Czytaj książkę: «В постели отчима»

Глава 1.

Яна.

Весна, тридцатое марта, прохладный вечер воскресенья. Родной Новосибирск заметает мокрым снегом. Зима никак не хочет уходить, даже несмотря на конец месяца.

Не думала я, что приеду сюда в ближайшие годы. Мне пришлось отказаться от главной мечты своей жизни, чтобы вернуться домой. А их у меня было всего-то две за почти девятнадцать лет!

В детстве завидовала птицам – они умели летать, подниматься высоко над землёй и видеть красоты этого мира. Но сейчас птицы могли бы позавидовать мне, ведь я парила куда выше них.

Я шла к своей цели упорно. Авиация – у нас семейное. Дедуля был известным лётчиком-испытателем. Потом летал на гражданских рейсах, в итоге перед пенсией работал инструктором в лётном центре. Бабуля работала авиадиспетчером, одна из немногих женщин в те времена. Отец хотел стать лётчиком-истребителем, но не сложилось. Папа отучился на пилота и недолго летал на грузовых рейсах, пока их самолёт не потерпел крушение. Мать же пошла немного по другому пути, выучившись на фельдшера и устроившись в медицинскую команду аэропорта, чтобы помогать врачу проверять пилотов и остальной лётный персонал перед рейсом. Вот и я грезила небом и самолётами с самого детства. Мечтала летать и увидеть мир.

Закончив девятый класс в пятнадцать, я поступила в колледж по программе туризма и сервиса. Заочно, просто чтобы иметь потом диплом. Зубрила английский язык целыми днями. Работала, где только могла, чтобы накопить на курсы и обучение. Сначала в гардеробной ближайшего к дому кинотеатра по вечерам, где брали сотрудников в моём возрасте. После официанткой в «Шоколаднице». А через три года после окончания колледжа, поступила в местную школу стюардесс. Пару месяцев обучалась в ней, а как только стукнуло восемнадцать, прошла собеседование в небольшой авиакомпании. Летала на самых скучных регулярных разворотных рейсах, грезя о длительных и международных. Через два месяца меня пригласили работать на чартерных, и я переехала в Москву. Жила на съёмной квартире с ещё тремя девочками, с которыми мы почти и не виделись из-за разных графиков. Впервые побывала в Турции, Египте, на Кипре. Через полгода – у бортпроводников всё быстро происходит, если упорно трудиться, – удалось встать в расписание на рейсы в Доминикану, Дубай и Шри-Ланку. Но мне хотелось большего, поэтому, когда месяц назад я познакомилась с рекрутером из агентства по подбору стюардесс в зарубежные авиакомпании, сразу поняла – это тот самый шанс!

Собеседование прошла с первого раза. Так сильно грезила авиакомпанией в ОАЭ. И почти успела заключить трёхгодовой контракт, даже несмотря на то, что предпочтение они отдают тем, кому больше двадцати одного. Должна была улетать, но бабушка, которая меня вырастила, попала в больницу с сердечной недостаточностью.

И вот, я в Новосибирске. Стою с двумя тяжеленными чемоданами, у двери незнакомой квартиры на территории закрытого микрорайона «Европейский берег», на улице Владимира Заровного. Дверь распахивается, и удивлённая мама, которую я не видела года два, осматривает меня с ног до головы, запахивая шёлковый, слишком какой-то вульгарный, бордовый халатик:

– Яна? Ты как здесь оказалась?

– Шутишь? Как тебе только в голову взбрело сдать нашу с бабушкой квартиру неизвестно кому, даже не предупредив меня?!

– Не надо устраивать сцену в коридоре, соседи услышат. Заходи давай.

Она ещё о соседях беспокоится, надо же! Я зла, очень зла. Но чемоданы в квартиру затаскиваю и останавливаюсь в коридоре, складывая руки на груди. Мать смотрит на меня недовольно, языком цокает. Чёрт её дери. Совести у неё как не было, так и нет.

– Не ожидала, что ты приедешь в Новосибирск, Янка. Могла позвонить.

– Не думала, что мне потребуется предупреждать тебя, мам, – таким же ворчливым тоном отвечаю я. – Представь себе, каково было моё удивление, когда я вернулась к себе домой, отперла дверь ключом, а на пороге меня встретили незнакомые люди! И я звонила тебе, раз десять звонила! Когда стучалась в запертую дверь уже твоей квартиры. Как ты могла так поступить?!

– Кто ж знал, что ты приедешь? – она выгибает бровь. – Бабушка в больнице минимум на месяц, а доверенность была на меня. Ты пока ещё не собственник. Вот и сдала. Деньги не лишние.

– Спасибо, что не продала! Сдала, чтобы оплачивать себе вот эту дорогущую квартирку? – я обвинительно тычу в маму пальцем. – Надеюсь, бабушка не в курсе, а то её кондратий хватит!

– Эта квартира не моя, Ян. Моего мужчины. А бабушке я пока не сказала.

Всё понятно. Опять новый мужчина, очередная гонка за удачным замужеством. Эту картину я наблюдала всё своё детство, после смерти отца. Мужчин мать меняла часто, когда отношения заходили в тупик. Только я успевала привыкнуть к одному, тут же появлялся новый. Некоторые были хорошими и относились ко мне с добротой. Но большинству её ухажёров малолетний ребёнок мешал. Хорошо, я большую часть времени жила с бабушкой и дедом, иначе могла с лёгкостью оказаться в детском доме.

Лидия Савельевна Колесникова, родила меня в семнадцать лет. Все в семье знали, что не желай она удержать ребёнком отца, вряд ли бы я появилась на свет. Папе было восемнадцать, и с разрешения родителей они поженились. Не знаю, любил ли он маму или ему пришлось вступить в брак из-за её беременности. Он погиб, когда мне было пять и я почти не помню его. Лет до восьми я была уверена, что мама мне совсем не мама, а старшая сестра. Бабушка стала мне мамой, а дедушка отцом.

Мать забирала меня к себе только тогда, когда ей встречался мужчина, любящий детей. Просила звать «мамулей» и проявляла редкую нежность. Как только на горизонте появлялся тот, кому чужой ребёнок был нужен как пятая спица в колеснице, меня возвращали к бабуле. Дочь за борт, а мама в пляс. Печально, но я привыкла. Тогда она просила говорить, что я её младшая сестра и звать Лидой.

Один задержался дольше всех. Своих детей иметь не мог, но хотел, и казалось, что души во мне не чаял. Мать тогда была счастлива, просила называть его папой. Я даже поверила, что у меня наконец-то будет семья, как у всех одноклассников. Всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать и мужчина мамы стал проявлять ко мне повышенное внимание. Мать, всё же не умалишённая, сразу поняла, в чём дело и выгнала его взашей. Вот только больше она никогда не знакомила меня со своими ухажёрами и почти не навещала.

– И где прикажешь мне жить? В нашей с бабушкой квартире чужие люди. Другого дома у меня нет, – уже спокойнее говорю я, понимая, что от ссоры толку не будет.

– Ты не погостить? – удивляется мать. – Решила вернуться насовсем? Я думала, ты улетела в Дубай работать.

– Пока не выздоровеет бабушка, и пока ей будет требоваться уход, я останусь в городе, – вздыхаю. – Ладно, тогда дай мне ключи от своей квартиры. Поживу там, пока ты не решишь вопрос с жильцами.

– Тут такое дело… – мама отводит взгляд в сторону, подолы халата теребит. – Свою однушку я тоже сдала. Сразу, как сюда переехала.

– Твою ж… Мама! – негодую я. – Ты издеваешься, да?

Она молчит. Вижу, что ей неудобно. Вот только мне от этого не легче. Родная мать оставила меня без крыши над головой. Зато сама живёт припеваючи в огромной элитной квартире. Стоп! И как я сразу не подумала?

– Значит, поживу здесь, – заявляю. – Думаю, это простимулирует тебя поскорее разобраться со своей оплошностью.

– Невозможно! – отшатывается она. – Я тут не одна живу! А он не знает о тебе. И как я всё это объясню?

– Это не мои проблемы.

– И когда ты стала такой дерзкой, Яна?

– Когда выросла, мам.

– И всё равно, ты не можешь остаться здесь! У тебя же есть этот твой друг детства, как его… Вот у него и остановись на недельку-другую.

– Его зовут Женя. И это исключено. Он живёт не один. Не переживай, – фыркаю я, сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. – Я чаще буду в рейсах, чем дома, пока бабуля в больнице. Но спать мне где-то тоже нужно.

– Повторяю, я живу с мужчиной! Ты, надеюсь, в достойную авиакомпанию устроилась?

– В достойную.

– В какую конкретно? – почему-то напрягается мама.

– А это имеет значение?

– Если в базирующуюся здесь, то койку в общежитии выделяют.

– Просто блеск! Мне идти в общежитие, когда есть квартира, в которой я прожила почти всю свою жизнь? Ну уж нет, мам. Тем более стюардессам с местной пропиской места в общежитии не выделяют, – ощущение, что это я тут взрослая, которая пытается объяснить почти на пальцах ребёнку банальные вещи. – Не буду я с твоим мужиком пересекаться, меня вообще на ночные рейсы ставят.

– Ночные? – думает с минуту. – Ладно, я согласна. Но с одним условием…

Я вскидываю руку вверх, останавливая её. Условия мне знакомы с детства. Выслушивать снова нет желания. Раньше я старалась понять мать, ведь ей сейчас всего тридцать шесть, и она молода. А потом просто устала от её закидонов.

– Помню. Называть тебя по имени и врать, что я твоя младшая сестра. Нет проблем.

– Тогда пойдём, комнату покажу, – мама заметно расслабляется. – У нас там, правда, неиспользуемая детская, но не в зале ж тебя класть? И да, Ян. Когда он будет дома, прошу вести себя тише.

Глава 2.

Яна.

«Вести себя тише» – значит быть незаметной. Не отсвечивать. Не мешать.

Такие правила были и раньше, но теперь, мать как будто переживает сильнее. Словно до сих пор винит меня за тот случай пять лет назад. Даже сейчас, когда я распаковываю вещи в узенький шкафчик, пристально наблюдает и тут же критикует пижамные шортики. Тогда на мне тоже были шорты, но будто бы в них было дело! Мне было тринадцать, я ещё в куклы играла, да и совсем худющей и нескладной была, чтобы каким-то образом додуматься «соблазнять» её мужчину. Но Лидия Колесникова до сих пор негласно винила меня. И это было крайне обидно.

Настолько, что эта обида шла со мной бок и бок через годы. Она шла и с матерью.

Но какими бы ни были наши отношения с ней, я в любом случае буду рада, если у неё наконец-то появился хороший, любящий мужчина.

За полчаса в течение которых разбираю вещи, я маму ни о чём не спрашиваю, кроме местоположения бабулиного любимого попугая. Знаю – проявлю интерес к личной жизни, она может надумать лишнего. Зато она отчего-то становится очень заинтересованной моей работой, чего раньше за мамой не наблюдалось. Наверное, из-за обиды ухожу от ответа. Можно было и поинтересоваться жизнью собственной дочери раньше. По-детски, но мне всё равно.

Хоть мать и сообщает, что несмотря на выходной день, её избранника сегодня дома не будет, я всё же решаю встретиться с другом. Потом времени может не хватить.

Прекрасно помню, как быть новенькой в авиакомпании. На свой первый рейс я прибыла сильно заранее. После брифинга с бригадой, сразу пошли в самолёт. Свой первый борт тоже забыть сложно. У меня был «Туполев 214», и я была в восторге! Хоть и достаточно старенькая модель судна, всё же первый самолёт, что поднял меня в небо, как бортпроводницу. Тогда я стояла, улыбаясь и здороваясь, встречая своих первых пассажиров. А ещё чуть не сошла с ума, когда закончились места для ручной клади на полках. Спасибо старшим коллегам, показавшим мне, как «играть в тетрис», освобождая на полках место. Полёт из Новосибирска в Челябинск длился чуть больше двух часов, а затем была часовая стоянка и ещё столько же обратно домой. Первый пилот, когда всё пассажиры вышли, поздравил меня, как новенькую, с успешно завершённым рейсом и пожелал удачи по громкой связи. Было безумно приятно.

Меня тогда прикрепили к наставнице, что первый месяц вводила в курс дел. Мне повезло: все коллеги оказались отзывчивыми и дружелюбными, оказывали поддержку.

Затем Москва, большая компания, принадлежащая туроператору, где на каждом рейсе работаешь с кем-то новым, а бортпроводников и пилотов распределяет рандом. Поэтому я особо ни с кем не сдружилась. Времени не хватило. Был кто-то, с кем пересекались чаще и налаживался контакт во время интервалов, когда мы отсыпались в отелях. Был кто-то, с кем контакт не ладился, но тут проще перетерпеть рейс, ведь на следующем будешь работать с другой командой.

И вот, сейчас вместо авиакомпании в ОАЭ, я собираюсь вступить в штат одной из ведущих крупнейших компаний России, базирующихся в родном городе. А значит, снова рандом, снова постоянная смена коллег. И это неплохо. Никаких конфликтов, никаких личных отношений.

Принимаю душ, натягиваю облегающие чёрные леггинсы, рубашку и объёмный бежевый джемпер. На ноги короткие бежевые угги, а сверху тёплое пуховое чёрное пальто длиной до колен. Накидываю шапку, заматываюсь в шарф. На мой внешний вид мать только недовольно вскидывает брови. Ей хоть и тридцать шесть, понять современную моду на частенько бесформенные удобные вещи для неё – сложно.

Но когда ты в Новосибирске, на термометре минус пять, ощущающиеся как все минус пятнадцать, и ледяной ветер так и норовит обдуть щёки, а ты собираешься прогуляться по центру города с другом, как-то не до платьев с элегантными пальто, коих и в моём гардеробе прилично насчитается. Мама же даже в такую противную погоду пойдёт в продуктовый на шпильках, в укороченной шубке и брюках с блузой. Пусть замёрзнет, промокнет и даже приболеет, но важнее внешнего вида для неё ничего нет.

Выхожу из квартиры, спускаясь на улицу к ожидающему меня такси. Доезжаю до оперного театра, где меня уже ждёт Женька.

Евгений Ершов – худощавый, высокий блондин с пронзительными зелёными глазами, старше на пару месяцев, мой лучший друг со школьной скамьи. Первые ледянки и походы на горки. Первые синяки. Первые переживания о первых симпатиях. Общая первая сигарета на двоих, когда решили попробовать перед школьной дискотекой и сразу же зареклись, что больше никогда. Даже работа первая и то вместе. А от его замечательной проницательной мамы я получила больше советов, чем от собственной. Уехав в Москву, я скучала по парнишке, с которым провела бок о бок прожитые годы.

Площадь возле Оперного театра встречает нас холодным ветром и мелкими снежинками.

– Господи, не могу поверить, что мы снова тут. Столько времени прошло. Помнишь, как тут гуляли раньше, школьной компанией? А потом, прямо перед моим отъездом в Москву? – с улыбкой оглядываю окружающие нас здания, принимая из рук Жени стаканчик с классическим капучино без сахара.

– Не так уж и много, Янчик. Год – разве за это время хоть что-то успело поменяться? – Ершов тоже улыбаешься, хлопая меня по плечу.

– И то верно. Как у вас с Маринкой?

Марина – девушка Жени и, кажется, у них всё серьёзно.

– Всё отлично, передавала тебе привет и приглашала на выходные к нам. Всё ещё хочет тебя познакомить со своим двоюродным братом. Зря, говорит, отказываешься от этой шикарной перспективы, – подтрунивает друг. – Лучше расскажи, как у тебя на самом деле с личной жизнью?

– А сам как думаешь? – гримасничаю я. – Сложно завести отношения, когда ты вечно на рейсах и у тебя ненормированный график. Иногда я живу по Московскому времени, иногда по Красноярскому, иногда по Магаданскому.

График и правда кошмарный бывает. Думаешь, что летишь в Мурманск туда и обратно, к вечеру уже дома будешь, а по факту остаёшься там на день-два из-за нелётной погоды.

– В этом есть и свои плюсы, – кивает Женька. – Всегда можно завести интрижку на пару дней где-то на курорте. Или ты всё ещё грезишь им?

Про него я говорить не хочу. Больная тема, которую сложно понять даже близкому другу. Тот, кто прочно поселился в голове и сердце с моих пятнадцати лет. Почти помешательство. Детская первая любовь, переросшая в нечто большее, не особо нормальное, одержимое. И до сих пор терзающее, не отпускающее и на миг.

– Как твоя мать? – понимая, что разговор зашёл в тупик, Женя переключается на другую тему.

Приходится выкладывать, как есть на самом деле. Ершова уже ничем не удивить. Все выходки мамы он проживал со мной вместе. Предлагает пожить у него. Но куда? У него Маринка, а ещё отец и кошка. Неудобно. Потому отказываюсь.

Так мы и бродим по центру, пока окончательно не замерзаем. Другу завтра в институт. А мне оформляться на работу. На том и прощаемся.

Подъехав к новому дому матери, перевожу дух у подъезда. Надеюсь, она спит. На улице уже почти полночь, лишь фонари освещают дорогу. Снег закончился, и звёзды, как никогда, хорошо видно. Это хороший знак. Определённо хороший, так ведь?

Поднявшись на седьмой этаж, пытаюсь отпереть дверь выданным матерью ключом. Но почему-то тот только с пятой попытки вставляется в замочную скважину. Захожу внутрь, слыша шум и шаги с кухни, что звучат всё ближе и ближе.

Сердце отчего-то ускоряется, как будто предчувствует беду. Надвигающееся цунами, волна которого в щепки разнесёт привычную жизнь многих. Руки потрясывает, а пальцы холодеют. Да что со мной, чёрт его дери?

– Ма… – произношу в пустоту и осекаюсь, потому что всё вокруг будто бы погружается в вакуум.

А до моего слуха доносится голос мужчины. Бархатный, властный, требовательный:

– Вы, собственно, кто?

Вцепляюсь руками в дверную раму.

Мне кажется!

Этого не может быть!

Дыхание становится слишком шумным, в висках пульсирует, отбивая пульс набатом. В голове только одна мысль: «Неправда!»

– Это – моя сестричка, Яна, – в помещение плавно входит рыжеволосая женщина и хватает под локоть мужчину. – Прости, дорогой, не успела тебе рассказать! Она поживёт тут недельку. Ты её даже не заметишь! – чуть ли, не пища от радости, мама переключает внимание на меня: – А это – Дмитрий Дмитриевич. Мой муж.

Муж? Муж!

Тело не слушается, становясь похожим на натянутую тетиву. В горле колючий ком, который я не в силах проглотить. С трудом заставляю себя поднять голову, чтобы взглянуть в светло-карие, с золотистым оттенком глаза не моргая.

– Приятно познакомиться, Яна, – безразлично и холодно произносит мужчина, протягивая широкую ладонь, не удосуживаясь даже попытаться выглядеть дружелюбным.

Всё вокруг замирает, мир окрашивается в чёрный.

Мой новый отчим меня не помнит. А мы с ним встречались, и не единожды. Последний раз… Когда я решила с ним переспать.

Глава 3.

Яна.

Конечности деревянные. Не получается поднять руку, чтобы протянуть её в ответ. Дмитрий выгибает бровь и непонимающе смотрит на маму, а в глазах немой вопрос: «Она у тебя с прибабахом?»

– Устала после перелёта. Ещё и по городу гулять, не отдохнувши, пошла с этим своим… как его? – отвечает она за меня.

Заметно, что маме вся ситуация ой как не нравится, а из-за моего поведения ей неловко.

– С Женей… – по привычке поправляю её.

И тело постепенно отмирает, начиная слушаться. Медленно, с усилием протягиваю свою ладонь для приветствия. Это прогресс, и я даже умудряюсь выдавить улыбку.

– Что ж, Дмитрий вернулся раньше, чем я ожидала, – мама кокетливо оглаживает плечо своего мужа. – Мы ужинаем. Если хочешь, приходи на кухню.

Я знаю, что мама совершенно не желает, чтобы я на самом деле села с ними ужинать. Но при мужчине никогда этого не покажет.

– Конечно… – еле выдавливаю из себя.

Двое удаляются в сторону кухни, а я, скинув шапку, шарф, угги и пуховик, несусь в ванную комнату, поспешно запирая дверь. Умываюсь ледяной водой, всё ещё надеясь, что это кошмарный сон и я сейчас проснусь.

Но это не сон. Как такое вообще возможно? Как случилось, что Дмитрий Северский, легенда в авиации, самый желанный холостяк, должный сейчас, как второй год, летать на авиалиниях ОАЭ, вернулся в наш город? Как так вышло, что избранником матери стал именно этот мужчина, в которого я влюблена с пятнадцати лет? Мужчина, что был известен своей холодностью и слыл одиноким волком, без друзей, без возлюбленной. Мужчина, преследовавший меня во снах почти каждую ночь? Мужчина, новости о котором я отслеживала чуть больше трёх лет?

Я мечтала о нём ровно с того момента, как бабуля отправила пятнадцатилетнюю меня в летний авиа-лагерь в области. Я бывала там и в более раннем возрасте. Все дети «авиации» ездили туда. И каждую смену в лагерь приезжал кто-то из опытных пилотов, бортинженеров, старших бортпроводников и так далее, чтобы рассказать мечтающим пойти по стопам своих родителей или родственников детям подробнее про авиацию.

Тем жарким летом приехал Дмитрий. Легенда. Тридцатишестилетний первый пилот, сумевший посадить пассажирский лайнер с полностью отказавшей гидравликой, лишь на рычагах управления двигателем без жертв, когда весь борт вместе с пассажирами и экипажем уже похоронили даже опытные коллеги. Потому что, это в девяноста девяти процентах катастрофа. Это – как управлять машиной без руля, только педалями. Вот только машина на земле, а самолёт несётся в небе, и люди в нём заперты, как в металлической ловушке. Поэтому он герой, приставленный к награде. Он был героем и до этого. Садился с единственным работающим двигателем, хотя это как раз таки вполне штатная ситуация. Садился и при возгорании на борту. Садился и взлетал в ужасных погодных условиях. Говорили, что он пилот от Бога. А некоторые считали сумасшедшим и слишком рисковым.

А ещё Дмитрий Северский был богат, получив в наследство бизнес отца, что его не интересовал, невозможно красив, привлекателен и желанен женщинами. Даже несмотря на его отстранённость и скверный характер.

Почему влюбилась в него?

Этот вопрос я задавала себе на протяжении всей смены. Тогда я ещё не могла понять свои чувства, и это ломало во мне что-то поважнее костей. Но я его замечала. С первого же взгляда. И моя заинтересованность росла в геометрической прогрессии. В пятнадцать я не видела в этом ничего такого. Не искала странностей в том, что мой взгляд постоянно искал его, останавливаясь на длинных пальцах, которыми он придерживал кружку с кофе в столовой, пока гостил в лагере. Останавливался на идеальной шее, которая виднелась из-за воротника такой же идеальной рубашки. Блуждал по идеально отточенному профилю и волосам, в которые хотелось запустить руку.

Я была мала и неопытна, чтобы понять себя. Не могла осознать, почему при взгляде на него без рубашки, низ живота так сильно тянуло. Не понимала, почему не была в состоянии вымолвить и слова, когда он рассказывал нам, детям, каково это – летать. И не знала, почему не получалось выдержать зрительный контакт с его глазами цвета горького янтаря дольше нескольких секунд.

Не понимала, но уже записывала его имя в свой дневник, глупо представляя нашу свадьбу.

А когда он уехал через три дня, осознала – влюбилась. И не просто влюбилась. Грезила во сне и наяву. Не могла избавиться от этих мыслей. Но всё же понимала: где он и где я? У нас разницы двадцать один год. К чему ему пятнадцатилетний подросток?

Списав всё на первую любовь, схожую с благоговением перед кумиром, которая почти всегда бывает невзаимной, я пыталась начать встречаться с ровесниками. Особенно когда самый популярный мальчик в колледже положил на меня глаз. Не получилось. Северский прочно засел в моей голове.

Раз за разом перед сном я представляла нашу новую встречу. Вот вырасту, стану такой, чтобы он посмотрел на меня, как на женщину, а не на девчушку из лагеря. В моей голове мы случайно сталкивались в аэропорту, и он, конечно же, влюблялся с первого взгляда. В моей голове он сразу же звал меня на свидание мечты, а я, немного медлила с ответом, чтобы показаться ему «загадкой». Миллиарды раз он признавался мне в любви в фантазиях. А я становилась той единственной, кому позволено быть рядом с ним, кто скрашивает его одиночество.

И я выросла. А любовь не прошла. Я начала желать его по-другому. И ни один мужчина не вызвал подобных чувств. Даже мысль о чужих касаниях, не его, заставляла презрительно скривиться.

Пришло время, и долгожданная встреча состоялась в Московском аэропорту. Он прошёл мимо и даже не взглянул в мою сторону. Впрочем, как и в сторону других людей. А потом ещё раз этим летом…

И я не рассчитывала увидеть его даже в ОАЭ, хотя бы мельком. Всё же в той авиакомпании настолько крупный штат и сотни рейсов в разные направления, что пересечься с кем-то почти нереально. Но мы не просто увиделись. Сегодня он вошёл в мою жизнь в качестве нового отчима.

Солнечное сплетение от этих мыслей сильно сдавливает. Я ощущаю, как мне не хватает воздуха. Опираюсь на раковину, сжимая края до побелевших костяшек. Хочется кричать, выть от бессилия. Впервые я прочувствоваю подобное состояние на себе. И даже врагу не пожелала бы испытать эти эмоции.

Так больно…

Чертовски больно.

Как смогу воспринимать его в таком ключе? Это за гранью возможного.

Оглядываю себя в зеркало. Я думала, что, если мы вдруг и встретимся опять, я снова буду выглядеть безупречно. А до «безупречно» как до луны. Даже банальное «хорошо» не подходит. Лицо бледное, губы искусаны, передние пряди волос намокли, прямая чёлка распушилась из-за шапки.

Мы совсем не похожи с матерью. Я унаследовала черты отца. У меня его молочно-шоколадные волосы. Его серо-карие глаза. Его пухлые губы. Его овал лица. От матери разве что форма носа.

Она ярче, эффектнее, всё ещё с отличной фигурой и безупречной укладкой. В детстве я очень хотела быть похожей на маму. Мечтала о травянисто-зелёных глазах, об очерченной линии губ, о красивых островатых скулах и светло-рыжих, ближе к русым, волосах, которые мама в последние годы стала красить в более яркий оттенок.

Вспоминается сухой взгляд Дмитрия, брошенный мне на секунду. Наверняка на маму он смотрит по-другому, раз уж выбрал её из всех.

Наверное, даже хорошо, что он меня не помнит. И в принципе не удивительно. Всё же я постаралась тогда.

Вдыхаю и выдыхаю, понимая, что съезжать мне отсюда нужно как можно скорее. Иначе, глупое сердечко просто не выдержит. Забираю влажные пряди за уши, приглаживая волосы. Хватаюсь дрожащими пальцами за ручку двери и отпираю.