Czytaj książkę: «Саша»
Сумерки быстро надвигались. Третья площадка нашей горы, вся освещённая, с позолоченной скалой, продержалась миг – побагровела, осветилась тёмно-красным огнём – посинела и потухла. Спускалась ночь. Голубятня потеряла очертания и казалась ящиком, домом, горой. По двору торопливо двигались люди. Слышался говор, кашель: то рабочие возвращались с фабрик, мастерских, с дока. Андрей вывел из конюшни кабриолет и, осторожно опустив оглобли на землю, пошёл за лошадью.
– Но, но, осади, – бормотал он громко, возясь у стойла.
Послышались глухие удары и звон уздечек. Тяжело ступая и выбивая искры подковами, шла «Жёлтая» и фыркала Андрею в спину.
– Но, но. – бормотал он, отстраняя её рукой и, повернувшись у кабриолета к лошади лицом, стал напирать на неё. «Жёлтая», нехотя и всё тяжело ступая задом, пошла в оглобли. Андрей стал запрягать. Спускалась ночь.
Я стоял в тёмном коридоре и, высунувшись из окна, с нетерпением следил за действиями Андрея. Мать, уже готовая к выходу, в пышном платье, которое чудесно шло к ней, весело торопила бабушку. Маша, стоя на коленях и лазая вокруг неё, оправляла складки, когда они ей казались не на месте, и беспрестанно что-то делала булавками, которые вынимала изо рта, где их было много.
– Готово ли, Маша? – спрашивала мать и, когда Маша отвечала: «сейчас, барыня», раскрывала веер и со скучающим видом обмахивалась им.
Во дворе между тем наступила тишина. Рабочие скрылись. Ласково ворчал Андрей. Лошадь фыркала. Поднималась луна и приятный светло-синий свет пал на гору.
– Ещё не готово, – с нетерпением шептал я. – Милая мама, поторопись, пожалуйста, мама, – просил я, точно мой шёпот мог передать ей и моё нетерпение.
Но вот показалась толстая тень и стала у входных дверей. Заворчала Белка.
– Готово, Андрей? – раздался голос матери.
– Готово, барыня моя… – ответил Андрей, подняв голову.
– Хорошо, мы сейчас, Андрей.
Я вздохнул от облегчения. Тотчас же, шурша платьем, с бабушкой под руку, показалась мать. Маша провожала их, и будто обе шли в дремучем лесу и могли о сучья порвать свои платья, – она и с боков и сзади и забегая вперёд, охраняла их.
– Выходят… – шепнул я Коле в открытую дверь.
– Тише! – погрозил он мне.
– В десять часов дети должны быть в постели, – донёсся ко мне голос матери.
– Ага, – подумал я радостно, – они вернутся очень поздно.
– Слушаю, барыня, – ответила Маша.
Стало тихо. Я ждал, выскользнув в беседку. Раздался важный отчётливый топот «Жёлтой», и Андрей, восседая на заднем сидении, показался у последнего окна и осадил.
– Пожалуйте, барыня, – почтительно проговорила Маша.
Лошадь забила копытами. Белка с лаем бросилась к воротам.
– Уехали! – крикнул я во весь голос, влетая к Коле, – уехали!
Я вскочил на кровать и дважды стал на голову, упираясь ногами о стену.
– Свободны, свободны! – всё кричал я, стоя на голове, и мне было смешно, что вижу комнату опрокинутой. – Маша, скорее чаю! – нам некогда.
– Маша, они уехали! – заорал Коля и, тщетно попытавшись, подобно мне, стать на голову, спрыгнул с кровати и понёсся по комнате.
Через несколько минут Маша внесла чай на подносе. Как далека она была теперь от меня. Целая неделя прошла с тех пор, как я просил у неё прощения, и добрые чувства, взволновавшие меня, давно уже успели затеряться среди будничной жизни, с её маленькими радостями и маленькими заботами. Отсутствие Сергея в эти дни помогло забвению, и Машенька опять превратилась для меня в Машу, в горничную, в безответную рабыню; и, требуя от неё услуг, я теперь делал это зло, как бы наказывая её за минуты моей слабости… Безучастным взглядом посмотрел я на её покорную фигуру и вдруг нарочно толкнул её, чтобы вывалить поднос со стаканами из рук. И когда стаканы со звоном ударились о пол, а она вскрикнула от ожога, я с торжеством выбежал в столовую, напевая:
– Машка, дурка, обожглась!
– Ну, идём, – выговорил Коля, погнавшись за мной. – Они сейчас должны прийти.
– Машка, дурка, обожглась, – повторил я со смехом.
