Czytaj książkę: «Алый Крик»

Czcionka:

ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Посвящается всем
в Hot Key Books – замечательным попутчикам
на извилистом и неровном Пути Восьми Романов.

Мальчик на песке

Ребёнок бежал босиком по пустыне. Кровь из порезов на ступнях окрашивала песок в ярко-алый цвет, но судя по выражению глаз мальчишки, это была наименьшая из его проблем.

Тогда я этого не знала, но он бежал от своего отца, который любил сына более всего на свете, а теперь хотел убить. То же самое можно сказать и о моём отце, но я пока не готова рассказать эту историю.

Сперва мальчик был всего лишь облачком пыли из белокурых волос, маячивших вдалеке.

В тот день солнце палило нещадно, напоминая всем живым, кто здесь главный, и что пустыни даже в лучшие времена считались проклятым местом. Но у меня был конь, а это всё меняет.

– Думаешь, впереди неприятности? – спросила я Квадлопо, похлопав его по шее.

Конь никак не дал понять, что задумался над этим вопросом – он просто махал хвостом, отгоняя мух. За пять дней, прошедших с тех пор, как мы сбежали в приграничные земли, Квадлопо так и не высказал своего мнения ни по какому поводу. Разве только он полагал, что мне вообще не следовало его красть. В конце концов, никто не желал ему смерти.

Грязные руки и ноги замелькали с невероятной быстротой, когда мальчик ринулся вверх по дюне. Потом он потерял равновесие и скатился по противоположному склону. На вид я бы дала ему не больше семи. Не тот возраст, чтобы бегать по пустыне в одиночку. Грязная синяя туника была разорвана в клочья, а на лице и руках горели злые красные пятна – пацан провёл много времени на солнце без всякой защиты. Вдобавок он хромал, но продолжал идти, а значит, то, что его преследовало, было хуже боли.

Смелый мальчик.

Оказавшись ярдах в тридцати, он остановился и уставился на меня, будто пытаясь понять, не мираж ли я. Уж не знаю, к какому выводу он пришёл, но думаю, мальчишка бежал долго, потому что ноги у него подкосились и он рухнул на четвереньки. И тут я увидела, как сквозь знойное марево к нам приближаются ещё две фигуры. Высокий мужчина и грузная женщина. Их неестественные шаркающие шаги заставили меня задуматься: не слишком ли это громкие наименования для того, что преследовало мальчика?

Впервые с тех пор как мы столкнулись с неприятностью, Квадлопо забеспокоился. Он выдохнул из ноздрей горячий воздух и принялся рыть копытами песок, пытаясь отвернуться от изломанных фигур, неуклюже идущих к ребёнку. Мальчик теперь лежал ничком на песке, ожидая смерти.

Большинство людей в этих краях, если они заблудятся в пустыне и у них не останется ни воды, ни желания жить, предпочитают встретить смерть, лёжа на спине. Тогда последнее, что они увидят, будет голубое небо над головой. Меж тем мальчик явно стремился отвернуться от своих преследователей.

Теперь, разглядев их как следует, я не могла его винить.

Сумасшествие, как я узнала за свои жалкие семнадцать лет, может иметь самые разные формы, размеры и конфигурации. Я видывала, как совершенно здоровых людей объявляли помешанными, потому что они были уродливы и чудаковаты. Я встречала элегантных, неглупых и состоятельных господ, которые скрывали дьявольское безумие за милыми речами и дружелюбными улыбками. Если подумать: когда я увидела себя в зеркале, я тоже казалась нормальной… так что лучше не судить о таких вещах без веских доказательств.

Два незнакомца пошатываясь шли по пустыне ко мне. Они были нагими, как в день своего появления на свет, но их кожу покрывала засохшая кровь, грязь и ещё более гадкие вещи, которые мне не хотелось представлять. Выпученные глаза, казалось, вот-вот вывалятся из орбит; рты были раззявлены, но из них вырывалось только змеиное шипение. Что ж, если вы видите такое, требуется совсем иное благоразумие.

Я закинула руку за плечо и открыла сумку-тубус, где пряталась моя шпага. Пять дней назад я поклялась больше никогда не обнажать её, покуда жива. Это одна из причин, заставившая меня бежать в Семь Песков – я собиралась разбить клинок на семь частей и похоронить части так далеко друг от друга, чтобы даже лучший следопыт в мире не сумел их соединить.

Горячий пустынный ветер изменил направление. Окровавленные люди принюхались, как пара охотничьих собак. Они склонили головы набок, словно впервые учуяли запах лисицы и понятия не имели, что с ней делать. Повинуясь непонятному инстинкту, они перестали преследовать мальчика и направились ко мне. Сперва люди двигались неуклюже, будто марионетки, запутавшиеся в верёвочках, и я ждала, что они вот-вот навернутся. Но с каждым шагом их босые, покрытые волдырями ноги переступали всё увереннее. Они бежали быстрее и быстрее, и по мере приближения их шипение превращалось в жуткий шёпот, объявший меня как пыльная буря.

Я вытащила шпагу из тубуса и соскользнула со спины коня. Знаю: я дала слово больше не совершать насилие – поклялась, когда кровь приёмной матери ещё не засохла на моих руках. Теперь я нарушу эту клятву.

Шёпот перешёл в вой, а вой превратился в визг. Бедный храбрый Квадлопо ускакал прочь, и я осталась один на один с судьбой, которую навлекли на меня неудачи и злые дела.

Два диких безумных существа, идущих сюда, наверное, были когда-то людьми со своими надеждами и мечтами. Теперь их пальцы скрючились, как когти. Они скалили зубы, которые, должно быть, так долго и сильно клацали друг о друга, что превратились в сломанные клыки. Где-то глубоко в их глотках за бешеными криками скрывались слова, которые я не могла и не хотела понимать. Слова, доказывающие, что в безумии есть своя поэзия…

Я покрепче сжала рукоять шпаги и медленно вдохнула, готовясь к схватке и гадая, станут ли эти жуткие звуки элегией, которую я унесу с собой в могилу.

Меня зовут Фериус Перфекс. Мне семнадцать лет. В тот день я впервые услышала Алый Крик.

Арта эрес
Защита

Искусство самозащиты – это иллюзия. Тейзан, который стремится защитить себя и других, овладевая навыками насилия, просто увековечивает и оправдывает то же насилие. У истинного аргоси нет врагов, он не даёт другим поводов для гнева. Суть нашего танца и нашего таланта не в том, чтобы сражаться в битвах, а в том, чтобы побеждать в каждой из них.

Глава 1
Танец

Крикуны набросились на меня с такой скоростью и свирепостью, что сразу стало ясно: шпага в моей руке нисколько их не беспокоит. Не более, чем рваные раны, покрывающие их изуродованные тела. Если бы я потратила хоть миг, размышляя, что сделало этих людей такими – и, если бы я потратила хоть миг на панику, вздымавшуюся во мне, – от моего трупа не осталось бы ничего. Единственное, что сумел бы найти мой приёмный отец – несколько выбеленных костей, утонувших в песке пустыни.

Однако меня обучал навыкам защиты не кто-нибудь, а Дюррал Бурый. «Самый крутой танцор-аргоси, какого только видел мир». Во всяком случае, так утверждал он сам.

И сейчас Дюррал продолжал говорить – пусть даже я слышала его только в своей голове.

– Арта эрес – это не драка, малышка. Речь идёт о победе.

Я побежала назад, предоставив моим свирепым противникам преследовать меня, и наблюдала за ними. Я хотела понять, как они движутся.

– Никто не сможет толком объяснить тебе, как победить противника. Кроме него самого. Просто дай ему шанс.

Мужчина был рослым и худощавым, а женщина – невысокой и полной, но они атаковали одинаково. Оба просто пытались схватить меня руками, хотя вполне могли, вытянув шеи, вцепиться мне в горло обломанными заострёнными зубами. И никому из них не было дела до моей шпаги.

– Хочешь кого-нибудь убить? Тогда сделай это, когда они спят. Так гораздо добрее. А иначе – выясни, как выглядит победа, прежде чем поднимать кулаки.

Я не хотела убивать мужчину и женщину и надеялась этого избежать. Не исключено, что они были милейшими людьми, оказавшимися во власти чего-то, выходящего за рамки их понимания. Возможно, это болезнь, которую можно вылечить. Яд, чьё действие закончится через несколько часов или минут. Заклинание мага джен-теп, влияющее на их разум… Если бы я сумела их вырубить или связать, это оказалось бы оптимальным выходом для нас всех. Но сперва надо было понять, возможно ли такое вообще.

Я взмахнула шпагой и прочертила кончиком клинка по ладони женщины, слегка порезав её. Она никак не отреагировала и лишь продолжала шипеть и визжать.

Тогда я опустила свободную руку в карман пальто и сжала большим и указательным пальцами одну из шести стальных карт, которые я украла из оружейного шкафа в доме Дюррала. Короткое движение запястьем – и я отправила острую как бритва карту в полёт. Она завертелась в воздухе и застряла в зубах мужчины. Он тоже продолжал шипеть, сплёвывая кровь, но даже не попытался вытащить карту.

– Только глупец пытается причинить боль противникам, думая, что если что-то ранит его самого, оно должно ранить и других. Боль – это не метод аргоси.

Я ещё немного отступила, а потом поняла, что веду себя глупо – и просто пустилась наутёк.

– Если ты будешь беспокоиться о том, как выглядишь, когда танцуешь, то быстро превратишься в изящный труп.

Я слышала, что преследователи бегут за мной, набирая скорость. Преодолев несколько ярдов, я развернулась к ним и дёрнула плечом, сбросив на землю сумку-тубус, чтобы она не мешала мне двигаться. Я боялась, что если убегу далеко от нападающих, они плюнут на меня и вернутся к мальчику. Тот снова стоял на коленях и глядел на меня во все глаза, вероятно задаваясь вопросом, не брошу ли я его. Так или иначе, окровавленная парочка продолжала наступать на меня. Они атаковали как разъярённые безмозглые звери, но при этом совершенно не мешали друг другу. У них, определённо, была какая-то соображаловка, а не только сила и неестественная выносливость.

– Сила – это иллюзия. Сильный человек силён лишь в определённых позициях и положениях. Если не можешь победить противника, встретившись с ним лицом к лицу, заставь его подставить тебе спину.

Я сдвинула ногу влево и оказалась на пути высокого мужчины. Как только он схватил меня, я упала на четвереньки и проскочила у него между ног, крепко сжав свою шпажку. Оказавшись сзади, я ударила его пяткой под колено. Мужчина согнулся и рухнул на правый бок. Но теперь женщина оказалась прямо за мной, и у меня не было времени подняться.

– Для каждого способа борьбы есть свой собственный танец. Овладеть арта эрес – значит, научиться находить этот танец, каким бы странным он ни был.

Я перевернулась на спину, чувствуя под собой тёплый гладкий песок. Когда женщина бросилась на меня, я подняла обе ноги на высоту её живота и выпрямила их. Разумеется, она продолжала приближаться, хватая руками воздух, и своим напором толкала меня вперёд, словно я была лопатой, которой женщина пыталась зачерпнуть пустыню.

– Второй важный урок арта эрес, малышка: не забудь посмеяться хотя бы разочек.

– Посмеяться, папуль?

– Ага. Ты многое узнаешь, наблюдая, как противники реагируют на смех. Возможно, они разозлятся и утратят бдительность. А может быть, поймут, как глупо было драться, посмеются вместе с тобой и выберут Путь Воды вместо насилия. Вот это будет настоящая победа.

– А что, если они не сделают ни того, ни другого? Мне продолжать смеяться?

– Конечно, малышка. Даже если тебя убьют, перед этим ты немного повеселишься.

И вот, я лежала на спине, а орущая безумная женщина пыталась дотянуться до меня когтистыми руками. И я смеялась – так громко, что почти заглушила её жуткие дикие вопли. Я по-прежнему сжимала шпагу, и кончик клинка вычерчивал на песке тонкую отчётливую линию. Я размышляла: если оставаться в таком положении достаточно долго, не привезёт ли меня женщина в конце концов обратно на юг, в дом, откуда я сбежала пять дней тому назад? И не получится ли из этого великолепная байка, которую можно всем рассказывать?

К сожалению, высокий мужчина поднялся на ноги и побежал за нами. Если ничего не предпринять, секунды через три он доберётся до меня…

– А какой самый важный урок, папуля?

– Что, малышка?

– Ты сказал, что смех – это второй важный урок арта эрес. Какой же первый?

Прошло полтора года с тех пор, как Дюррал начал обучать меня приёмам самозащиты аргоси, но я до сих помнила печаль в его глазах. Помнила, как он приподнял брови и страдальчески наморщил лоб. Казалось: размышляя над ответом, Дюррал испытал истинное отчаяние из-за несовершенства мира, в котором мы жили.

– Наступает момент, когда ты понимаешь, чем должен закончиться бой. Иногда это происходит сразу, а иногда нужно время, чтобы разобраться. Но как только ты поймёшь – следуй Путём Грома и наноси удары, без колебаний и без угрызений совести. Делай то, что должно быть сделано, Фериус.

Я согнула колени и упёрла левую руку в песок, сохраняя равновесие. Когда женщина ринулась вперёд, я снова вытянула ноги и откинулась на спину, так что собственная инерция моей противницы кинула её на меня. На миг она повисла в воздухе вверх ногами, а потом упала на голову. Хрустнула сломанная шея, и крики женщины затихли.

Вскочив на ноги, я сжала шпагу обеими руками и упёрлась пяткой в землю. Мужчина врезался в меня с такой силой, что, думаю, даже не заметил, как кончик шпаги вошёл ему в раззявленный рот и вышел из затылка. Это должно было прикончить его, но ничего подобного не случилось.

Я растерялась, обнаружив, какую ужасную ошибку совершила. Я полагала, что если перелом шеи стал смертельным, то уж удар шпагой в голову тем более убьёт противника. Но человеческое тело – забавная штука. Есть истории о солдатах, которым втыкали кинжал в глаз, повредив мозг, а они продолжали драться.

Шпага выскользнула из глазницы и упала на песок. Я потянулась за ней, но она была слишком далеко. Безумец лежал на мне; он клацал зубами, стараясь дотянуться до моего горла, а когда не сумел достать – попытался откусить нос. Мне всегда нравилось иметь нос, поэтому я повернула голову и заёрзала, но никак не могла скинуть с себя тяжёлое тело.

Я высвободила руки и схватила мужчину пальцами за шею, сжимая изо всех сил. Безумец даже не попытался помешать этому – просто продолжал размахивать руками, царапая мне лицо. Всё это время он безостановочно кричал. Теперь я осознала, что в этом есть некая зацикленность – как песня, которую он повторял снова и снова. Я не могла разобрать слов – по той причине, что у мужчины не было языка. Возможно, кто-то его отрезал – или безумец сам его отгрыз. Сказать было трудно.

В сущности, это не имело значения, поскольку мои руки начали слабеть. И впервые я увидела в глазах мужчины нечто похожее на радость. Всё, что осталось от его разума, жаждало увидеть, как я сдохну.

– И как быть, если ты понимаешь, что проиграл?

– Ну, разумеется, продолжать танцевать.

– Но ты сказал, что наступает момент, когда ты уже знаешь, чем закончится бой…

– Нет. Я сказал, что наступает момент, когда ты знаешь, чем он должен закончиться. Есть разница.

Дюрралу нравились такие ситуации. Те, когда я думала, будто нашла изъян в его уроке, а он терпеливо и спокойно давал мне разумный ответ.

Что до меня? Мне они нравились отнюдь не так сильно.

– Есть шанс, что ты объяснишь мне, в чём разница? – спросила я.

– Жизнь непредсказуема, малышка. Ты кидаешь кости или вытягиваешь карту из колоды. Видишь, что дела плохи, но продолжаешь танцевать – до тех пор, пока мироздание не пошлёт тебе немного удачи.

Я так и делала – боролась всё упорнее, хотя понимала, что проигрываю. Я ударила мужчину лбом в переносицу, разбив ему нос. Он не обратил на это ни малейшего внимания. Я вертелась и извивалась – и ему приходилось прилагать усилия, чтобы не дать мне вырваться. Когда мои руки слишком устали, чтобы удерживать безумца, я расслабила их и заехала локтем мужчине в лицо. Он укусил меня, оставив в моём предплечье два зуба. Я заорала от боли, но всё-таки продолжала наносить удары, продолжала двигаться – как могла. Продолжала танцевать.

В итоге всё вернулось примерно к тому, с чего начиналось: я держала противника за горло, а он, используя свой вес и силу, пытался вонзить в меня обломки своих зубов. Мои пальцы, мокрые от пота, заскользили по его шее. Пришлось ослабить хватку. И в этот миг солнце померкло.

На долю секунды нас обоих окутала тьма. А потом я мельком увидела, как подкованное копыто врезалось в висок мужчины. Удар был настолько силён, что голова оторвалась. Я лежала, ещё держась за раздробленную нижнюю челюсть безумца, когда его тело рухнуло на меня, словно он уснул в моих объятиях.

Ужас и отвращение придали мне сил, и я, привстав, скинула его с себя. А потом плюхнулась обратно на песок и посмотрела в большие карие глаза Квадлопо.

Первое, что пришло мне в голову: «Где тебя носило так долго?!», но я этого не сказала. В конце концов, бедное животное вообще не хотело тут находиться.

– Хорошая лошадка, – прошептала я, чувствуя, как глаза закрываются, а сознание ускользает. – Хорошая лошадка…

Арта локвит
Красноречие

Арта локвит – это не владение языком, потому что языком нельзя овладеть. Слова – это дикие лошади, чьи значения никогда не покоряются узде намерения. Не пытайся сломить их неукротимый дух, тейзан. Вместо этого слушай их, оседлай их, если они тебе позволят. Вот так аргоси становится… красноречивым на дорогах нашего мира.

Глава 2
Беседа

Мне снилось, что я скрежещу зубами, и ползучее безумие поднимается по горлу, готовое вырваться наружу, как яд плюющейся змеи. Ужасное существо, которое когда-то было мной, по-прежнему держало в руке шпагу. И хотя здравомыслие давно покинуло меня, все движения были плавными и точными. Я выдвинула одну ногу вперёд, вытянула руку и сделала длинный выпад. Остриё моей шпаги проткнуло льняную рубашку, пронзило кожу и мышцы и, скользнув между рёбрами, глубоко вошло в…

Я проснулась от собственного крика. Инстинкты, отточенные ещё в детстве, полном страданий, и не исчезнувшие за те драгоценные восемнадцать месяцев, что я прожила с Дюрралом и Энной, заставили меня вскочить на ноги. Я выпрямилась и огляделась по сторонам. Реальность, из которой я ненадолго выпала, провалившись в сон, была прежней. Трупы мужчины и женщины лежали там, где я их оставила. Всё тело ныло от напряжения, болело от порезов и царапин, полученных в бою, но я не превратилась в визжащего монстра.

Квадлопо стоял в пятнадцати футах поодаль, видимо производя вскрытие останков высохшего коричневого кустарника, который мог стать обедом. Мальчик сидел на песке позади него, скрестив ноги и пристально глядя на меня.

– Привет, малыш, – сказала я. – Как жизнь?

Как жизнь? Привет, малыш?.. Я что, превращаюсь в Дюррала?

Мальчик ничего не ответил. Точно так же он не ответил, когда я спросила, как его зовут, откуда он родом и понимает ли меня вообще.

Возможно, ребёнок в шоке. Я не стала бы его за это винить.

Квадлопо издал громкое ржание, заставив меня подскочить на месте. Я упала на песок и поспешно схватила шпагу – липкую от крови мертвеца и приличного количества его мозгового вещества. Однако, поднявшись на ноги, я не заметила ни врагов, ни опасностей. Мальчик не сдвинулся даже на дюйм. Он вообще никак не отреагировал на ржание Квадлопо. Может, он глухой?

Я опустилась на колени и как следует вычистила лезвие шпаги песком. Благополучно вернув шпагу в тубус и закинув его обратно за спину, я разыскала стальную карту, которую запулила в рот безумца, и тоже оттёрла от засохшей крови. Потом я долго разглядывала её в солнечном свете, дабы убедиться, что она не погнулась и не деформировалась от зубов мертвеца и металл по-прежнему идеально ровный. В таких вещах очень важен безупречный баланс.

Закончив, я подошла к Квадлопо и достала из седельной сумки немного хлеба и сыра. Затем я медленно, осторожно приблизилась к мальчику, ожидая, что он вскочит и попытается убежать. Ничего подобного не случилось.

– Хочешь есть? – спросила я, протянув ему хлеб и сыр.

Он взял и то, и другое. Некоторое время нюхал сыр, но в конце концов принялся жевать хлеб.

Я села перед ним, скрестив ноги и имитируя его позу, и попыталась поговорить с ним на нескольких языках. Почти никто уже не говорит на медекском – языке моего народа. Семь Песков граничат с Даромом, так что большинство людей в этих краях используют упрощённую версию дароменского. Большую часть своей жизни я была беженкой, скитавшейся в поисках приюта, и выучила чуть-чуть гитабрийского, чуть-чуть забанского и ровно столько джен-тепского, чтобы напоминать себе, как сильно я ненавижу их язык…

Ни одна из моих попыток не вызвала никакой реакции.

Ещё через несколько минут мальчик вернул мне хлеб. Когда я взяла его, он постучал пальцем по грязной синей тунике – над сердцем, а потом по животу. Это что-то вроде языка жестов? Я задумалась. На континенте существовало несколько «немых» языков, однако большинство из них были довольно примитивны. Один такой изучают дароменские солдаты, чтобы общаться друг с другом, когда оказываются на вражеской территории и не должны выдать своё присутствие. Свой язык жестов есть и у профессиональных воров – лёгкие движения пальцами, которые вообще не заметишь, если не знаешь, куда смотреть. Они используют его, например, чтобы подать напарнику сигнал, что пора действовать, пока первый вор отвлекает внимание.

Более сложные языки жестов встречаются редко. Единственный, о котором я слышала, был создан орденом монахов, давших обет молчания… Я оглянулась на мертвецов. Могли ли они быть монахами, каким-то образом доведёнными до безумия? И что вообще мог делать в монастыре ребёнок, слишком маленький, чтобы стать послушником?

Я повернулась к мальчику и снова протянула ему сыр. Он опять отказался. Я предложила сыр в третий раз, потом в четвёртый. В итоге он расстроился и постучал указательным пальцем по центру груди, потом дважды по губам, а в конце сложил крест-накрест указательные пальцы обеих рук.

Ладно. Центр груди должен означать «я». Губы значат «говорить» или, в данном случае, двойное касание – «сказал». А скрещенные пальцы – это «нет».

Я кивнула, показывая, что поняла сообщение. Потом ткнула указательным пальцем в его сторону, один раз прикоснулась к губам и коснулась центра груди. Он внимательно наблюдал, но ничего не сделал, поэтому я попробовала ещё раз. Его глаза сузились, но наконец он повернул левую руку ладонью вверх, правой начертил на ней круг, а потом вопросительно развёл руки в стороны.

«О чём? Ты об этом спрашиваешь?»

Я подтвердила, дважды коснувшись губ, потом повторила его жест, нарисовав на ладони круг, и указала на него.

Мальчик на секунду поджал губы, затем постучал себя по груди и коротко пошевелил пальцами. Это движение я истолковала как «быть» либо «жить» – или что-то в подобном роде. Далее последовала серия жестов пальцами, слишком быстрых, чтобы я могла за ними уследить. Я не знала, как донести до него мысль, что нужно повторить всё заново, поэтому просто скопировала его движения – разумеется, это вышло неуклюже и уродливо. Паренёк уставился на меня как на идиотку, но через пару секунд действительно повторил. Я заставила мальчика сделать то же самое в третий раз, а потом – к его величайшему изумлению – в точности воспроизвела его имя.

Арта локвит – это искусство красноречия аргоси. И дело тут вовсе не в изучении множества языков, а в понимании того, что пытаются сказать другие люди, и каким образом они это говорят.

Из всех талантов аргоси этот был единственным, в котором Дюррал – как он сам признался – не особенно поднаторел. И даже Энна, которая хороша во всём, утверждала, что так и не овладела им.

Я? Возможно, дело в том, что я медек. Мы бродили по миру, умоляя о помощи любого, кто мог её оказать. От этого зависело наше выживание. И это значило – научиться различать любые едва уловимые сигналы. От: «Может быть, поможем этому грязному ребёнку?» до: «Эй, знаешь, что было бы весело? Вздёрнуть вонючего медека на крепкой верёвке».

Так или иначе, арта локвит давалась мне гораздо легче, чем остальные искусства. В конце концов, всё дело в том, чтобы слушать. Слушать ушами, глазами и – прежде всего – сердцем.

– Расскажи мне побольше о себе, – жестами сказала я мальчику.

Я не слишком верно передала слово «побольше», но он понял, что я имела в виду, и показал мне правильный знак. Нужно было быстро постучать по предплечью сперва одним пальцем, потом двумя, а затем тремя.

Солнце совершало свой ежедневный путь по небу – от утра к вечеру, – а я приставала к мальчишке, который плохо формулировал вопросы, заставляла его делать всё новые жесты и постепенно улавливала больше и больше информации. Теперь я была уверена, что это язык пальцев, каким пользуются монахи.

К тому времени, когда взошла луна, я уже понимала бо́льшую часть того, что говорит мальчик, и могла отвечать ему короткими корявыми фразами.

– Ты назовёшь мне своё имя? – спросил он.

Я до сих пор не вполне разобралась, как жесты передают нюансы грамматики. Поскольку слово «Фериус» ничего для него не значило, я изо всех сил старалась использовать известные мне знаки, чтобы ответить как можно точнее. Он заставил меня повторить имя три раза, а потом рассмеялся.

Смех оказался очень приятным, почти мелодичным, и я задумалась: вправду ли парень глухой и был ли таким всегда.

– Что… – Я не знала, как будет «смешно», поэтому просто изобразила смех, а потом прибавила: – В моём имени?

Нам потребовалось почти полчаса, прежде чем он растолковал мне, что знаки, которые я использовала, обозначают «добрая собака». Действительно, забавно, учитывая, у кого я украла своё имя.

Имя мальчика, как выяснилось, означало «синяя птица». Он сумел объяснить мне это, поскольку его грязная и рваная туника когда-то была синей, а изобразить птицу довольно легко.

Есть особый вид вьюрка с перьями цвета индиго, который называется «бинто». Учёные изучают его, поскольку он поёт, только когда вокруг нет других существ и вьюрок чувствует себя в полной безопасности. Так что я воспользовалась знаком, который показал мне мальчик, но про себя решила называть его Бинто. Это имя ему подходило. Вдобавок, я надеялась, что он всё-таки не глухонемой, а просто ждёт подходящего времени, чтобы поговорить нормально.

– У тебя есть мать? – спросила я.

К этому времени я уже выяснила, что существуют крохотные различия в жестах, обозначающих «есть», «было» и «будет».

Бинто ответил:

– Она ушла в…

Последний жест я не поняла. Потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, что он означает «объятия богов».

– А где твой отец? – спросила я затем.

Мальчик поднялся на ноги и прошёл мимо меня. Я последовала за ним – к мертвецу.

Бинто указал на труп и сообщил:

– Ты убила его.