Орден Франкенштейна

Что-то невероятное! Горько. Весело. Страшно. Мурашки по телу. Фантастика, сплетенная с жизнью. Даже трудно найти определение жанра. Просто какая-то булгаковщина-войновщина! Острейшая сатира, перетекающая в гротеск. Смелость автора восхищает. Именно такие рукописи не горят!

Рецензия на книгу литературного критика Александра Карпенко:

«РЯДОВОЙ ГАМЛЕТ! ВЫЙТИ ИЗ СТРОЯ!»

Бытует мнение, что есть неудобные темы в искусстве. Рассказывать о тюрьме, или о действиях секретных подразделений. Но кто не боится быть прихлопнутым опасной темой, нередко пожинает плоды успеха. Например, Булгаков не побоялся при Сталине и Берии выставить сотрудников НКВД смешными и неловкими. «Орден Франкенщтейна» Романа Михеенкова – превосходно написанная, сочная, увлекательная проза. Язык писателя чудо как хорош! Именно язык – тоже, в сущности, герой повести. Хороши смысловые аллюзии – фамилия генерала Панфилова воскрешает в памяти «героев-панфиловцев», а имя и фамилия главного героя Геннадия Счастливцева – «собраны» из двух персонажей пьесы Островского «Лес». «Франкенщтейн» – это попытка взглянуть на мир нестандартно, нешаблонно, в чём-то авантюрно. Есть на свете вещи, которые не меняются при всей внешней изменчивости мира. Это театр. А ещё лучше, когда всё происходит, как в пьесах Шекспира – с использованием приёма «театра в театре».

«Орден Франкенштейна» – это экзистенциальный театр абсурда, восходящий ещё к пьесам Ионеско и Беккета. Хочу похвалить автора. Не каждый возьмёт на себя смелость взяться за подобный сюжет. Повесть Михеенкова политически дерзновенна: пародируются пиар-акции первого лица российского государства. Так что повесть эта, безо всякого преувеличения, «диссидентская». Что скрашивает фабулу повести? Безусловно, юмор. В условиях карантина и пандемии юмор – наше всё. В повести есть очень смешные эпизоды. Например, когда начальник подразделения командует своему подчинённому: «Отставить эрекцию!» Смешны и забавны сцены «эротического жертвоприношения». Герой повести – девственник. Оставшись наедине с женщиной, он, чтобы не нервничать… актёрски, по системе Станиславского, внутренне перевоплощается в своего более опытного товарища. Первые дни Счастливцева в новом коллективе – лучшее, что есть в повести Михеенкова. Даже нецензурная лексика там к месту, не раздражает. Автор использует свою эрудицию, а также музыкальное и театральное образование «на полную катушку». Гендель и Рубенс, Саломея и Иоанн Креститель, Челентано и Альфред де Мюссе … Не говоря уже о кличках актёров, отсылающих нас к разным героям прошлого и настоящего. Так что первые дни, проведённые главным героем в новом коллективе – несомненная авторская удача. Повествование сжато, фабула увлекательна, язык на высоте сюжета. Вот, например, полюбуйтесь на эту изысканную словесную игру: семейство врановых – вронских – варановых – барановых.

Секретный «театр в театре» – ещё одна находка, ещё один козырь в колоде у автора. Как-то незаметно для читателя комедия перетекает в драму. Трудно всё время жить в ненастоящем времени и навсегда отказаться от чего-то подлинного. Поэтому Геннадий, главный герой повести, стремится осуществить тайную постановку «Гамлета». С собой в заглавной роли. Ведь роль Гамлета для актера-мужчины всё равно что роль Гедды Габлер для женщины: круче ничего нет. Это – актёрская Джомолунгма. И Геннадий – гениальный Гамлет. Но… он не может проявить свои способности в предложенных страной и коллегами условиях. И это – тоже трагедия и мощная авторская метафора. Главный вывод таков: надо что-то менять в стране, чтобы не пропадали гениальные дарования. Невостребованностью настоящего искусства опечален даже генерал Панфилов. Ничто человеческое не чуждо и ему. «Рядовой Гамлет! Выйти из строя!» – командует генерал. Образ Панфилова тоже можно занести в разряд авторских удач. Антитеатр Михеенкова – это выворачивание смыслов. И не всегда понятно, где заканчивается обычный театр и начинается антимир.

Теперь немного критики. На мой взгляд, превращение потешного театра в театр кровавый, начиная со сцены с коровой, не совсем оправданно. Диссидентство должно быть умным! Нельзя говорить о крупном политике, что он мудак или пустое место. Это, как минимум, не соответствует действительности. В концовке особенно заметно, что автор очень озабочен сменой власти в стране. Чтобы это, наконец-таки, произошло хотя бы в его прозе. За авторской буффонадой Романа Михеенкова потерялись некоторые линии сюжета. А ведь по первым главам можно было предположить, что в русскую литературу пришёл новый Булгаков. Наверное, и сам автор подсознательно ориентировался на планку Михаила Булгакова. В отличие от прославленного классика, в дьявольском театре Михеенкова роли исполняют не черти, а люди-актёры. Подобное потешное войско, оказывается, было ещё при Иване Грозном, и подразделение генерала Панфилова только наследует традицию.

Россия – такая страна, где веками ничего не меняется в политическом раскладе. Перемены в России бывают раз в 200 лет и приходят кроваво, с революциями и жертвами. Хотим ли мы такой судьбы? Нет. Но автору повести, видимо, так этого хочется, что он теряет постепенно власть над своим сюжетом. Из блестящей комедии-буфф повесть сползает в область памфлета и деградирует как художественное произведение. После эпизода с грачами читать уже невозможно. Эпизод с ЧВК Вагнера, который захватывает власть в стране – уже за гранью смысла. Жанр авантюрной повести оказался обоюдоострым – как для писателя, так и для его читателей. Но как сохранить идею и остаться в поле художественности? Важно вот что ещё: несменяемость власти в России устанавливается демократическим, а не диктаторским путем. Люди сами в большинстве своём не хотят смены руководителя. Меня трудно заподозрить в больших симпатиях к нашему президенту, однако повесть написана так, что в процессе чтения возникает желание защитить его от автора. Диссидентство должно быть более тонким, не лобовым. В этом и заключается, на мой взгляд, задача искусства. Режим в России авторитарен, но ведь это – отнюдь не власть Нерона. Путин не склонен к дешёвым театральным эффектам. Всё, что он делает, он делает сам. Мне трудно представить, чтобы он попросил на рыбалке насадить ему на крючок замороженную или вяленую рыбу. Это ещё могло быть с Брежневым, даже с Ельциным. То есть интересные ходы в сюжете Романа Михеенкова разбиваются порой о рифы неправдоподобия. Правда, автор может заявить, что «он просто пошутил». Художественность в повести, в конечном итоге, не смогла победить политику.

Марина Цветаева в статье «Поэт о критике», обрушившись на обругавшего её Георгия Адамовича, замечает, что хорошему рецензенту, прежде чем сесть писать, неплохо было бы ознакомиться со всем творчеством исследуемого писателя. А не писать выборочно, наугад, будучи не знакомым с этапами его творческой эволюции. Это отнюдь не значит, что нельзя делать пометки на полях под влиянием первого же попавшегося на глаза произведения данного автора. Но с окончательной версией, для печати, хорошо бывает повременить. Я размышлял об этом, читая другие опубликованные произведения Романа Михеенкова. Писатель очень разнообразен в своём творчестве. И акценты везде – разные. Чтение других произведений позволяет нам представить автора в виде «солнечной системы», вокруг которой, с разной степенью периодичности, вращаются планеты – его повести и рассказы. И вдруг выясняется, что мотивы «Франкенштейна», казавшиеся мне незыблемыми (правозащитная доминанта), в свете других произведений, не так уж и очевидны. Скажем, в рассказе «Клён ты мой опавший…» («Южное сияние», №1, 2012) правозащитники выставлены в не очень приглядном виде. И автор им вовсе не симпатизирует. Справедливости ради, должен заметить, что там изображены не наши, а канадские правозащитники. В своём объёмном видении Роман Михеенков показывает нам разные грани одного и того же явления. А ещё Роман новаторски вводит подзаголовком «Театра Франкенштейна»… музыкальный жанр. Это – его «ноу хау» (не путать с «хау ноу»). Знакомство с другими его произведениями помогло мне сделать вывод: такой поджанр, или подзаголовок, вроде эпиграфа – важный элемент в его творчестве. Он ведь музыкант и театральный режиссёр! И для него действо прозы протекает в определённом темпоритме, сопоставимом с музыкальным темпом сонат и симфоний. Бывает и так: одна часть рассказа или повести протекает в одном темпе, а другая – в несколько ином. Всё это позволяет Роману Михеенкову создавать в своих произведениях ещё одно качественное эмоциональное измерение. Читаешь подзаголовок: «аллегро» – и понимаешь, что всё происходит очень быстро. Даже читать невольно начинаешь побыстрее. Повести и рассказы Михеенкова, даже самые невероятные по событийности, во многом автобиографичны. Иногда это – «скрытый автобиографизм», не такой явный, как, скажем, эшафот у Достоевского. Безусловно, присутствует биографическая нота и в «Ордене Франкенштейна». Это ощущается по градусу повествования. Придуманное не переживается на раскалённом градусе.

Обложку «Ордена Франкентшейна» оформил известный художник Алексей Меринов, известный московским читателям по работе в газете «МК» («Московский комсомолец»). Заполучить такого художника на обложку книги – несомненная удача писателя. И что же мы видим на обложке? В вертикальный красный прямоугольник книги вмонтирован телевизор. Идёт спектакль из жизни драконов. Хищники, разевая пасти, наблюдают за сценой казни провинившегося согражданина. На одном из драконов – императорская корона. Персонажи Меринова чем-то напоминают мне героев известной скульптуры Михаила Шемякина «Дети – жертвы пороков взрослых», установленной на Болотной площади. Это, по замыслу художника, тот самый «телевизор с оркестром», о котором говорится в подзаголовке повести. Конгениальное художественное прочтение. Подытожим. В лице Романа Михеенкова мы имеем полифоничного автора, уже реализовавшего себя в разных областях искусства. Писатель и режиссёр Михеенков поставил даже балет на музыку Скрябина. В Лондоне! Это человек Возрождения, универсально одарённый в разных областях жизнедеятельности. Не оставит никого равнодушным и его новая книга.

Александр КАРПЕНКО

Провела пару приятных часов в мире настоящего театра абсурда.

Очень понравились стиль изложения и идея – слишком похожая на правду, чтобы быть вымыслом!