Czytaj książkę: «Маньяк номер один»
Часть 1
1
Эскалатор медленно скользил вниз.
– Не успеем, – нервничал Макс. Кристи, напротив, была спокойна.
– Да ладно. Если зашли, то все будет ок.
–Там переходы закрываются.
– С чего ты взял? Мы же вошли. У тебя есть билет, у меня тоже не кусок картона. Теперь мы имеем право доехать куда нам нужно. Вот если бы перед носом закрыли, предупредили наконец. А так… наша взяла.
Макс любил Кристи. За уверенный тон, умение отстоять свою точку зрения, за то, что в ней было что-то от всех девушек сразу – бесбашенное веселье с умением грустить, капризное упрямство или стремление жить по своим правилам? Сегодня был день Валентина. Цветы, сопливые валентинки со словами «Люблю, хочу, навсегда…». Макс умел ухаживать: дарить, читать Хайама, в общем сводить с ума. Второе свидание совпало с праздником. Пусть кто и скажет, еще не время, подождите, включите голову, но им двадцать… все этим сказано, все им можно. На первом свидании легкий кисс с намеком на продолжение, на втором как-то оказались на ВДНХ, где глупо не поучаствовать во флэшмобе на самый длинный поцелуй. Макс продолжал сводить с ума, а Кристи не была против. Теперь осталось проводить и вернуться домой. Но Кристи не слишком хотелось возвращаться в квартиру, где родители ворчат, что их дочка устраивает свою личную жизнь после десяти вечера.
– Хочу на крышу небоскреба, – неожиданно воскликнула девушка. Макс заметно сморщился.
– Что? Какая крыша. Баиньки. К тому же мне домой надо. Завтра семинар по естествознанию. Буду неестественно выглядеть, если не подготовлюсь.
– Не будь занудой. Сегодня праздник. Наш. Вроде. А родителям тоже нужно побыть вдвоем.
– Они же родители, – попробовал парень, но быстро осознал свою глупость, – Просто они вряд ли думают о чем-то таком, когда дети где-то и с кем-то шатаются.
В чем-то он был прав – второе свидание, еще не время знакомить с предками. У каждого была своя легенда: для нее – у подруги Эммы, для него – с друзьями в кино.
Эскалатор спихнул две пары ног на ровную поверхность. Макс ловко подхватил Кристи, прижал к себе и утонул среди цветочной воды, крекера с солью и марципановой крошки.
– А поехали.
– Я тебя лю, – воскликнула девушка. В тоннеле послышался гул. Появившийся светлячок подмигнул и стал расти.
– Ты вызвал поезд.
– То ли еще будет.
Они запрыгнули в вагон. На их счастье он был пустым. Макс обнял девушку и как бы неловко упал прямиком на сидения. Оба засмеялись, просто голос объявил следующую… Рижскую, двери хлопнули и поезд умчался в освещенный тоннель с километрами проводов и крысами, если верить диггерам.
На перроне проявился незнакомец. На нем была кепка, темный джинсовый костюм. Безликое пальто на руке. Девушка с красной круглой табличкой издали что-то показывала ему. Он смотрел вдаль на уходящий поезд.
– Молодой… человек. Поездов больше не будет.
Он вздрогнул. Что-то помешало ему говорить, но застывшая поза растерянности кричала:
– Как не будет?
– Поднимайтесь, – монотонно говорила работница в метро, и указала рукой наверх. Человек послушно направился к эскалатору.
– Эскалатор тоже не работает.
Он выругался про себя, но стал подниматься. Он заметно хромал.
2
У Ленчика были постоянные разногласия с предками. Те считали, что нужно есть больше овощей, больше читать, чем проводить время в сети, а ночью темно, потому что природа умная, сама подсказывает, что нужно делать. Они были правы, но кому нужна правда, когда ночью есть хороший аргумент, чтобы не спать. Спасала дверь. Когда есть дверь, и хороший ночник, можно создать иллюзию – что ты спишь.
Ночами он заполнял блог. Однажды, по примеру лодыря Халка, которого нельзя было остановить в своих чудовищных геройских историях, где он спасал мир женского рода одной левой, Ленчик стал рассказывать про свою жизнь. Леонид Богуславский. Немного о себе: шепелявит, прыщи, сутулиться, верит в бога. В блоге у него было чистое лицо, он был прекрасным оратором, девушки вешались, как гроздья винограда, была настолько насыщенная жизнь, что ему было что поведать миру.
Но сегодня все мешало. Простывший отец, мама ходившая и кричащая «Вот ты меня не слушаешь». Не шло и все тут. Он не знал, что будет дальше. Резервуар мыслей опустел. Ленчик знал, что его герой хочет все попробовать, только что на этот раз. Его герой уже потерял девушку, уже нашел, побывал во всех клоаках мира, оставил после себе доброе-вечное, как важную составляющую его страниц. Теперь нужен поворот, поворотище… иначе читатели отвернуться в сторону более геройского объекта.
Женек вспомнил о нем вовремя. Евгений Буров, полная противоположность Ленчику сидел в кафе с классными дамами. Что заставило Бурова, редко нуждающегося в совете и подмоге по части девушек позвонить ему – хороший вопрос. Просто хотелось выманить друга из дома или какая другая выгода? Да ладно – тот не был против. У Ленчика самого был не менее шкурный интерес.
Мама не спала. Она смотрела за отцом-астматиком (а теперь еще и простуда), за машиной (они никогда не купят гараж), и за сыном, который мог вот так сорваться посреди ночи.
– Ты куда?
Хотелось без этого. Мечтай!
– Женек к себе зовет. Он же с Наной расстался. Раны зализывает. Я должен успокоить. Они же так близки были. Он говорил, что они созданы друг для друга и прочее. А потом раз – и Нана покидает Россию на вечное прозябание в царстве льда и пингвинов. Что творится с этим миром?
Не переборщил ли он? Мама слушала, как одна из читательниц его блога. Неплохое начало – побег. Нетривиальный побег.
– Уже месяц прошел. А ты ему как священник?
– Типа.
В точку!
– Ладно, но почему посреди ночи?
– Ему плохо сейчас. Он же такой ранимый, как бы чего не случилось.
Мама задумалась.
– Такси возьми!
Через минуту он летел вниз.
Ночью подморозило. Он едва не проехал на мягкой части, но смог удержаться. Кивнув своей удачливости, он пропел «Ну а я всегда любил ночь. Это мой дело – любить ночь». Такси он не взял, потому что знал, что пригодится его Танк. Ford Explorer. Папин танк, однажды купленный по глупости. Но-но, – сердито, но с гордостью, – он семейный. Да, если у тебя сомалийская семья. Отец на ней гонял, как Шумахер, пока приступы не начались. Раньше двигатель не успевал охлаждаться – Ленчик помнит эти зигзаги и прыжки по городу и ссоры родителей на кухне с твердым «Чтобы в последний раз…», теперь стоит этот бульдозер на видном месте за детской площадкой. Замерзает.
Ленчик осторожно открыл капризную дверь. С ключами все просто – он уже давно сделал дубликат. Сел в холодный салон. Зубы невольно застучали. Он повернул ключ. Машина фыркнула и все на этом. Не понял. Да что ж такое-то! Телефон буркнул смску «Пора бы тебе появится». Вторая попытка завести тюленя – впустую. И третья туда же. Парень с досадой уткнулся в клаксон. Надо было гараж покупать, а не делать в его комнате ремонт. Зачем ему ремонт – там все равно кроме него никто не бывает. В окне тихо. Мама переваривает слова сына, и думает о его будущем. Он станет священником, получит сан, поможет им. Самое ужасное сочетание пространства и времени – мечты родителей сбываются.
В окне «Форда» появилась тень. Окна запотели от дыхания, поэтому видимость была чудовищной – его окружал мир силуэтов, как в тумане. Ленчик быстро протер окно. Мужчина в вязанной шапке и выдающимися синяками под глазами дрожал в свете тусклого единственного фонаря.
– Помочь толкнуть? – пробасил он.
– Хорошо бы.
– Так выходи.
Мужчина хотел помочь или еще чего-то. Сомнение заскреблось по всем стенкам. Это он в блоге герой и мать твою, может устроить махич, а тут он просто хочет спокойно доехать до друга.
– Я думал, что буду за рулем.
– Не волнуйся, герой, успеешь.
Хорошее продолжение истории. Побег, мутный чел, предлагает помощь, хотя по обертке от него можно все ожидать.
– Ладно, – про себя сказал парень, открывая дверь. – Я герой. Да, правильно. Чего там? Начнем!?
Отмороженный оказался на удивление крепким – он ухватился за правый угол вездехода так, что казалось мог справиться один. Ленчик присоседился к другому углу. Переместив ее на метров пять в сторону зоомагазина, потом еще на десять обратно, они выдохлись. Что-то заставило человека с улицы открыть багажник, и он увидел то, что внесло ясность и тоску в происходящее.
– Да там же аккумулятора нет.
Какого…?
– Они вынимают во время сильных морозов.
Вот, удружили. Теперь до «Санни» так просто не доберешься. А Женек все бренькал смски, как будто ему не о чем было говорить с дамами, а Ленчик – спаситель, сейчас приедет и привезет то интересное, что разбудит всех. Это пугало, черт возьми!
– На чикушку то положи, – не отставал замороженный. Ленчик поблагодарил ночного помощника и отправился на шоссе, чтобы ловить такси. За столиком в кафе где-то в центре города волновались.
– Ну ты где? – кричал Женек. – Они уйти могут.
– Я уже.
– На машинке, надеюсь.
Ах вот оно что! Машинка! Женьке нужен транспорт с трезвым водителем, который в состоянии развезти по адресам девушек. Что Буров пообещал им? Сейчас приедет карета, развезет в обмен на телефончик. Что Буров пообещал ему? Ничего, поэтому отмажется безалкогольным коктейлем и «Спасибо, ты настоящий друг».
Он не успел договорить с «другом». Удар был не сильным. Очки упали, за ним полетел и сам парень. Он пытался вскочить. Но только дернулся, схватился за нападавшего. Темные джинсы.
– Да кто ты…?
Удар повторился.
Ленчик увидел кепку, очки слетели в снег, в висках зашумело и он перестал реагировать. То, как его засунули в черный Додж он не видел.
Улица затихла. На пятом этаже долговязого дома показалась женщина. Это была мать Ленчика. Она убедилась в том, что «Форд-тюлень» стоит не тронутый. Потом был кашель и она вернулась в квартиру, чтобы вздыхать, варить кофе и вспоминать то, что она говорила про ночь.
3
Димка дрожал. Не от холода. Снова ночь, значит темно. Темно… ничего не видишь, только мурашки по спине и холодный пот. Еще думаешь, что самые злобные монстры собрались тут. Еще веришь, что ты провинился, раз так темно. На всех стенах ночники. Ни одного зеркала. Зеркала отражают страх.
За окном проносятся блики. Большая машина. Поменьше. Еще меньше. Это и не машина. Кто-то с фонариком добирается до дома. Остановился. Заметил меня. Но как? Идет дальше. Сюда?
– Мама! – голоса нет. Его никогда нет, когда страшно. Он подводит. Как и ноги – им бы бежать: под кровать, к маме под теплое одеяло, чтобы услышать «Тебе нечего бояться». Но они застыли, их завалило глыбой, и руки, о эти руки не могут справиться.
Димка прекрасно понимал, что страх в его жизни занимает значительное место. Он его поместил в разряд дыхания. Сперва он начал бояться или дышать – вопрос.
Примерная картина. До года боялся посторонних. Войдет в квартиру слесарь – в крик, мама оденет шляпу или папа надушится чем-то древесным – паника. Первый год – нулевая степень, когда веришь, что это нормально. Они же дети, у них всегда так.
Шорох на потолке. Застыл. Зашуршал по обоям. Длинный. Похож на змею. Сейчас спустится ниже.
– Ма! – крикнул он, набросил на себя одеяло и стало еще темнее. Теперь никаких шорохов, змей. Он-то не допустит, чтобы кто-то вошел сюда.
Когда в пять лет ему подарили робота-трансформера, то Димка чуть не грохнулся в обморок. У робота крутились голова и руки при движении и были светящиеся глаза. Однажды он уснул с ним в одной комнате. Знал бы мальчик, что в нем севшие батарейки, работающие в произвольном режиме. Игрушка включилась в самое тихое время (когда все спят и на лице блаженная улыбка), мальчик вскочил, у него отказал голос, но не ноги. Однако впереди была дверь, он сильно ударился и долго стучал в пол, пока не пришла мама.
В «пещере» было хорошо, но не хватало воздуха. Мальчик приподнял одеяло. Змея исчезла. На стене висели продукты детского творчества – аппликации с пасхой и просто домом, рисунки с мамой почти похожей, странного города, выдуманной планеты. В особо лунную ночь от этого «иконостаса» возникала такая широкая тень, что стоило Димке проснуться посреди ночи и увидеть ее, то квартиру оглашал крик, и босая мама представала в проеме с гантелей в руке.
Луна спряталась. Свет от больших-малых машин все реже радовал. Пора спать. Время, когда точно ничто не помешает. Он дождался. Нет ни шорохов, ни подозрительных скрипов, только подушка и… дверь?
Дверь открылась. Димка затаил дыхание – разве не существует вероятность, что войдет человек с ружьем или огромный монстр. Есть вероятность, пусть один процент. Какой же он большой процент!
– Ты спишь? – спросила мама. Слава богу, мама. Он открыл глаза, сделал плаксивое лицо, но что-то помешало ему прыгнуть к маме на шею.
Она была не одна. С ней был какой-то человек. Усы, огромные волосатые руки, в руке коробка с чем-то странным.
– Познакомься, это дядя Володя.
Димка не решился вылезти из-под одеяла. Дядя Володя сам сделал шаг, сел на кровать и протянул руку.
– Говорят, ты всего боишься.
– Так… немного, – что еще мама ему рассказала. У них же договор, что для других у него страхи самые обычные. Как у большинства.
– И я таким был. Потом меня в интернат отдали.
Интернат? Что за интернат?
– Место, где рано взрослеешь.
Рано? Я не хочу взрослеть. Мне же это не нужно, правда? Ну, мам, не молчи! Мама застыла в проеме с той улыбкой, с которой она всегда выходит на фотографии.
– Я научу его не бояться.
Он меня научит? Не надо. Я его не знаю. Мама, он хочет меня научить. Ты ничего не сделаешь?
– Во-первых, давай погасим весь свет.
Свет? Он же итак погашен. Занавесим окна?
– Зачем ему такое чугунное одеяло?
Почему он берет мое одеяло. В обмен на это? Оно же просвечивает. Я застужусь. Мам, ты делаешь вид, что не видишь?
– Мне нормально.
Он смотрит. В глаза. Никто так не смотрел в мои глаза, кроме окулиста, наверное.
– Постой. Ты же хочешь стать смелым.
Наверное, хочу. Но сейчас лучше:
– Не хочу.
Отец ушел в четыре. Гости стали приходить регулярно. Мужчины. Нет, не страшные, скорее незнакомые, достаточно, чтобы таить в себе огромную как пропасть опасность.
Опасность, пропасть, угроза. Интернат? Только я это вижу. Только я? Он посмотрел на маму. Та смотрела на дядю Володю и улыбалась.
4
Макс и Кристи стояли перед входом с красными шарами и потными ангелами из папье-маше.
– Тут платно, – разочарованно сказал Макс. – Полторы штуки. На три мы можем в аквапарке зажечь.
– А ты не знал?
– Знал, но…
«Провести вечер с любимым человеком на высоте 354 метра можно на крыше башни ОКО в Москва-сити» – кричала дерзкими огнями реклама. Желающих было предостаточно. Организаторы подготовили для влюбленных теплые пледы, печеньки с предсказаниями, шампанское, тематическую музыку, воздушные шары с пожеланиями, бенгальские свечи и специальную фотосессию.
У Макса была теория – никаких обещаний, компромиссов и бессмысленных трат. Каждый рубль должен оправдывать свое вложение. Кристи была ничего, но не настолько чтобы оставаться без пива и еще одной встречи. Но он уже согласился, о чем тысячу раз жалел по дороге, но в его теории был еще один пунктик – если взялся, идти до конца.
– Ладно, – кивнул Макс. – Раз пришли.
– Я тебя… – эту фразу она закончила прижавшись к нему, отчего получилось, что она его «фу-фу-фу!»
В груди парня что-то завибрировало. Он быстро взял телефон, посмотрел одним глазком и быстро убрал в один из брючных карманов.
– Это кто?
– Да так. Никто.
Кристи не любила такие ответы.
– Послушай. Я не дура. Всю дорогу тебе кто-то названивал. Мог бы ответить.
– Зачем? Звонят друзья. Юрец, потом Проха. У обоих нет девушек. Вот они ищут себе компанию. Вискарь и ночной клуб. Они же знают. Я им сказал, что у меня есть ты. Не поверили.
Убедительно? Почти.
– Тогда тебе не о чем беспокоиться. Дай телефон.
Поворот!
– Не дам.
– У тебя есть от меня секреты?
– Нет, но это моя собственность и я бы хотел остаться при ней.
Отец Макса работал в юрфирме, и парень знал, как постоять за себя, будь то реальная угроза или девушка с претензиями. Но и Кристи была не из робкого десятка.
– Что за чушь!? У меня есть сомнения. Помоги их развеять.
Телефон снова оживился. Макс застыл, все еще надеясь, что девушка одумается, махнет одной рукой, другой обнимет его за талию и они пойдут в это «место», где будет поставлена жирная точка в их отношениях. Кристи знала, что не отступит.
– Ответь.
– Да не хочу я брать. И хватит. Мы заходим или нет?
Ангелы взмахнули крыльями, приглашая с одной стороны войти, а с другой – принять деньги. Макс быстро вытащил из кармана кошелек, достал две тысячные и две по пятьсот. Одна из пятисотенных неосторожно упала. Макс потянулся, Кристи выхватила телефон и отбежала в сторону.
– Да. Женский голос. Так я и знала. Кто? Это Кристи. Девушка Макса. А вот так. С кем я говорю.… ну надо же, как предсказуемо. Максик, Максик! Извините, я отвлеклась. Какие у вас планы? Это не мое дело? Да, наверное. Мое дело плюнуть в лицо. Передать ему трубку? Да, легко. Тебя.
Макс взял трубку и тут же отключил телефон, отправив его в один из невидимых карманов.
– Я тебе все объясню. Мы с ней встречались еще до нашего знакомства. Она ненормальная. Все грозилась в окно выпрыгнуть, я не мог вот так вот…
Пурга, пурга!
– Пошел ты.
Макс любил Кристи. Но еще любил Злату, Еву, Жасмин…. У него были планы на этот вечер. Ему надо было успеть до полуночи, потому что он знал, что у девушек есть такая паранойя – до двенадцати ходят романтики, после – от безысходности в не совсем адекватном состоянии, то есть одни уроды. Последним он никогда не был, потому что безысходность и Макс были по разные стороны дороги.
Кристи решительно пошла к лифту. Лифт был занят.
– Ты не права. Нам было хорошо.
Ей не хотелось слушать Макса. Слушала бы – ответила. Это она-то не права? А что если пробежаться. Всего пятьдесят шесть этажей. Решено!
– Давай, хоть провожу.
У него еще есть время.
– Себя проводи!
Через пятнадцать минут она была на улице, а еще через пятнадцать в Раменках. Кристи шла по знакомой тропинке, слушала Мишу Марвина, повторяющего «Будь ближе ко мне» разными голосами. Оставался квартал до дома.
– Помогите, – пропел хриплый голос. Это была не песня. Старуха с тремя мрачными пакетами стояла на дороге.
– Нет, – брезгливо сказала девушка, пробежав этот грязный радиус.
Она быстро шла в сторону дома. Глазами в айфоне, подушечками пальцев уничтожая контакты.
Блин! Потратила на него целую неделю. Семь дней. Это сто сорок восемь часов, сто сорок из которых в мыслях о нем. За неделю она казалось узнала о нем все: пьет ледяное пиво, играет в футбол, мечтает переплыть Атлантику. Добавила в контакте всех его друзей. Юрка. Клевый, стендапер, в кармане по шутке. Прошка. Художник. Ванька, Шома. Семь вечеров – семь прикольных час-сейшнов. Море смеха, прикольных фоток и уверенность в будущем – с такими-то друзьями точно не пропадешь. А теперь ей следует удалить? Все девять контактов. Допустим. Не все участвовали в сейшне. Минус двое. Не все жгли. Еще трое. И этого ждет красная кнопка. У него взгляд как у Макса. Чертовски жаль вычеркивать из жизни Моцарта – джазиста. Почему я не могу с ним общаться? Я не могу? Еще как! Что случиться, если я с ним встречусь? А я с ним встречусь. Еще как встречусь! Это ее взбодрило.
Консьержка спала.
– С праздником, – прошептала Кристи.
На цыпочках пробралась к лифту, и оказавшись внутри, подумала, ведь так может кто угодно войти. Но эта мысль быстро улетучилась уже на пороге.
– Ты где была? – спросила мама.
– Так.
– Предохранялись?
В комнате можно было укрыться от всего и всех. Она включила топовые ролики. На этот раз Басту в «Вечернем Урганте».
– Мне нужно тебя услышать, – мямлил Макс в соцсети.
– Все….
Она не могла уснуть. Поймать такси. Клуб. Но как же не хочется выходить. Лучше уснуть. Кристи пробралась к холодильнику, достала банку пива. «Скажу, потом что… не знаю… папка выпил». Но и напиток не сработал. Хотел творить. Длинный поцелуй на ВДНХ сработал как бикфордов шнур.
– Привет, Моцарт.
Прочитано!
5
Ленчик очнулся. Открыл глаза. Взгляд вправо-влево. Темно. Тут-там-кругом. Голова болела нестерпимо. Хотелось содрать кожу, залезть внутрь и вытащить источник боли. Какой-то чудовищный запах – смесь лука, пота, химического реактива. Он дернулся, руки связаны жесткой режущей веревкой, ноги тоже, привязан к чему-то устойчивому: то ли трубе, то ли батарее. Где они – в подвале, гараже, месте, где сбываются мечты радиационных туристов. Он повернул голову. Шею скрутило как при рождении. Жажда мучала, но это было самое меньшее, что беспокоило. Дверь. Щель. Свет!
– Эй! – захрипел он, не узнав свой голос. Послышалось резкое шевеление где-то в метре и шепот:
– Кто тут?
Хриплый, но женский детский голос. Спокойный… несущий угрозу.
– Я-я нико-нико-го не тро-трогал.
Ленчик задергался, и если бы смог оторваться от трубы, то прополз через эту щель и наружу туда, от этого ужасного запаха, отчего не выдерживает нос и нервы.
– Тихо! Он может услышать.
– Он? Кто он? А ты кто? Не вижу. Ничего не вижу.
– Успокойся, я в той же заднице.
В той же… Он не один?
– Что мы здесь делаем? – прошептал он.
– Сидим. Или лежим. Нельзя постоянно сидеть. Бульонка застывает.
Нельзя? Бульонка?
– Нас поймали, – твердо сказала девочка. – Тебя только что, я тут неделю, другие и того больше. Это приблизительно, потому что тут нет солнца, часов и магазинов, закрывающихся в восемь.
– Нас? Другие?
– Да, сударь. Конечно, ты думаешь мы тут одни? Ну, с днем Валентина. Ты и я и еще двое. Они там. Я щелкну чтобы ты понял. Там.
Щелк. Ага, там, где… темно. Блин, а где по-другому?
– Только они все время молчат. Я как-то волнуюсь.
Все время? Она волнуется?
– А что если они того?
Только сейчас мальчик осознал, что все то, чего боялся в детстве, все, чем его пугали, обрело жизнь. Обернутые в простыню рассказы, открытое окно, черные кошки, лязг ключей и визг тормозов, капли крови на асфальте. Прикольно? Все его усмешки над глупыми ужастиками, дешевыми масками Орков в переходах были усмешками над тем, что произошло. Если падают самолеты, то с кем-то, не с ним, и бывало, что мальчики садились к чужим дядям в машину и пропадали. Но все это было настолько далеко, как будто существовал другой мир, другая реальность, в которую чтобы попасть нужно было пролезть через игольное ушко или впасть в кому?
– Что он хочет?
– Он знает.
Послышался кашель мокрый и болезненный. Еще один пленник очнулся. Он поворчал с минуту и застонал: «Кто-нибудь включите свет!»
– Жив, Роба. Только под себя сходил. Печалька. Тебя как?
– Я Ленчик.
За дверью послышался шорох. Казалось, что пес потерявший след обнюхивает все вокруг. Зазвенели ключи, не один, целый ворох, как будто комнат было много. А что если их много? Что если в каждой комнате по ребенку. Бизнес по продаже детей процветает. И пересадочники тоже всегда при деле.
Дверь скрипнула. Огромный силуэт стоял в проеме. Он заслонял тусклый свет, идущий справа, отчего вторая половина была в тени и создавалась видимость половины тела.
– Что вам нужно? – закричал Ленчик. Он не слышал, как шепчет «тсс» новая знакомая. Кровь ударила в голову. Головокружение. Он выдохнул, но легче не стало. Он заставил себя не дышать, чтобы набраться смелости.
Человек вошел. Тяжелые ботинки с двухсантиметровой подошвой, темные джинсы, куртка с серебристыми пуговицами, кепка с эмблемой «Sunny». За спиной – треугольный плафон и интерьер не в фокусе. Скудное освещение позволяло узреть спутанные косички, заколоченное окно и два больших медвежьих силуэта, привязанных к трубам. Он поставил два ведра у мальчика. Пощупал пульс. Его руки были холодными. От него пахло сладкими конфетами. То ли клубничные, то ли банановые.
– Я ничего никому не сделал? – прошептал мальчик. – Вы только скажите, что вам нужно. Мы найдем деньги. Сколько стоит почка? Мы можем просто заплатить. За две, да нет же, за килограмм. Как в магазине.
Человек посмотрел на лежащих без движения, потрогал ближнего, поднял руку.
– Она кажется того, – прошептала девочка со спутанными косичками.
Человек строго посмотрел на нее. Его взгляд пронзил, оставил рубцы, мальчик сжимал пальцы и рук, и ног, уже не боясь сломать что-то в себе – лишь бы отвлечь от бешено рвущегося из груди сердца.
Она? Того? Это значит, что ей плохо и нужна помощь. Пощупать пульс, поставить градусник, дать воды, горячего чая. Что он там возится? Нашатырку под нос, растереть виски, разогнать кровь. Она просто в обмороке. Ей нужен воздух. Куда он ее несет? Он же ничего не сделает ребенку. Это же ребенок. Мы же все дети. Он же знает это?
Лязгнули ключи – три поворота, медленные грузные шаги и снова темнота, кажется еще более зловещая чем прежде.
– Я Поля, – произнесли косички. – Поллета. Только не зови меня Полькой.
– Куда он его? – нервно спросил мальчик.
– Понятия не имею, но точно знаю, что Лола не вернется.
Она точно знает. Как она может точно знать?
– Даст воды, вызовет скорую и отпустит. Если тебе от этого легче.
– Да кому здесь может быть легче? Это, мать твою, подвал…
Ленчика трясло.
– Нет, это просто комната.
– Да какая к черту разница! Это ты такая мудрая, что можешь отличить подвал от комнаты, холодильник от шкафа. Конечно, тут же свет, много света, ослепило даже.
– А ты смешной, – засмеялась Поля.
Самое время смеяться. Самое время… кричать… это же квартира, значит должны быть соседи.
– Люди. Помогите! Кто-нибудь! Вы меня слышите? Вы должны слышать!
Появилась надежда, какая-то незримая, смутная, как Амстердам или тонкий лед, но сейчас самая настоящая.
– Я здесь? Мы…здесь.
Веревка содрала кожу. Но теперь она была просто веревкой, как и то, что это просто комната и там за дверью просто какой-то урод, от которого можно убежать, сбить с ног.
– Заткнись! – сквозь зубы проворчал Роб.
– Если я буду молчать, то что-то измениться? Нам нужна помощь. Нужно стучать вместе, тогда все получится.
– Не получится, – спокойно произнесла Поля, но было уже поздно человек был за дверью. Он не торопился открывать дверь. Он стоял и как будто ждал, что будет дальше. Но что дальше. Ленчик не мог кричать. Силы покинули, и весь свет, что так яростно залил мозг потух.
– Он больше не будет, – спокойно сказала девочка,– Ты же больше не будешь?
Он пожал плечами. Хорошо, что этого никто не увидел.
Ленчик понял, что нужно молчать. Если ты еще жив, то значит есть какая-то надежда. Маленькая, какая другая, но есть!
6
Полицейский участок на Авиамоторной имел дурную славу. Славу по мелкашке. На один квадратный метр в месяц – одно мелкое дело. Мелкие кражи, драки дома, на улице, телефонные угрозы, бомжи и бездомные собаки, порча витрин, автобусных остановок. Сотрудники скучали по настоящему делу. Но не смотря на отсутствие оных, в районе ежеквартально проводились рейды – проверяли в метро, вузах, крупных сетевых точках, типа «Магнита» и «Пятерочки», даже останавливали на улице. В обезьяннике регулярно сидели по десять, а то и пятнадцать человек.
Ленину посчастливилось иметь козырную фамилию, звание старлея, и сидеть на горячем не остывающем стуле. Рядом на столе с неровными стопками бумаг, стоял остывший чай, в котором плавал замученный лимонный кружок. За решеткой стоял парень с бородой, но без усов.
– Отпустите, меня мама ждет, – сказал он с акцентом. Парень был на удивление спокоен, как будто это происшествие было в радость. Общение, пусть в таком подневольном месте.
– Запишем показания, – вяло сказал старлей, – распишешься, если девушка не захочет получить компенсацию…
– Компенсацию? За что?
– Ты приставал к девушке.
– Она выбирала пиво, я подошел помочь ей. У нас все так в Дагестане делают.
– Вот когда будешь у себя в Дагестане, то…
– Зачем так? Я же с чистой душой. Работаю. Хорошо, когда есть работа. Вот у тебя есть работа – это хорошо. И у меня есть работа. Я хочу, чтобы Мурлдидзамов, мой начальник не ругался, чтобы видел, что Мурат не болтается без дела, он помогает. Знаете, как он хвалил меня. Я маме написал… то есть сказал, что у меня нет врагов, я всех люблю.
– Ты ее обнял. Она тебе не сестра, не любимая, она посторонний человек.
– Вот именно, – бодро сказал он. – Если бы я знал, что так непринято. Просто когда я иду по улице и вижу красивую девушку, тут же заговариваю с ней, а если она мне отвечает, то это значит, что ей будет приятно если я ей руку пожму.
Дверь была открыта. Но вряд ли это могло бы остановить вбежавшего человека. В его руках были бумаги и тонкий бутерброд с тонкой колбасой.
– Молодой, ты чего такой замученный?
Тот рукавом вытер лоб, вытянул из внутреннего кармана платочек, скомкал и бросил в ведро. Бутерброд полетел туда же.
– То бабули падают, на Собянина жалобы строчат. Мы то чего? Как будто мы можем все. Не мы плитку кладем. А они разве слушают? У них не пробка, у них дюбели для бетона. То вот сводка пришла. Это безумие какое-то.
Только сейчас он заметил отсутствие бутерброда и начал искать его, подозрительно посматривая по сторонам.
– А то. Безумие наша работа. Для этого нужно быть малость того.
Ленин работал с Молодым два года и находил его поступки пусть несколько эксцентричными, однако тот уже успел проявить себя как надежный друг.
– Что у нас? – спросил Ленин, забыв про обезьянник, про все дела сразу. У Молодого были неровности, но он никогда не входил, тем более вбегал без звонка или стука.
– По делу о маньяке номер один. Пропал еще один парень. Как сквозь землю. Вышел ночью из дома в два пятнадцать. Должен был ехать в клуб. Там его ждали подвыпившие друзья. Мама отпустила на такси. Она не спит ночью, посматривает за отцом-астматиком, да и машина тоже во дворе без защиты.
– Такси? Так, так…
– Ангел, «Везем!, три семерки, проверили все, кто был в этом районе. Ничего. Был еще один чукча, говорил, что помогал одному парню уехать.
– И?
– Да ничего. Бомж. Помог парню разогнаться на «Форде», безрезультатно. Было говорит желтое такси, но ничего не помнит. Потому что не выпил. Вот если бы выпил….
Снова тупик. Почему все дела чаще всего тупиковые. Почему не может произойти так, чтобы чуть что была готовая формула. В районе около полутора тысяч полицейских. Три тысячи глаз. Неужели и этого недостаточно, чтобы заметить. Дело было ночью. Но разве все спят ночью? Бомж. Должен быть еще кто-то.
– Он должен объявиться, – предположил Молодой.
– Или нет.
– Это правда. Неделю назад девочка, Две недели назад парень, три – еще одна девочка. Как ее. Лола. И ничего. Все также. Никаких следов, кроме того, что все они дети.
– Есть волоски.
– Только ничего не найдено. Этого человека не существует. Он носит несуществующие волосы, может быть и кожу и имя. Все. Он точно из другой реальности. Нужно быть бегущим по лезвию, чтобы его поймать.
