Czytaj książkę: «Замыкая круг»

Часть 1. Хозяин Колымы.

1

Сознание возвращалось медленно и постепенно. Сначала включился слух, который раздражали непонятные надоедливые звуки. Потом мозг нехотя принялся за обработку и ассоциирование звуковой информации. На поверку звуки оказались целым хором храповицких рулад и свистящих выдохов. Открыв глаза, я обнаружил над головой низкий дощатый потолок, подсвеченный отсветами тусклой лампы. Впрочем, не только над головой; если быть точным, то потолок был над всеми частями моего тела, потому что находился я в горизонтальном положении. От источника света меня загораживала белая матерчатая ширма, из-за которой и доносился разноголосый храп и, периодически, надсадный кашель.

В теле чувствовалась сильная усталость, а голова и вовсе была ватной. Тем не менее, я решил продолжить активацию своего организма и осторожно повернул голову, прямо представив себе, как заскрипят мышцы шеи, словно несмазанные шарниры Железного Дровосека из книжки о Волшебнике Изумрудного города. К моему удивлению, голова повернулась легко. Правда, особой радости картина, открывшаяся после этого маневра, не принесла, потому что я увидел грязно-белый штукатуренный угол; между этим углом и ширмой оставался совсем узенький узенький проход. А вот стоявшая у изголовья грубая белая тумбочка порадовала больше. Не потому, что на ней стояли несколько склянок с жидкостью и на одной из склянок – видимо в качестве бонуса за наблюдательность – выделялся жирно нарисованный неровный красный крест. А потому что из верхнего отдела тумбочки выглядывал уголочек моего паспорта в коричневой обложке, поверх паспорта в темноте угадывалось портмоне, а к тумбочке были приставлены моя рабочая сумка и чемоданчик с тепловизором. Вернее, будем надеяться, что с тепловизором, эта игрушка – самая дорогая из всего моего энергоаудиторского набора, считая даже ноутбук, ее украдут в самую первую очередь!.. Не успел я насладиться видом своих вещей, как тело сотряс заряд кашля.

Что ж, со скрипом заводящийся мозг начал выдавать полезную информацию. Судя по нехорошему самочувствию, обилию белого цвета, и больничного вида склянкам на тумбочке, нахожусь я в каком-то медицинском учреждении. Все мои вещи – на месте, и это не может не радовать. На мне – моя любимая футболка с гербом СССР и тренировочные брюки; все это было под горнолыжкой для того, чтобы ходить в магаданской гостинице. За ширмой, судя по хору имени Храповицкого, явно находится общая палата, но мне сделали «одиночное» исключение с помощью ширмы, что, видимо, тоже не плохо. Однако странными казались стены и потолок. Нет, конечно, магаданская медицина – это тебе не институт Склифосовского, но даже здесь, на краю света, можно в первой четверти двадцать первого века ожидать чего-то более цивилизованного, областной центр все-таки, не хухры-мухры…

Мозг зацепился за упоминание о Магадане, провел ассоциацию с моими инструментами и начал «отматывать» память назад.

2

Командировка в стольный град Магадан с целью проведения энергоаудита центральной городской библиотеки не задалась с самого начала. Целый вал работы накануне Нового года! Девять зданий и помещений. Не ахти каких больших, да помотайся-ка из конца в конец по городу!.. Но директор слезно умоляла меня, мотивируя свои мольбы историей о коварстве и нелюбви областного начальства, которое обещало лишить библиотеку премии к Новому году за неосвоенные целевые деньги. Я согласился.

Регистрация на авиарейс рейс до Магадана была похожа на бедлам. Первым отправляли задержанный из-за нелетной погоды в аэропорту прилета прошлый рейс, забив его, под завязку, добавленными пассажирами рейса сегодняшнего. Остальные улетят, когда прилетит сидевший в Магадане борт. Среди остальных был я. Но мне повезло дважды. Во-первых, моя давняя привычка – приезжать к отправлению транспорта сильно заранее – позволила попасть в число счастливчиков, отправляющихся задержанным рейсом. Во-вторых, мне досталось место в бизнес-классе. Я немножко комплексовал по поводу своей рабочей горнолыжки: бизнес-класс немолодого среднемагистрального 320-го «арбуза», конечно, – не «люкс» московских рейсов, но горнолыжка (знававшая лучшие времена) в помещении для богатых… сами понимаете!.. Впрочем, рефлексировал я зря, потому что ни высоких чиновников, ни крутых бизнесменов в отсеке не оказалось. А соседкой моей вообще оказалась видавшая виды старушенция, которая не меньше меня была шокирована происходящим.

Сразу после взлета был предложен «апперитивчик» на выбор. Возникла мысль воспользоваться моментом, но в-одного я не пью, а из бабки собутыльник был не ахти. Ограничился интересным креветочным салатом и мясной нарезкой вместо тощего сандвича. Соки «анлим», по здравому размышлению, я тоже отверг, потому что перелазить через каждые полчаса через старушку ради похода в туалет было бы не очень приятно.

3

– Санитарка… утку… – донеслось из-за ширмы, прервав мои мыслительные упражнения по восстановлению памяти.

Я прислушался, но, кроме храпа, больше ничего не услышал. Впрочем, вру: прислушиваясь к себе, я понял, что и мне «утка» тоже бы не помешала.

– Санитарка!!! – заголосил страждущий за ширмой таким диким голосом, что на мгновение «зависли» даже храпуны. На этот раз в ответ послышалось ворчание и шаркающие шаги.

– Ой, да и чего ты орешь за эту утку, как оглашенный… всех побудишь ведь вокруг… – (Послышался стук эмалированной посуды об пол). – Ну, давай, болезный, держись уже, подсоблю…

Послышалась непродолжительная возня, которая сопровождалась скрипом панцирной сетки, сменилась пыхтением и кряхтением, а закончилась новой порцией возни. Потом санитарка зашаркала к выходу, а я задумался, не покричать ли тоже по тому же поводу (имеется в виду утка). Однако, пока моя стеснительность боролась с позывами организма, шарканье возобновилось и – о чудо – направилось в мою сторону. А через непродолжительное время в полутемном проеме между углом и ширмой появилось лицо, обрамленное седыми лохмами, выбивавшимися из-под некогда белой косынки.

– Оклемался, болезный, что ли? – заговорило лицо.

– Да вот… как будто… не знаю… – пробулькал я в ответ.

– Эге, видать, получше стало… – (Из-за ширмы вслед за лицом, выдвинулась широкая тетка в нечистом белом балахоне). – Дай-тко я тебе лоб потрогаю…

Рука у тетки была горячей, а мой лоб был покрыт испариной.

– Ну, хорошо, – удовлетворенно проворчала санитарка. – Жар прошел. Доктор Михал Степаныч сказал, что сегодня полегчать должно.

– А где я и как попал сюда? – обрел я, наконец, дар речи.

– Что значит где? – удивилась санитарка. – Ты, милейший, таки в больнице. Доставил тебя не кто-нибудь, а сам Эдуард наш Петрович, товарищ Берзин. Нашел он тебя на улице, сильно промерз-таки ты. Эдуард-то Петрович сказал, чтобы тебя положили отдельно ото всех и, как очнешься, чтобы дали ему знать.

«Эдуард Петрович»? «Берзин»? Какой такой «ТОВАРИЩ Берзин» в первой четверти двадцать первого века, пусть и в Магадане?..

Санитарка, тяжело присев на заскрипевшую кровать, возобновила поток информации:

– А Михал Степаныч говорит, что ты – важная птица. Как бредил в жару, так все говорил ты словами непонятными. Вроде, иной раз – на нашем, а иной раз – какие-то слова заумные. Ты, мил-человек, анжинер, что ли? С Москвы?

– Инженер… – только и смог я выдавить из себя в ответ. – А что, мать, какое сегодня число?

– Да вот уже часа два как 28-е…

– А месяц, год?

– Так, ноябрь 1937 года, как и было все… – удивилась санитарка. – Ты ж всего девять дней без памяти пролежал!

Голова моя готова была взорваться от панического крика: «Это сон, сон, СО-О-ОН!!!». Шокировать тетку я не стал и потихоньку прикусил кончик языка. Стало больно, но ни убогая больница, ни тетка никуда не исчезли. Санитарка, поднимаясь и уходя, добавила:

– Утку-то тоже хочешь?

– Хочу.

4

Так. Ладно. Вспоминаем дальше. Посадка в Магадане была штатной, а вот добраться до гостинцы оказалось делом нетривиальным: город лежал под толстым слоем снега, который остался от циклона. Таксист немало побуксовал и поматерился, пока мы добрались до хостела «Старатель», где я забронировал себе номер. Номер оказался неплох для своей цены. Следующим утром я нанес визит к директрисе, озабоченной премиями. Получил «добро» на работу. А также – очередной «пинок» для скорости. Хотя, даже и без «пинков» я решил ускорить работу. С Охотского моря, следом за первым, шел новый циклон, а работать во время метели невозможно. Впрочем… необходимость – лучший мотиватор. Так что я почти уложился, в отведенное мне природой время, оставив напоследок расположенный в том же квартале, где и хостел, Детско-юношеский центр чтения.

Не даром меня пугали циклоном. Высунув нос из двери, я ничего не увидел, кроме крутящегося от ветра снега. За пол-дня уже намело заметные сугробы и выпроводившая меня вахтерша, судя по ее взгляду, даже пожалела меня, впрочем, видимо, из скромности, словами свой взгляд она не подтвердила.

Успокаивая себя тем, что идти совсем недалеко, я заметил на снежинках отсвет светофора на перекрестке улиц Гагарина и Лукса и, оставив его за спиной, начал преодолевать сопротивление снега и ветра. Серые стены домов появлялись в поле зрения и снова исчезали. От фонарей, хотя они и горели среди дня, почти не было толку: фонари были сами едва видимы. Один из них горел как-то странно: вспышками. Это – перекресток Гагарина и Кольцевой. Вновь – мигающие зеленые снежинки в пятне света от светофора. Я повернул направо… и… сам не знаю, какой черт дернул меня оглянуться на мигающий фонарь! Да еще и – не просто оглянуться! Сосредоточить внимание на нем! А фонарь вдруг рассыпался яркими искрами… и на его месте открылось НЕЧТО…

Сначала я подумал о шаровой молнии. Подумав, – застыл соляным столбом. В голове билась только одна мысль: «От шаровой нельзя бежать! Люди даже в первой четверти двадцать первого века не знают определенно, как поведет себя этот плазменный шар!». Да и молния вела себя странно. Играя всеми цветами радуги, она словно бы дышала. То увеличивалась в диаметре, то уменьшалась. Наступил момент, когда шар раздулся еще больше, и в его середине открылось черное «око». Вы, читатели, вспомнили фильм «Лангольеры»? Тот самый, по Стивену нашему Кингу? Я тоже вспомнил. Ведь «нечто», которое витало надо мной среди метели под мигающим фонарем, было похоже на временную дыру, в которую влетел самолет со спящими пассажирами. «Око» ринулось вниз, прямо мне на голову…

5

– Ну, давай, мать, давай, веди меня к моему крестнику!

Свежий голос, столь отличный от хриплого простуженного карканья больных, сразу вывел меня из состояния некоторого анабиоза, вызванного мыслительным процессом… а также – процессом пищеварительным. На обед был суп, где мерзлая картошка сочеталась с умопомрачительной – особенно с голодухи! – красной рыбой. Когда больные, отобедав, принялись один за одним подавать мне пример, я заставил себя не сразу последовать этому примеру. Одолел в себе свои слабость и, наконец, добрался до вещичек. Все было на месте. Ноутбук завелся, что называется, с пол-оборота, чему я немало порадовался, учитывая возможные электромагнитные последствия происшедшего. Назвать происшедшее происшествием, как оно того заслуживает, я не решался. Можно подумать: что-то изменится от того, что я буду прятать голову в песок на манер страуса! Я никогда не отличался излишней решимостью и большой отвагой, а оттого предпочитал решать вопросы «по бразильской системе» (как сказал один знакомый). Или (как говорят многие другие мои знакомые) в стиле «авось само рассосется». Да, я не мог не понимать: шансов на «рассасывание» ситуации – исчезающе мало. Во всех историях о путешественниках во времени – попаданцах, читанных и смотренных мною, провозглашалось и подчеркивалось: промежуток, в течение которого время могло вернуть человека обратно туда, где он жил, – краток или очень краток. (Как, например, в сериале «Чернобыль»). А я тут «кукую» уже десятый день! Рассчитывать на то, что мою бренную тушку спасет время, – не приходилось. Спасение утопающего, как обычно, попадало в руки самого утопающего. Чтобы иметь в этой ситуации хоть какие-то шансы, надо побольше вспомнить о том времени, куда меня занесло. А занесло… нужно сказать… так уж занесло! 1937 год! Время великих репрессий и «ежовых рукавиц»! Я не особо спешил верить ирреальным ужастикам, которые сочинены об этой эпохе либерастами… но факт оставался фактом: человек, не в том месте оказавшийся, реально обладал возможностью рассчитывать на прислонение к вертикальной поверхности и появление лишнего веса в девять грамм. А я – совсем не в том месте, где мне хотелось и стоило бы быть. Я об этом уже догадался…

Пока больные спали, я открыл всю информацию, которую мог предоставить мне ноут по персонажам этой эпохи. Так, так. Эдуард Петрович Берзин. Товарищ Берзин-Магаданский. (Их было у большевиков аж двое). Мой спаситель. Прогрессивный тюремщик, который построил силами зэков какой-то комбинат на Урале, а потом заехал в Магадан местным Хозяином… и, впоследствии, «плохо кончил». Какой комбинат? Так-с, так-с, целлюлозно-бумажный… Урал, Прикамье… а сам товарищ Берзин считается основателем и главным строителем Магадана! Он распустил колымскую «каторгу», переводя арестантов в поселенцы… поселенцы за это работали на его стройках, как черти… но жить ему осталось совсем недолго. Сказка о колымской «Республике ШКИД для взрослых» пришла к своему печальному концу. Печальному и для местного аналога Викниксора, и для его подопечных!.. Сейчас ноут спрятан. Удачно. Удачно ли?.. Шаги двух пар ног приближаются. Слышен голос санитарки:

– Проходьте, проходьте, дорогой Эдуард Петрович, осторожно, скажу я вам за эту ступеньку… – и вот он, Викниксор Колымский, Эдуард Петрович Берзин! Пожаловал ко мне. Своей собственной персоной. Я его пока не вижу: между нами – ширма. Я его уже не слышу: больные встречают его радостным гомоном. Берзин чертыхнулся (наверное, из-за той «ступеньки», не замеченной в потемках). Завозился (видимо, приветствуя присутствующих взмахом руки). Из-за ширмы рядом со мной появилось лицо, снабженное довольно оригинального вида бородкой и аккуратными усами. Губы товарища Берзина растянулись в приветливой улыбке… но глаза матерого революционера смотрели колюче-изучающе.

6

– Здравствуйте, дорогой Сергей Александрович! – радушно поприветствовал меня его голос, а его глаза еще глубже впились в мое лицо (видимо, проверяя, как я отреагирую на свои паспортные инициалы…). – Вижу, оклемались немного. Вам очень повезло, что я решил перед отъездом проверить площадку под Больничный городок.

– Могу только поблагодарить вас, Эдуард Петрович. – Я расшаркался, не вставая с кровати. – И за спасение, и за относительные удобства, которые мне создали по вашему распоряжению в больнице.

– Да, да, было такое распоряжение, – согласился Берзин. – А теперь хотелось бы от вас ответной любезности. Чтобы вы пролили свет на вот это. – Чекист потянулся к тумбочке, достал мой РФ-шный паспорт и продемонстрировал двуглавого орла на форзаце.

Ну вот… началось!.. Я заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

– Эдуард Петрович, боюсь, что моя история покажется вам слишком фантастичной, если я примусь вам ее рассказывать. Так что давайте сначала поговорим немного о вас, а потом вы решите сами, кто я такой и что это все значит.

Густые брови Берзина взлетели вверх, но он кивнул своей практически лысой головой в знак согласия и крикнул, чтобы ему подали стул. Санитарка, притащив деревянный табурет, вновь проворно исчезла за ширмой. Берзин прочно уселся и изобразил терпеливое внимание.

– Подскажите, Эдуард Петрович, вы ведь сейчас собираетесь «на материк»… в Москву? – спросил я.

– Да, – ответил он.

– А что у вас назначено на станции Александров?

Брови Берзина взлетели еще выше, чем в первый раз.

– Можно, я предположу, что вы должны встретиться с людьми товарища Фриновского и передать им сумму в двадцать тысяч рублей? – (Чувствуя, что попал в цель, я ковал железо, пока оно горячо).

– Откуда вам это известно? – (Голос Берзина стал сиплым, как у больных, которые гудели за ширмой, как стадо шмелей).

– Товарищ Берзин, мы ведь договорились, что вы сами ответите на ваши вопросы, – напомнил я. – Так, скажите, я… прав?

– Да. Правы.

– Так вот, вам нельзя ехать в Москву! – (Я потянулся к тумбочке, взял ноутбук, открыл его, вывел из спящего режима. Выделил курсором текст на странице и передал ноут собеседнику, очень надеясь, что тот с непривычки и от неожиданности не уронит, не бросит и не разобьет мой главный козырь). – А еще у вас будет при себе одиннадцать тысяч рублей для Беллы Ефимовны Гехтман, на лечение сына…

– Что это? – спросил все тем же сиплым голосом Берзин, прочитав текст.

– Ноутбук. Электрическая записная книжка, в которой можно хранить большое количество информации.

Берзин потянулся к моей сумке и вытащил за провода люксметр, электрические клещи, а затем цифровой фотоаппарат, чтобы продемонстрировать мне все это.

– Приборы для измерения освещенности и параметров электрического тока. И фотографический аппарат. При помощи провода фотографии можно переносить на ноутбук.

Тепловизор я продемонстрировал ему сам.

Когда Берзин выглянул из-за прибора, щелкающего автокоррекцией, голос у Эдуарда Петровича был уже не просто сиплый: запинающийся. И произнес он фразу, которую я не решился произнести даже про себя:

– Вы – человек будущего?!

7

Эдуард Петрович мерял взволнованными шагами мой закуток от угла до ширмы и обратно, но не находил выхода из сложившейся ситуации. Даже мое обнадеживающее сообщение о том, что в скором времени его врагам, Ежову и Фриновскому, сделает козью морду товарищ Берия, – не прибавило Берзину оптимизма: ведь до воцарения Лаврентия Павловича на Лубянке нужно было как-то прожить под Дамокловым мечом ареста целых одиннадцать месяцев! «Битие определяет сознание». Об этом (как и об «признание – царица доказательств») Берзин, к сожалению, помнил. А я, тоже к сожалению, вдруг понял: не всегда «предупрежден – значит вооружен». Эдуард Петрович уже анонсировал доклад Политбюро о планах по развитию Колымы в общем и золотодобычи в частности. Он должен идти дальше вперед. А как идти? Какие шаги сделать в первую очередь, какие – во вторую… а каких не делать совсем? К примеру: абсолютно провальный вариант – остаться здесь, в Магадане, на все эти одиннадцать месяцев. Товарищи, пожалуй, не поймут такого абсентирования! Больше того… ну, то есть, еще того хуже: возрастет градус их веры инсинуациям Фриновского!.. А тогда – как? Первое, второе, третье…

Вся вина Эдуарда Петровича состояла в том, что он был близок к предыдущему наркому внутренних дел – Генриху Ягоде, с устранения которого начал свой кровавый путь Ежов, патрон Фриновского. У революционеров-профессионалов, как я знал из литературы, были тяжелые характеры и непростые взаимоотношения. В первом убедил меня взгляд Берзина в первые секунды нашей встречи. Во втором убедил меня дальнейший разговор с Берзиным. Я не без оснований считал: профессиональные революционеры были, да, профессионалами плюс революционерами… а кто есть профессионал? Человек, получающий от своей работы больше, чем затратил на нее! Плюс извечная охота посибаритствовать, сидя на шее народа. Их цепкие взгляды пали на богатства Колымы. Их цепкие умы задали сами себе вопрос: почему же, собственно, народное достояние уплывает в государственные закрома мимо наших личных карманов?.. Я высказался в подобном ключе. Высказавшись, – слегка струхнул. Берзин вдруг поднялся, взял свою шапку и пожелал мне скорейшего выздоровления. Я струхнул уже не слегка… но впоследствии меня просто лечили. Ни малейших вопросов ни с чьей стороны! Отличная кормежка. (Которая была бы просто великолепной… если бы к красной рыбе не полагались мерзлая картошка либо перловка). И, самое важное для меня, – баня! От отсутствия ежевечернего душа я страдал, наверное, больше всего…

8

Из сонного оцепенения меня вырвал гвалт голосов, постоянно упоминавших фамилию Берзина. Да, да, я опять дрыхну. А что, скажите, еще можно делать в больнице при полном отсутствии книг, смартфона (который, конечно, разрядился) и компьютера (заряд которого я решил сохранять, наверное, пуще зеницы ока)! Электричество сейчас в Советской России есть, но как оно подойдет блоку питания, – вопрос, конечно, интересный!.. Судя по звукам, все ходячее население палаты вдруг куда-то резко ломанулось, а среди голосов мне послышалось вслед за фамилией «Берзин» слово «убили». Вот блин… меня аж подбросило с кровати, и я тоже сорвался вслед за всеми, огибая на скаку койки и тумбочки…

Довольно большая толпа клубилась в коридоре у запертой двери в «вип-палату», в которой я еще не был. В толпе клубились разговоры. На пристани какой-то шизанутый марафетчик стрелял в Берзина, пришедшего встречать своего якобы заместителя – а в действительности, преемника – Павлова. Павлов Карп Александрович (бывший крымский мясник, который в моей реальности уничтожил все начинания Берзина) получил пулю между глаз и дал великолепного магаданского дуба. Но Эдуард Петрович успел сориентироваться. Он застрелил марафетчика. Получив, правда, опасное ранение. Какое именно? Показания очевидцев разнились… но, главное, Берзин был жив!

В «вип-палате» шла операция, а я перед «вип-палатой» воочию убеждался: на Колыме реально существовал культ Берзина. Народ, который был виден через окно на площадке перед больницей, характеризовался числительным: «просто не протолкнуться». Люди – самые разные, от рабочих ватников до арестантских бушлатов – одинаково напирали на входную дверь, охраняемую двумя милиционерами, чтобы узнать: как обстоят дела у «нашего Эдуарда Петровича»? Тот же нерешенный вопрос волновал и больных, которые сгрудились у другой закрытой двери: внутри больницы. Никто не имел никакой информации. Никто не думал расходиться. Наконец, из палаты вышел врач с несколькими ассистентами и уверил народ: хоть товарищ Берзин и ранен тяжело, жизнь его вне опасности, он после операции спит. Больные тихонько, на цыпочках, рассосались по своим палатам. Милиционеры на крыльце матерным шепотом разогнали толпу, ждавшую вестей вовне… а врач вдруг направился в мою сторону. Отвел меня подальше от всех дверей. Тихонько проговорил, обдавая меня ароматами карболки и спирта:

– Молодой человек! Эдуард Петрович хотел бы с вами пообщаться. Как народ разойдется, – зайдите к нему осторожненько.

Переждав минут пятнадцать, пока коридор покинули самые преданные фанаты Берзина, я осторожно открыл дверь в палату. «Вип-палата» оказалась такой же бревенчато-дощатой комнаткой, как и все остальные в этой больнице, затерянной на краю света. И кровать, и даже тумбочка были такими же, как у меня. Единственным преимуществом, не считая отсутствия соседей, была яркая «лампочка Ильича», которая позволяла читать, не опасаясь сломать глаза. Чем, собственно, товарищ Берзин как раз-таки занимался, сидя на подушках и откинувшись на железную кроватную спинку. Лицо его было бледным, в тон больничной рубахе, но выглядел он вполне удовлетворенным жизнью…

9

– Сергей Александрович, приветствую. – Когда я поздоровался в ответ, Берзин продолжил: – Я вижу, что вам доктор Михаил Степанович передал мое приглашение.

Вот дедукция! Мне оставалось только кивнуть и перейти к извинениям:

– Эдуард Петрович, в моем варианте прошлого никакого покушения на вас не было! Наверное, мое появление уже начинает влиять на развитие истории. Хотя, честно говоря, не понимаю, чем я мог бы это вызвать…

– Ну, как чем? – Берзин улыбнулся. – Вы предупредили меня об опасности, а я принял меры, которые и изменили историю.

– Ну, уже хорошо, что я не растворился бесследно в воздухе из-за этого изменения истории, – пошутил я… хотя в каждой шутке есть только доля шутки.

Видать, Эдуард Петрович тоже подписался бы под этой поговоркой. Он отложил книгу и заинтересованно уставился на меня.

– А почему вы должны были бы исчезнуть, Сергей Александрович?

– Ну, существует мнение: изменение истории могло привести к тому, что я бы не родился или погиб бы до переноса в прошлое. И, соответственно, исчез бы и здесь. Это называется «эффектом бабочки».

– Понимаю, – задумчиво проговорил Берзин. – Бабочка, взмахнув крылом, стерла кого-то из жизни… – Я еще раз поразился тому, насколько свободной была мысль этого человека. – Однако вы, Сергей Александрович, наверное, хотели бы знать, что же случилось и что, все-таки, будет дальше?

– Эдуард Петрович, все-таки, у нас очень разный возраст, так что вы можете меня звать просто Сергеем и на «ты», и, да, мне, конечно, интересно, шо це воно було и як це воно дальше будэ.

Чекист усмехнулся… уж не знаю, шутке ли, или моей просьбе… но продолжил:

– Ничего сложного не было. Когда я прочитал в вашей электрической записной книжке о том, кто такой Павлов, я, конечно, принял меры для его встречи и, заодно, обеспечил себе возможность выиграть несколько месяцев, полежав в больнице с тяжелым ранением.

– А оно есть?

– Конечно, есть. Не такое тяжелое, как врачи говорят… но все мы делали по правде. Пулю я словил.

– А как вы это обеспечили?

– Да просто. У нас тут был местный сумасшедший, Ололошей зовут. Душевнобольной, да еще и марафетчик. Обычно-то он – тихий… но иногда, во время ломки, проявляет агрессию. Мои помощники-чекисты лишили его дозы, довели до бешенства, а затем направили это бешенство против меня и Павлова, заявив, что приказ отдал я по распоряжению нового «Хозяина», который прибывает сегодня на пароходе. Заодно – снабдили Ололошу обрезом с холостыми патронами. А на портовом кране засел Нутэлкут, наш лучший стрелок из местных коряков. Белку в глаз пулей из малопульки бьет. Из мосинки тоже не мажет. Он промеж глаз Павлову и попал, пока Ололоша палил холостыми из обреза, народ отвлекая. Потом Нутэлкут мне, в качестве алиби, ногу прострелил. Удачно попал. В мякоть. Ну, еще кровь мы на животе заранее разлили… а Ололошу караульный у трапа из винтовки срезал.

– Но больные говорили, что вы…

– Вот так и создаются легенды. – Берзин улыбнулся еще раз. – Теперь у нас есть некоторое время на лечение.

– Да, но его мало.

– Плюс меня лишили управления НКВД, туда пришли сопровождавшие Павлова люди. Так что… мы выиграли только первый раунд!.. Завтра навестите меня в то же время. Жду.

10

На следующий вечер я застал в палате у Берзина еще одного гостя. На табуретке восседал плотный чекист в военной форме.

– Здравствуйте, Сергей, – поздоровался Берзин, и я отметил секундную заминку. – Познакомьтесь, это – начальник УСВИТЛа Филиппов Иван Гаврилович. – (Филиппов обернулся, подавая руку для рукопожатия и придерживая лежавшую на коленях фуражку с большой красной звездой). – А это Фролов Сергей Александрович… с «материка», мой осведомитель в делах нашего неприятеля.

Заминка была логичной. Нет сейчас времени объяснять еще одному чекисту основы путешествий во времени!

Иван Гаврилович Филиппов производил очень благоприятное впечатление. Широкое крестьянское лицо с крупными чертами и носом-картошкой, короткий ежик седеющих волос. От него так и веяло спокойной и доброжелательной уверенностью. Даже цепкие, внимательные глаза опытного «ловца душ» не портили общего впечатления.

– А мы с Иваном Гавриловичем здесь решаем вопрос о том, что же делать с павловским десантом, – добавил Берзин.

– Да. – Филиппов кивнул, прежде чем продолжить свой разговор с Берзиным, прерванный моим приходом. – Сегодня ко мне пришел Гаранин и на повышенных, как сейчас говорят в Москве, тонах предложил «выметаться» из кабинета в отпуск.

– Ничего себе… – удивился Берзин.

– Но я послал его… мол, некогда нам отдыхать, когда такие дела в Магадане творятся… так что УСВИТЛ мы у москвичей отбили. А что будем делать дальше?

Берзин подергал свою бородку и глубокомысленно изрек:

– Дальше, товарищи, нам нужно переходить в решительную атаку, пока усевшийся в УНКВД Сперанский не арестовал тебя, Иван Гаврилович, и не лишил меня последнего силового ресурса.

– За что меня арестовывать?

– Да мало ли? Когда станут бить в камере, – сам придумаешь, за что.

– И что мне делать?

– А тебе, Иван Гаврилович, нужно срочно раскрыть готовящуюся диверсию. Те самые дела, которые в Магадане творятся и не дают нам отдыхать. Надо, чтобы взятые исполнители «показали» на москвичей. Заодно мы подвяжем сюда же убийство Павлова и мое ранение.

– А какой им смысл?

– Как – какой? Меня отправить на тот свет, а тебя обвинить в потере бдительности: вот, мол, к чему привело наше либеральничанье с зеками!.. Справишься? Найдешь людей?

– Конечно. А дальше?

– А дальше… с документами – ко мне за санкцией на арест всей этой фриновской гоп-компании… и готовь операцию по аресту.

«Бабочка, взмахнув крылом…» – отзвучало в моей памяти, пока Филиппов, попрощавшись с Берзиным и со мной за руку, надевал фуражку и выходил в коридор. Вспоминать остаток фразы не было времени. Берзин оглянулся на меня:

– А вот на вас, Сергей, у меня другие виды. Я попрошу у вас помощи.

«Фигасе, растешь, Сергей Александрович!» – подумалось мне. Всесильный хозяин Колымы просит у тебя, брат, помощи!.. Но, с другой стороны, моя жизнь здесь целиком и полностью зависит от того, удастся ли Берзину уцелеть. Так что, объективно, мы с ним – в одной лодке… и вслух я сказал:

– Чем же я могу быть полезен?

– Думаю, Сергей, что с этой «московской бригадой» мы справимся. Без консультации со мной Сперанский ордера на арест Ивана Гавриловича не подпишет, это ведь – не нарком. А на то, чтобы выдумать обвинения, – ему тоже время нужно. Но это будет только начало, Сергей Александрович! Мне нужно попасть на доклад в ЦК, чтобы представить свой проект развития Колымы. Если я получу одобрение ЦК, то Фриновскому просто не будет смысла меня арестовывать. Тогда НКВД сюда носу больше не сунет. Если даже и буду арестован, то… по крайней мере, спасу своих людей и свое детище – Дальстрой!.. А для того, чтобы меня не перехватили и не арестовали по надуманным обвинениям, я должен подъехать в Москву непосредственно к докладу. Чтобы у них не было времени на выбивание признаний. Чтобы они поняли: у них нет времени. Тогда они точно не станут арестовывать меня до доклада. Но это – сложно. Требуется назначить дату доклада. Для этого требуется подать проект на рассмотрение товарищу Сталину. А высокопоставленных друзей в Москве, которые смогли бы протолкнуть мой проект, – у меня, к сожалению, не осталось.

– Ну, может быть, стоит подать проект кому-то еще, кроме товарища Сталина? – поумничал я.