Czytaj książkę: «Каждому своё 3»

Czcionka:

* * *

Шестьдесят третий день после всемирной катастрофы, радиоактивные пустоши,

110 километров до точки входа в склады Росрезерва,

17.05, время московское

Медленно ползущий через грязно-бурую мешанину урагана вездеход вновь ударился о невидимое в бурлящем месиве препятствие и остановился, подрагивая под порывами мощного ветра. Сидящий в своем углу Овечкин скривился, сверяясь с хронометром скафандра, и бросил взгляд в ближайший иллюминатор. Не видно ни черта, все вокруг утонуло в беснующемся океане черного снега, хоть смотри, хоть не смотри – результат одинаков. И еще одно столкновение наглядно демонстрирует, что сидящему за штурвалом Порфирьеву из кабины видно ничуть не лучше. Хотя нет, сейчас вездеходом управляет Александр, бывший пожарный, а ныне старший техник Экспедиционного Корпуса – структуры, являющейся воплощением надежды на выживание их подземного отеля, в котором ни хрена нет. Экспедиционный Корпус! Антон невольно закатил глаза. Звучит настолько же громко, насколько жалко выглядит. Шестеро вояк плюс пара гражданских мужчин, не имеющих сколь бы то ни было полезной специальности, зато имеющих угрожающий уровень облучения, вот и вся рабочая сила. Толка от которой, помимо примитивных действий в стиле «подай-принеси-погрузи», ждать не приходится. Состав специалистов ЭК тоже не блещет: Владимир, совсем молодой пацан, проработавший техником на станции метрополитена то ли два, то ли три года; Александр, пожарный из ныне почившего МЧС; да сам Порфирьев. Впрочем, Порфирьев не специалист, он командир ЭК, и это правильно, потому что специалист из него никакой! Настоящий специалист здесь только один – это Антон Овечкин, дипломированный инженер-механик с почти десятилетним опытом работы. Попавший в рабство к военной хунте, по-другому и не сказать. Впрочем, Дилара права, все могло обернуться гораздо хуже.

– Двадцать пять минут до интоксикации, – в ближнем эфире раздался рык Порфирьева. – Дальше тянуть опасно. Нужно разворачивать базу.

– Нас ураганом не снесет? – Лейтенант выразил общую мысль, с тревогой вглядываясь в ревущую за иллюминатором грязную круговерть. – Там на ногах не устоять! Может, подождем немного? Минут десять в запасе есть, у нас ни у кого интоксикация минута в минуту не наступает, у всех есть запас. Вдруг ураган утихнет?

– А если нет? – парировал Порфирьев. – Если не утихнет, ты успеешь развернуть базу под таким ветром, в снегу и за десять минут? Все, кто в экзокорсетах, на выход! Остальным ждать указаний. Тех – Варягу!

– Тех на связи! – голос молодого техника пробился через шипение помех.

– Подводи грузовик вплотную ко мне! – велел капитан. – Хам, заякоривай прицеп и отцепляй от грузовика! Сомкнем грузовик с прицепом под острым углом, пусть хоть как-то рассекает воздушный поток. Так базу разворачивать будет легче.

– Я под таким ветром не развернусь! – запаниковал молодой техник. – Машину водит из стороны в сторону!

– Я сам развернусь, – успокоил его Порфирьев, – держи машину на месте, сейчас приду!

Военные распахнули грузовой люк, и рев урагана усилился втрое. Четверка облаченных в экзокорсеты солдат неуклюже выбралась наружу, люк захлопнулся, и Овечкин остался один, если не считать упирающегося в ноги контейнера с базой. Почему военные не забрали контейнер с собой, было понятно: сперва им предстоит надежно закрепить вездеход на воздушной подушке и грузовик с прицепом, которым сейчас управляет молодой техник, после чего составить все это в некое подобие барьера на пути урагана. Непонятно другое: насколько успешно они смогут сделать это под порывами ветра, играючи раскачивающего многотонный транспорт. Лишь бы из-за этих действий ничего не перевернуло ураганом. За недели мытарств по превратившимся в радиоактивную пустошь просторам необъятной Родины Антон четко уяснил простое правило: если начинается по-настоящему сильный ураган, нужно бросать все и разворачивать технику мордой точно навстречу воздушному потоку. И поддерживать минимальную скорость, если есть возможность. Только так можно гарантированно избежать опрокидывания. Сейчас же Порфирьев собрался смыкать грузовик и прицеп друг с другом под острым углом. Антон, как инженер, понимал его замысел, но кто сказал, что ветер не сменится и не ударит внутрь этого рассекателя?

Вообще эта экспедиция началась и до этого момента проходила гораздо лучше его предыдущих злоключений. Инженеры и техники Брилёва сумели собрать из двух обычных грузовиков одни аэросани с прицепом. И то, и другое получилось здоровенное, каждое грузоподъемностью в двадцать тонн, и Овечкин испытывал сильные сомнения в том, что с таким грузом аэросани смогут идти по бесконечной радиоактивной свалке. Но умники Миронова заявили, что все рассчитано безошибочно, и если экспедиция будет беречь полозья аэросаней и прицепа, то они гарантируют работоспособность конструкции. Спорить с ними Антон не стал, лишь скептически ухмыльнулся про себя. Беречь полозья! Это как? На руках их через опасные места перетаскивать? Или третий глаз должен подсказывать водителю, где из-под черного снега, утопающего в черноте ядерной ночи, торчит какой-нибудь обугленный до черноты обломок пня или расплавленной бетонной балки? Это вам не за путепрокладчиком по комфортной пробитой дороге ехать, пока на улице еще тепло, нет снега и достаточно светло! Сейчас на поверхности в полдень так же темно, как в полночь! Он, Антон, это хорошо знает! Потому что сам каждую смену ползал по горному склону, пока монтировал кожух для ретранслятора и налаживал связь с внешним миром! Которую оказалось невозможно установить как раз по причине наглухо забитой радиоактивной пылью атмосферы!

Но уникумы Миронова были уверены в своей правоте, и доводы Антона посчитали неубедительными. Мол, в голове колонны будет идти вездеход на воздушной подушке, он более маневренный и лучше управляется, ему обнаруживать и объезжать препятствия не впервой, так что грузовику с прицепом остается лишь двигаться по следам вездехода «и все будет норм». Поначалу так и было. Порфирьев с пожарным вели вездеход, сменяя друг друга по мере усталости, когда глаза уставали вглядываться в висящую всюду бесконечную пылевую стену. За вездеходом двигался грузовик-аэросани с поставленным на полозья прицепом. Грузовиком управлял молодой техник, его менял бывший спортсмен-армянин, которому от Абрека достался радиопозывной «Весло». Почему «Весло»? Элементарно – потому что армянин в прошлом КМС по спортивной гребле. Овечкин в который раз мысленно закрыл лицо рукой. Вот что значит, когда власть попадает в руки дебилам в военной форме. Упивающийся своей всесильностью Абрек не пожалел даже своего, и лейтенант получил позывной «Хам» всего лишь потому, что имел неосторожность иметь имя Хамиль. В том, что кровожадный головорез Абрек был уникально психически болен даже для вояки, Антон не сомневался.

К слову, второй гражданский активист из их команды получил от головореза позывной «Дно». За то, что посмел не иметь полезных навыков, ибо в прошлом был видеоблогером и специалистом по маркетингу в сети. Причем не самым плохим. Как выяснилось, Антон даже смотрел некоторые его подкасты и находил их достаточно интересными. Но из-за осунувшегося внешнего вида вкупе с недельной щетиной, да еще в респираторе, узнать его не смог, что неудивительно. Теперь Дно пытается в буквальном смысле на ходу осваивать навыки управления грузовиком. До войны он предпочитал использовать автомобили с автопилотом и сам водил слабо. Но винить его за это Антон бы не стал, потому что так поступало большинство людей, работающих в сети. Умнее заниматься делами в интернете, пока автопилот твоего автомобиля ползет через очередную московскую пробку, чем бездарно тратить это время на протирание руля ладонями. Он сам-то водил машину самостоятельно лишь потому, что жил недалеко от работы, и оплачивать подписку на автопилот было невыгодно. Ехать было недалеко даже через пробку, которая всегда образовывалась на выезде из офиса в одно и то же время. Поэтому на углубленные навыки управления автотранспортом Антон не претендовал и наотрез отказался вести грузовик, когда Порфирьев предложил ему сделать это. Еще не хватало врезаться во что-нибудь в этом бесконечном океане пыли и стать козлом отпущения. Вояки и так делают его крайним по поводу и без такового. Его дело – разбираться с высокотехнологичной техникой. Для этого Экспедиционному Корпусу и понадобился Инженер, не так ли?

К счастью, Порфирьев это понимал и заставлять Антона не стал. После того как Овечкин воплотил в чертежи и расчеты его план по созданию возле входа в «Подземстрой-1» внешнего ангара, отношение амбала к Овечкину улучшилось, и Антону стало доставаться меньше неприятностей. Капитан даже снял с него обязанности мусорщика, которые Абрек, услышав об этом, немедленно переложил на беднягу Дно. Но Антон заявил, что добровольно берется быть мусорщиком и дальше, при условии, что мусор он выносит только на марше. Абрек заржал и согласился, Порфирьев ничего не сказал, лишь бросил на Овечкина одобрительный взгляд и велел Дно выносить мусор тогда, когда Антон занят работой по специальности. Остальные вояки ЭК тоже оценили его решение и стали относиться к нему заметно лучше. Антон скрыл усмешку. Примитивные головорезы с примитивным мышлением. Просчитываются на раз! Стоило выразить готовность разделить с ними их низкоинтеллектуальный труд, потому что на высокоинтеллектуальный они не способны, и примитивным это понравилось. Что ж, если им от этого легче, он не против. Лишь бы не кидались на него, как на чужака. А вытащить мешок с пустыми консервными банками и рваными обертками раз в сутки Антону не сложно. Наоборот, это намного легче, чем надрываться на разворачивании базы, когда счет идет на минуты, а каждый ее элемент весит десятки килограмм.

Тем более что сейчас с этим стало гораздо проще. Брилёв выдал Порфирьеву в дополнение к имеющейся паре экзокорсетов еще четыре штурмовых комплекта. Все это обеспечили необходимым запасом элементов питания, и теперь возиться с базой будут солдаты, оснащенные усилителями конечностей. Надрываться никому не придется. Правда, закованные в экзокорсеты солдаты занимают слишком много места, поэтому половина экспедиции вынуждена ехать в кузове грузовика, и это будет проблемой на обратном пути, когда грузовик и прицеп будут забиты продуктами под завязку. Но самого Антона это не коснулось, его из вездехода выгонять не стали, потому что Инженер – это уникальный ресурс, а остальное – заботы Порфирьева. Он что-то там организовал еще на стадии переделки грузовиков на тему радиационной защиты кабин, вот пусть сам и разбирается, раз такой начальник.

– Варяг – Хаму! – затрещал помехами эфир. – Прицеп заякорили! Оцепляю!

– Принял, – раздался в ответ знакомый рык. – Отведи людей, сейчас буду разворачиваться!

Лейтенант что-то ответил, но его слова утонули в громких помехах, видимо, он вышел из зоны уверенного приема. Антон выглянул в иллюминатор, но ничего не увидел в кромешной тьме бушующего черного снега. Он принялся двигаться от одного иллюминатора к другому и все же сумел заметить несколько мутных световых пятен. Похоже, подвести грузовик вплотную к вездеходу не удалось, и солдаты заякорили его где-то там, метрах в пятнадцати отсюда. Портативные рации скафандров в условиях сильной ионизации атмосферы цепляют плохо, а в таком урагане связь становится еще хуже, падая до двух-трех десятков шагов. Последнее время интенсивность ураганов сильно возросла, их продолжительность увеличилась, и это оказалось большей угрозой, чем ожидалось.

После технического обслуживания их вездеход на воздушной подушке, к тому же избавившийся от перманентного перегруза, оказался способен развивать неплохую скорость. По крайней мере, шестьдесят километров в час он выдавал без проблем, и Порфирьев говорил, что ехать быстрее не получается из-за опасности столкновения. Видимость в условиях пропитавшей вечную ночь сплошной пылевой завесы слишком плохая, постоянно существует угроза столкновения, и чем выше скорость, тем выше опасность. Спорить с этим не стал никто, но Антон рискнул задать встречный вопрос:

– Олег, что мешает проложить безопасный курс? Твое снаряжение оборудовано навигационными средствами, ты же сам говорил, что прокладываешь маршрут по гирокомпасу! Мы уже трижды проходили этот маршрут, разве нельзя в четвертый раз двигаться по заранее заложенной в память безопасной траектории?

В ответ на это Порфирьев молча затащил Антона в кабину вездехода, посадил за штурвал и ткнул пальцем в сенсорную панель навигатора.

– Вот безопасная траектория, – прорычал он. – Проложена в обход пробок. Езжай!

– Я не водитель вездехода! – Овечкин попытался оправдаться, переводя взгляд с пыльной темноты за лобовым стеклом на отметку местоположения вездехода, светящуюся на тонкой черте проложенного курса. Кривой маршрут, спроецированный на лобовое стекло усилиями команды Миронова, ни о чем не говорил Антону. – У меня нет навыков вождения такого уровня!

– Их ни у кого нет, – флегматично заявил Порфирьев. – Никто не проходил обучение вождению в радиоактивной ночной пыли на глазок. Езжай! Заодно посмотрим, вдруг у тебя талант.

Пришлось подчиниться. Антон тронулся с места, осторожно набирая скорость километров десять в час, но уже через десяток секунд врезался во что-то невидимое в пылевом мраке. Оказалось, что двигаться по гирокомпасу можно очень приблизительно, ибо о смещении с траектории ты узнаешь лишь в тот момент, когда с нее уже сместился, а в условиях наглухо запыленной ночи ехать быстро попросту страшно, потому что ничего не видно, и с маршрута выскакиваешь чуть ли не постоянно. Вместо езды по прямой получается движение рваными зигзагами, и хорошо, если обходится без столкновений. Антон был вынужден признать свою ошибку и попросить остановить эксперимент под предлогом сохранения вездехода. Порфирьев гробить машину не стал, и издевательство над Овечкиным прекратил, но на всякий случай Антон решил действовать так, как действовал во время экспедиции за водной скважиной, то есть не спорить с оголтелыми вояками и терпеть все молча. Это обидно, зато упрощает жизнь.

В общем, вездеход на воздушной подушке мог ехать быстро и аэросани с прицепом вроде как тоже. Но из-за никакой видимости Порфирьев не разгонял машину больше, чем до шестидесяти, да и то делал это только в условиях штиля и только там, где был уверен, что может ехать по прямой без угрозы столкновения, то есть фактически он вел вездеход по памяти. Сидящие за рулем аэросаней люди помнили маршрут значительно хуже капитана, у армянина с позывным Весло к тому же отсутствовал опыт вождения в условиях донельзя запыленной ночи, и стоило ему сменить за рулем молодого техника, как аэросани начинали отставать от вездехода, и колонна была вынуждена сбрасывать скорость. Но самой серьезной проблемой стали ураганы. Их возросшая интенсивность и увеличившаяся частота заставляли колонну двигаться медленно, а во время шквальных порывов ветра и вовсе едва ползти, надрывно завывая двигателями. Результатом всего этого явилось то, что к исходу цикла антирада из четырехсот семидесяти километров расстояния от Центра до Росрезерва удалось пройти только триста пятьдесят или около того и стало ясно, что добраться туда на одном цикле антирада на практике совершенно не реально, хотя теоретически это возможно.

– Олег! Сани сносит ветром! – эфир зашипел встревоженным голосом пожарного. – Я не могу удержать вездеход на месте! Меня закручивает!

Вглядывающийся в ночную пылевую муть Антон почувствовал, что вездеход действительно пятится под натиском бушующей стихии, и плохо виднеющиеся в иллюминаторах световые пятна прожекторов аэросаней медленно уплывают куда-то в бок.

– Держи курс! – рычание Порфирьева вынырнуло из треска помех. – Не позволяй урагану развернуть машину! Сбавь мощность, пусть тебя немного стащит назад, за грузовик! Потом заведешь вездеход за прицеп, укроешься за ним!

– Варяг, ты уткнулся в прицеп! – вклинился в разговор лейтенант. – Не дави! Якоря не выдержат! Из-под снега обломки уже выкорчевывает!

– Заякоривайте грузовик! – велел капитан. – Быстрее! Если сейчас сбросить газ, меня утащит хрен знает куда, я на полозьях под углом к ветру стою!

Несколько минут в эфире стояла плохо различимая возня, сказывались сильные помехи, потом прием улучшился, и Антон понял, что солдатам в экзокорсетах удалось задуманное. Грузовик и прицеп сомкнули друг с другом под острым углом и поставили на два якоря каждый. Благо команда Миронова изначально предусмотрела такую возможность. Овечкин поморщился. Эти вундеркинды сразу дали ему понять, что они птицы высокого полета, а он – нет. Заносчивые снобы! Да, он не является элитным специалистом-медалистом-прошедшим-всякие-отборы-силовых-структур. Но это еще не значит, что он хуже! В своей области он готов соревноваться с любым из людей Миронова! Он еще докажет, что его незаслуженно недооценивают! Представился бы только шанс!

Вздрагивающий под шквальными порывами вездеход отполз куда-то в радиоактивную тьму и натужно взвыл двигателями. Содрогающаяся машина пошла вперед, и Антон прильнул к окошку в перегородке между десантным отделением и кабиной, стремясь разглядеть, что происходит впереди. Отсюда увидеть что-либо конкретное не получалось, и с минуту он видел лишь приближающиеся пятна работающих впереди прожекторов. Чтобы ураганы не разнесли ходовую оптику вдребезги, на и без того бронированные стекла и прожекторы надели стальную сетку, спаянную техниками Брилёва из чего придется. Сейчас, под градом несущихся в ураганном потоке мелких камней и черных ледышек, это решение доказало свою здравость. Особенно в случае с вездеходом, лобовому стеклу которого досталось несколько пулевых попаданий во время прошлого похода на склады Росрезерва. А ведь это он, Инженер Овечкин, предложил это решение! Кое-кто из команды Брилёва был против, мотивируя это тем, что в Центре острая нехватка материалов, особенно металла. Но Порфирьев настоял, и план Антона воплотили в жизнь. Теперь каждый может убедиться в том, кто был прав!

Мутные пятна прожекторов приблизились, и Овечкин смог разглядеть сомкнутые в подобие рассекателя грузовик с прицепом. Канаты сдерживающих их якорей были натянуты, словно струны, в местах заякоривания из-под грязной снежной толщи вывернуло какие-то бетонные обломки, но в целом конструкция держалась. Для большей устойчивости солдаты в штурмовых комплектах придавливали полозья какими-то не то камнями, не то кусками раздробленных кирпичных стен, таская их из образовавшихся в результате выкорчевывания ям. Вездеход подполз к прицепу, частично скрываясь от урагана, и тряска прекратилась. Потеряв лобовое сопротивление, машина резко рванулась вперед и чуть не врезалась в прицеп. Пожарный успел остановить вездеход в метре от борта прицепа, и появившийся в лобовом стекле лейтенант жестами и командами в эфире принялся указывать ему место для остановки. Вездеход медленно выполз к точке сочленения грузовика с прицепом и уперся в их борта.

– Глуши мотор! – зарычал Порфирьев. – Сдувай подушку и ложись на брюхо, усилишь конструкцию! Хам, разворачивай базу, десять минут осталось!

Грузовой люк распахнулся, и появившиеся солдаты в экзокорсетах выволокли наружу ящик с базой. Антон с тревогой посмотрел на хронометр. Они слишком долго возились со всем этим! Базу за десять минут не развернуть, кто-нибудь может заработать интоксикацию прямо на улице, посреди урагана!

К счастью, в экзокорсетах разворачивать базу гораздо легче, чем вручную, а опыт – вещь великая. Солдаты развернули базу за шестнадцать минут, несмотря на сильный ветер, к тому моменту интоксикация началась только у бывшего гражданского активиста с радиопозывным «Дно», но его успели втащить в спецпалатку достаточно быстро. Пока запускали фильтровентиляционную установку и затапливали печь, интоксикация свалила еще четверых, но в целом Антон посчитал все прошедшим довольно удачно. Главное, что он успел вовремя оказаться в безопасности, и никто не умер. Осталось пережить самое ужасное – интоксикацию. Если только за это время ураганом не снесет заякоренные машины, которые раздавят собой базу со всеми, кто в ней находится. Овечкин улегся на свое место и с обреченной тоской уставился на хронометр, отсчитывающий последние десять секунд перед интоксикацией. Неужели его мучения никогда не закончатся? Надо что-то делать, он не может вечно ползать по этим чертовым пустошам, корчась от жестоких мучений! Его организм не выдержит такого запредельного износа, ему не место в этом убогом Экспедиционном Корпусе, он должен заниматься тем, для чего предназначен: интеллектуальным трудом в безопасности! Ему необходимо во что бы то ни стало получить должность внутри Центра, а не снаружи!

Цифры на хронометре закончили отсчет, оповещая о начале интоксикации, но сжавшийся в ожидании мучений Антон не почувствовал ничего. Он замер, со страхом вслушиваясь в собственный организм, но прошла еще минута, а страдания не наступали. Может, его организм сумел полностью адаптироваться к антираду и теперь мучений не будет? Такого вроде бы ни с кем не случалось, но кто сказал, что Антон не может быть первым? Он всегда знал, что особенный, с детства чувствовал, что не чета многим, и его успехи на ниве сетевого хэдлайнера убедительно доказывали этот постулат! Овечкин оглянулся, собираясь увидеть, кто еще на ногах, но кроме расплывчатого силуэта Порфирьева, склонившегося над корчащимся лейтенантом, не увидел никого.

– Олег! – Антон с воодушевлением вскочил с замызганной лежанки. – У меня интоксикация не начинается! – И тут же осекся, в ужасе понимая, что сообщать об этом кому-либо равносильно собственноручной подписи под обязательством вечно ходить в экспедиции ЭК. Надо срочно исправлять ситуацию! – Но мне очень плохо…

Удар жестокой боли, врезавшийся в мозг откуда-то изнутри черепной коробки, перебил дыхание, заставляя Овечкина задохнуться словами, и тело скрутило рвущими мышцы судорогами. Антона скрючило прямо на ногах, и он неуклюже рухнул на освинцованный резинополимер спецпалатки. Горло стиснуло кислотным удушьем, саднящий резью желудок вытолкнул в пищевод едкие рвотные массы, и Антон забился в тошнотных конвульсиях.

– Всем плохо, не ты один, – пылающие жаром высокой температуры воспаленные глаза не могли разглядеть сливающийся с окружающим фоном фотохромный комбинезон, лишь раскаленная кожа лба ощутила, как ее протирает что-то холодное и мокрое, источающее сильный запах медицинской химии. – Пора бы уже привыкнуть.

Порфирьев ушел, оставив несчастного Антона страдать от жестоких мучений, и погруженное в изуверскую боль сознание потеряло счет времени. Казалось, что еще немного, и он умрет, не выдержав бесконечной боли, но боль словно специально издевалась над Антоном, не усиливаясь сверх некоего предела. Отмучившись часов десять, Овечкин потерял сознание и рухнул в безликую бездну беспамятства.

Очнулся он от ощущения химической горечи в горле, провоцирующей редкий сухой кашель. Антон попытался прокашляться, но горечь не проходила, и он с трудом поднял голову, ища взглядом флягу с водой. Заранее оставлять рядом с собой фляги было бесполезно, люди во время конвульсий расшвыривали их по всей палатке так, что потом приходилось искать, а встроенной питьевой емкости в старых скафандрах МЧС не имелось. Овечкин мучительно скривился. Проклятый Брилёв, чертов людоед, мог бы выдать нормальный скафандр хотя бы ему! Если единственный Инженер в ЭК погибнет, кто тогда будет корячиться в экспедициях?! Отправишь кого-нибудь из своих драгоценных уникумов?! Не жалко, нет? Хоть бы об этом подумал, дуболом военный…

Мутное зрение никак не обретало резкость, и Антон попытался потереть глаза руками. Оказалось, что он уже в гермошлеме, а муть перед глазами – это запачканный лицевой щиток. Овечкин распахнул гермошлем, облегчая задачу воспаленным от интоксикации глазам, и попытался обнаружить Порфирьева. В противоположной части палатки шевельнулся расплывчатый силуэт, перемещаясь от одного лежащего без сознания человека к другому, и Антон судорожно сглотнул, облизывая сухим языком пересохшие губы:

– Олег… дай воды… пожалуйста…

– Фляга рядом с тобой, – Порфирьев склонился над кем-то из солдат и принялся укреплять у него на шее какой-то медицинский прибор. – С другой стороны лежит. Рядом с капельницей.

Овечкин с трудом обернулся и нащупал непослушной рукой флягу. Плохо отвечающие на команды мозга пальцы сначала схватили блок опустошенной капельницы, пришлось разжимать кулак, выпускать коробку капельницы и тянуться к фляге. Антон дрожащими руками влил в себя половину емкости, и ему стало легче. В голове посветлело, зрение сфокусировалось, и он ощутил острую необходимость посетить санузел. Кое-как поднявшись на ноги, Овечкин побрел к ширме биотуалета, оглядывая погруженную в полумрак спецпалатку. Порфирьев, как всегда, вычистил рвотные массы и навел порядок, но кислый запах рвоты, ставший уже привычным, сильно давил на носовые пазухи. Видимо, уборка закончилась совсем недавно, на полу во многих местах были хорошо видны мокрые пятна на замытых участках освинцованного резинополимера, и фильтровентиляционная установка не успела очистить воздух. Кроме капитана и его самого в сознании не было никого, и Антон вяло подумал, что адаптация к антираду имеет ощутимый плюс: ему больше не придется вычищать за всеми биотуалет, потому как этим традиционно занимается кто-нибудь из тех, кто очухивается позже всех… Если только мизантроп Порфирьев не заставит Антона чистить сортир за какое-нибудь надуманное прегрешение. Потому что это является любимым развлечением в среде вояк, если им срочно захотелось унизить кого-нибудь. Особенно гражданского.

Чувство жажды не отпускало, и, вернувшись на свою лежанку, Овечкин вновь потянулся за флягой. Чтобы не оказаться виноватым, он нашел глазами Порфирьева и спросил, на всякий случай прибегнув к замученным страданиями интонациям:

– Олег… можно, я допью флягу… тут только половина осталась… жажда мучит ужасно…

– Пей, – капитан укрепил блок капельницы на шее у очередного солдата. – Воды хватает.

Антон с жадностью опустошил флягу и отдышался.

– Это не опасно? – обеспокоенным тоном поинтересовался он. – Ставить капельницу на шею? Ты ему ничего не повредишь?

– Опасно. – Порфирьев проверил надежность крепления медицинской коробочки на коже лежащего без сознания человека и осторожно надел на него шлем. – Но снимать скафандр еще опаснее. Снегирёва обещала, что никто не пострадает, если пациент не будет двигаться.

– А если будет? – настороженно уточнил Овечкин. – Игла не порвет ему сосуды?

– Тебе же не порвала, – флегматично ответил капитан. – Судороги сильно выматывают. Когда люди после них засыпают, никто не двигается. Все лежат бревном несколько часов кряду. А эта капельница всего на полчаса ставится. Зато облегчает мучения. У тебя как самочувствие?

– Легче, чем обычно. – Антон прислушался к себе. – Я думал, это из-за адаптации…

– Адаптация сокращает продолжительность интоксикации и немного снижает ее болевые эффекты, – объяснил Порфирьев, с капельницей в руках направляясь к лейтенанту, спящему с болезненной гримасой на лице. – На полученные от интоксикации повреждения адаптация не влияет. Накопившие радиацию клетки все равно разрушатся и отравят тебя продуктами распада. Эта капельница должна облегчить их выведение.

– Это специальный препарат для противодействия интоксикации? – предположил Антон. – Вроде антидота? Это из противорадиационных запасов «Подземстроя»?

– Нет никакого антидота для антирада, – капитан принялся устанавливать капельницу на шее лейтенанта, – я же тебе говорил. Я не знаю, что в этих капельницах. Снегирёва намешала что-то специально для нашей экспедиции и перезарядила использованные реанимационные блоки.

– Они же вроде одноразовые? – забеспокоился Овечкин. – Это не вызовет проблем?

– Одноразовые, – согласился Порфирьев. – Зато их можно поставить на шею, не снимая скафандра, да еще шлем сверху надеть. Обычная капельница через скафандр до вены не достанет, даже если проколет. А перезаряженный реанимационный блок работает. Насчет проблем – скоро увидим. Если у тебя не начнется заражение крови, значит, Снегирёва не ошиблась.

– Почему именно у меня? – насупился Антон, напоминая себе не злить Порфирьева.

– Потому что я тебе первому ставил такую капельницу.

– Почему именно мне? – Антон насупился еще сильней. Этот отмороженный мизантроп ставит эксперименты на единственном Инженере. Наверное, с точки зрения контуженного вояки, это гениальное решение.

– Потому что самому себе ее на шею не поставишь, – ответил капитан. – А ты первый, кто перестал дергаться после судорог.

– Я первый? – удивился Овечкин. – Мне казалось, меня часов десять ломало!

– Три с половиной часа, – поправил Порфирьев. – У тебя хорошая адаптация. Только хронометр на скафандре отрегулируй, часы спешат. Видать, сбилось что-то в настройках.

Он продолжил возиться с капельницами, и Антон улегся на свою лежанку. Заниматься калибровкой электронных систем скафандра придется по возвращении в бункер, для этого нужно оборудование и соответствующее программное обеспечение. Пока придется просто учесть, что хронометр спешит минуты на две, а еще стоит выяснить, не сбоит ли в скафандре еще что-нибудь. Но этим можно будет заняться позже, впереди почти сутки сидения в спецпалатке. Оказавшись в лежачем положении, Овечкин ощутил, как на измученный интоксикацией организм наваливается усталость, и закрыл глаза, стараясь не обращать внимание на завывания бушующего снаружи урагана.

Проснулся он от ощущения вздрагивающего под лежанкой пола. Антон испуганно подскочил, принимая сидячее положение, и едва не потерял равновесие от новой вибрации. Ближайшая к нему стена спецпалатки ходила ходуном, словно простыня, вывешенная сушиться на бельевую веревку на ветреной улице. Колеблющаяся стена была жестко соединена с полом, из-за чего ее вибрации передавались напольному покрытию, и размещенная на нем лежанка вздрагивала вместе с Овечкиным. В первую секунду Антон подумал, что спецпалатка сейчас развалится, и ринулся искать Порфирьева, но оказалось, что никто уже не спит, и все молча лежат или сидят на своих местах, напряженно прислушиваясь к завываниям беснующейся стихии.

– Что происходит? – Овечкин постарался говорить спокойно. – Почему нас так трясет?