Czytaj książkę: «Язык чар»

Czcionka:

Маме и папе – за то, что воспитали меня с любовью, смехом и книгами. Холли и Джеймсу – за их блеск. И Дейву – за все

Пролог

Голоса в гостиной звучали все громче, а потом мужской вдруг сорвался на крик. Крик такой грозный и пугающий, что Гвен выскользнула из-под одеяла и перебралась к сестре. Руби не спала. Глаза ее блестели от просачивающегося из-под двери света.

– Скоро кончится, – прошептала Руби.

– Кто это? – У Глории никогда не бывало меньше двух дружков, и к тому же к ней постоянно приходили погадать на картах. Гвен почувствовала, как Руби пожала плечами.

Теперь и Глория подняла голос. Похоже, кто-то рассердил ее по-настоящему. Гвен съежилась и сползла с головой под одеяло.

Шум и крики выплеснулись в коридор.

– Расскажи мне сказку, – попросила Руби.

Гвен вытянула ноги, отгородилась от сердитых голосов и ненадолго задумалась.

– Давным-давно жили-были две сестры, Роза Красная и Роза Белая. И вот шли они однажды через густой лес…

– Не эту, – перебила ее Руби. – Другую, где принц. Где красивый принц. И где много-много денег.

Грохнула передняя дверь.

– В моей сказке есть принц, – возразила Гвен, и сквозь страх пробилось раздражение. Руби вечно на что-то жаловалась.

– В ней есть медведь.

– Который превращается в принца.

Дверь в спальню открылась.

– Девочки?

В проеме появилась Глория. Лицо ее оставалось в тени.

– Вам придется встать.

– Я устала, – пожаловалась Руби.

– Знаю, и мне очень жаль. – По тону ее голоса поверить в это было трудно. Глория никогда ни о чем не жалела. – Мы переезжаем. Соберите вещи. И ничего не оставляйте…

– …потому что мы никогда не оглядываемся, – закончили за нее Гвен и Руби. – Мы знаем.

Глава 1

Гвен Харпер выросла в твердом убеждении, что в жизни у всего есть пара. У каждой монеты две стороны, в каждом человеке живет ангел и демон, и все живое движется к смерти. Никакой хорошей стороны в возвращении в Пендлфорд Гвен вообразить не могла, но, поскольку выбирать не приходилось, надеялась, что Глория права в своих рассуждениях насчет «светлого и темного». Она въехала на холм, и Пендлфорд раскинулся перед ней. Расположившийся в долине городок лежал, казалось, в чаше двух гигантских зеленых ладоней, и каменные постройки отливали мягким блеском в свете зимнего солнца. Протекавшая через центр темная река напоминала червя в яблоке.

Гвен миновала указатель с выполненной изящными черными буквами надписью «Пендлфорд. Ярмарочный город» и еще один, поменьше и желтый, который гласил: «Британия в цвету». Перед ним болтались на веревочке несколько поломанных с виду кукол, длинные волосы которых были связаны одним большим узлом. Гвен даже притормозила, чтобы взглянуть повнимательнее на жутковатые лица с застывшими мертвыми глазами и розовыми ртами, о которых говорят губки бантиком.

Она поежилась, стараясь не думать ни о чем ломаном и мертвом, а еще о ледяной воде в реке. В двигателе ее «Ниссана» что-то треснуло. Симпатический нерв, решила Гвен и ободряюще похлопала машину по приборной доске.

– Не тревожься. Мы здесь не задержимся.

Она взглянула на лежащие на пассажирском кресле документы, согласно которым ситуация выглядела иначе, но настроиться на беспокойный лад мысли не успели – ей открылся вид на Пендлфорд. Странно, но город выглядел точь-в-точь таким, каким оставался в памяти все тринадцать лет, с тех пор как Гвен уехала отсюда.

Она глубоко вдохнула – раз и еще раз, – постаравшись унять разогнавшееся сердце. Причин для паники не было. Ее мать находилась сейчас на другом краю света, а от Бата, где осталась ее вечно недовольная сестрица, Пендлфорд отделяли целых восемь миль. Перекричать такое расстояние не могла даже Руби.

Проезжая через городской центр, мимо выстроившихся рядами вилл в эдвардианском стиле с выполненными со вкусом табличками «ночлег и завтрак», Гвен обратилась к логике. В доме двоюродной бабушки, Айрис, она проведет только одну ночь. Примет ванну. Как следует выспится, а уж потом, утром, отправится в адвокатскую контору и отыщет какой-нибудь способ обойти дурацкое условие насчет невозможности продажи дома в течение шести месяцев. И затем – пока, Пендлфорд.

Ведя с собой эту успокоительную беседу, Гвен продолжала путь. Один нервный момент она пережила, когда вообразила, что видит Кэма, и едва не выехала на тротуар. Это был высокий мужчина с взлохмаченными темными волосами, но, проскочив мимо и взглянув в зеркало заднего вида, Гвен поняла, что ошиблась. Чуть было не выпрыгнувшее из груди сердце вернулось на место. Кэмерона Лэнга здесь давно уже нет, заверила себя Гвен. Скорее всего, он в Лондоне. Или в тюрьме.

Большие дома сменились традиционными каменными коттеджами и зданием ратуши с треугольником травы перед ним. Мужчина в твидовом костюме менял бюллетени на информационной доске. Внешне Пендлфорд выглядел таким же симпатичным и безобидным, каким и помнился ей. Если бы не каждодневные насмешки в школе и неприятный эпизод, начавшийся у реки и закончившийся в местном полицейском участке, возможно, она и не ненавидела бы этот город так сильно.

Окраины Пендлфорда были застроены неказистыми, похожими на коробки муниципальными домами с аккуратными садиками, свежевыкрашенными окнами и коричневой каменной штукатуркой в стиле шестидесятых. Ими город и заканчивался, а дальше начинались поля, и Гвен едва не пропустила поворот к Айрис – на небольшом деревянном указателе сохранилось лишь едва различимое Энд. Проехав четыреста ярдов по узкой однополосной дороге, Гвен повернула, и ее взгляду открылся дом. Сложенный из камня, он оказался больше, чем она ожидала. Гвен вышла из машины, набросила флисовую куртку. Бледное ноябрьское солнце повисло в голубовато-сером небе. Все вокруг замерло в тишине.

– Больно уж тихо, – произнесла она вслух и попыталась рассмеяться. Не получилось.

У передней калитки Гвен задержалась. Все ее естество противилось этому пересечению границ собственности, что было, конечно, нелепо. Ей, фактически бездомной, подарили дом. Испытывать при этом какие-либо иные чувства, кроме благодарности, было безумием. Безумием.

Передняя дверь, некогда темно-зеленая, определенно нуждалась в покраске. Слева до самого горизонта тянулись поля; по замерзшей земле расхаживали черные птицы.

Потратив минут пять на бесплодные попытки открыть дверь, она поняла наконец, что дверь уже открыта. Веранда была чисто подметена, на подоконнике лежала аккуратная стопка писем.

Внутренняя дверь открылась, и возникшая на пороге женщина в узких черных брюках и желтой блузке удивленно посмотрела на Гвен.

– Да?

– Э… Это Эндхауз?

– Да. – Незнакомка тряхнула бледно-блондинистыми волосами, отбросив упавшую на глаза челку.

– Это дом моей двоюродной бабушки. Эмм… То есть теперь он, наверно, мой.

Лицо незнакомки изменилось, на нем даже проступило некое подобие улыбки, открывшей белые и маленькие, почти детские зубы, вид которых во вполне взрослом рту вызывал если не тревогу, то беспокойство.

– Так вы Гвен Харпер. Я вас не ждала, но… пожалуй, вам лучше пройти.

– Спасибо. – Гвен переступила через порог. Большая квадратная прихожая была выложена каменной плиткой. На побеленных стенах проступали кое-где тонкие черные трещинки, будто из-под штукатурки пыталось прорваться что-то темное и зловещее.

– Я проведу вас по дому. – Незнакомка повернулась, но Гвен остановила ее.

– Извините, но… Вы кто?

– Ах да. Я – Лили Томас. Здесь уже давно. Помогаю вашей бедной бабушке.

– Помогаете?

– Да. Убираю, готовлю и все такое. – Лили нахмурилась. – Она, знаете, была уже очень старенькая.

Гвен посмотрела на матово-розовые ногти Лили. Близкого знакомства с нелегкой домашней работой они не выдавали.

Заметив ее взгляд, Лили покрутила пальцами в воздухе.

– Накладные. Красиво, не правда ли?

Все двери, которые вели из прихожей в другие помещения, были закрыты, и только соблазнительно выгнувшаяся лестница темного полированного дерева словно манила к себе, и Гвен невольно шагнула к ней.

– Ближе к концу, благослови Господь ее душу, помощь требовалась ей едва ли не во всем.

Голос Лили донесся как будто издалека, и Гвен услышала странный шорох в ушах. Задержала дыхание, подумала она. Так и в обморок упасть недолго. Она сделала глубокий вдох, но шорох не исчез, а ступеньки словно замерцали. Гвен шагнула к нижней и вдруг увидела перед собой желтый шелк, заслонивший дышащее теплом дерево. Перед ней встала Лили.

– Комнаты наверху не готовы. Я не успела там убраться. Не ждала вас… – Лили не договорила. – То есть не ждала сегодня. Мне не сказали…

– Ничего. – Гвен шагнула мимо Лили и легко взбежала по лестнице.

Уже на площадке она заметила, что дверь справа распахнута настежь, будто кто-то в спешке выбежал из комнаты. На застеленной покрывалом широкой кровати лежал пестрый мешок с бельем для стирки.

За спиной у нее возникла, слегка отдуваясь, Лили.

– Здесь все не убрано. Не успела…

– Не беспокойтесь. – Гвен открыла другую дверь и обнаружила маленькую спальню с узкой кроватью, письменным столом под окном и еще одной широкой кроватью с латунным основанием, задушенным несколькими одеялами и пестрым лоскутным покрывалом.

– Позвольте показать вам кухню, – решительно заявила Лили.

Уступая напору Лили, Гвен спустилась по лестнице и прошла в длинную комнату с кремовыми шкафчиками с блекло-зеленой отделкой в стиле 1950-х и лимонно-желтыми столешницами «формика». На этом безукоризненно аккуратном рабочем фоне выделялись только две вещи: красный эмалированный кофейник и электрический чайник. В дальнем углу стоял столик с двумя задвинутыми под него стульями; по стеклу окошка над раковиной из нержавейки пролегла трещина.

– Что там? – Гвен кивком указала на дверь за столиком.

– Кладовая для продуктов. Очень маленькая. – Лили снова улыбнулась. – Сходите, взгляните на сад, а я пока приготовлю нам по чашечке чаю.

– Хорошо. – Оставив Лили в уютной кухне, Гвен вышла в сад. Холодный, застывший воздух. Ни звука, ни ветерка. Место должно быть защищенное. От полей сад отделяла каменная стена с одной стороны и лесополоса – с другой. В одном углу Гвен опознала куст рододендронов, в другом – обнаружила раскидистое хвойное дерево, густо увешанное шишками, в третьем – увидела падуб, ясень, граб. На лужайке ее внимание привлекли фруктовые деревья. Сколько во все это вложено труда. За углом она наткнулась на заброшенный огородик. Было видно, что когда-то за участком ухаживали. Каменные дорожки были обложены старым красным кирпичом. Ивовые шалаши для гороха или бобов подверглись наступлению разросшегося ревеня, явно имевшего собственное представление о своем положении на участке. Передний сад предлагал больше травы, больше кустов и широкие бордюры, заполненные семенными шапками и бурыми растениями умершего лета.

Чистый вечерний воздух освежил голову. Что делала Лили Томас в доме бабушки? В том, как эта женщина держалась и как вела себя в доме, вряд ли было что-то необычное, если она действительно работала у Айрис много лет. Но почему она и сейчас еще здесь? Или это просто мнительность и ей видится то, чего на самом деле нет? Гвен остановилась в нерешительности, и тут ее глаз зацепился за какую-то зеленую вязанку, что-то вроде веника, засунутого за бочку для воды. Из трех веток Гвен узнала две: ясеня и ракитника. Что-то похожее – для защиты от зловредных сил – вешала над дверью квартиры мать. Выронив веник, словно он обжег ей пальцы, Гвен вернулась в дом.

Лили выжимала чайный пакетик, с таким ожесточением вдавливая его в стенку чашки, словно он нанес ей личное оскорбление.

Слегка растерянная, Гвен села за стол.

– Я приготовила вам запеканку, но она у меня дома. Принесу попозже.

– Очень любезно с вашей стороны, но я не вполне уверена…

– Не стоит благодарностей. Это меньшее, что я могу сделать для племянницы Айрис.

– Внучатой племянницы.

– Да, конечно. – Лили сняла крышку с пластмассового контейнера и выложила на тарелочку нарезанный фруктовый кекс.

– Так вы местная?

– Не совсем. – В Пендлфорде они прожили три года, но до этого поездили немало, и Гвен никогда не чувствовала особой связи с каким-то одним местом.

Лили нахмурилась.

– Из Сомерсета?

Гвен покачала головой.

– Так где же вы живете? – не отступала Лили.

– Последние шесть месяцев я провела в Лидсе. – В общении с посторонними Гвен придерживалась такого правила: никогда не выдавай больше, чем необходимо.

– Но родом-то вы откуда? – С такими любопытными, как Лили, Гвен приходилось сталкиваться в каждой новой школе, куда она приходила.

– Вообще-то, мы немало поездили.

– Бедняжечка. – Лили состроила сочувственную гримасу. – Мне бы такое вряд ли понравилось.

– Да нет, все было очень даже неплохо, – машинально ответила Гвен.

– А вот на похоронах я вас не видела, – продолжала Лили. – Вы с Айрис были близки?

– Нет. – Гвен вовсе не собиралась объяснять, что едва знала свою двоюродную бабушку и не представляет, с какой стати та подарила ей дом. – А вы в Пендлфорде живете? – спросила она, пытаясь взять разговор под свой контроль.

Лили кивнула.

– Да, тут, на углу. Я – ваша ближайшая соседка.

Гвен уже хотела объяснить, что оставаться здесь не планирует, но Лили не дала ей такого шанса и принялась перечислять имена других соседей, запомнить которые Гвен даже не пыталась, понимая, что в памяти они в любом случае не задержатся.

Лили наконец остановилась.

– Не обижайтесь, но вид у вас усталый.

Гвен почувствовала, что сейчас зевнет, и прикрыла рот ладонью, а потом извинилась.

– Все случилось совершенно неожиданно.

Лили покачала головой.

– Ну, я бы так не сказала. Айрис уже давно неважно себя чувствовала. – Она откусила изрядную долю от своего кусочка кекса и, еще не прожевав, добавила: – Да благословит Господь ее душу.

– А почему вы… – Гвен не договорила и начала снова: – Я вот к чему. У вас с ней была какая-то договоренность? Что-то вроде контракта? Я имею в виду вот это все. – Она сделала широкий жест рукой, включив в него свежеубранную кухню, чай и саму себя.

– Контракт? – Лили рассмеялась, и это прозвучало неестественно громко и пронзительно. – Нам здесь ничего такого никогда и не требовалось. Айрис была мне как сестра или… – она наморщила нос, – как мать, а не как хозяйка. Знаю, она хотела бы, чтобы я продолжала за домом присматривать. Чтобы вас как подобает встретила. – Лили выдержала короткую паузу, бросив на Гвен оценивающий взгляд. – Если пожелаете, буду рада остаться и делать все то же для вас.

Выпрашивает работу. Что ж, вполне естественно.

– Очень сожалею, но я пока еще не решила, что буду делать с домом. И даже если останусь, платить за уборку и все прочее не смогу.

Лили пожала плечами.

– Без проблем. Мое дело предложить. – Она отодвинула стул. – Что ж, располагайтесь, устраивайтесь, а я заскочу попозже… с запеканкой.

– Да… – Гвен представила поездку по извилистой дороге до ближайшего магазина и поняла, что слишком устала. К тому же дешевая еда навынос и сэндвичи из супермаркета успели изрядно надоесть, и мысль о домашней запеканке показалась ей вдвойне соблазнительной. – Было бы очень мило, спасибо большое. Если, конечно, вас не затруднит.

– Мы же теперь соседи. Здесь, у нас, так заведено.

Гвен снова открыла рот, чтобы заявить о своих намерениях, но ограничилась тем, что зевнула.

Лили ушла, а Гвен, захватив чашку с чаем, прошлась по дому, открывая двери, заглядывая в комнаты и стараясь запомнить, что где находится. В передней половине были две большие комнаты с эркерными окнами. Одна, с мягкой, обтянутой парчой софой и пышным ковром с цветами, листьями и лозами, играла роль гостиной. В сравнении с ней просторная столовая выглядела забытой и неухоженной. Дубовый обеденный стол на тонких гнутых ножках и шесть стульев тосковали под толстым слоем пыли.

За кухней располагалась выложенная черной и белой плиткой ванная со старомодным умывальником и ванной. Кроме того, внизу нашлось место для небольшой, засунутой в дальний конец коридора спальни. Остальные три спальни находились вверху.

А дом-то большой, подумала Гвен, оглядывая главную спальню с уютно вписанным широким трехдверным шкафом, туалетным столиком и комодом. И все же чего-то здесь не хватало. Ну конечно, того цветастого мешка для белья. Либо ей показалось, либо Лили Томас убрала его куда-то, пока она гуляла в саду. Странно.

Гвен достала из машины чемодан и втащила его наверх. От усталости ломило кости. Хотелось налить ванну и как следует помыться. За целую неделю она лишь только раз смогла воспользоваться душевой на станции техобслуживания. С другой стороны, от усталости ее уже тошнило.

Хотя, возможно, дело было в нервах. Здесь, в этом доме, она чувствовала себя не в своей тарелке. Как будто нарушала какой-то запрет. Как будто не имела права здесь находиться. Ее мать, женщина свободная духом и откровенная, всегда руководствовалась одним правилом: от бабушки Айрис стоит держаться подальше. Мать характеризовала Айрис одним словом – «зло», а поскольку ее саму называли в городе Сумасшедшей Глорией, Гвен не видела оснований не слушаться ее. К тому же она всегда считала, что Айрис не больно-то желает их знать. Сейчас от этой мысли ей стало немного неловко.

Еще раз зевнув, Гвен легла на кровать – всего лишь на минутку, проверить постель. Она оказалась восхитительно удобной, и после пяти ночей, проведенных на походном надувном матрасе, Гвен как будто оказалась в раю. Она натянула покрывало и закрыла глаза. Только на пять минуток.

Проснувшись, Гвен не сразу поняла, где находится. Было жарко. Выпутавшись после недолгой и неловкой схватки из покрывала, она спустилась по лестнице. Шторы были завешены, в духовке грелась кастрюля с запеканкой. Лили приходила и ушла. От этой мысли Гвен стало не по себе, но она постаралась не обращать внимания на пробежавший по спине холодок. Она – современная недоверчивая горожанка; в таких местах, как Пендлфорд, жизнь совсем другая. Люди здесь все еще заботятся друг о друге. После недолгого сна Гвен никак не могла прийти в себя. Накопившаяся за неделю усталость и странная ситуация, в которой она оказалась, выбили ее из колеи. Даже аппетит пропал. Она выключила духовку. Завтра нужно сходить в юридическую контору и разобраться с деталями завещания. Если получится продать дом сразу же, не затягивая, то придется снять квартиру и попытаться поставить на ноги бизнес. Деньги буквально спасли бы ее, и она была бы от всей души благодарна Айрис. Вот только жить в Пендлфорде у нее нет ни малейшего желания. Даже шесть месяцев.

Усилием воли преодолевая каждую ступеньку, Гвен поднялась наверх и принялась разбирать дорожную сумку, а когда закончила, зевала уже так долго, что сил едва хватило, чтобы почистить зубы.

Что-то вырвало ее из сна так резко, что она сразу села. В комнате было темно, и какое-то время Гвен ничего не могла рассмотреть, как ни напрягала глаза. Глухо колотилось сердце. Что же ее разбудило? Она едва не вскрикнула от внезапного царапающего звука и, лишь когда он повторился, поняла, что это ветка скребет по стеклу. Сделав несколько глубоких вдохов, Гвен снова забралась в постель. Теперь ее окружила полная тишина. Ни шума проносящихся машин, ни далекого воя сирен, ни сердитых пьяных голосов припозднившихся гуляк. Похоже, именно тишина ее и разбудила. И скрежет ветки по стеклу. Гвен включила лампу на прикроватной тумбочке и встала с кровати. Окно было открыто, и через него в комнату вливался свежий осенний воздух. Она сглотнула, потому что отчетливо помнила, как закрывала его, прежде чем ложиться. Усилием воли Гвен заставила себя подойти ближе. Голые руки ощутили прохладное дыхание ночи. Она развела створки еще шире, наклонилась и выглянула. Высоко в ясном небе висела луна. Той ветки, что скребла по стеклу, видно не было, но деревьев с этой стороны дома хватало. Гвен закрыла окно, задвинула шпингалет, вернулась в постель и моментально, едва закрыв глаза, уснула.

На следующее утро ее разбудил настойчивый стук по дереву. Стряхивая на ходу остатки сна, Гвен проковыляла вниз по лестнице.

Голос сестры резал двойные двери, как лезвие бритвы – трюфель.

– Гвен? Я вижу твой фургон!

Гвен открыла дверь и тут же предусмотрительно отступила в прихожую – принять на себя в ограниченном пространстве всю силу вторжения Руби было опасно для жизни.

– Господи, ты еще спишь. – Руби стряхнула с плеч куртку и поставила на пол кожаную сумку. – Нельзя вот так вот открывать дверь. На моем месте мог быть кто угодно.

– Вообще-то нет. – Гвен повернулась и шагнула к лестнице. Чтобы иметь дело с Руби, нужно было для начала одеться. – Поставь чайник.

Торопливо натянув джинсы, рубашку и худи, она направилась в кухню, где и нашла Руби.

– Это просто музей какой-то. – Руби скользнула взглядом по окрашенным стенам. – Даже плитки нет.

– А мне нравится, – неожиданно для себя заявила Гвен.

– Правда? – Руби вскинула брови. – Можно пробить стену и устроить настоящую семейную кухню. – Она прошла к столовой и поспешно вернулась. – Ты видела? Там потолок проседает. Вот-вот обрушится.

Гвен молча налила кипяток в чашки с чайными пакетиками.

Один за другим Руби открыла несколько шкафчиков, провела пальцем по полкам.

– У нее здесь чисто.

– У бабушки была уборщица. Или домработница. Не уверена, что знаю, в чем разница.

– Интересно.

– Наверно, ближе к концу она уже не могла обойтись своими силами. Жаль, мы не знали.

– Ну, нашей вины тут нет, – твердо сказала Руби. – Могла бы и позвонить.

– Она, может быть, и не знала, что ты живешь в Бате. – Какой ужас. Айрис здесь, совсем одна, а ее внучатая племянница буквально рядом.

Руби пожала плечами.

– Удивительно, что она оставила дом тебе.

– Да, – согласилась Гвен.

– Ты всегда нравилась ей больше.

– Ну не знаю. Вообще-то, я совсем ее не помню. Даже странно. – Это мягко говоря. Получив письмо от «Лэнг и сын», Гвен постоянно думала об Айрис и, как ни странно, ничего не могла вспомнить, натыкаясь в памяти на пустое место, словно напечатанные там слова кто-то стер типексом.

– Но ты помнишь, что у нее была курица? – Руби замерла, подбоченясь, с отстраненным выражением на лице.

Гвен покачала головой.

– Конечно, помнишь. Курица у нее была вроде домашнего любимца. Ты однажды едва не наступила на нее, помнишь? У Айрис начинался старческий маразм, но ты была ни при чем. Я к тому… Ну кто в наше время держит курицу в доме? Мерзость какая, фу.

– Не помню. – Гвен закрыла глаза, и тут, словно на американских горках, на нее накатила волна тошноты. Она открыла глаза.

– Должна помнить. Ты плакала всю дорогу домой, и Глория купила нам по мороженому. Она никогда так не делала. Ты должна помнить.

Гвен почувствовала, как рот заполнился слюной. Почувствовала вкус земляники и едва не задохнулась.

– Мороженое помню. Но не Айрис. И дом не помню. – Она обвела комнату рукой. – Ничего вот этого не помню. Совсем. – И это неправильно.

– Мы приезжали сюда раз или два. Ты была еще маленькая.

– Не такая уж и маленькая. Лет тринадцать, наверно? – Гвен вдруг с ужасом подумала, что, пожалуй, знает, откуда взялось это пустое место в ее памяти. Возможно, она задавала слишком много вопросов, и Глория решила проблему с помощью простого заклинания. Заговоры, привороты, самое простое гадание – вот чему Глория научила младшую дочь в то время, когда другие матери учили своих девочек печь капкейки.

Руби снова пожала плечами.

– Ну, не много потеряла. Если не считать курицы, все было довольно скучно. Глория и Айрис разговаривали и при этом притворялись, что не ругаются.

– Не помню, – повторила Гвен, ненавидя себя за то, что это прозвучало так безнадежно, за то, что возвращение в Пендлфорд напомнило о вещах, которые она так старалась забыть.

– А мне наплевать, – сказала Руби. – Это все в прошлом. Глория сбежала в страну Оз, бабушка Айрис мертва; теперь это уже неважно.

Гвен поморщилась.

– Я просто чувствую себя виноватой. Я не заслужила такой подарок. И едва знала бабушку.

– Как говорит Глория, без нее нам только лучше.

– Наверно. – Гвен передала сестре чашку и сама села за стол со своей.

– Мы ни в чем не виноваты, – сказала Руби. – Все контакты оборвала Глория. Мы же были еще детьми.

Мать строго-настрого запретила им общаться с Айрис. Не исключено, что и сейчас, находясь в ее доме, они все еще совершали преступление, караемое смертной казнью. Независимо от того, умерла старушка или нет. Гвен как раз собиралась спросить, что, по мнению сестры, поссорило Айрис с Глорией, когда Руби сказала:

– Послушай, у нее была своя жизнь, своя семья, свои друзья. Мы частью этой жизни не были, хотя и не по своей вине, но это вовсе не значит, что кому-то кого-то недоставало. – Она еще раз обвела взглядом кухню. – Это вообще ничего не значит.

– Тогда зачем оставлять дом мне?

Руби нахмурилась.

– А я откуда знаю? Может, по слабоумию?

– Не смешно, – сказала Гвен и, недолго помолчав, добавила: – Она поздравляла меня с днем рождения, присылала открытки.

– Вот как? Когда?

– Каждый год с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Уже после того, как мы перестали приезжать.

Руби сделала большие глаза.

– Странно. И что она писала?

– Ничего. Только подписывалась. Даже не так, просто ставила первую букву имени. От Глории я их прятала. Она когда-нибудь…

– Нет, ничего такого. – Руби покачала головой. – Мне она ничего не присылала. И дом мне не оставила. Это несправедливо.

А ведь сестра шутит только наполовину, подумала Гвен.

– Тебе хорошо, у тебя муж богатый.

Руби огляделась.

– Можешь представить, что с этим домом сделал бы Дэвид?

Гвен поежилась. Дэвид был хорошим человеком, но при этом еще и архитектором, и дом, по его мнению, не мог считаться достойным этого звания без больших окон, стеклянного атриума посередине или крыши из дерна.

– Да… – Закончив предварительную оценку дома, Руби переключилась на сестру. И это не обещало ничего хорошего. – Ты, как я погляжу, все еще одеваешься, как студентка художественного училища. Люди подумают, что ты чокнутая.

– Со мной все в порядке. И такая одежда для моей работы нормальная.

Руби недовольно поморщилась.

– Ну, как скажешь.

Может быть, подумала Гвен, рассказать ей о людях, участвующих в художественных ярмарках. По сравнению с Брендой Бонкерс, которая вязала крючком бикини и украшала их вышитыми личиками, а потом носила свои творения поверх обычной одежды, она определенно выглядела конформисткой.

– Ну что, будем и дальше притворяться, что прошлого года не было? – спросила после недолгой паузы Руби.

Ни сил, ни желания вести разборки с сестрой у Гвен не осталось. Стресс последних недель, внезапное возвращение в Пендлфорд и необходимость провести здесь какое-то время вытеснили все остальное.

– Если честно, спорить я сейчас не хочу. Мне и этого вполне достаточно.

– Ладно, я не против. – Руби поджала губы. – Это непристойно.

Гвен рассмеялась.

– Непристойно?

– А еще это плохо для моей чи.

Гвен уже не смеялась.

– Я прошла курс гидротерапии и не хочу повторять ретокс. – Руби сказала это так, словно ожидала получить медаль.

– Что ты прошла?

Руби бросила на нее испепеляющий взгляд.

– Ты сама прекрасно это знаешь.

– И ты заплатила за это?

– Давай, издевайся. Мне легче.

– Я и не спорю.

– В душе, – добавила Руби. Шокированная тем, что ее сестра произнесла такое многозначное и загадочное слово, как душа, Гвен даже не нашлась, что сказать.

– Я теперь йогой занимаюсь, – сообщила Руби.

Гвен недоверчиво посмотрела на нее.

– Йогой?

– Она всю мою жизнь изменила. – Руби произнесла это с оттенком вызова и ноткой беспокойства, точно так же, как тогда, когда она в десять лет притащила домой журнал «Смэш Хитс». – Маркус говорит, что я естественная. Что, если захочу, смогу пройти обучающий курс и сама давать уроки.

– Маркус? – Гвен мгновенно представила гибкого красавчика-волокиту, склонившегося над ее сестрой и уже тянущегося к ее золотистым волосам своими длинными пальцами, и с трудом сдержала нервную дрожь.

– Он восхитительный, – сказала Руби. – А йога и в самом деле помогает при стрессе.

Руби и стресс? Гвен даже фыркнула про себя. Сестра жила как в сказке, беря за образец каталог Джона Льюиса, тогда как ей приходилось… Да. Про себя она могла бы сказать, что жила как вольный духом художник. Или, если посмотреть под другим углом, как бродяжка.

– Тебе не понять, – продолжала Руби, как будто только что залезла сестре в голову и позаимствовала оттуда нужные ей мысли. – Ты никогда и ни за что не несла ответственности. Как мать…

– Ну вот, опять то же самое. – Гвен не сдержалась, и раздражение выплеснулось наружу. – Я не мать, поэтому и понять ничего не могу.

– Ну да, ты не мать. И ничего не понимаешь.

Вот почему, подумала Гвен, ей нельзя проводить с сестрой много времени. Вдалеке от Руби она испытывала к ней почти нежные чувства, но когда они оказывались вместе, была готова задушить.

– Ты медитируешь?

Руби даже удивилась.

– Конечно. Связь тела и сознания – это фундаментальная…

Гвен покачала головой и обнаружила, что не может остановиться. Она с такой силой сжала кулачки, что ногти впились в ладонь. В животе слепился тугой комок злости, и ей вдруг стало ясно почему.

– Давай кое-что проясним, – сказала она с неожиданной для себя неприязнью. – Все это время, пока я держалась подальше от тебя, не желая замарать твою драгоценную жизнь, твою драгоценную семью своими альтернативными штучками, ты занималась этой чертовой йогой.

– Тебя послушать, так это что-то дурное. Мне казалось, что уж кто-кто, а ты будешь довольна.

Гвен промолчала. Заполнить яму невежества такой глубины ей было нечем. Возмущение вспыхнуло с такой силой, что Гвен даже удивилась, как Руби не видит клокочущую под ее кожей энергию. Посчитав до десяти, чтобы удержаться и не сказать что-то такое, о чем пожалеешь потом, она ограничилась малым:

– Ты, должно быть, испытала прозрение.

– Это совсем не то, что твои… штучки. Йога существует столетия, это духовная практика, и она не разрушает жизни. – Называя пункты, Руби закладывала пальцы и закончила таким: – Если ты занимаешься йогой, никто не назовет тебя чудной. По крайней мере, в наше время. Я к тому, что брюки для занятий йогой можно купить в «Уайт компани».

– Ну, если для тебя это самое главное. Внешняя сторона…

Руби пожала плечами.

– Это фактор. Особенно для Кэти. Ты же помнишь, какой была школа.

Гвен поежилась. Школа была не самым дружелюбным местом для них обеих.

– Я тебя сто лет не видела и ругаться с тобой не хочу, – сказала Гвен и, собравшись с силами, задвинула подальше злость и обиду. – Если йога помогает, я за тебя рада.