Czytaj książkę: «Время истекло»

Czcionka:

Иллюстратор Мария О'Тул

ISBN 978-5-0059-5593-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

XXI

08. Эффектор

Съезд на кольцо стоял вмёртвую, никакой крякалкой не разгонишь, одна головная боль и ответные матюги, прорывающиеся сквозь бронестекло. И главное какого чёрта он сюда потащился, запереться бы сейчас в прохладе и тиши кабинета, вопросы решать. По телефону, чтоб тебя, а тут бросай всё и тащись невесть куда на служебном «гелендвагене», время трать. А время у него ой как дорогое!

– Марат Зинюрович, так может, через область крутануться?

Поморщившись, Марат молча махнул водителю, делай, как знаешь.

И главное сколько можно напоминать, он терпеть не мог своё отчество. Папа был из советской номенклатуры, союзный замминистра, не фигня какая. В семье его все ненавидели. За горький алкоголизм, за постоянные побои. Это пьяный он добрел, по трезвой же лавочке разговаривал и с матерью, и с троими братьями одинаково холодно и сквозь зубы. В зубы же, коли приспичило, норовил и сунуть.

Связями отца Марат не пользовался из принципа, да они в начале девяностых и копейки не стоили. В те времена были нужны не связи, но хватка и изворотливость. Вот так хватаешь за горло и выворачиваешь до хруста.

Марат невольно повторил указанное движение скрюченными пальцами. До чего нервишки доводят.

За стеклом меж тем уже мелькали редкие подмосковные берёзки. Это через бетонку, что ли, понесло? Оно может и правильно, с ветерком и лишняя сотка кэмэ не крюк. Случись поездка запланированной, он бы, конечно, поостерёгся без охраны вот так мотаться, бывали разные случаи в истории, но внезапность звонка тут играла ему на руку. Хрен кто его тут сможет подловить, среди бела-то дня.

Эмоциональные качели продолжали мотать его туда-обратно. Только успокоишься, так снова гнев подступает. И главное каков пацан! «Лови координаты, времени тебе два часа». И короткие гудки в трубе.

Марат бросил короткий взгляд на часы. Запас ещё есть.

Никому другому он бы не позволил с собой так разговаривать. Но это был особый случай. Хошь не хошь, а буркнешь секретарше, что на совещание, а сам бочком-бочком – и на служебную стоянку, где уже ждёт провонявший дешёвым куревом водитель Коля. Этот справен тем, что помалкивает. Мало ли куда шефу надо, по делам или по девкам, ему без разницы, за то Марат не забывал ему из собственных приплачивать, чтобы был позабывчивее да повнимательнее.

Впрочем, не будем себя обманывать, если что, сдаст его Коля на раз-два. Но что он сможет такого рассказать? Мотается, мол, дважды в год, вряд ли чаще, не пойми куда, постоит там в отдалении, и сразу назад. Никак нет, товарищ полковник, сам-один стоит, руки по швам, как в армии, смир-рно, вольно, разойтись.

Больше это было похоже со стороны, наверное, на какой-то странный ритуал. Так в совке по весне в пионеры принимали, построят у вечного огня и ну принимать рядком. Один другому повязал, салют отдал, следующий. Только не было тут ни вечного огня, ни салютов, ни других пионеров. Точнее, один чёртов пионер всё-таки был. Только вряд ли хватило бы талантов у Коли его разглядеть. Его и Марат-то не с первого раза разъяснил из специальных папочек.

На вид, кстати, ничего особенного. Студент-нищеброд.

«Гелендваген» меж тем уже благополучно миновал переезд, разворачиваясь с бетонки снова на север, в направлении первых торчащих по-над лесом новостроек. Так, глядишь, и вовремя доберёмся. Марат крепко запомнил, насколько пацан не любит опоздания. Только не кипятись, он тебе нужен, пожалуй, что и поболе, чем ты ему. Таких как ты деловых – поди, сотни три на всю страну, выбирай любого.

Не бесплатное, конечно, удовольствие, на правильного человека выйти. Это ж поди-найди среди столичной номенклатуры достаточно держащего нос по ветру, чтобы суметь воспользоваться наводками пацана в полной мере, да ещё и не засветившись. Кто другой, сам подумай, и тему спалит кривыми-то ручонками, и неприятных людей из той же конторы к вопросу привлечёт, а это разве кому надо? Никому не надо.

С другой стороны поглядеть, Марат часто размышлял с похмелуги да по мрачности настроения, зачем пацану вообще кто-то сдался? Неужто сам он был не способен провернуть весь этот схематоз так, чтобы не засветиться. Однажды Марату хватило смелости задать этот вопрос напрямую, но ответ показался ему слишком прост, чтобы быть правдой.

– Скажем так, я заинтересован в накоплении по эту сторону границы достаточно высокой ликвидности, которую бы со мною никак нельзя было проассоциировать. При этом мне важно надуть такой пузырь, который без меня и раньше времени никто не сдует.

Марату в подобное не очень верилось. При желании, пацану были доступны все деньги этого мира, но вот так, банально, все деньги мира его не устраивали. Выглядело так, будто бы тот кропотливо собирал заначку в стороне от основной заначки. И Марату, стало быть, за толику малую доставалась роль держателя чужого общака.

Ну как, «за толику малую», по сути, реализуя наводки пацана, он всё забирал себе. Ни единого цента от всего этого мутного схематоза не доставалось никаким левым оффшорам на Каймановых островах, Джерси, Кипре или Панаме, и именно этот факт заставлял Марата беспокоиться прежде всего. Ну не верил он в подобную благотворительность. За всё хорошее рано или поздно придётся платить.

И если бы это был обычный шахер-махер с господрядами или банальная инсайд-торговля, нет, пацан мыслил небанально, раз за разом предлагая действовать поперёк всякой привычной логики, каждый раз выворачивая ситуацию так, что в итоге Марат, точнее, подконтрольные ему банчки и помойки, собирали всё новые и новые сначала миллионы, а потом и миллиарды.

Нефть взлетела в небеса, когда в это не верили даже сами нефтяники.

На пузыре доткомов погорели многие, но не те, кого назвал пацан.

А уж что сталь так мощно пульнёт, специальный человек проверял, под заказ, за безумные деньги, вообще ни одна собака нигде не писала!

Полгода назад команда пришла аккуратно сливать все американские активы кроме во-от этого списка, и только теперь, глядя на вовсю бушующий за океаном ипотечный кризис становилось понятно, зачем был весь шухер.

Пацан знал всё и обо всех. Марат же на этом исполнительно продолжал зарабатывать на дарованных знаниях, причём оставался уверен, что окончательных бенефициантов всех его сделок в итоге не мог знать никто, даже сам пацан.

– Шеф, приехали.

Махнув Коле, чтобы притормозил поодаль, Марат с кряхтением полез из машины. Было жарко и пыльно. Какая-то заброшенная промзона, очередное недопиленное наследие совка. Метрах в трёхстах за бетонным забором чернели гаражи, из их тени недобро косилась стая тощих псов, ни единого деревца поблизости, только старая трансформаторная будка посреди голой пустоши. Будка отчего-то стояла свежекрашеная, пускай ни единый кабель к ней не вёл. Да и по земле тут вряд ли что прокладывали последние лет дцать – здешний асфальт поди видал ещё последние брежневские маёвки.

Не самое удачное место для встречи придумал пацан. Тут просто так не скроешься. С другой стороны, и незаметно не подойдёшь.

Марат нервно повёл плечами, чо ж так жарко-то, но всё-таки решил пиджак не снимать. Мало ли, лишний неприметный карман пригодится. А также пара кевларовых пластин под дорогой фланелью. И смирно потопал к той самой будке.

Разумеется, вокруг никого. Пацан наверняка внутри загодя припрятался, в своеобычной манере. Как бы его там тепловой удар не принял, болезного.

– На месте.

– Ближе подойди.

Голос у пацана был всё такой же. Звонкий, девчачий. Сколько Марат его помнил, уж лет десять, тот с тех пор ни капли не изменился. И это отдельно Марата раздражало, на фоне собственного-то пуза. После сорока хрен похудеешь.

Ещё пару шагов, и он ткнётся носом в слой свежей масляной краски. С соответствующим резким химическим духаном. Сквозь металлическую решётку ставней внутри было ни черта не разобрать.

– Рановато в этот раз, а? Думал, до осени контакты не планируются.

Сделаем вид, что и без пацана у нас делов полон рот.

– Осенью меня уже тут не будет. Это крайняя наша встреча.

Чего-о?..

Марат даже шаг назад сделал от удивления.

– Не понял.

– Наши дела на этом закончены. Уезжаю я.

Во дела.

– За бугор валишь?

Марат заметил, как внутри будки что-то шевельнулось. Ясно, тут он, пацан, а то уж подумалось, что рация разговаривает. Куда ж ты собрался, пацанчик?

– Без комментариев.

Ишь ты, Марат снова машинально принялся разминать пальцы, будто мысленно вцепляясь невидимому собеседнику в глотку.

– А чего так-то? Хорошо ж работали.

– Тебе хорошо, а у меня теперь другие дела.

Ясно. Нашёл себе кого посообразительнее. Неужто к Михалычу ключи подобрал? Ты смотри, пацан, Михалыч на жаре париться не станет. Ни за какое бабло. Да и слушать тебя, малохольного, тоже не сподобится.

– Так чего тогда звал? Можно было и так сказать.

Пусть пацан не думает, что так уж его напугал своим объявлением. Мало ли что он куда-то собрался. Мы это всё потом обмозгуем, пока же его прощупать надо да поподробнее, как бы и правда не в последний раз такая оказия.

– Я оставлю тебе последние…

Др-р-р!..

Ох, да что ж за день-то сегодня такой, Марат поспешил нашарить в кармане проклятый виброзвонок, но тот уже умер. В прямом смысле.

Раздражённо повертев между пальцев безжизненный «блэкберри», Марат безвольно уронил ставший бесполезным аппарат, для верности придавив его сверху до хруста каблуком. Он уже знал, как это бывает. Пацан очень не любил любую электронику. Наверное, опасался прослушки, но не только. Горела она вблизи от него только в путь.

– Опять?

– Прошу прощения. Спешил, совсем вылетело из головы.

И чего он перед пацаном лебезит? Тот его так и так решил кинуть.

– Не важно, я оставлю тебе последние инструкции, и на этот раз всё должно быть предельно чётко.

А то что?

– Разве я хоть раз нарушал…

– Мы оба знаем, что да, – прервал его пацан, не дослушав.

Ну, положим, было дело, давно, по первяночке. Так пацан в качестве обратки их следующую встречу со значением назначил на кладбоне. Марат как сейчас помнил – Ваганьковское, у могил братьев Гиоргадзе. Тут даже тупой всё сразу поймёт, а уж тот, кто благополучно выжил в девяностые, и подавно. Более жирным намёком было бы только разговор на Пахре забить. Марат усмехнулся про себя, было бы забавно встретиться сейчас с бойцами на стреле. Пацан небось думает, что Марат его и правда ни разу в лицо не видел. Видел, всё он видел, и на знатока подобных тем пацан ни разу не тянул. Впрочем, Марату в тот раз хватило ума понять намёк и больше на разборы не нарываться.

– Ещё раз прошу прощения.

В тенях будки что-то снова шевельнулось.

– Ладно.

В прорезь вентиляционной решётки просунулся плотный картонный конверт.

– Вот, держи.

На фотобумаге? Пацан точно рехнулся.

– Ты в детстве фотографией увлекался? Вот и освежи навык. Не сканировать, не фотографировать, никаких ксерокопий, иначе засветишь с концами.

Да откуда он… а, ну хотя да. Марат аккуратно принял конверт и для верности сунул его во внутренний карман пиджака, как раз по размеру.

– И что мне с этим делать?

– В фотокомнате распечатай, прочитай вслух, на диктофон наговори, кассетный. Плёнку положи в свой сейф с магнитным уничтожителем, я знаю, у тебя есть. Бумагу после записи засвети и сожги.

Вот ведь.

– А смысл какой? Там палево?

Ещё не хватало ему от конторских бегать.

– Ничего такого, что могло бы тебя подставить, если ты всё будешь делать по инструкции, но если эти данные попадут не в те руки, вот тут у тебя и могут возникнуть проблемы.

– Значит, точно палево. Зачем мне этот геморрой?

– Как знаешь. Я тебя не уговариваю, передумаешь, просто вскрой конверт на свету.

Марат тоскливо оглянулся на маячившего в окне «гелендвагена» Колю. Нехорошо ты со мной поступаешь, пацан, ой, нехорошо.

– Что там внутри-то?

– Всё как обычно. Твой путь в светлое будущее. В очень светлое будущее.

– Мой или твой?

– Твой. Мне здесь больше делать нечего.

Точно за бугор валит пацан. Но от чего?

– Может, и мне тоже отвалить?

– Сам смотри. Конверт вскрой, а после решай.

– Допустим, я решу отвалить, между нами будет всё ровно?

– Ровнее некуда, расход по чесноку. А вот если конверт останется нераспечатанным или пропадёт, вот тогда у нас могут быть проблемы. И проблемы эти надо будет как-то решать.

Ладно, допустим.

– Но если я просто отвалю, ты-то чего?

– Ты же не думаешь, что я только с тобой общаюсь? Так или иначе, я найду того, кто решится. В конце концов, это неплохо оплачивается.

Марат помолчал. За шиворот неприятно стекало. Как бы конверт этот не промок да не разорвался.

– Выходит, на этом всё?

– На этом всё.

Вяло махнув левой рукой в прощальном жесте, Марат побрёл обратно.

Не так он представлял себе их прощальный разговор, ох, не так. И главное, ничегошеньки же не предвещало. Только он начал задумываться о какой-нибудь тихой гавани, где можно было бы удачно провести остаток дней, недвижимость начал потихоньку прикупать с видом на Темзу да Центральный парк, так вот нате.

Сиди теперь, гадай, что пацан себе удумал. А вдруг в конверте этом не просто палево, а такое палево, за которым та же контора тебе потом тихую смерть в шкафу лондонского отеля и пропишет. А что, переборщил с удовольствиями на пьянящем воздухе Туманного Альбиона, с кем не бывает.

Впрочем, прав пацан, не будем спешить с решением. Конверт прожигал Марату рубашку у самого сердца, но неприятность эту мы переживём, как пелось в советском мультфильме. Поспешай медленно, советовал классик, и тоже был как никогда прав. Никто не требует от Марата принимать решение прямо здесь, на солнцепёке, так зачем сгоряча что-то выдумывать.

Постучав в тонированное стекло «гелендвагена», Марат молча сделал хватательное движение ладонью. Водитель Коля на секунду сделал непонимающее лицо. Пришлось движение настойчиво повторить. Чо ты зенки пялишь, я знаю, у тебя есть.

Стекло послушно опустилось, в ладонь удобно легла металлическая фляжка.

Благодарно запрокидывая голову, Марат сделал три хороших глотка и только тогда обернулся.

Нет, не показалось.

Над свежепокрашенной будкой в чистые полуденные небеса уже вовсю летели искры.

Если бы трансформатор был к чему-нибудь подключён, можно было бы подумать, что тот перегрелся на солнцепёке да разом коротнул.

Вот уже в небо полезли первые жирные клубы дыма. Марат повертел шеей, пацана не видать? Но нет, вокруг грелось на солнышке всё то же растрескавшееся асфальтовое поле. Даже собаки куда-то подевались.

Ну нет, пацан, ты нас такими фокусами не проведёшь.

– Поехали, пока пожарные не понаехали.

Коля вопросительно оглянулся на полыхающую будку, но завёлся без вопросов.

Разворачиваться в центр пришлось через какие-то гаражи, но оно так и лучше, меньше шанса пересечься с шумными красными машинами, чьи сирены уже разносились над пыльной промзоной.

Аккуратно пересев левее, чтобы лучше прикрывало водительское кресло, Марат покосился на Колю, но тот увлечённо вертел шеей, высматривая запропастившийся выезд на вылетную. Бумажный конверт послушно лёг в ладонь. Раньше наводки пацана работали словно бы по волшебству, сами собой, просто делай, что велено, и будешь в шоколаде.

Но сейчас перед Маратом словно тикал смертельно опасный механизм, пусть и облечённый в форму пачки фотобумаги в издевательской старомодной упаковке «унибром», ГОСТ такой-то.

Для ценителей винтажа, стало быть. С зерном чтобы.

Марат и правда в детстве увлекался, со скандалом занимая по ночам родительскую ванну. Он с Толиком катается на мопеде «Карпаты», папин подарок на пятнадцатилетие. Он с Танькой на Водниках (сниматься без лифчика она тогда отказалась). Со временем модный «ФЭД», стало быть, Феликс Эдмундович Дзержинский в пахучей кожаной кобуре сломался однажды да так и пропал куда-то на антресолях. Не до фотографии стало – универ, первая успешно перепроданная партия 286-ыx компов, первый наезд люберецких. Давно дело было.

Ладно, пацан, посмотрим, куда завезёт нас обоих твоя фотобумага. Надо где-то красную лампу добыть. Не Колю же за ней на «гелендвагене» посылать.

Глядя на мелькающие за окном под осточертевшую крякалку красные светофоры, Марат углубился в свои мысли, нужно было скорее что-то решать, и желательно до того, как шустрый пацан успеет убраться из страны.

Со стороны город выглядел живым существом, коллективным разумом из десятков миллионов разумов, слитых воедино общей целью – жить, размножаться, собирать вокруг себя запас ресурсов, которые впоследствии, а может – здесь и сейчас удастся потратить на улучшение условий для жизни, размножения и дальнейшей концентрации ресурсов. Нетрудно догадаться, что это всё было лишь иллюзией. Никакого коллективного разума не существовало, большинство желаний и потребностей даже отдельного индивидуума в этом городе противоречили друг другу. Дети мешали карьере, карьера мешала личной жизни, нельзя одновременно копить и тратить, и уж никакие затраты на пустое и формальное в своей временности и химерности улучшение собственной жизни никогда не окупались.

Людям нравилось бездумно накапливать и тратиться на ерунду. Они никак не могли определиться даже с тем, кто или что могло бы сделать их жизнь хоть толику счастливее. Но центры удовольствия в их мозгах работали независимо от пожеланий хозяина. Напиться вдрабадан в ночном клубе или потратить полугодовую зарплату на коробку ржавого железа? Завести семью с совершенно чужим тебе человеком, единственным объективным достоинством которого была принадлежность к противоположному полу, повинуясь зову инстинкта или общественным институтам? Проработать полжизни, расплачиваясь за абстрактные квадратные метры в бетонном муравейнике? Подсидеть начальника, уволить подчинённого, зарубить перспективный проект, потому что он может представлять угрозу твоему положению в конторе?

Большинство этих людей жили, чтобы жить, и трудились, чтобы тратить. Без особой цели, без малейшей мысли о том, зачем они живут.

То, что со стороны выглядело как солидарный труд множества людей, на практике оказывалось океаном бесконечной и бессмысленной борьбы за то, что уже десяток лет спустя развеется пылью по ветру, оставив лишь воспоминания о безвозвратно утерянном довоенном «потребительском буме». Временный всплеск рождаемости будет забыт ещё быстрее. Этот город на глазах вырабатывал свой единожды полученный в дар ресурс, но его жители пока этого не чувствуют, читая в новостях смутные сводки о том, как за океаном пухнет гроза, которая навеки законсервирует их личный мир в вечном противостоянии медленно душащей их нищете. Если не финансовой, то культурной. Живите, люди, ловите момент, который уже не вернётся.

Десять лет назад, когда всё только начиналось, это выглядело иначе. Оптимистичнее, несмотря на все плачевные вводные. Тогда ему ещё казалось, что задача была простой и исполнимой. Он находился во власти иллюзий, что его миссия после возвращения была благой, по крайней мере, что она не противоречила желаниям этих людей.

Объединиться ради будущих поколений, начать движение в космос во славу всего человечества.

Тогда он ещё не задумывался о том, что будущее – это то, ради чего приходится наступать на горло конкретным людям и целым народам. Что будущее – это то, ради чего приходится убивать.

Если бы он мог не задумываться о последствиях, если бы.

Но проклятое дарованное предвидение навсегда осталось с ним, зловещей тенью маяча где-то за правым плечом, железной дланью направляя его вперёд, указующим перстом предупреждая о неизбежном.

Он находил себе соратников, но увы, их было столь мало. Большая часть его людей в этом мире оставались слепыми и глухими марионетками под управлением простейших инстинктов. Таких же, как у остальных жителей медленно погружающегося в кататонический сон города. Некоторые из них были способны на куда большее, но при первом же взгляде на очередного кандидата ему оставалось лишь вздохнуть. Поздно, бесполезно. Этот мир уже безвозвратно испортил то, что невозможно исправить. Мать травила своих детей миллионами, она не умела иначе. Её никто не научил иным путям. Алчность, самолюбие, вселенская обида на обстоятельства и привычка к самооправданию в самых худших своих намерениях. Не мы такие, жизнь такая. Мать – такая.

Можно ли в таком случае в чём-то винить этих людей?

Его предупреждали, что так будет. Он не поверил тогда. Но теперь, десять лет спустя, уже не сомневался, что иначе и быть не могло.

Тот же Марат, мог бы он стать чем-то иным? У него были все таланты к тому, чтобы стать прекрасным управленцем – Марат доподлинно видел дальше собственного носа, здраво оценивал людей, умел вовремя распознать приближающуюся грозу, не был так уж зациклен на стяжательстве, как подобные ему, но именно Марату он не открыл бы и пяди тех долгоиграющих планов, которые строил. Сразу было понятно, этот если и поверит – тотчас начнёт соображать, как использовать открывшееся ему для собственного блага. И дай только ему волю – тотчас попытается перехватить инициативу.

Бороться ещё и со своими собственными големами было слишком накладно. Так что пусть его следит, пусть пытается разузнать, что стоит за таинственным «пацаном», как Марат его про себя называл. Конечная цель была важнее. Тому же Марату хватало ума не лезть туда, где тебе запросто отхватят за излишнее любопытство язык, а то и голову.

Он всё правильно понял, запершись в тот же вечер в собственной громадной квартире в доме на набережной. Красный фонарь в ванной, плотный конверт с фотобумагой в слегка трясущихся руках. Всё нормально, его никто не пытается кинуть, просто настала пора завершать их небольшой проект. Один из десятков и сотен прочих подобных проектов. Настала пора уходить в тень.

И вот он стоит и смотрит на город через высокие окна вечернего «Шереметьево», дожидаясь, когда заправят его джет. Вопросы решены, мосты сожжены, обратные дороги отрезаны. «Пацан» уже два часа как погрузился в сладкий сон на борту видавшего виды «Ту-154». Скоро он навсегда скроется из виду, пересев в Стамбуле на другой рейс. Другое имя, израильский «даркон», не подкопаешься.

Ему же сперва предстоит завершить свои дела в одном семь лет как затопленном якутском кимберлитовом карьере. На то есть и временная личина, и сеть подставных компаний, созданных в том числе и усилиями надёжного в смысле исполнительности Марата. Даже этот джет никому не придёт в голову связать с именем срочно улетевшего турецким рейсом «пацана».

А вот и наш беглец.

Только погляди в нужном направлении. Расстояние – не помеха.

Спокойное сердцебиение, глубокий сон. В бизнесе-классе не принято поминутно третировать спящих навязчивым авиационным кейтерингом. Лишь бокал с дешёвым игристым выдыхается в углублении подлокотника.

Что-то не так. Химических стимуляторов «пацан» всегда избегал. Бокал же был наполовину пуст, как пустовало и соседнее кресло, хотя в подлокотнике грелся такой же бокал.

Перед его взглядом послушно начало разматываться полотно событий, на которое он давно бы отреагировал, если бы не погрузился вместо этого в праздные размышления по поводу светящегося на горизонте ночного города.

Склонившаяся над «пацаном» тень, короткий укол в шею, мгновенно навалившаяся тьма. Пассажир выпил с устатку да и заснул себе, бывает. А вот что его сосед уже десять минут как занимает гальюн эконом-класса, не подавая при этом признаков жизни, вот тут уже пора бы и заподозрить неладное.

Как следовало бы и заметить слежку за эффектором на регистрации. Двое, как по учебнику, работали по «пацану» с флангов. Один из них сейчас как раз остывает на узком алюминиевом унитазе, мёртвым грузом пересекая на высоте девяти километров береговую зону Чёрного моря.

Слишком сложно. Если бы хотели травануть, траванули бы. Хотя бы и прямо в аэропорту. А так – чересчур много следов. Значит, тот, кто это сделал, был уверен, что просто травануть было недостаточно. Да и «пацан» -то, он же покуда жив, только безмятежно спит. Это не яд, а сильнодействующее седативное. Метаквалон пополам с барбитуратами. Так зачем тогда вся эта возня? Зачем анонимный труп незадачливого оперативника?

А вот зачем.

Зажигание он пропустил, но когда ракета вышла на боевой курс, его оборонительные инстинкты тут же просигнализировали даже на таком расстоянии. Учения, у украинцев там сегодня учения. Хрустальный мир мерцал под его взглядом, но ответы его не устраивали. Нужны активные меры.

Боеголовка по ошибке ушла с траектории, захватив гражданский борт. Удалённое активирование системы самоуничтожения не дало результата – пиропатрон сдетонировал нештатно. Кто-то был весьма предусмотрителен.

Тогда он потянулся прямо отсюда, за тысячу километров, перехватывая контроль двигательных центров кавээса. Отключить автопилот, резко заложить штурвалом вираж под истерику контрольной автоматики. Опасно, сорвёт в штопор, но времени мало, а ракета всё ближе.

Неповоротливая гражданская «тушка», под завязку забитая паксами, слушалась туго, и вспышка полыхнула всего в пятидесяти метрах по правому борту, в клочья рассекая поражающими элементами хвост и крыло. Дальше началось уже неконтролируемое падение. Полторы минуты скрежета разрываемого металла под вой воздушных потоков внутри разгерметизированной кабины.

Всё бесполезно, тот, кто это сделал, предусмотрел всё.

Образ надвигающейся черноты ночного моря угас как-то разом, без остатка.

Обернувшись к застывшему поодаль охраннику, он сделал в воздухе понятный всякому жест, оттопырив у уха большой и мизинец. Трубка максимально простая, кнопочная, от этих не так крутит в животе, да такая и не сгорит раньше времени. Пару секунд разговора можно и потерпеть.

Ровно два гудка, пока идёт обмен ключами. И только потом голос на той стороне, как всегда, холодно-враждебный.

– Слушаю.

– Завершаем миссию.

Едва заметная недоверчивая пауза в ответ.

– Полностью?

– Да.

– Принято.

Вот и всё.

Ему нужно было срочно улетать, а значит, у него не оставалось времени на выяснения, кто именно из его големов только что вышел из-под контроля. Возможно, это был Марат, может быть, кто-то другой. Только что они все коллективно подписали себе смертный приговор.

Он обернулся к городу.

В каком-то смысле все эти люди тоже были приговорены.

Ни разу не воспротивившись тому, что с ними сделали.

Послушно став кормовой базой для его расчётливых манипуляций.

Им хорошо жилось, вкусно елось, лучше, чем когда бы то ни было в их жизни. Им досталось всё даром, но они-то думали, что всё это заслужили. Ведь они так трудились, чтобы всё это заполучить. Трудились, сидя верхом на нефтяной трубе поперёк континента, которую не они проложили, плоды которой не они потребляли, деньги за которую даже не им доставались. Просто однажды, какое совпадение, цены на нефть в мире взлетели до небес на ровном месте, и пока те же шейхи воспользовались моментом для перестройки своей экономики и построения новых финансовых потоков, возводя новые цепочки поставки, налаживая промышленность и туризм, возводя в пустыне километровые башни из стекла и бетона, местные просто сидели и думали, что так будет вечно. Не представляя, откуда на них свалилась эта манна небесная, кто и почему ими управляет, и что будет, когда всё это закончится.

Когда он сумеет досуха выпить из этой страны все свободные ресурсы, а потом отправится дальше.

Увы, отныне эти ресурсы нужны будут здесь ему лишь для одного – чтобы начал возводиться в ледяных глубинах затопленного якутского котлована «Сайриус», и горе тому, кто посмеет стать преградой этому строительству.

Время милосердия закончилось.