Czytaj książkę: «Билет в одну сторону. Том 2. Книга 2», strona 2
***
Ночь, проносящийся свет фонарей в окне, стук колес, размеренное покачивание на полке, в меру выпитая водка – все способствовало душевному покою Коли. Но история, рассказанная днем попутчиком Коли, Виталиком, не давала ему уснуть. Он долго ворочался на полке купе и все думал об этой истории. «Повесился в КПЗ? Неужто возможно такое? Как же он смог такое сотворить, тем более после армии?
Нет, наверное, байку мне рассказал Виталик. Вот, блин, и житуха на гражданке – все не так, ни в чем и ни в ком быть уверенным нельзя. Первое правило, сказал бы Димка: «Никому и никогда не верь»». И мысль о Димке, о его лучшем друге, об их скорой встрече разлилась теплом по сердцу, и вскоре пришел долгожданный сон.
***
– Эй, Коля! Вставай! Приехали, – тряс его за плечо Виталик.
– Что? – ответил спросонья Коля.
– Что, что? Вставай, приехали в Питер. Конечная станция уже. Все выходят. Только один ты спишь. Я уже и белье сдал.
– Да ну, – зевая и потягиваясь, сказал Николай, но, протерев глаза, увидел, что все люди действительно выходят из вагона и что их попутчики уже давно сдали свое белье проводнику и готовятся к выходу.
– Точно, черт побери, приехали. От этой радости мысли Коли оживились.
– Ну, ладно, давай прощаться, – сказал Виталик, направляясь к выходу.
– Давай помогу сумки вынести.
– Да не надо, спасибо, меня уже встретили.
– Везет, а меня вроде пока никто не встречает, – сказал Коля, потерев заросшую щетиной щеку. – Наверное, мама телеграмму забыла дать или адрес перепутала.
– Или просто, может, опаздывает твой друг. Но а если вдруг что, парень ты, я вижу, простой и хороший, так что вот тебе мой номер мобильного телефона, если что – звони, – сказал Виталик, записав на купюре в пятьдесят рублей свой номер мобильного телефона, и, пожав руку Коле, Виталик направился к выходу.
– Так зачем же на деньгах-то? На вот, возьми мой полтинник теперь, – сказал Коля, бросившись за Виталиком к выходу.
– Да не надо, себе оставь, студент! Все, пока, звони лучше, тогда и обменяемся полтинниками.
По платформе бежали друг другу навстречу люди, целовались, радовались встрече. Жизнь бурлила и шла своим чередом.
Вдруг ему показалось, что он увидел вроде знакомое лицо на платформе.
«Это же Димка, ей-богу, он», – проскользнула мысль, и, наскоро собрав свои вещи, схватив сумку с верхней полки, Коля побежал к выходу.
***
– Завалили? Как?
– Коба завалил.
– Слышь, Седой, не может быть. Он же тупой по жизни был.
– Ну был, и что? Ума хватило все так завертеть, что никто даже и не понял, кто и за что валил людей Хуршита Томазовича – дяди
Чичена. Чуть война не началась же. А это, оказывается, наша сука делала.
Волхов, по кличке Седой, был другом Саши Рубаковского, с которым они открыли свою охранную фирму «Черный ястреб». Вместе они служили и в Афганистане. Не раз Саша вытаскивал его на себе с поля боя под смертоносными пулями, и тот обязан ему за это жизнью. Теперь Волхов сидел в джипе с остальными ребятами и не мог принять неожиданную потерю верного и единственного друга. Сердце его впервые за последние годы после Афгана сильно сжималось, и тишина отдавала глухой болью в голове. «Ну, Коба, гореть тебе вечно в аду, твою мать», – зло подумал он.
– Да, делать нечего, парни, надо дело в руки брать кому-то из нас, пока другие его к своим рукам не прибрали, – сказал Седой.
***
Доехав на автобусе до нужной остановки, Коля с радостным трепетом вышел из него и направился к стоявшему углом дому напротив. Поднявшись на третий этаж, Коля стал звонить в дверь. Сделав два звонка, он стал ждать. Затем, простояв минуту, Коля позвонил снова, но дверь никто не открывал. «Странно,
– подумал он, – а может, воскресенье потому что? Вот Димка и отсыпается после вчерашнего, или, может, он с девушкой? Зайду-ка я попозже», – решил он, спускаясь вниз.
Погуляв два с лишним часа около дома, Коля снова поднялся к квартире Димки и позвонил в дверь. После настойчивых звонков дверь отворили, и Коля увидел заспанное лицо молодой красивой девушки, которая при виде незнакомого мужчины запахнулась в неожиданно расстегнувшийся халат.
– Здрасьте! – радостно и звонко сказал Коля. —Ага, все понятно, а этот прихвостень все еще спит?! – утвердительно сказал Коля, бесцеремонно войдя при этом в квартиру. – Эй! Зазноба! Ты где?! – кричал Коля, заглянув сперва в ванную, потом на кухню, и уж было направился в комнату, как путь ему преградили:
– Извините, а вы кто? И что вам нужно? – спросила открывшая ему дверь девушка.
– Ой! Красавица ты, однако, хороший у Димки вкус. Ну что ты на меня так смотришь? Будто впервые видишь меня и ничего обо мне не знаешь. Я вот и то знаю, что тебя Света зовут, правда, на последней фотографии ты была такая курносенькая и светленькая. Ну, не беда, немного изменилась, повзрослела – это все от совместной жизни с таким, как мой кореш Димка. Он про тебя мне всегда в армии рассказывал.
– В какой армии? Вы что такое говорите? Меня не Света зовут. Кто вы такой? И почему врываетесь в наш дом?!
– Что здесь происходит?! – прозвучал мужской недовольный голос.
Коля отвел от девушки глаза и увидел возникшую в проеме дверей из соседней комнаты бритоголовую голову со свирепым выражением лица.
– Какого черта тебе здесь нужно, твою мать?! Кто ты такой, черт возьми? – сказал незнакомец, схватив Колю за шиворот.
– Отпусти! – гаркнул в ответ Коля, пытаясь высвободиться из захвата.
– Да оставь ты его, Петя! – крикнула девушка, схватив его за руку. Петя наконец-таки отпустил Колю.
– Кто ты такой, черт возьми?! – спросил он, тяжело от гнева переводя дух. – Ты, наверное, не знаешь, что пришел не вовремя? Мы только начали, а ты…
– Извините, а где Димка? – спросил, недоумевая, Коля в ответ.
– Какой еще Димка на хрен?
– Степанов. А это же Набережная Обводного канала, дом 121, квартира 123?
– Да, а что?
– Странно, – ответил Коля, – этот адрес мне мой кореш в армии дал, когда мы с ним демобилизовались два года назад вместе.
– Ха, ну ты даешь, однако, парень, – уже веселее сказал Петя. – Что же ты не позвонил-то сначала – или сюрприз хотел сделать?
– Да вот, хотел. А что с квартирой этой? Где бывшие жильцы отсюда? Куда они подевались?
– А, так ты многого не знаешь, – ответил уже тише Петя, – я слышал, что здесь жила какая-то одинокая женщина, сын был у нее, был он в армии. Потом вроде вернулся, где-то так года два назад, влез в какую-то историю с местными бандитами, они его в тюрягу упрятали, в которой он повесился, или его повесили, а мать его с ума сошла. Мы вот эту квартиру купили от городской администрации. Вот подруга моя и живет здесь.
Коля стоял, как громом пораженный этими словами, в которые он не хотел верить, да и не мог, зная Диму, его характер, его силу любви к Свете, которой он даже и в армии не изменял, как все остальные солдаты, с «общей» девушкой, и с которой у него до армии ничего не было, как он сам ему иногда рассказывал, чем всегда и удивлял его.
– И это неужели все правда?!
– Мы вас не обманываем, – сказала девушка.
– Полно тебе, Мышь, – сказал Петя, обращаясь к своей подруге, – ты вот что, парень – хочешь верь или не верь, но я за базар свой отвечаю. Сам сходи в нашу городскую дурку, в больницу, что на набережной реки Пряжки, и на наш городской рынок – Апраксин двор, тебе там все и расскажут. Там местные бабки все обо всех знают получше, чем в ментовском архиве. Ты, как я понял, не знал об этом?
– Да уж не мог даже и подумать, но как же так? – руки у Коли опустились, и он сел на пол у стены.
– Как же так! Как же так! – зачарованно медленно произносил Коля. – Он не мог, не мог! Этого просто не может быть! А может, это ошибка? Может, я квартирой ошибся? Вы ведь и фамилию его не знаете?
– Ну, не знаем.
– А! Вот! Точно! Я ошибся адресом! – крикнул Коля и выбежал из квартиры.
***
Холодные улицы. Мрачное небо. Туман, скрывающий лица. Человек в черном плаще вышел из подъезда. Лицо его было соответствующе угрюмо.
Он достал мобильник из кармана, ответил на звонок.
– Да, – произнес он тихо. Держите его под замком. Мне докладывать лично. Все. «Ибрагима надо убирать», – думал новый босс.
После смерти вора в законе Колокольчика, которого убил Ибрагим, двоюродный брат того самого Дяди – Мамедова Хуршита Томазовича, главаря Чиченской мафии в городе, приспешники никак не могли поделить власть между собой. Новому боссуАльберту, племяннику Хуршита Томазовича, до сих пор была непонятна причина, по которой сорвал сделку его дядя с поставкой наркотиков в банках с китайской тушенкой. Также было непонятно, куда подевались двадцать миллионов долларов за наркотики, которые Хуршит Томазович перевел на счет Колокольчика перед своей смертью, а еще деньги воровского общака, смотрящим которых был Колокольчик. Ибрагим был последним, кто видел Колокольчика перед смертью, быть может, Ибрагим знает, куда делись эти деньги? Одно Альберт знал точно: сейчас он босс вместо Ибрагима. Среди воровской братвы ходили слухи, что Хуршит Томазович своим преемником когда-то называл именно Ибрагима, а не его, Альберта. Об этом говорилось в предсмертной записке Хуршита Томазовича, которой Альберт по-хитрому завладел, обойдя Ибрагима. После убийства Колокольчика Ибрагим исчез. Его все долго искали – и вот недавно нашли в другом городе пьяного в борделе. Его держали взаперти до решения Альберта.
– Привет, Альберт, – сказал босс, обнимая своего друга. Друзья обнялись и поцеловали друг друга в щеки.
– Как дела, дорогой? Что нового? Как мама? – спросил босс.
– О, спасибо, Мустафа. Твоими молитвами все хорошо.
– Ну и Слава Богу. Пойдем, посидим в моем ресторане, покушаем.
– Да, конечно.
Друзья поднялись по ступенькам в ресторан, сняли свои дорогие пальто и прошли в закрытый VIP-зал. Тонкий аромат дымящихся благовоний приятно успокаивал и расслаблял.
– Я вот чего тебя пригасил, – сказал Мустафа, – дело касается твоего двоюродного дяди Ибрагима. Мы знаем, что это он порешил Колокольчика за то, что якобы Колокольчик отдал приказ своему киллеру Ахмету убить Хуршита, а поэтому ты знаешь закон и должен его исполнить.
– Я знаю, да, что он убил Колокольчика, но он мой родственник, и мне кажется, что он знает, где деньги воровского общака и деньги Хуршита.
– Ты и вправду так думаешь?
– Я не уверен. Все надо проверять. Надо искать. Убрать его мы всегда успеем, а вот бабки…
– Да, там было около восьмидесяти миллионов евро.
– Ну, это вместе с деньгами Хуршита за наркоту, да?
– Да.
– Я могу выкупить Ибрагима.
– И тем не менее родственникам Колокольчика нужна его кровь. Поэтому либо ты сам решишь этот вопрос и принесешь его голову, либо… Ты должен сделать свой выбор. И сделать его правильно. Сроку тебе три дня.
– А как же деньги? Если убить Ибрагима, денег не найти будет.
– Все, до свидания, Альберт.
– До свидания, Мустафа, но передай родне Абдулы, что месть местью, а бизнес бизнесом, и он будет их только после того, когда я найду деньги. Иначе будет война.
Альберт встал и поспешно вышел из ресторана.
Весь вечер Альберт сидел в раздумьях. С одной стороны, он готов был исполнить просьбу воров, но с другой, Ибрагим был его двоюродным дядей, единственным родственником после смерти его матери. Альберт не мог иметь детей, у него не было жены, был только двоюродный дядя Ибрагим, которого он глубоко в душе все-таки любил. И относился к нему всегда с уважением. И вот ему приходится делать выбор, который, как он понял, он не в состоянии сделать еще потому, что… Где же все-таки деньги Колокольчика?
***
– Здрасьте, Виктор Николаевич, – сказал Петров, заглянув в кабинет следователя Кузнецова, – можно к вам?
– А, здоров, здоров, пофигист! Входи, конечно же! А то я уже подумывал – не заотдыхался ли ты? О, черт, как загорел-то? А жена твоя тоже загорела, а?
– Да, я к теще ездил с семьей, а жена с детьми там решили остаться пока, так что я буду как вы – пока холостой.
– А… Ну лучше уж быть по жизни холостым, чем временно, – плоско пошутил Кузнецов, потрепав по щеке Петрова Виталия.
– Да ладно вам, Виктор Николаевич, – ответил Петров, убирая ладонь Кузнецова со своей щеки, – а то я уж подумаю, что у вас ориентация изменилась, пока я в отпуск ездил, уж, видно, точно никаких дел не прибавилось у вас за это время.
– Да, это ты точно заметил, Петров. Ты, как обычно, растешь в моих глазах, молодец. Институт-то скоро заканчиваешь, а?
– Да, точно, с выводами я поторопился. Ведь если вы забыли, что я перед отпуском защитил дипломную работу и окончил вуз, то значит, есть работа в районе у вас; значит, есть дела.
– Есть, значит, рамс! – отрезал Кузнецов.
– О, новое слово.
– Рамс – это давно уже не новое слово, я его от одного адвоката узнал, он у нас в районе так говорит. Оно всем так понравилось, что и не только я его употребляю, но и много кто еще.
– Ну и что же оно обозначает?
– А я знал, что ты спросишь. Это слово заменяет многое. А этот адвокат просклонял его от выражения «рамсы попутать», что на воровском жаргоне означает «сделать что-нибудь не так». Вот он взял и стал использовать слово «рамс» в смысле понятия «блудни, кураж, работа, дела». И говорит теперь весь район «рамсить» и «рамсить жестко», что означает «делать дела» и «делать дела очень серьезно». А вообще ты у него сам спроси, что же есть «рамс» на самом деле. Я слышал тут от опера Тихомирова из нашего отделения милиции, он мне сказал, что этот адвокат вывел целую теорию о рамсе, придумал там какие-то классификации. Да, он еще и песни поет, прикинь.
– Да, еще и десяти часов утра нет, а вы уже так загрузились всякой ерундой о рамсе какойто, – сказал Петров, почесывая макушку. Про песни… Где-то я об этом уже слышал, – сказал задумчиво Петров.
– Да я уже запарился со всей этой новой суматохой, – сказал Кузнецов, не слушая Петрова и усаживаясь за свой рабочий стол.
– С какой?
– Розенштейном-Батькой, потом взрывом в жилом доме, убийством Тиктинского – владельца крупного агентства недвижимости в городе…
– Нет, что-то не могу пока вспомнить.
– А, это ты после отпуска – мозги жиром заплыли. Ну, вот то самое дело, помнишь, пацан еще в камере предварительного задержания повесился, там еще наши менты по этому делу шли в качестве подозреваемых за то, что избили его, как потом выяснилось, перед его самоубийством.
– Или убийством. Мы с вами тогда эту версию не исключали, – сказал Петров и посмотрел многозначительно на следователя.
– Да. Там еще мать его с ума сошла, но самое главное, во многих убийствах у нас шла подозреваемой некая Света, помнишь?
– А! Она, кажется, убила бомжа на свалке, Хмырем которого звали, да и ее вроде как на этой свалке бомжи нашли… – …после того, как ее кто-то похитил и изнасиловал, – закончил фразу следователя Петров.
– А потом другое дело по крупной партии наркотиков, которую таможенники задержали в фурах с китайской тушенкой.
– Точно, там еще были бандиты из чеченской мафии, помнишь убийство их босса, вора в законе Мамедова Хуршита Тамазовича по кличке «Дядя».
– Вот оно-то наше дело и подмяло под себя. Так оно глухарем на мне и повисло, тем более что единственный наш свидетель – а поначалу первый подозреваемый во всех убийствах, директор охранной фирмы «Черный ястреб», – Рубаковский Александр, – был убит свои другом и партнером по бизнесу, неким гражданином Кобуровым по прозвищу Коба. Так теперь вообще никаких свидетелей по делу не стало. Никаких доказательств, кроме того самого диктофона, который ты нашел в кармане убитого Рубаковского. На этой записи Коба признается в убийстве Маневича и Тиктинского. Но остальные-то убийства так и не раскрыты! Ни свидетелей, ни подозреваемых, да теперь еще эта долбаная проверка из Москвы. Говорят, сам генерал МВД РФ приедет совместно с зам. генерального прокурора. Чувствую задницей – несдобровать мне.
– Умом надо чувствовать, а не задницей, – сухо добавил Петров.
– О, да ты, я посмотрю, не только загар приобрел, но и острый язык?! Что ж молодец, Петров, молодец. Глядишь, скоро и шефа своего превзойдешь.
– Может, и превзойду, но не во всем. Опыт такой, как у вас, мне тоже только с годами можно будет получить, а пока только одна теория.
– Ну, ничего, и практика тоже будет. Ладно, церемония встречи закончилась, давай рамсить теперь начнем.
– То есть работать? – спросил Петров.
– Да, то есть рамсить.
– А как именно рамсить-то будем? Что будем делать, кого разрабатывать?
– Пока не знаю, но чувствую, что скоро будет жесткий рамс. Все, Петров, иди работай и не отвлекай меня от рамса, – сказал следователь, погружаясь в папки документов на столе.
***
Осенний дождь нещадно бил по щекам. Прохладный ветер заставлял бежать мурашки по коже. Запахнув пальто от ветра, Волхов, по кличке Седой, сел в ожидавший его у подъезда черный джип. В машине уже сидело трое.
Самый молчаливый и огромный из всех, с короткой стрижкой, с черными, как ночь, зрачками, Витя, по кличке Бегемот, уверенно вел машину, зорко поглядывая в зеркало заднего вида. Его побаивались все, кроме самого Седого, который уже многое повидал в жизни. Огромные руки Бегемота мешали ему входить в дверь или влезать в машину. Только в джип он мог садиться без проблем и неудобств.
Ненормально худой, высокого роста, вечно носивший кепку-блин, как у грузин, с выпученными глазами, работник милиции по кличке Гад тоже входил в состав банды. Онто и сливал братве всю информацию о делах ГУВД и местного РУВД. Очень опасный и скользкий тип, способный на многое по первому приказу Седого либо по собственной подлости. Поэтому он никогда не обижался, если его кто-нибудь называл Гадом, ему это даже нравилось.
Очень выделялся среди них рослый детина по имени Миша, добродушный нрав которого всех сбивал с толку. Мишу все любили, он со всеми находил компромисс, уважала его и местная милиция. Клички поэтому у Миши не было. Он никогда и никому в помощи не отказывал. Уважал его за это и Седой, а потому сделал его своей правой рукой по всем делам.
Это была верхушка местного лохотрона городского рынка – Апраксина двора, с которой считались все или почти все.
Ехали молча. В динамике автомагнитолы слышался треск рабочей волны.
– Наверное, выходной, – сказал Бегемот, включив компакт-диск.
В салоне зазвучала акустическая гитара с одним исполнителем:
Сырость осени по щекам нас бьет,
«Благослови нас, Господи», – шепчется народ.
Прячется за спинами Ангел во плоти,
Ускользает в облаке душа в конце пути.
Покрывалом белым, сотканным из слез,
Разрывают нервы горьким вкусом рот,
Отнимая веру в заповедь Христа,
Открывают бездну мести или зла.
Один шаг до света из кровавой тьмы,
Только не успел он до него дойти.
Две бандитских пули в спину из-за угла
Вырвали навеки друга у меня…
Жесткий речитатив действовал молниеносно, уводя за смыслом песни. Седой отвлекся от своих дум, слушая её. Песня навевала какую-то силу, жажду движения с целью все изменить.
– Кто поет-то? – спросил Седой.
– Да сам не знаю, – ответил Бегемот, – вот взял у сеструхи своей послушать. Говорит, реальная тема.
– А коробка от диска где?
– В бардачке.
Седой достал из бардачка машины коробку компакт-диска. На первой обложке был нарисован Питер. Вернее, Седой догадался, что это Питер: вдоль набережной Невы с одной стороны Петропавловская крепость, Эрмитаж с другой, а чуть дальше – питерские Кресты, обвитые колючей проволокой. А над всем этим сияло большое желтое солнце. И надпись на обложке: «Заклеен рот, глаза мои кричат…» – название диска. Имя автора сбоку – Руслан Лимаренко – было ему незнакомо.
Неожиданно заиграла мелодия сотового телефона.
– Черт, – выругался Седой, – не дали песню дослушать. Кто это? – тихо спросил он в трубку.
– Это Седой? – спросили на другом конце провода.
– Я! – утвердительно, ответил Седой.
– Это Петя звонит. Тут тема одна появилась. Опер Тихомиров предлагает…
– Не по телефону, – резко перебил Седой, – подъезжай на Мойку, там и поговорим.
– Что, снова рамс какой-то сует тебе этот пройдоха? – спросил шефа Гад.
– Да, наверное, я не дал ему договорить.
– И правильно, он лох полный. Рамсы попутал в прошлый раз, когда по всему городу раззвонил, что у Эдика кайф будет. Вот Эдика с Брысем и пришил кто-то у них на хате тогда. Да и как все классически сделали – у нас ни в отделе, ни в прокуратуре никто так и не понял, кто их завалил. Так это дело глухарем на следователе Кузнецове и повисло. Хреново ему теперь будет, ибо проверка МВД-шная с генпрокуратурой из Москвы у нас скоро.
– Проверка? – спросил Седой.
– Да, ожидаем.
– Так это же для нас может выйти боком: начнут дела старые поднимать, отказные материалы проверять, как да на каком основании отказывали мы в возбуждении уголовных дел по обманутым нами в лохотроне гражданам. Может такое быть?
– Вполне, – ответил Гад.
– Поэтому нам надо сейчас сидеть тихо, не рамсить, чтоб шума никакого нигде не было.
– Только удастся ли? – спросил доселе молчавший Миша. – Нам же надо дела покойного прибрать к рукам, пока другие его бизнес не прибрали, а это без рамсы не получится.
– Посмотрим, – тихо ответил Седой, почесав лоб и сдвинув кепку на затылок.
Глава вторая. Раздел
– Здоров, Седой.
– А, это ты? Ну, здоров, здоров, Тихомиров. По делу или просто так к нам ты зашел? – спросил Седой, поднимаясь вверх по лестнице в свой офис. – Что у тебя там за тема? Пойдем, расскажешь.
– А тема интересная, – начал Тихомиров,
– я вот слышал от своего знакомого мента из Москвы о новой схеме лохотрона. Так вот, я предлагаю вам организовать лохотрон на нашем рынке.
– Так ты что это, Тихомиров, – вмешался в разговор Миша, – нам ОПГ пришить хочешь?
– Что за ОПГ? – удивился Тихомиров.
– Ну не прикидывайся дураком-то, сам, что ли, не знаешь? Ну, напомню тебе, ладно уж, – говорил Миша, хитро посмотрев на Тихомирова, – ОПГ называется организованная преступная группировка.
– Так это я и сам знаю, – сказал Тихомиров,
– только я не это хотел сказать.
– Говори давай дальше, – сказал Седой.
– Так вот, мой знакомый в Москве из…
– …из? – заметил Миша и серьезно посмотрел на Тихомирова.
– Неважно откуда, – продолжил Тихомиров, – так вот, он подсказал мне, чтобы я поговорил с вами… – на этих словах Тихомиров замолчал, так как понял, что сболтнул лишнего. По офису зазвенела тишина. Все молчали, ожидая, что скажет дальше Тихомиров. Придя немного в себя, Тихомиров продолжил:
– Есть такая схема, которая делает легальной игру в лохотрон в документальном плане. Мой знакомый…
– Из??? – сказал Миша, многозначительно посмотрев на Тихомирова.
– …недавно открыл мне один секрет по игорному бизнесу, – не слыша вставки Миши, продолжал Тихомиров, – так вот, в Москве умные люди придумали схему…
– Тихомиров, ты меня выводишь из себя, – сказал Седой, – короче говори.
– Говори быстро, – прошипел Гад, выпучив глаза, замахнувшись кулаком в сторону Тихомирова.
– Есть документы, по которым люди «на станках», то есть те самые кидальщики, могут работать легально. Они становятся сотрудниками фирмы, которая имеет лицензию на игорный бизнес. То есть это позволяет людям легально стоять и проводить игру. Их не вправе забирать сотрудники милиции за административное правонарушение – организацию азартных игр.
– Потому что есть лицензия? – спросил Миша.
– А лицензия на что? – спросил Седой.
– Ну, это всегда законная лицензия, например на букмекерскую деятельность, только именно ее и показывают глупым лохам. Я тут подумал, что надо бы вам тоже что-то такое придумать, вроде такого.
– То есть чтобы наша игра стала законной?
– Да она и будет законной, ибо я тут проконсультировался с одним знающим человеком. Так вот, я объяснил, что суть нашей игры в том, что игроки делают просто ставки в деньгах за халявный приз, и у кого денег больше, тот и выиграл, а следовательно, забирает приз и все деньги. Здесь нет никакого обмана, если человек предупрежден о правилах такой игры.
– И что ты предлагаешь – мы будем предупреждать лохов об этом? – спросил Гад.
– Именно. И кроме того, мы сделаем письменные соглашения на игру, где все это прямо так и распишем, и люди будут писать собственноручно, мол, с правилами согласен, претензий не имею и указывать свои паспортные данные. А тогда – это уже не мошенничество, и когда лох прибежит к нам в ментовку, мы вызовем вас, вы принесете все свои документы, лицензию, правила игры и это соглашение, а мы посмотрим и скажем потерпевшему: «Какой же это обман? Идите в суд и там оспаривайте. Это не уголовное преступление». Вот так примерно мы сможем рамсить. Ну как?
– сказал Тихомиров и победоносно посмотрел вокруг.
– Ну ты крут… – произнес Гад. – Признайся, сам, что ли, придумал?
– Сам, – признался, Тихомиров.
– Ну, тогда это все круто выглядит, и перед законом мы будем чисты, откроем фирму, получим лицензию, налоги будем платить, а когда на фирме много будет таких потерпевших, мы будем старую фирму продавать и открывать новую, – сказал Седой.
– Вот лох и увидит, что есть лицензия, и сделает вывод, что все вроде бы законно, и успокоится. Мы его и разведем тогда? – спросил Миша.
– Да, все так, именно такая схема и делает участие в этой игре по этим правилам законным. Единственное, в чем можно доказать состав мошенничества – это если есть доказательства, подтверждающие порочность игры, – ответил Тихомиров.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что если зафиксирован сам обман, когда деньги лоха ходят по кругу, и это заснято на видеокамеру, то есть имеется санкция на эту съемку и так далее; либо деньги помечены особым составом, и на них имеются отпечатки пальцев всех лохотронщиков и тех, кто просто стоял рядом со станком. Ну, это вряд ли получится, потому что мы всегда вас предупредим об этом заранее.
– И в чем именно твои предложения? – сухо спросил Седой.
– А в том, что вы будете делиться с нашим отделом, то есть с каждым, кто будет курировать эту территорию и рассматривать жалобы лохов; будете платить, возможно, и выше. Я со всеми договорюсь.
– Мы подумаем, – сухо ответил Седой, – а теперь иди.
Тихомиров, недоумевая, послушно пошел к выходу.
– Ну, так вы мне позвоните? – спросил жалобно он.
– Тебе позвонят, – строго сказал Седой.
– Ну, что скажете? – задумчиво спросил Седой, почесывая макушку.
– Я думаю, надо попробовать, – ответил Миша, – взять эту тему себе, пока Жирный ее другим не предложил. Ведь наш лохотрон далеко не имеет под собой даже близко какойнибудь законной основы. Все уговоры происходят устно, а здесь и лицензия, и соглашения об участии в игре. Действительно, пока на камеру не снимешь, как деньги лоха ходят по кругу, никак не доказать мошенничества. А чтоб на камеру снять, санкция нужна, а пока прокурор даст санкцию, нам уже сами менты позвонят и скажут, где и когда будут снимать. Так что можно спокойно рамсить по этой теме. Ведь тема эта – ясно денежная.
– Столько бабла можно иметь.
– Да, денежная, – согласился Седой, – но только надо учесть и продажность ментов. Начнут с маленьких денег, а потом могут и обнаглеть, как бы мы вообще за зарплату потом не работали или в местах не столь отдаленных не находились.
– Да я все это уже проходил, Седой, когда по первому делу срок мотал. В нашем деле каждый принимает условия опасной игры, делая свой выбор. А уж потом, как в песне поется:
Я, надену пояс из счастливых грез,
Сяду в скорый поезд и уеду прочь.
Прочь от тихой боли в бездумной голове,
Туда, где видно звезды в маленьком окне…
– Хорошие слова, ничего не скажешь. В общем, я тебя понял, ты хочешь сам начать эту тему?
– Да, верно, – ответил Миша.
– Ну, тогда кто остается со мной? – спросил Седой, окинув всех присутствующих взглядом.
Ответом ему была тишина. Лишь в глубине своего сознания Миша услышал: «Ты сделал правильный выбор. Я помогу тебе во всем».
– Я делаю правильный выбор, – сказал он после продолжительного молчания, – мне сам Бог говорит об этом, я чувствую сердцем.
– Так уж и впрямь Бог? Ты уверен?
– Ну что ж, каждый свой выбор делает сам. Тогда, Миша, забирай себе рынок и рамси там, а я буду контролировать все остальные территории, которые контролировал Рубаковский. А остальные как?
– Я останусь с Мишаном, – ответил Гад, – я все же мент и буду при деле на рынке на подведомственной мне территории.
– Ну а ты, Бегемот?
– А что я? – вымолвил неохотно Витя. – Мне все по фигу, я как рулил за баранкой, так и буду рулить. Я вообще не люблю много думать, рамсить мне уже не с кем на рынке, там будут другие дела. Не, я остаюсь с тобой, шеф, – ответил Бегемот, посмотрев на Седого.
– Ну, вот и хорошо, все сладили, – подытожил Седой.
Миша не понимал, почему Седой ничего не сказал о бизнесе по лотерее, который Рубаковский организовал в самом начале становления своего бандитского бизнеса? Лохотрон Седой отдал в распоряжение Миши, а сам вроде как остался без ничего? Почему Седой так поступил – Миша не находил ответа. Только намного позже он понял весь настоящий раздел.
Глава третья. Истина добра?!
Пролог. 13 октября
Двумя месяцами ранее.
– Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Знаю! Не говори ничего! – сделав предупредительный жест рукой, говорила Лиза, – я знаю, что сегодня тринадцатое октября. Я знаю, пришло отмеренное тобой или чем-то, может быть кемто – время.
– Да, – тихо произнес он.
– Ну почему? Почему? Почему? – дрожа и побелев от волнения, повторяла она. – Ты же так много любви отдал мне, чтобы отогреть меня. Ты сделал меня слабой.
– Я сделал тебя настоящей, я сделал тебя другой, – возразил он.
– Нет. Ты заставил меня понять, что, что бы в жизни плохого с человеком ни случалось и как бы он ни разочаровывался в жизни, самое главное – он никогда не должен поддаваться отчаянию и совершать ошибки.
– За которые придется платить, – добавил он, – и иногда платить по-крупному.
– …но это понимание ослабило мою стенку, защищавшую меня от злостно-равнодушного цинизма, – продолжила Лиза, не слыша его слов, – непонимания, хитрости и лжи, царящих в нашем мире. И теперь ты еще и бросаешь меня, будучи уверен, что ты прав – сделал мне добро. Но как ты не понимаешь, – громко, вымученным голосом произнесла она, положив измученную мыслями голову на руки, – что добро, доведенное до абсурда, есть зло?! Поэтому ты не добро делаешь, ты зло сеешь, отогревая озлобившихся людей, а затем бросая их ради какой-то там ведомой одному только тебе необходимой цели.
Обессилев, Лиза опустилась на диван, вытирая рукой испарину со лба.
– Ну, что ты молчишь? – с болью, отчаяньем и мольбой спросила она.
Молчание его затянулось, но он все же ответил:
– Я не могу остаться с тобой, прости. Я должен идти, – непоколебимо сказал Макс, – что бы ни случилось, знай: самое главное – это то, что ты теперь смотришь по-иному на жизнь, что ты сбросила с себя маску невежества, равнодушия и цинизма, которая прятала и разъедала твою слабую душу. Ты жила в маленьком красочном мире, отдаляя способность жить и оставаться полноценным человеком в реальной действительности с присущими интеллекту переживаниями, чувствами объективного мира. То, что реально – истина добра, то, что придумано – ложь зла! Вот это есть моя философия, моя идеология, мой вкус жизни!
