Czytaj książkę: «Здесь, в реальном мире»

Czcionka:

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

* * *

Моей дочери Хиллари. Спасибо, что удержала эту книгу здесь, в реальном мире
С. П.

1

Вар погладил два кирпича, аккуратно сложенные на краю бассейна. Завтра он раскокает их на куски и начнёт строить крепостной вал вокруг своего замка, но сегодня они ему нужны для другого.

В сумерках вода стала бирюзовой, он поболтал в ней ногами. Ровно в семь пятьдесят шесть надел плавательные очки, затянул резинку. «Мальчик готовился к большому событию», – сказал он закадровым голосом. Точнее, закадровым шёпотом – на случай, если у кого-нибудь открыто окно или рядом шастают Короли-Близнецы.

Короли-Близнецы на самом деле не близнецы, а просто два старикана в одинаковых клетчатых шортах и панамах. И не короли – но они расхаживают по Сансет-Палмс как средневековые монархи-деспоты, отравляют жизнь всему пенсионерскому посёлку.

Вар изучал Средние века в школе. Бывали монархи добрые и мудрые, бывали жестокие и злые. Тогда вообще всё зависело от везения: смерд, рыцарь – кем родился, тем и живи.

Первый раз Короли прицепились к Вару, когда он лежал в траве, прижимаясь щекой к земле, и смотрел, как муравьи цепочкой терпеливо взбираются на камень, пересекают его из конца в конец и потом сползают на землю. Как трудно жилось бы людям, думал он, если бы они не понимали, что некоторые препятствия можно обойти. Короли тут же обозвали его Астронавтом – они, мол, никак не могли до него докричаться, только с третьего раза он соизволил поднять голову.

С тех пор при виде Вара они обязательно выдают какую-нибудь остроту. И сами же от неё веселятся, аж складываются пополам от хохота, хватают себя за коленки. Хотя ничего весёлого в их остротах нет. Просто им нравится издеваться.

И это бы ладно – когда он отключается, над ним многие смеются, он привык.

Но тогда из дома вышла Велика-Важность и глянула на них так, что Короли заткнулись и тихо слиняли, – вот это был стыд и позор. Потому что в одиннадцать с половиной лет человек сам должен защищать свою бабушку, а не наоборот.

– Эти-то? Да от них никакого вреда! – сказала ему вчера Велика-Важность. И рассмеялась, отчего стало ещё стыднее и позорнее. – Кстати, они до смерти боятся микробов. А ты возьми и соври им, что у тебя какая-нибудь зараза. Как ты насчёт дизентерии?

Зря он сейчас подумал про Королей-Близнецов. Потому что они тут же выкатились из-за угла, придерживая свои монаршие животы.

– Эй, Астронавт! – гоготнул тот, что пониже ростом. – Смотри, как бы твой кислородный шланг не засосало в сток!

Вар покосился на дверь бабушкиной квартиры, потом обернулся к Королям и сказал:

– Вы ко мне лучше не подходите. А то у меня какая-то зараза.

И очень убедительно схватился за живот и застонал.

Короли тут же укатились обратно за угол.

Вар снова посмотрел на часы – семь пятьдесят восемь – и начал отшлёпывать секунды ступнями по воде.

В семь пятьдесят девять он взял кирпичи. Потом наполнил лёгкие – воздух с запахом солнцезащитного крема был горячим и сладким, будто кто-то рядом жарил кокосы, – и соскользнул в воду с глубокой стороны. Кирпичи, будто сразу став вдвое тяжелее, плавно утянули его на дно.

Он ещё ни разу не погружался на самое дно, потому что у него имелось некоторое количество жировой прослойки и она срабатывала как надувной матрасик. «Это у тебя молочный жир, – говорила мама. – Он потом превратится в мышцы». Теперь, стоя каждый день в плавках перед бабушкиным зеркалом, он думал, что мама почему-то упустила главное: как жир превратится в мышцы? Может, для этого надо делать какие-нибудь специальные упражнения? Тогда, может, завтра и начать.

Из-под воды он видел четыре большие финиковые пальмы – по одной на каждом углу бассейна. Сквозь рябь их мохнатые стволы извивались и кривлялись, как ожившие гаргульи.

В восемь часов зажгутся мерцающие гирлянды, которыми обмотаны пальмы. Сегодня он увидит это со дна бассейна. Ладно, может, его большое событие и не такое уж прямо суперпупербольшое, зато смотреть сквозь воду интересно: всё так странно и будто перекошено, но видно даже яснее, чем обычно. А он, между прочим, умеет задерживать дыхание больше минуты, так что успеет разглядеть всё в подробностях.

Но спустя пять секунд случилось что-то не то: верхушки пальм вдруг осветились красным.

Скорая помощь, сразу догадался Вар. За эти три недели в Сансет-Палмс он трижды просыпался ночью от таких красных вспышек – ну понятно, пенсионерский посёлок. И дальше тоже понятно: на подъезде скорая отключает сирену – зачем им лишние сердечные приступы? – паркуется на улице. Из машины выскакивают медики, сразу бегут вокруг дома к двери нужной квартиры – это потому, что со стороны бассейна двери стеклянные, раздвижные, в них легче вкатить носилки и выкатить человека.

Не бойся, телеграфировал он тому, кто лежал на носилках, как делал и в прошлый раз, и до этого. Ему всегда казалось, что испуганные люди похожи на сырые яйца без скорлупы – такие дрожащие. И больно было думать о том, как им страшно.

Поэтому, глядя сейчас на мигающие красным пальмы, он стал думать о счастье. Счастье может даже подкрасться к тебе тайком – скажем, родители отсылают тебя на лето к бабушке и ты точно знаешь, что это будет жуть, а оказывается наоборот: лучше не бывает. Потому что ты впервые в жизни один и свободен – много, много часов подряд. Ну разве что два старикана портят картину, но они боятся микробов, так что и правда никакого вреда.

Наверху по быстро лиловеющему небу проплыла цапля, белая и гладкая, точно вырезанная из мыла. Когда в кино появляется такой кадр, одна летящая птица, – понимаешь, что главный герой отправится в путешествие. И, как всегда, когда он видел такое, что дух захватывает, ему захотелось с кем-нибудь этим поделиться. Ух ты! Смотри. Но он никого тут не знает, кроме бабушки, а она сегодня неважно себя чувствует, ещё не совсем оправилась от…

Вар выпустил кирпичи, взлетел на поверхность и, сдёрнув очки, увидел: бабушкина стеклянная дверь сдвинута в сторону, проём как разинутый рот, два медика склонились над носилками.

И женщина, видимо врач, щуря глаза, смотрит в сторону бассейна, её белый халат в свете мигалки вспыхивает розовым, будто под ним бьётся неоновое сердце. А рядом – миссис Лемон из четвёртой квартиры: одна костлявая рука на груди купального халата, другая, с вытянутым пальцем, нацелена, как ружьё, прямо на Вара.

Уцепившись за лестницу, Вар несколько раз зажал ладонью одно ухо, другое – вода, чавкнув, вылилась, – и, выбираясь из бассейна, услышал:

– А это её внучек. Витает где-то там, в своём мире.

Ровно в восемь зажглись мерцающие гирлянды.

2

Проснувшись, Вар не сразу понял, почему он дома, у себя в кровати, а не на бабушкином диване с кусачими пружинами. Но тут же всплыла вся эта ночь – как они молча, хмуро ехали за мигалкой скорой помощи в обшарпанном бьюике миссис Лемон; как потом молча сидели в приёмной под кондиционером и его трясло от тревожного ожидания, а может, от того, что он не вытерся после бассейна, – жалостливая нянечка набросила ему на плечи одеяло; как через несколько часов в приёмную ворвалась мама, и подбородок у неё был как каменный.

Он откинул простыню и вскочил. На середине лестницы до него долетели голоса родителей из кухни. Папин:

– Ты же сама не хотела…

И мамин:

– Знаю, знаю. Мне просто жаль, что…

Вар почти скатился по ступеням.

– Мам, чего тебе жаль? С бабушкой всё хорошо?

– Как ты? – Папа встал и шагнул ему навстречу. – Ну и досталось тебе сегодня ночью…

– Мам. Как дела у Велика-Важности?

– Она в сознании, – не поднимая глаз от чашки кофе, ответила мама. – Всё будет хорошо.

– Ой, здорово. И когда я возвращаюсь обратно?

– Обратно?..

Тут у мамы зазвонил телефон. Одной рукой она взяла трубку, другую прижала ко лбу, будто боялась, что он сейчас расколется, и быстрым шагом ушла в спальню.

Папа встревоженно смотрел ей вслед.

Вообще-то тревога – это нормальное папино состояние. «Профессиональная деформация», – часто говорил он, и Вару почему-то казалось, будто папа гордится этой своей деформацией. Когда твоя работа состоит в том, чтобы сажать самолеты в аэропорту, приходится держать в голове все возможные катастрофы сразу.

Но сейчас Вар тоже тревожился. Мама руководит городским кризисным центром. Она помнит графики работы двух десятков волонтёров, отговаривает людей прыгать с моста, принимает роды. Она держит всё под контролем, как будто контроль – это такой зонтик над всем, и она берёт его и держит. Так было всегда. Но всегда она не прижимает ладонь ко лбу, как будто он у неё вот-вот расколется надвое.

– Папа. Мама сказала, что у Велика-Важности всё хорошо. Когда её выписывают?

– Да, всё хорошо, просто у неё вчера резко упал сахар в крови… а это плохо при её состоянии. И теперь придётся…

– А что у неё за состояние? Велика-Важность чем-то больна?

– Н-ну… понимаешь, бабушка ведь уже немолода. И то, что она упала…

– Это и есть её состояние? Старость?

– Она упала, вот в чём дело. Врачам надо убедиться, что с ней всё в порядке.

– Ладно, я понял. Так что с вашим планом?

– С планом?

– Ну да. Я провожу лето у бабушки, а вы с мамой работаете в две смены, чтобы мы могли купить дом. Такой же был план?

– Это был план А. – Папа кивнул. Потом взял со столешницы рекламный буклет летнего лагеря «Рекреация». – План Б, возможно, будет немножко другим.

3

Вар стоял на кухне, упершись лбом в сетчатую дверь. Он выстраивал свою защиту.

Если они считают, что он не может оставаться дома один, то он им объяснит: очень даже может. Ему совершенно, абсолютно нечего делать в этом летнем лагере. Лагерь – это примерно то же, что продлёнка, с бесплатным приложением в виде потницы и кучи всяких унижений.

Первый раз его упекли туда на каникулах после первого класса, это было жутко. «Ну что же ты? Надо быть со всеми», – сказала ему тогда вожатая-старшеклассница. «Я и так со всеми», – озадаченно ответил он. «Да нет, ты должен быть внутри группы. А ты снаружи».

Вар постарался увидеть ситуацию так, как её видела вожатая. Но, похоже, он видел её как-то по-другому. Он видел огромное пространство и в нём много-много детей. Он попытался объяснить: «Когда речь о людях, то снаружи – это часть внутри», – но вожатая так смеялась, что чуть не повалилась от смеха на другую вожатую, а Вар чувствовал, как у него пылает лицо.

Так он узнал, что место, которое он всегда считал самым правильным для наблюдения, – чуть поодаль, или «на сторожевой башне», как он стал представлять это себе позже, – оказывается, совершенно неправильное.

А когда Вар попробовал забыть неприятный эпизод, он узнал, какие жестокие шутки умеет подстраивать человеку память. Забыть-то можно всё что угодно – например, сам Вар в шесть лет мог запросто забыть причесаться, и точно так же запросто он мог забыть в школе свой ланчбокс; но когда специально стараешься стереть что-то из памяти, то чем сильнее стараешься, тем крепче оно впечатывается.

Остальные дети тоже ничего не забыли. Ярлык снаружи прилеплялся к нему каждое лето, год за годом, – невидимый, но неотвязный, как дурной запах; и Вара оставляли снаружи.

Что, кстати, его вполне устраивало. Зато он теперь всегда следил за тем, чтобы в присутствии взрослых казаться внутри. Ничего сложного на самом деле: для взрослых «быть вместе со всеми» означает быть там же, где и все, – чисто географически. Достаточно переместиться на несколько шагов вправо или влево – и ты уже там, где им надо.

Всё равно: больше в эту «Рекреацию» – ни ногой. Даже на недельку-другую, до возвращения в Сансет-Палмс.

Вот там он был по-настоящему счастлив. Бассейн, конечно, глубиной всего-то по макушку, а шириной – можно встать на середину и трогать противоположные стенки руками. Но стоит в него погрузиться – и тебе уже кажется, что всё на самом деле хорошо. Прямо очень хорошо. И почему-то сразу включается воображение. Пока Вар плавал в этом бассейне, у него появлялись десятки отличных идей. Сотни.

А вот ещё, даже лучше бассейна: когда он рассказал бабушке про свой доклад «Защита средневекового замка» и что он хочет построить модель замка, чтобы лучше представить, как там жили рыцари, она вдруг сказала: «Так возьми и построй. Прямо тут. – И обвела рукой обеденный стол. – Где обедать будем? Велика важность… Да хоть за разделочным столом».

А потом начались райские дни, когда он бродил по окрестностям и отыскивал подходящие материалы для замка. И счастливые вечера, когда он его строил. Конечно, он немного скучал по дому. Но что-то внутри него, что было стиснуто и зажато всю жизнь, расправилось там, в Сансет-Палмс.

Вар вышел на задний двор и огляделся: как бы убедить родителей, что он найдёт себе занятие на эту самую недельку-другую? Двор, ему показалось, виновато пожал плечами. «Мальчик обвёл глазами пустошь», – это был голос за кадром. Неслышный, естественно.

«Пустошь» – пожалуй, преувеличение, но не очень большое. Хозяин дома, мистер Шепард, был не из тех хозяев, которые готовы тратить деньги на благоустройство дворов, а родители Вара – не из тех родителей, которые готовы тратить время на стрижку газонов; поэтому двор стоял голый. Старый сарай, забитый хламом, оставшимся от предыдущих арендаторов (которые съехали десять лет назад), пара проржавелых шезлонгов да кривобокий складной садовый стол. И все они будто силились в последний раз глотнуть воздуха, пока сорняки не удушили их окончательно.

– Пустошь, – повторил он.

И вдруг понял: это же ровно то, что надо. Идеально.

Он сбежал с крыльца. Вот она – шикарная, гениальная идея, и даже не понадобился включающий воображение бассейн!

Когда в конце лета родители купят этот дом, то ведь и двор они тоже купят. Шезлонги можно разломать и пустить их на рыцарское снаряжение. Сарай сойдёт за тронный зал. Стол – почти что готовый подъёмный мост, только ножки отпилить. А никчёмная полоска никому не нужной земли сбоку от дома превратится в барбикон – внутренний двор замка, начинённый множеством смертоносных преград. Котлы с кипящим маслом… ладно, на худой конец можно обойтись и без котлов, но катапульта – это обязательно. Он вырежет в заборе зацепки для ног и научится брать высоту с разбега – точнее, брать крепостной вал приступом, вот как это называется. Этот последний мелькнувший образ был так хорош, что Вар прокрутил его ещё раз, добавив для верности рыцарский девиз: Выше голову, шире грудь, смело вперёд.

Вар уселся на край стола, потом откинулся на спину и стал смотреть в небо. Жалко, что он не родился в Средние века. Всё тогда было гораздо проще, особенно если ты рыцарь. У каждого рыцаря была книга с правилами – Рыцарский кодекс чести, там всё было ясно: Делай всегда то-то, не будь никогда таким-то. Если ты рыцарь, то тебе всё про себя понятно. Понятно, куда ты идёшь.

А сейчас Вар даже не был уверен, что он вообще куда-то идёт. Скорее – его несёт. Может быть, по течению.

Вот у мамы есть кодекс, как у рыцаря, – чёткий и ясный, и она всё время пытается приобщить к нему Вара. Например, она говорит: «Если ты не думаешь на три шага вперёд, значит, ты уже на четыре шага отстал». Хотя на самом деле это не правило, а головоломка – нет, честно, Вар понятия не имеет, как её распутать.

И у папы есть кодекс, но он весь состоит из каких-то спортивных высказываний, их тоже ещё попробуй расшифруй.

– Вар! – долетел папин голос из дверей кухни.

Голос был раздражённый – похоже, папа звал уже несколько раз. Вар вскочил.

– Ой, извини… Что?

– Быстро домой. Совещание игроков.