И при чем здесь я? Преступление, совершенное в марте 1945 года. История моей семьи

Живёшь-живёшь обычной жизнью, работа-дом, и вдруг узнаёшь, что кто-то из твоей семьи, скажем, жена дяди отца, участвовала в массовых казнях во время Холокоста. Ну как участвовала, была рядом, буквально на соседней улице, устраивала вечеринку для нацистов, во время которой часть гостей ушла на пару часов, чтобы убить 180 евреев, а затем вернуться к танцам, шампанскому и закускам. И при чём здесь ты?

Саша Баттьяни, потомок известной семьи венгерских аристократов, с детства живёт в Швейцарии, при этом ни венгром, ни швейцарцем он не ощущает себя в полной мере. Прошлое вторгается в его жизнь внезапно, посреди рабочего дня, и этот агрессивный напор требует ответа. А ты точно уверен, что это тебя не касается? А если поискать?

Да, перед нами очередная книжка про постпамять и поиск себя через травматическое прошлое своих предков. Всё тот же нарратив со знакомыми болевыми точками: где чья вина и где чья ответственность? Как принять то, что натворили твои предки, особенно если их нельзя назвать однозначно ни жертвами, ни преступниками? Как долго нужно тащить за собой чемодан с прошлым прежде чем, наконец, будет этично его выбросить? Как определить свою идентичность сейчас, если самое важное в твоей жизни случилось до твоего рождения? И как добиться внимания родителей, взгляд которых прикован к прошлому: «Если народное восстание 1956 года было важнейшим событием его жизни, то чем же был я?»

Наблюдать за поисками Саши любопытно ещё потому, что часть его изысканий неизбежно обращена в сторону России. Так, Саша вместе с отцом отправляется в Сибирь, чтобы съездить на место лагеря, в котором отец отца провёл десять лет, добывая асбест из вечной мерзлоты. Город Асбест Свердловской области, конечно, стоит далековато и от Сибири, и от вечной мерзлоты, что автор и редактор могли бы проверить за пару минут в гугле, но интересно не это, а то, что пространство и время в путешествиях Саши вообще довольно сильно искажаются. 

Вот они с отцом хотят пойти на Красную площадь, куда-то идут и оказываются в японском ресторане, больше о своих планах они не вспоминают: дошли они до площади или нет, в какой момент передумали — всё это остаётся за пределами повествования. В ресторане они засиживаются допоздна, но на обратном пути у метро встречают уличных торговцев, что вряд ли возможно поздним вечером, ну и так далее. Что это? Фактические ошибки или намеренное искривление хронотопа? И как бы вы отнеслись к таким нестыковкам?

Название книги Саши Баттьяни очень громкое, оно предоставляет читателю возможность моментально уловить три основных посыла: во-первых, речь идёт о конкретном преступлении, которое, во-вторых, имеет отношение к семье автора, а в-третьих, вопрос писателя по сути своей является риторическим, а потому не требует однозначного ответа. С моей точки зрения, швейцарский журналист предпринял достаточно удачную (в первую очередь для себя) попытку преодолеть поколенческую травму, связанную с переживанием вины дальней родственницы за смерть 180 евреев. Выходит, книга «И при чём здесь я? Преступление, совершённое в марте 1945 года. История моей семьи» стала естественным результатом сублимации, направленной на перенаправление тревожных мыслей в продуктивное русло — в творчество.

Если бы дело ограничилось только изучением обстоятельств случившегося более 70 лет назад преступления, то у меня абсолютно точно не возникло никаких вопросов относительно предмета исследования Баттьяни. При этом я осознаю, что произведение, в котором поднимается тема Холокоста, не может иметь лишь один смысловой пласт. Однако в данном случае важно другое: книга, посвящённая конкретному преступлению, в итоге повествует о том, как внук войны лечился у психотерапевта, что отец и сын делали в Сибири, зачем автор ездил в Аргетину и почему не смог сообщить правду знакомой своей бабушки, пережившей Аушвиц. Мешанина получилась отменная!..

На мой взгляд, лучше всего Саше Баттьяни удалось показать метания человека, который «примеряет» на себя различные поведенческие модели, связанные с (без)действием людей во время кровопролитной войны. Скорее всего, каждый из нас не раз задавался вопросом о том, хватило бы мне смелости противостоять фашистскому режиму, будь я на месте граждан оккупированной страны...

Но как бы мы повели себя, если бы всё это из наших компьютеров переместилось на улицы? Если бы потребовало от нас быть людьми, а не юзерами, если бы происходило физически, а не виртуально? Если бы всё это воняло, причиняло боль, галдело и мы бы уже не могли воспринимать мир через неброский дизайн наших Apple-ноутбуков; если бы разразилась война, как 70 лет назад, мы не стали бы в ней участвовать?

Между тем автор, выросший в одной из самых безопасных стран Европы, по какой-то необъяснимой причине забывает задать себе другой — не менее важный — вопрос, связанный с венгерским антисемитизмом. Саша Баттьяни разбирается не с прошлым своей семьи, а пытается как-то ужиться с национальной виной, с одной стороны, не ощущая себя венгром, а с другой — принимая и подчёркивая свою аристократическую сущность. В итоге книга о чудовищном преступлении просто-напросто стала способом оправдать свою семью, в том числе за счёт обвинения другой стороны.