ААХРОН. Научно-фантастический роман

Редактор Наталья Лясковская

© Руслан Романенко, 2019

ISBN 978-5-4496-7068-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. ААХРОН

– К огромному зданию храма уже давно не вели дороги и тропинки, только дикий кустарник причудливыми перепадами повторял когда-то сложный рельеф местности. Время от времени луна выглядывала из-за облаков, и тогда путник, осторожно пробирающийся в чаще ветвей, чуть ускорял движение. То и дело в темноте он спотыкался о торчащие из земли корни, падал, вставал и снова упорно продолжал путь.

– Орон был молод, ему едва исполнилось 17 лет. Он был бос, его одежда напоминала лохмотья. Сквозь дыры плаща можно было увидеть худые рёбра и острые лопатки. Штаны самого примитивного домашнего пошива были сшиты, скорее всего, из нескольких старых мешков для муки – не из пластика, а из крепкого джута. Мешки из такого материала хороший хозяин или хозяйка никогда не выбросят…

– После нескольких часов блуждания в гуще кустарника, Орон достиг западной стены храма и стал обходить её в поисках входа, затаившегося среди зарослей начинающего увядать дикого винограда.

– Вскоре он нашёл яму у стены и, встав на колени, принялся выгребать из неё осенние листья, уже присыпанные первым мокрым снегом.

– Затем он отвалил камень, плотно закрывавший узкий лаз.

Минута – и юноша оказался в кромешной тьме одного из помещений.

Он достал из какой-то ниши в штанах, служившей карманом, зажигалку и на мгновение чиркнул ею, чтобы осмотреться.

– Где то здесь я оставлял тайник со свечами, – пробормотал он.

Ощупью, в темноте он нашёл нужный угол комнаты и, пошарив в куче рухляди, выудил связку свечей и тут же зажёг одну из них.

– Крысы их не тронули, сюда им не пробраться! Хорошо. Надо будет осмотреть всё вокруг. Тут я прятал всё подряд, может, что-то ещё полезное найду, – сказал он сам себе.

Комната, довольно просторная, раньше служила столовой, однако в ней не только трапезничали, но и отдыхали, и жили охранники храма – так уж повелось. Здесь всегда было шумно, кроме ночных часов, но и по ночам иногда собирались компании, которые шумно спорили или общались разрозненными парами и тройками…

Сейчас всё здесь выглядело серым, лишённым цвета, комната обрушилась – мебель развалилась под тяжестью книг, посуды, разной необходимой утвари, покосились рамы с иконами, упали вниз даже светильники и люстры, и теперь валялись на полу, трудно различимые в невообразимом хаосе хлама.

Орон осмотрелся.

Когда глаза привыкли к полутьме, он вскрикнул, увидев в углу большую, бесформенную кучу человеческих костей. Подойдя поближе, юноша принялся со страхом разглядывать останки. По черепам он насчитал девять или даже больше человек разного возраста, потому что среди крупных были там и маленькие черепа. По тому, как они лежали, по переплетениям тел, становилось ясно, что мертвецов сваливали сюда, как попало. С течением времени насекомые уничтожили бы всю их плоть…

Юноша смотрел на кости – ужас и печаль отражались на его лице. В одном из черепов зияло отверстие четырёхугольной формы – он знал, от чего такие остаются.

Наставник рассказывал: пули и лучи были в древности круглыми в сечении. Но однажды после очередной научно-технической революции, учёные и вояки пришли к решению: более целесообразно делать патроны квадратными, так получается намного экономнее и боекомплект укладывается более компактно. А позже таким стали делать и лучевое оружие с гильзами из хрусталя. Вспышка их содержимого приводила к возникновению мощного лазерного луча. Покоряемые народы проклинали всех, кто изобрёл и пользовался подобными лазерами.

Орон протянул руку и вынул из костей детского скелета шнурок со смутно знакомым символом. Приглядевшись, юноша вскрикнул:

– Марта! Марта…

Он потрогал прядь русых волос, приподнял причудливо заплетённую косу с истлевшими останками некогда красивого банта, погладил и осторожно положил назад, на череп…

– Игнат… Моника… София. Иоанн Григорович, Прудник, Борзой… Тебя я не знаю, и тебя…

Упав рядом с останками родных и близких, он уткнул лицо в ладони, выронил свечу, зажмурившись, крепко прижав пальцы к глазам.

И пролежал так довольно долго.

Затем приподнялся, сел, протёр намокшие глазницы, снова зажёг свечу, встал и подошёл к двери.

Она оказалась заперта.

– Должен быть ключ. Должен! Серафисты, помогите мне! Живой в могуществе Всемогущего… – начал читать он древнюю молитву.

Он осторожно обшаривал обломки, которые когда-то были мебелью. Перебирал книги, которые тут же рассыпались в руках, остатки одежд, обломки ящиков… Становилось ясно, что когда сюда снесли убитых, после этого тщательно обыскали помещение и забрали всё мало-мальски ценное.

Он понял, что действует неправильно. У каждого элтарщика имелся свой тайник, где тот прятал ключ. Их тогда здесь жило двое – Борзой и Иоанн Григорович. Первый облюбовал место у окна, которое потом заложили кирпичом, другой любил лежать на диване…

Орон обшарил окно и всё вокруг него, но ничего не нашёл.

Тогда он принялся исследовать то, что осталось от некогда роскошного дивана: подушка, хм, скорее – то, что от неё осталось, пружины, опять рваньё, доски, доски, ножка, ножка. Вдруг он услышал, что внутри одной из ножек что-то постукивает. Орон потряс сильнее – там явно болтался какой-то предмет, стучал о стенки. Он обрадовался.

Но как же предмет там оказался?

Будем разбираться.

После долгих усилий Орон всё же раскрутил ножку на две части и оттуда выпал длинный ключ.

– Уф, Григорович, мир праху твоему.

Сердце в груди юноши бешено стучало.

Он подошёл к двери, вставил ключ и попытался провернуть, но замок не поддавался.

Орон был смекалист, он многому научился и за время, проведённое им в храме, и после этого. Он смазал ключ найденным в одной из бутылок маслом, потихоньку покручивая ключ влево и право, пробовал толкать дверь туда и обратно.

Всё тщетно.

Осталась последняя надежда: вставить ключ в скважину и подогревать его свечой.

Что в конечном итоге и помогло.

– Значит, замок просто замёрз. Это не удивительно.

Орон стал осторожно толкать дверь, но что-то мешало ему с другой стороны. Пришлось толкнуть посильнее!

Протиснувшись в образовавшуюся щель, он увидел ещё один скелет. Человек умер возле двери или был убит уже после того, как дверь заперли.

Орон пошёл коридору в направлении элтара.

Помещение выглядело опустошённым. Многое из того, что здесь когда-то находилось, исчезло.

Исчезли картины, исчезли почитаемые изображения, исчезла мебель. Из скудного убранства, собранного до того, как восстановили храм, не осталось ничего.

Наконец юноша оказался перед дверью, ведущей в элтар.

Она не была заперта, через её полуоткрытый проём можно было увидеть часть помещения элтара, освещённую слабым лунным светом.

Странно, но здесь всё осталось на своих местах.

Орон наложил на себя священное знамение, прочитал длинную молитву, встал на колени и поцеловал пол перед входом.

Поднялся, постоял и нерешительно переступил порог.

«Они побоялись войти или им кто-то запретил, – подумал он. – Наставник всё же был прав».

В углу он увидел ещё один скелет. Мертвец словно привалился к стене. Кисть правой руки отсутствовала, на уцелевших костях виднелись повреждения, ноги были перебиты во многих местах. Не хватало также нижней челюсти. Видимо, человек заполз внутрь и умер здесь.

Орон подошёл к нему, посмотрел на цепь, обвивавшую останки.

– Воин Римлянин, мир праху твоему…

Он прошёл через одну из боковых дверей внутрь храма. В отличие от элтарной, здесь царили последствия страшного погрома.

Под ногами звенели стреляные стеклянные гильзы, хрустел разный мусор.

Наконец он увидел валяющиеся кости правой руки Римлянина, которую отсекли, скорее всего, на том месте, где она лежала.

Здесь тоже всё было разрушено, стены избиты следами лучей, исписаны, изрисованы кощунственными надписями.

– Спокойно! Я всё это знал. Я знал это с момента, когда это произошло и до сегодняшнего дня. Я всё знал… Спокойно.

Он вернулся в элтарь, приблизился к Престолию Жертвы и, взявшись за края каменной плиты, укрывавшей Престолий сверху, принялся медленно сдвигать её влево.

Каменная плита была необыкновенно тяжела: чуть тронувшись с места, она остановилась. После четырёх попыток, которые полностью лишили его сил, он, задыхаясь, упал на пол рядом с Престолием, чтобы немного отдышаться.

Он закрыл глаза.

На него нахлынули воспоминания девятилетней давности.

– А я тебе говорю, что не претворяется хлеб и вино в плоть Бога! Мы только умственно это всё воспринимаем. Не может этого быть, не может! Это только наше представление… Не может Господь снисходить к нам, грешным, Своим пречистым телом, чтобы мы вкушали Его плоть!

– Ах, как же ты, мой брат Римлянин, можешь такое говорить! Это же ересь. Как тебя терпит наш Наставник? Уму непостижимо!

– Вот потому и терпит Григорович, что ум мой пытлив. Правда, София?

Возле окна, которое было пронизано ярким светом восходящего солнца, высветилась фигура дородной женщины. Она была очень красива, черты её лица были удивительно правильными.

– Отцы, спор ваш сложен и искусен. Только скажу я вам, что должны вы спросить пастыря нашего – и делу венец, – ответила женщина, чинно протирая очередную тарелку в уголке для мытья посуды.

Орон сидел в углу и чистил подсвечник. Каждое утро, придя в храм, он слышал примерно такие же речи.

Римлянин был спорщиком, он спорил без конца. Совершенно непонятно было: делает ли он это из убеждения или из желания найти доводы, опровергающие его утверждения.

К Орону подошла маленькая Моника.

– Олон, ты станешь моим зенихом, когда я выласту?

– Дочь моя, что я слышу! – София всплеснула руками. – Как ты можешь такое говорить?..

Все засмеялись.

Орон ничего не ответил Монике. Чуть улыбнулся и, склонив голову ещё ниже, стал ещё усерднее чистить подсвечник.

Вошёл наставник.

Это был человек высокого роста, худощавый, темноволосый. Чёрная, как смоль, борода прикрывала небольшой деревянный крест у него на груди.

Он окинул всех грустным взглядом.

– Дорогие братья и сёстры, вот и в наши забытые властями края пришла беда. Думаю, нам нужно закрыть храм. Пока что на месяц. Служить будем по возможности тайно. Наставник Сергий передал, что близятся гонения и облавы на верующих людей, вы знаете, чем это всем нам грозит.

– Да, неплохо было жить без нашей заботливой власти, – хмуро произнёс Римлянин. – Добрались уже и до нашего захолустья, мы же на самом краю. Ну, побродят, побродят и уйдут. А как же мы оставим храм?

– Надо прибрать тут всё до вечера, всё священное спрячем. Орон, будь добр, сходи домой и позови маму, чтобы она нам помогла. Может, ещё кто-то согласится, нужно торопиться.

– А мне даже нравится, когда богослужения в подземельях проходят! Так ведь почти по всей стране. Как в самой глубокой древности… – покивал головой Григорович.

Орон не слышал продолжения разговора – он уже со всего духу бежал домой.

Маленький ветхий глинобитный домик стоял через пару улиц от храма. Окружённый небольшим фруктовым садом, со своим колодцем, он ничем не выделялся от домиков рядом. Но Орон его очень любил. Любил читать книги в тени деревьев, размышляя над прочитанным или обдумывая, какие вопросы задать Наставнику, который и научил его читать года три назад.

Наставника обожал весь посёлок. Неверующие порой не воспринимали его служение, но прощали ему за то, что он бесплатно учил всех детей посёлка. А учил он хорошо. Наставлял в хорошем не только детей, но и родителей.

Мог Наставник оказывать и медицинскую помощь. Все удивлялись: до чего может быть сведущ человек в самых разных делах и вопросах!

Однажды Наставник совершенно случайно оказался рядом с глубоким оврагом. Один из мальчишек-пастушков, которые следили за стадом коров, по неосторожности сорвался с обрыва. Наставник спас его. Мать и отец мальчика поклялись благодарить Наставника до гробовой доски, после того, как тот поставил на место вылезшую из огромной раны бедренную кость, обработал какими-то травяными антисептиками и зашил, оставив небольшое отверстие для выхода гноя. Воспаления всё же не удалось избежать. Пять дней мальчишка метался в бреду. Но Наставник не отходил от израненного ребёнка. Он непрестанно молился, поил малыша отварами и промывал рану. К моменту выздоровления мальчика уже сам наставник нуждался в помощи: ведь он не смыкал глаз и ничего всё это время не ел. Как только со щёк мальчика сполз восковой цвет, они порозовели, наставник свалился в сон и проспал почти двое суток. Проснувшись, он попросил только кувшин молока, от всего остального отказался и ушёл.

С тех пор, если кто-то заболевал или получал рану, люди сразу бежали в храм.

Конечно, Наставник не всегда мог помочь. Тогда он сразу сообщал об этом, и проводил с умирающими долгое время, стараясь облегчить не только их физические страдания, но и душевные.

Болеть в посёлке стали меньше: наставник охотно объяснял всем желающим правила гигиены и санитарии.

Орон нашёл маму в огороде. Однако выйти из дома они не успели.

Со стороны храма послышалась стрельба и крики. Орон уже собрался было бежать туда, но мать заслонила собой дверь. А потом и вовсе запёрла его в чулане.

Там он и провёл несколько часов томительного ожидания.

Вечером она отворила даерь чулана, заплаканная и бледная.

Посадила его на колени, обняла…

– Не ходи туда, не ходи, сынок! Всех убили, звери, звери… Зашли в храм – все там и остались. Сейчас храм закрыли и сказали, что если кто войдёт, то они и посёлок сожгут дотла. А Наставника увезли с собой…

Больше с тех пор в посёлке не было ни наставника, ни учителя и врача.

Орон рос, много читал и перечитывал уже прочитанное, с каждым разом всё больше постигая смысл. Ему повезло: мать его прятала очень много книг, многие из которых были запрещены, как опасные для государства.

Прошло девять лет, ничем не примечательных в жизни деревенского юноши.

И наконец произошла встреча, которая изменила всю его жизнь.

В один из пасмурных и уже холодных осенних дней Орон отправился в лес, чтобы пополнить запас дров. Собирая валежник, он услышал невдалеке старческий женский голос. Слова, которые говорила женщина, были понятны, но звучали странно и непривычно:

– О, чудный рыцарь, государь! Не поможешь ли ты бабушке выбраться из этой западни?

Орон осмотрелся и увидел в самой чаще диких кустов сгорбленную фигуру. Старушка угодила ногой в какую-то ямку или нору и была так слаба, что не могла ни вытащить оттуда ступню, ни подняться. Вся она была перевязана разными истёртыми и дырявыми платками, из-под которых виднелось такое же древнее пальто самого серого цвета.

– Доброго дня, бабушка. Как вы странно говорите… Откуда вы, как вы сюда попали? Вам очень повезло, раз я вас нашёл, а то могли бы и замёрзнуть.

– Я издалека, внучек, из-за тридевяти земель пришла сюда, чтобы глянуть как вы тут живёте, как ты живёшь. Господь своих не оставляет!

Орон тем временем принялся осторожно расширять ямку своим небольшим топориком.

– Вы верующая?

– Как же быть такой грешнице, как я, неверующей… А ты не прочитаешь ли молитовку, чтобы меня укрепить?

– Хотите 90-й Псалом? Он как раз подходит для такого случая.

Орон улыбнулся, взглянув на неё и удивившись старческой благородной красоте её лица и ясности её голубых глаз.

– Ох, внучок, ты мне лучше 50-й читай, а 90-й мне уже поздно.

Орон начал громко читать псалом.

Ногу пришлось обкопать вокруг, так она отекла и сильно опухла.

– Отнесу-ка я вас, бабушка, к себе. Надо вас отогреть, да и переночевать у нас можно.

Старушка кивнула.

Орон взвалил её лёгкое, как пушинка, тело на спину и, ускоряя шаг, двинулся домой, стараясь смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть со своей живой ношей.

Уже затемно он пришёл домой.

Мать сначала удивлённо вскинула брови, но, ни слова не спросив, сразу принялась хлопотать.

Гостью положили на топчан, поближе к печи, разогрели воду и обложили её утлое тело грелками.

Мадлена налила тарелку горячего супа и поднесла гостье, но та отказалась.

– Присядь рядом со мною, добрая женщина, присядь и ты, Орон.

– Откуда вы знаете, как нас зовут?

Орон не помнил, чтобы он называл незнакомке своё имя и имя матери.

– Ангелы Божии всех своих знают по именам, вот и меня привели к тебе. Не с пророчествами, не с тайновидством. Если вы добрые христиане, то уважите старого человека. Ты, Мадлена, отпусти его в храм. Господь посылает его. Я знаю, что ты запретила ему, и он, как добрый сын, слушался тебя все эти годы. А ты, Орон, найди ту заветную частицу, которая не должна попасть на поругание к кощунствующим врагам Божиим. С такими словами привёл меня ангел в дом ваш! Простите мне грехи мои и я упокоюсь с миром…

Мадлена и Орон слушали с изумлением.

Не успели они произнести ни слова, как увидели, что пожилая женщина испустила дух.

Они были так ошеломлены всем произошедшим, что долгое время не могли сдвинуться с места.

Первой заговорила мать. Она была совершенно спокойна:

– Я знала, что это произойдёт. Уже неделю я вижу один и тот же сон, каждую ночь: дверь отворяется, за ней много света – и ты уходишь в неё. На всё воля Божия! Я сама похороню её, как подобает, а ты иди. Увижу ли я тебя ещё…

Она разрыдалась и бросилась к нему, обнимая и целуя.

Долго они не могли расстаться…

Уже глубокой ночью она перекрестила Орона и напутствовала:

– Во всём полагайся на Бога, но и сам не плошай: думай своим умом! Будь добр к людям. Не рискуй напрасно. А я тебя буду ждать и молиться…

Лёжа в элтаре, Орон опять и опять вспоминал тяжёлые минуты расставания.

Они распрощались навсегда – такое у него было чувство.

Орон приподнялся, подумал: как он такой худой и истощённый сдвинет эту огромную плиту?!.

Он поднял глаза ввысь и закричал:

– Боже, дай мне сил!

Опять подошёл и налёг, и ему показалось, что плита начала медленно сдвигаться…

Чувствуя, что жилы вот-вот порвутся, Орон всё-таки собрался и снова поднапрягся.

Плита подалась с тяжёлым скрежетом.

Юноша упал на землю, отдышался и полез внутрь.

Он нашёл то, что искал, положил в маленький деревянный ларчик, который дала ему мать.

И тут же услышал шум снаружи.

2. ЗАХВАТ

– Что это ты, Жухлый, миссия наша тебе не нравится?

– Ты знаешь, Дэн, я не люблю такие операции. На фронте всё ясно – где враг, где свой. Мы воины, в крайнем случае, мы – каратели Тьмы. Мы с тобою много крови пролили – и своей, и чужой, но соревноваться в том, кто совершит большее святотатство и богохульство, я не хочу.

– Ты святоша, Жухлый, или тебя очаровало и пленило это суеверие? Хочешь понравиться командиру? Он у нас тоже вроде как из святош, и, кстати, именно поэтому он хорошо знает эти места! Он вырос в этих местах. Ему поручили тут подчистить концы, чтобы не сильно цеплялся за своё прошлое. Старый мир надо похоронить, Жухлый, но до этого – его надо убить! И если я увижу, что ты не готов, то кто знает: может быть, я, оказавшись у тебя за спиной, решу и тебя похоронить вместе с ним. Не будь ты лучшим фехтовальщиком… Я удивлён: уж не тайный ли ты святошка? Вот же! Уже триста лет искореняют это колдовство и идолопоклонство, а всё никак… Если бы о твоей болтовне прознал верховный прокурорсис или даже командир полкира, то недолго бы ты мучился.

– А ну-ка, потише там, щенки! Разговоры во время операции запрещены.

– Какая операция, командир? Мы рыщем в поисках какой-то дрянной, никому не нужной штуки. Почему это поручили лучшим бойцам элитной дружины воинов Тьмы? Я не против, если нас так решили поощрить, чтобы мы тут просто оттянулись пару дней…

– Тебе незачем понимать то, что нужно Решающему Зине. Да ты и не поймёшь, это верно. И, пожалуй, хорошо.

– Если бы ты, командир, не вынес меня два раза из-под лучей дырявого, как решето, если бы ты не делил со мной то дерьмо, которым нас кормят, и если бы ты не был на всю башку отмороженным воином Тьмы, как и многие из нас, я бы тебя укокошил, клянусь!

– Дэн, сколько тебе лет, щенок? – раздался изумлённый голос командира.

– Ты же знаешь, мне неделю назад исполнилось четырнадцать! Лучшие воины короновали меня. Я такой же, как и ты, я прошёл испытательный срок! – гордо ответил мальчишка.

– А старших ты, значит, не уважаешь.

В темноте раздался звук удара, хруст и глухое мычание.

– Вернёмся, я тебе этим же прикладом сломаю вторую руку – ту, что стреляет, – проронил командир.

Дальше шли в тишине.

Только через некоторое время раздался голос одного из воинов:

– Как тут всё заросло, придётся прыгать…

– Прыгать на 265 метров?! Мой дальномер именно столько показывает. Это на грани критической перегрузки…

– Да, Штурман.

– Но там площадочка всего 5 на 10…

– Рассчитывай траекторию и исполняй! – голос командира группы, его тон, не давали не малейшего повода для сомнений. – Очень важно не опаздывать! Особенно если не спешить. Делай!

Они построились в ряд.

Раздался звук, словно распрямилась огромная сверхмощная пружина – и силуэты бойцов взмыли вверх. Раскрылись закрылки и отряд плавно начал планирование на землю похожий на стаю больших чёрных птиц.

Приземлились слаженно, только один не устоял и по инерции покатился – недалеко, его остановила стена. Но ещё один отлетел далеко – и со всего размаху врезался в кирпичную стену храма.

– Кто это?

– Дэн. Бедняга…

– Штурман! Я не это имел в виду!

– Командир, я не виноват, он не выпустил тормозные закрылки! Проверишь потом по записи, если что!

Штурман повернулся к остальным:

– Запомните, грязь! После командира – я тут главный! От меня зависит, где вы окажетесь на поле боя: под лучевым дождём, или в уютной непростреливаемой канавке, перелетите через пропасть или не долетите до её края! Вас, поганый сброд, отдали нам, чтобы мы из вас сделали воинов, потому что мы в последнем бою потеряли почти всех. Пострадавшие находятся на восстановлении, но у одних нет ног, у других рук, у кого-то снесло полбашки, а у моего друга вырвало внутренности, так что вернутся они не скоро. Но когда вернутся, каждый из вас отчитается им за то время, пока их не было. Командир у нас добрый, а вот я не очень. Усекли?

Ответом ему было гробовое молчание.

Командир подошёл к огромным дверям храма, извлёк из прикреплённого к бедру контейнера связку ключей. Он не стал подбирать и путаться, как человек, не знающий назначение каждого ключа, он сразу нашёл нужный, вставил, немного прогрел карманным лазером замок и повернул ключ несколько раз.

– Толкайте!

Отряд бросился к двери и навалился на неё. Дверь с диким скрежетом распахнулась.

Командир подумал, что прикажи он – и эти сосунки вынесли бы многотонные створки одним натиском!

«Хотя это неважно, – отмахнулся он. – С чего бы мне заботиться о сохранности дверей?!»

Они прошли внутрь здания.

– Свет!

Зажглись мощные фонари огневой поддержки.

Он шёл быстро, чётко осознавая цель, полубегом, вскинув к плечу лучестрел, пересёк весь зал, влетел в алтарь и… окаменел.

Плита была сдвинута.

А то, что он искал – похищено.

Но храм простоял многие годы закрытым! Всё вокруг окутывал толстый слой пыли – и на ней множество следов.

Это давало им шанс! Ведь кража могла произойти сейчас, а не день, неделю, год назад…

Следы на пыли казались свежими.

– Тепловизоры включить! Искать!

Он включил свой, несколько раз поменял настройки и облегчённо вздохнул: вор прошёл совсем недавно, с полчаса назад от силы, некоторые следы ещё не остыли полностью и на крохотную долю градуса, но всё же были теплее остального.

Отряд рассредоточился, бойцы стремительно осматривали одну комнату за другой.

– Смотрите-ка, кто это у нас тут, девчонка!

Один из бойцов волочил какой-то ворох тряпок с помощью длинного копья.

Копьё было непростое – оно увенчивалось с двух сторон четырёхконечными лезвиями. Древка этих копий от лезвий до середины покрывали острые шипы. Тот, кого тащил боец, попытался было ухватиться за древко, чтобы ослабить хватку мучителя, но тут же отдёрнул изрезанную до костей ладонь.

Сквозь отверстие между наконечником и шипами копья свисала петля из тонкого троса. Именно эта петля захлестнулась сейчас на шее пойманного. Над петлёй торчал наконечник, готовый, если поступит приказ, перерезать шею пленнику, или даже отсечь ему голову – всё зависело от боевых навыков бойца.

– Полный обыск!

С человека сорвали всю одежду. Трое бойцов начали перебирать её, буквально нитка за ниткой.

Ещё двое взяли пленника за руки и подняли, оторвав от земли, растянули его руки в стороны.

Бедолага охнул и застонал.

Кто-то из бойцов принялся сканировать обнажённое тело специальным прибором.

Прошло несколько минут напряженного ожидания.

– В нём ничего нет, желудок заканчивает переваривание съеденного часов двенадцать назад. Там пара горстей пшена, немного жидкости, суп овощной… Истощён, физические показатели в норме, патологий нет, здоровье без отклонений…

Обыскивающий помолчал, затем воскликнул.

– Без отклонений, командир! Вот это уникум. Не могу поверить! Это же…

– Отставить, доктор, свободен. Гвозди!

Бойцы поднесли пленного к стене и приподняли так, что ноги его находились в полуметре от земли, но на уровне их шлемов. Раздались два глухих удара, пленный закричал.

Он висел, прибитый сквозь запястья металлическими клиньями к стене. Металлическая клешня вцепилась ему в горло, не давая дышать.

Теряя сознание, Орон вспомнил первую боль в своей жизни. Тогда Наставник в первый раз пришёл в их дом. Тогда Орон подорвался на мине, совсем маленьким…

– Терпи. Терпи, сын мой! Как ты мог быть столь неосторожен?!. Что мне делать, Господи…

Мать мальчика всплеснула руками.

Орон лежал на импровизированной госпитальной кушетке, лезвие вошло в его тело чуть выше поясницы и вышло под ключицей.

– Мадлена, я не знаю, смогу ли я чем-то помочь, кроме…

– Наставник, я для этого и позвала вас.

– Я понимаю. Вот беда, почему никто не внимает предупреждениям! Я же вместе со всеми расставил там предупредительные таблички: осторожно, минное поле! Этот участок леса заминирован с той ещё, древней войны. Но детишек всё равно туда тянет, как магнитом… – он сокрушённо покачал головой. – Когда?

– Я сразу послала за вами… это было около часа назад.

– Не будем терять время. Начнём, с Божией помощью! Я введу раствор внутривенно. Будет большая потеря крови. Об остальном мы позаботимся потом. Мальчик мой, сейчас тебе будет очень больно, но ты потерпи. Я выдерну эту штуку из тебя. Ты, главное – дыши и смотри на нас!

Человек в длинной одежде отвёл мать Орона в угол.

– Мадлена, у него пробито лёгкое, возможно, задета печень. Я могу попробовать, но вы должны знать: он может умереть… или остаться слабым и беспомощным инвалидом. Честно сказать, я вообще не понимаю, как он до сих пор не умер от шока и кровопотери!

– Наставник… – слёзы потекли по щекам Мадлены, она рухнула на колени.

– Прошу вас, встаньте!

Орон плохо осознавал, что происходит вокруг.

Они играли в прятки с ребятнёй. Увлёкшись, он забежал в глухой участок леса – и всё. Больше он ничего не помнил.

Он не мог двигаться, его кто-то принёс домой, какая-то штука торчала из груди.

От поясницы до горла – сплошная боль!

Он не мог пошевелиться. Он видел только полные слёз и страдания очи матери.

И серьёзные глаза Наставника.

– Как же это вынуть? – задумчиво произнёс старик. – Судя по зазубринам, следует тянуть за основание копья, а не вниз, так будет менее травматично…

Он обхватил наконечник копья крепкой рукой.

– Ну, начали!

Орон потерял сознание.

Он не видел, как из его тела извлекают остроконечный шест, усеянный шипами, острыми, как бритва. Он не видел хлынувшей из ран крови, и, конечно, не мог видеть кровь, заполнившую его внутренности…

– Но этого не может быть!

Наставник осторожно прикоснулся к краю раны рукой:

– Смотрите!

Кровь остановилась. Края самой большой раны стали сужаться прямо на глазах.

– Соблазн, – сказал тихо Наставник.

Он вытер чистой тряпицей, которую подала ему мать мальчика, покрытые кровью руки.

– Соблазн! – повторил он. – Я никогда такого раньше не видел. Я не слышал, молились ли вы сейчас, Мадлена, о здоровье своего сына? Как врач могу сказать, что это чудо, хотя бы медицинское. Но мы должны осторожно относиться к чудесам, дабы не впасть в прелесть.

– Я взывала к Богу, ваше преподобие, – робко отвечала мать.

– Я тоже взывал, но после стольких столетий, проведённых в отречении от Бога, даже самый смелый ангел не дерзает приблизиться к нам грешным. И вдруг – это… Давайте попробуем ещё раз помолиться о здравии отрока!

В эту же минуту Орон закричал:

– Мама, мне больно, мама! Мама, мама, мама… мне больно! Аа-а…

– Сыночек, терпи, терпи, будь, как твой отец, он был настоящий мужчина…

Мадлена зарыдала, смахивая слёзы. С нежностью и любовью она поглаживала Орона по тем местам на бедном его измученном теле, где проходила рана, от ключицы до бедра…

Орон впал в забытьё.

Ему грезились кошмары, какая-то чудовищная сила давила ему на грудь невыносимой тяжестью. Он метался в бреду, пытался вскочить с лежанки, мать и Наставник удерживали его, а он всё кричал, кричал, кричал…

Его тело опухло, из ран сочились сукровица и гной.

Жар испепелял его.

Казалось, мучительный и печальный конец его жизни уже близко.

– Мама, солнце погаснет, мама! Мы горим! Я горю, мама!

Соседские дети, видевшие через порог всё происходящее, разнесли по посёлку весть, что маленький Орон сошёл с ума.

Никто не верил в его выздоровление.

– Простите, Мадлена, что задаю вам этот вопрос: крестили ли вы своего сына?

– Нет, ваше преподобие, мы только собирались… Мы очень бедны, мне так неловко было к вам приходить с пустыми руками…

– Понятно. Давайте сделаем это немедленно. Это мой долг.

Времени на обряд ушло много.

Из заброшенного храма принесли купель, пришли несколько старушек и старый алтарник. По скромному жилищу Мадлены поплыл запах возжигаемых священных благовоний, раздалось пение…

Это потом, спустя несколько веков, в легендах будут рассказывать, что весь посёлок собрался у дома матери Орона на молитву. На самом деле пришли только ближайшие соседи, да и те – в надежде на дармовое угощение.

Но несколько человек молились по-настоящему.

Орона приподняли на руках – мать, Наставник и старый алтарник – и погрузили в купель.

Он умирал.

У него уже не было сил, он был похож на истаявшую от горения свечу. Восково-бледное мальчишеское лицо его отражало последние отблески огненного жара, он чувствовал только муку, невыносимую муку…

И вдруг его овеяла прохлада.

Боль исчезла – и это принесло ему необыкновенное облегчение!

Во тьме он увидел свет.

Неистовая сила, которая беспощадно раздавливала его тело, душила его, исчезла.

Потом боль вернулась, но странное дело – он мог терпеть эту боль, он мог подчинять её себе…