обеих вытащили из грязи, отмыли, еще раз отмыли, потом еще раз отмыли, показали барину, и тот остался доволен. Девки очень старались доставить господину радость, и у них неплохо получалось. Вначале они конфликтовали, но вскоре конкурирующие стороны пришли к соглашению, и с тех пор действовали совместно, так что если одна по каким-то причинам не могла исполнить всех своих служебных обязанностей, ее подменяла другая.
Девки жили как в раю. Барин не жалел денег на подарки, одевал их как принцесс, исполнял все прихоти. Девки, впрочем, не наглели, ибо прекрасно понимали шаткость своего положения.
Так прошел год. Настасья и Ольга к тому времени уже чувствовали себя полноправными хозяйками в господском доме, понукали прочими крепостными как своими рабами, придирались к ним и били нещадно за дело и просто так. Но вдруг, как снег на голову, на них обрушилась беда. Прогуливаясь по женской территории с обходом, барин заприметил среди бесполых страшилищ с упирающимися в землю руками и жуткими лицами молоденькую девчушку лет пятнадцати, высокую, худенькую и большеглазую. По приказу барина девчушку, звавшуюся Марфой, отскребли от слоя грязи и в чем мать родила привели на осмотр. Барин внимательно осмотрел и пощупал юное дарование, и остался очень доволен увиденным и пощупанным. Конечно, по сравнению с Настасьей и Ольгой Марфа была еще ребенком, но то ли в барине проснулся педофил, то ли просто захотелось свежих впечатлений, но он все же решил взять Марфу в дом, руководствуясь, вероятно, тем соображением, что бог любит троицу.
С первых же дней Настасья и Ольга невзлюбили Марфу, и на то были причины. С появлением новой пассии барин заметно охладел к ветеранам, уделял все внимание исключительно Марфе и открыто называл ее своей любимицей. Отныне все самые лучшие подарки доставались ей, а старая гвардия, иной раз, оставалась вообще ни с чем. За обедом Марфа сидела к барину ближе всех, он проводил с ней почти все ночи, кроме субботней, в которую традиционно устраивалась оргия с участием даже запасных игроков. Но Настасье и Ольге отнюдь не нравилось посиживать на скамейке запасных, поскольку это приносило гораздо меньше прибыли, чем игра в основном составе.
Но последней каплей стало заявление барина о намерении барина даровать Марфе свободу, и не только свободу, но и купить ей небольшое имение по соседству, где бы она была полноправной хозяйкой, и куда бы благодетель мог ездить к ней в гости. Тут уже терпение подруг лопнуло. Они и раньше смотрели на Марфу как на своего заклятого врага, а теперь и вовсе озверели. Барин уже настолько охладел к ним, что заставлял мыть полы, посуду, работать с прачками, и недалек был тот день, когда обе вчерашние королевы вернутся обратно в тут грязь, из которой их когда-то извлекли.
Выход был один – устранить коварную и подлую Марфу физически. Подруги были уверены, что тинэйджерка только с виду кажется простой и глупой, а на самом деле строит против них козни и нашептывает барину всякие гадости. И хотя в действительности Марфа ничем таким не занималась, поскольку была именно простой и глупой, смертный приговор ей был вынесен и утвержден.
И вот как-то раз весь гарем в полном составе собрался в лес по грибы. Это была идея Настасьи и Ольги. Они наврали Марфе, что барин большой любитель грибов, и предложили порадовать благодетеля собранным своими руками лакомством. Наивная Марфа тут же согласилась. И в тот день, когда барин рано утром уехал в город по делам, три наложницы, прихватив с собой крепостного мальчишку, чтобы нес лукошко, отправились в ближайший лес. При этом Настасья взяла топор, сказав, что будет срубать им крупные грибы, а Ольга взяла лопату, чтобы самые крупные грибы подкапывать. Простодушная Марфа всему поверила.
Три красны девицы в русских народных сарафанах и в лаптях, сопровождаемые крошкой Капитоном, потащились в лес, собирать подберезовики. Но из всех троих грибы честно искала только глупая Марфа, а Настасья и Ольга шепотом выясняли, кому выпадет честь отправить конкурентку на заслуженный отдых. Набожная Ольга не хотела брать грех на душу, Настасья была менее религиозна, но и ей не хотелось пачкать руки в крови. В итоге решили тянуть жребий. Потянули. Выпало рубить конкурентку Ольге. Всплакнула Ольга, да ничего не поделаешь. Нужно. Определившись с исполнителем, хитрые бабы коварством заставили Марфу рыть себе же могилу. Дали ей лопату, указали место, и наврали, что тут, на глубине двух метров, растут удивительные грибы – подземельники. А барин, между прочим, эти грибы больше всего на свете любит кушать.
Глупая Марфа до невозможности была рада угодить благодетелю. Схватила она лопату, и ну копать яму, а добрые девушки Настасья и Ольга ей еще пальчиками показывали, какую яму надо копать и где. В итоге девка перекидала куба три земли. Настасья, не желая транжирить добро, предложила Марфе снять сарафан, дабы в земле не испачкать. Марфа сняла одежду, и отдала заботливой подруге, оставшись в одних лаптях, потому что нижнее белье экономила, и надевала лишь в торжественных случаях, руководствуясь принципом, что оно, дескать, завтра пригодится. Так, в чем мать родила, и копала себе могилу.
Когда яма стала настолько глубока, что Марфа уже скрылась в ней с головой, Настасья предложила девке вылезти и передохнуть. Марфа вылезла – выбраться помогли заботливые подруги. Они же предложили перекусить, и даже сами накрыли поляну. И вот когда Марфа присела на травку голой попкой, и сунула в ротик малосольный огурчик, Оленька, подкравшись к ней со спины, занесла для удара топор.
Последовательница Раскольникова оказалась способной ученицей. Первым же ударом она отправила конкурентку в мир иной. Затем они с Настасьей сбросили голое тело Марфы в яму и стали по очереди закапывать могилу. Но тут произошло событие, едва не погубившее все дело. Напевая какую-то нерифмованную чушь, из зарослей вдруг вывалился крепостной Епифан, в обязанности которого входил сбор дров для камина. И хотя камин давно уже был газовым, никто не отменял сбор дровишек. Епифан каждый день собирал их в лесу, приносил в имение и там складировал в огромную поленницу.
Заметив двух знакомых девок с лопатой на краю большой ямы, Епифан растерялся и крепко удивился.
– Ой, барышни, а что же вы тут делаете? – спросил он ласково, по-отечески, ибо годился им в деды.
– Грибы! – угрожающим тоном бросила Настасья случайному свидетелю, взглядом нащупывая лежащий подле нее топор.
– А, грибочки собираете, – обрадовался Епифан.
– Ты чего, не понял? – разозлилась Настасья, протягивая руку к топору. – Тебе же сказано было – грибы отсюда!
Тут мужик понял, что в чужие дела лезть – себя не жалеть, и поспешил от греха подальше, собирать дрова. Но далеко уйти ему не удалось. Настасья и Ольга, быстро посовещавшись, решили, что оставлять свидетеля глупо. Тогда хитрая Настасья покликала Епифана обратно, поманила пальчиком к яме, и попросила заглянуть в нее. Епифан – душа нараспашку и мозги набекрень, подошел и заглянул. А в следующую секунду его постигла судьба некой Лизаветы, тоже погибшей чисто за компанию.
Пока Ольга пучком травы счищала с лезвия топора налипшие мозги Епифана (у мужика, как выяснилось, были мозги, хотя кто бы мог подумать), Настасья, хрипло дыша, забросала землей парное погребение. Сверху на могилу набросали сухих веток и палой листвы, после чего достали из лукошка бутылку винца, откупорили, и помянули рабов божьих, сложивших головы за веру. Очень уж были доверчивые, верили всем, вот и сложили головы за эту веру. А после поминок подозвали к себе маленького Капитона, который стоял рядом и все видел, показали ему топор и ласково предупредили, что если вдруг он что-нибудь кому-нибудь сболтнет, то отправится на заслуженный отдых не успев устать. Капитон от ласковых уговоров, не сходя с места, обмочился и обгадился на неделю вперед, а про себя решил вообще больше никогда не разговаривать, дабы случайно не проболтаться.
Обратно в имение две лучшие подруги вернулись уже затемно, уставшие, но очень довольные. За ужином барин заметил, что за столом отсутствует Марфа. На вопрос о том, куда делась его любимица, Настасья, сделав печальные глаза, ответила, что несчастную сегодня в лесу загрызли волки. Барин помрачнел – крепко ему успела полюбиться Марфа. Тогда Ольга добавила, что фаворитка погибла героически, защищая их от волков, и если бы не она, то погибли бы все. Барин совсем пригорюнился – Марфу было жалко. Но тут Настасья и Ольга, не сговариваясь, нырнули под стол, и уже через минуту барин забыл и о Марфе, и о волках, и вообще обо всем на свете. А в это самое время в детском бараке, лежа на соломе, трясся от страха и истекал испражнениями маленький мальчик Капитон. Из боязни проговориться во сне, он набил себе рот навозом, и данная привычка сохранилась у него на всю жизнь. Иногда утром он забывал вытряхнуть свой зловонный кляп, и ходил с ним до завтрака, а если с завтраком случался пролет, то до обеда. Надзиратели даже повадились в шутку бить его по спине бревном, когда замечали, что щеки Капитона раздуты. От удара Капитон проглатывал свой кляп, а надзиратели весело хохотали.
Вот, собственно, по какой причине при упоминании грибов у Капитона мелодично сыграло очко.
– Капитон, брат, – восторженно вещал пупсик, встав рядом с рабом и наблюдая за его простым крестьянским трудом, полным величавого благородства. – А не махнуть ли нам с тобой за грибами?
У несчастного мужика едва не подкосились ноги. Он еще в раннем детстве узнал, зачем господа ходят в лес по грибы.
– Докапывай скорее свою норму, и пошли в лес, – принял решение пупсик. – Ужин прогуляем, ну и ладно. Зато свежим воздухом подышим, березки обнимем, водицы родниковой изопьем.
Второй гектар Капитон закончил часам к девяти вечера. Ужин он пропустил, точнее его к столу и не приглашали. О барине, впрочем, не забыли. В поле приехал автомобиль, привез кушанья. Прямо на пашне накрыли столик, пупсик сел и отужинал плотно, как всегда любил. Капитон рядом рыл землю, находясь в шаге от голодного обморока. И хотя он знал с детства, что господские кушанья для холопов чистейший яд, но яд на тарелке пупсика так благоухал, что у бедолаги мутился рассудок. Дважды он терял сознание, но был тут же возвращен в суровую реальность ударами дубины. В третий раз он не просто отключился, у него остановилось сердце. В состоянии клинической смерти Капитон обнаружил себя несущимся по черному тоннелю, а в конце этого тоннеля, сияя и переливаясь всеми цветами радуги, ждала его райская благодать – огромная тарелка картофельной кожуры. Рядом с тарелкой Капитон разглядел двух ангелов с голубиными крылышками, которые призывно махали ему руками и добро улыбались. Капитон возликовал, ибо кончилось страшное земное бытие, и вот наступает долгожданнее воздаяние за все побои и унижения, за постоянный голод и адский труд, за спанье на соломе и хождение в обносках. Все, что говорили святые старцы, оказалось правдой.
Но когда до тарелки с божественным лакомством оставалось всего ничего, откуда-то сзади прозвучал гнусный голос из прошлой жизни. А вслед за этим раздался страшный удар, тоннель захлопнулся, и Капитон обнаружил себя лежащим на пашне. Над ним навис надзиратель, намереваясь повторно ударить его ногой в грудь.
– А! Очухался! – заорал страшный жлоб, и тут же провел процедуру реабилитации – отлупил Капитона палкой. Вернувшийся с того света мужик кое-как поднялся под градом ударом и вновь схватил лопату. Он понял – надо работать лучше и усерднее, поскольку до этого он, видимо, плохо исполнял свои обязанности раба, раз царство небесное от него ускользнуло.
Вечером барин с Капитоном и пятью надзирателями пошли в лес, собирать грибочки. При этом один из костоломов задушевным голосом сообщил Капитону, что если тот до темноты не набьет грибами свою и барскую корзины, ночь его ждет весьма интересная. При этом прозрачно намекнул, что старый баян, которым баловался один из надзирателей, пока не сломал, может в эту ночь очутится у Капитона в таком неожиданном месте, что мало не покажется. Капитон затрясся от страха – у него уже имелся определенный анальный опыт: как-то надзиратели, перепившись самогона, затолкали ему в зад четыре веника сразу, и заставили бегать по двору, изображая кочета. Так что стимул искать грибы у Капитона был велик.
Капитон, забыв об усталости, бегал по всему лесу, заглядывал под каждый куст, ворошил сухую листву, нюхал воздух, как трюфельная свинья. Но словно какое-то проклятье довлело над ним – чертовы грибы никак не желали искаться. Один раз он нарвался на целую поляну огромных грибов с красивыми красными шляпками, набил ими свою корзину и помчался к барину, похвастаться добычей.
– Ну что ты, Капитон? – засмеялся пупсик, оценивая улов. – Это же мухоморы. Их кушать нельзя.
Тут же пупсик рассказал, что в старинные года некоторые викинги готовили из мухоморов удивительный настой, пили его и превращались в берсеркеров, и такое творили на поле боя, да и в мирной жизни тоже, что их даже свои соратники побаивались. Все поблагодарили барина за лекцию, затем один из надзирателей отвел Капитона за ближайшее дерево, взял из его корзины самый большой мухомор, и заставил холопа поужинать. Гриб оказался на вкус сладковатым и не слишком приятным, но Капитон за свою жизнь ничего слаще отрубей все равно не пробовал, так что мухомор ему понравился. Надзиратель же, пробив по печени, ласково напомнил Капитону, что время тикает, и у его зада есть все шансы взять сегодня ночью несколько уроков игры на баяне.
Новоявленный берсеркер все понял, и тут же бросился искать хорошие грибы. Пупсик бродил по лесу, мечтательно насвистывал, вспоминал свою последнюю поездку в город, в частности визит к одной даме повышенной аморальности, надзиратели шли рядом, оберегая барина от любых возможных опасностей, а Капитон, как с уда сорвавшись, носился по лесу с круглыми глазами, и изо всех сил искал грибочки. Он нашел две лисички, подберезовик, с пяток опят, но тут съеденный мухомор дал о себе знать. Капитон не отравился и не ощутил прилив отваги и кровожадности на пример викингов – его тренированный организм мог без всякого ущерба переварить и кирзу и гудрон. Но вот на клапан придавило так мощно и неизбежно, что холоп, прекратив бегать, вынужден был тащить портки и присесть под куст. И все бы обошлось, если бы вдруг рядом с ним не возник барин вместе со своей стражей.
– Что же ты, Капитон, – расстроился барин, глядя на своего нового друга, застигнутого в самый неподходящий момент. – Я думал, мы с тобой грибы собираем, а ты….
Так обиделся пупсик на Капитона, что даже испортил себе настроение. Собирать грибы он больше не хотел, и приказал везти его обратно в имение. Капитон, растеряно хлопая глазами, натягивал штаны, когда к нему подошел широко улыбающийся надзиратель, похлопал по плечу дубиной, и весело сказал:
– Ну что, берсеркер, слюнявь очко. Баян ждет.
Огорченный пупсик в эту ночь отправился спасть в особняк, а вот Капитону, как и обещали надзиратели, было не до сна. Что там с ним делали в воспитательном сарае, так и осталось загадкой, но всю ночь оттуда неслись дикие крики и как будто музыка. А когда утром Капитон в раскорячку вышел из воспитательного сарая, то при каждом шаге из него низом звучала та или другая нота. Надзиратели заставали холопа пойти трусцой, и едва он припустил, как ноты слились в берущую за душу мелодию.
За ночь пупсик успокоил свою тонкую душевную организацию (помог плотный ужин, в ходе которого было поглощено восемь рябчиков и выпито две бутылки вина) и утром следующего дня вновь проникся к Капитону братской любовью. Напрасно музыкальный холоп думал, что барин наконец-то отстал от него, и все обошлось малой кровью и порванным задом. Едва Капитон получил лопатой по спине и разнарядку копать землю, как тут же рядом с ним появился сияющий пупсик, нежно обнял друга, и сообщил, что им о многом нужно поговорить. Слыша это, Капитон не выдержал и всхлипнул. О уже понял, что хуже барского гнева может быть только барская любовь.
Спустя два дня пупсик стоял весь в слезах, и с болью в сердце смотрел на хладный труп внезапно и беспричинно скончавшегося Капитона. Только вчера этот веселый и жизнерадостный мужик, не унывающий ни при каких обстоятельствах, работящий, всегда добрый и приветливый, прекрасный и умный собеседник, был здоров и чувствовал себя превосходно. До поздней ночи он беседовал с барином о смысле жизни, и пупсик не переставал поражаться мудрости своего нового друга. В первую очередь поражало безразличие Капитона ко всем земным благам. Уже четыре дня он ничего не ел (или надзиратели о нем забывали, или он не выполнял норму и наказывался целебным голоданием), и по этой причине превратился в ходячие мощи. Одежда висела на нем как на огородном пугале, щеки ввалились так, что кожа теперь плотно обтягивала все восемь зубов, и издалека могло показаться, что на лице у Капитона улыбка от уха до уха. Глаза стали большими и совсем грустными. Тонкие, как плети, руки, едва держали лопату, тонкие ноги то и дело подкашивались. Из чрева Капитона продолжала литься музыка, и пупсик, желая усладить свой слух, иногда просил Капитона побегать кругами вприпрыжку.
