Czytaj książkę: «Дотянуться до солнца», strona 4

В один теплый июньский день 2008 года мы проводили Даринку в США, точно зная, что ровно через год мы будем в том же поезде до Москвы, откуда стартанет трансатлантический рейс до Нью-Йорка уже для нас. Снарядив Дарину нужным контактами, предупредив заранее своих знакомых в Нью-Йорке, что близкий мне человек прилетает в поисках новой жизни за океаном, мы были спокойны за подругу. Ее ждали веселые, заботливые и ответственные ребята, с которыми я год назад прошла огонь, воду и медные трубы, но у которых хватило наглости и смелости остаться там. Они знали, как никто другой, как важно иметь поддержку в первые несколько недель пребывания на чужбине, чтобы не сойти с ума от переизбытка информации и навалившихся проблем. Поэтому они были рады помочь, в знак нашей теплой дружбы на расстоянии, встретив Даринку в аэропорту и обеспечив проживанием, пока она не акклиматизируется ввиду двенадцатичасовой разницы во времени и не войдет в курс дел американской реальности. Так нас стало на одного бойца меньше в городе О, но на одного бойца больше в городе НЙ.

Откровение

Летом 2008 года Татьяна, накопившая уже больше половины нужных средств для своей мечты, объявила отцу о намеченном плане покинуть через год город О. Она радостно рассказала о том, что Даринка, которую отец по рассказам дочери уже давно знал, поехала покорять США, и будет трепетно ждать приезда Татьяны следующим летом. Подавать заявку на участие в программе нужно было до зимы, чтобы успеть со всей бумажной волокитой и оформлением виз. Татьяна обратилась к отцу с просьбой занять ей недостающую сумму. Отец, который собственными средствами не располагал, а жил за счет своей сестры и пособия по инвалидности, обещал посоветоваться на этот счет с сестрой и как-нибудь поддержать Татьяну. Татьяна прекрасно знала, кто в семье министр финансов, но напрямую к тетке, отношения с которой изначально складывались по принципу американских горок, с таким щепетильным вопросом решила не обращаться. Рассказав отцу о недостающей сумме, она надеялась на его поддержку словом, но особо радужно на удачный исход переговоров не рассчитывала. «Попытка – не пытка», – подумала она и простилась с отцом, направляясь к Даринкиной матери.

После отъезда Даринки Татьяна стала чувствовать себя у нее дома еще более неуютно. Теперь, когда ее пребывание в чужом доме не могло быть оправдано ни поддержкой по учебе, ни пижамными вечеринками, ее стала грызть совесть. Проблема была та же: она не могла принять помощь без бартера. Не могла расслабиться за чужой счет, не могла почувствовать себя уютно «на халяву». Перспектива кантоваться под мостом казалась ей намного более комфортной в психологическом плане, чем собственная комната в большом теплом Даринкином доме с горячим трехразовым питанием и выстиранной одеждой.

Этот внутренний конфликт истощал ее эмоционально. Она становилась раздражительной, понимая безысходность своего положения. С одной стороны, у нее было три «дома», где она могла ночевать, но не было ни одного места, где она могла бы чувствовать себя достойной пребывания в этом месте. У отца вечные косые взгляды и стиснутые зубы заносчивых родственников, у Даринки – ощущение беспомощности перед сердобольной матерью и ее одиночеством, незаслуженная халява и желание «рассчитаться». А «оплата» в Татьянином случае означала психотерапевтические сеансы с покинутой мужем и дочерью женщиной. Приходить ночевать в мое студенческое жилище было так же преградой для Татьяниного внутреннего душевного баланса: она то и дело пыталась втиснуть нам пару сотен рублей, хотя бы вкладываясь таким образом в оплату коммунальных услуг. Деньги мы, конечно же, не брали, но находили их незаметно оставленными в прихожей под каким-нибудь косметическим бутыльком.

Дарина писала нам о своих продвижениях на новой родине. Она была воодушевлена новой языковой и культурной средой, зарабатывала первые деньги и осведомляла нас о своем жилище и перспективах. Мы в свою очередь держали отчет о финансовой ситуации и уверяли Дарину, что все идет по плану.

Татьянино внутреннее беспокойство усиливал и тот факт, что она, с тех пор, как попала в город О и ее жизнь закрутилась бешенным вальсом, совсем забыла, что такое быть привлекательной для противоположного пола. Сначала не было времени из-за учебы и многочисленных работ, потом, когда обороты в борьбе за существование спали, она вдруг поняла, что ей не хватает романтики в жизни и простого мужского внимания, которым она на своей исконной родине никогда не была обделена. Раньше молодые люди устраивали чуть ли не рыцарские турниры, чтобы Татьяна удостоила сильнейшего своим строгим взглядом. Ее выходные начинались с того, что она рассылала отказы своим поклонникам и ломала голову, с кем же пойти на свидание из тех, кто все-таки сумел привлечь ее интерес и соответствовал ее вкусу и ожиданиям. В городе О для Татьяны открылась другая реальность: здесь за почти два года ее пребывания у нее не было ни свиданий, ни интересующихся ее личностью и внешностью, ни простых флиртов в свободное от учебы и работы время. Она вдруг начала сомневаться в собственной привлекательности, прокручивала в голове возможные причины, почему на нее никто не обращает внимания, даже когда она рассылала флюиды своего очарования на парней, оказавшись на студенческих мероприятиях. Она будто перестала существовать для мужчин. В добавок к ее надломленному эмоциональному равновесию случилось откровение, что она такая, какая есть, не способна никого очаровать.

***

К зиме Даринка умудрилась заработать ударными темпами, вкалывая на нескольких работах без сна и устали, столько денег, что выслала недостающую сумму для осуществления Татьяниной мечты. Теперь будущее нашего готического дружочка было застраховано. К тому же один из Даринкиных работодателей согласился выслать приглашение на работу для Татьяны, что так же сэкономило некоторую сумму, включенную в общую стоимость поездки. Счастье было уже не за горами. Оставалось только оформить некоторые документы, получить визу и ждать лета. Мои финансы так же подкапливались ускоренным темпом. Давая частное репетиторство по английскому одному молодому человеку, у меня завязались с ним романтические отношения. Молодой человек оказался шеф-поваром в самом дорогом и престижном ресторане города, откуда на наш студенческий стол с легкой руки моего нового друга, прямым ходом поставлялись деликатесы и напитки. Статья расходов «пропитание» была напрочь вычеркнута из списка. Молодой человек баловал нас всех троих: меня, Татьяну и мою соседку, готовя нам еду и угощая купленным вином. Теперь, зная, что поездка в США неизбежна, мы наконец-то начали ощущать вкус жизни в большом городе. Город О являлся одним из десяти городов-миллионников России и предлагал развлечения на любой вкус и цвет. Все эти развлечения проходили уже больше двух лет мимо нас. Шоппинг приравнивался к походу в музей: смотреть можно, приобрести – не по карману. Дискотеки, бары и рестораны пестрели только в окнах общественного транспорта на пути в университет и обратно. После того, как вселенная послала нам волшебным образом шеф-повара с его толстым кошельком и большим сердцем, мы словно с цепи сорвались и начали кутить денно и нощно, катаясь в такси от одного увеселительного заведения в другое. Наш кавалер рассчитывался за все удовольствия, не заглядывая в принесенный счет, и иногда даже перенимал оплату коммунальных услуг, интернета и регулярно закидывал мне на телефон щедрые суммы. В целях безопасности я не распространялась на тему своего плана побега. Как уже было упомянуто, моральные принципы обходили нас стороной, когда в игру вступали перспективы на будущее.

Понимая, что мы вряд ли продолжим учебу в университете, намереваясь мигрировать в США, мы начали пропускать занятия, делая выбор в пользу утреннего сна и ночных кутежей. Стипендии за прогулы не лишали, а лишали лишь по результатам экзаменов, до которых мы бы все равно в городе О не остались. Поэтому наши лица начинали постепенно стираться в памяти одногруппников и преподавателей. Мы добросовестно ходили лишь на пары по практике английской речи и создавали таким образом «концерт по заявкам», посещая университет. Татьяна все чаще оставалась ночевать у меня, т.к. я временно переселилась к нашему «спонсору». Мои романтические отношения развивались по лучшему сценарию любовно-приторных фильмецов, а наше «трио лимитчиц» собиралось лишь под вечер, когда в программе стояла очередная богемная вечеринка.

В это время, когда работа и учеба перестали быть для Татьяны в приоритете, она активно начала заниматься самокопанием и, как результат, самоедством. До определенного момента она была уверена в своих талантах, очаровании и умении добиться успеха. Теперь же, за время всех наших походов по увеселительным заведениям, она непрерывно чувствовала себя гадким утенком: за тот промежуток времени, что мы находились в эпицентре молодежных тусовок, к ней не подходил ни один молодой человек с целью познакомиться или просто пригласить на танец, как бы соблазнительно она не виляла бедрами под звуки ар-эн-би. Казалось, что даже самые заморышные и вульгарные барышни пользовались большим успехом, чем элегантная Татьяна, излучающая харизму. Она прекрасно понимала, что как только она ступит на американскую землю, все проблемы, которые на нее свалились в городе О, ровно таким же грузом, если не больше, навалятся на нее и там. Теперь, когда случилась эта пауза с дольче витой, и будущее было предопределено, она непременно хотела получать от жизни удовольствие и наконец-то расслабиться, хотя бы эти несколько месяцев, зная, что потом фаза расслабления наступит, в лучшем случае, через год. Каждый раз поход в клуб сулил ей фиаско и очередной удар по самооценке. Даже халявные коктейли и море суши, которые она так полюбила, не выравнивали испорченное настроение от безуспешной борьбы за мужское внимание. В толпе разгоряченных танцующих людей она ощущала себя жутко одинокой, словно привидение: все видящая, но никем не видимая.

Неприятное чувство ненужности начало где-то в глубине души грызть Татьяну. Вспоминая все месяцы своего проживания в городе О, она пришла к выводу, что все это время она была лишь каким-то никому не нужным субъектом, живущим в центрифуге, центробежная сила которой давно прибила ее к стене и удерживала от социальной жизни и признания со стороны общества. Сначала она пыталась оправдать свой вдруг раскрывшийся статус изгоя занятостью на нескольких работах и продвижением к своей цели. Это объяснение дало ей успокоение на несколько дней. Но потом вновь ее охватывала тоска по прошлой жизни в кругу любящей мамы, сестры, друзей-готов, многочисленных поклонников, которые ежедневно давали ей уверенность в своем превосходстве и неотразимости, с которыми она могла говорить на все возможные темы, самыми вычурными речевыми оборотами и не казаться «странной». Эта жизнь безжалостно контрастировала с ее жизнью в новом городе, где она всюду была не ко двору, где люди шарахались от нее сначала из-за обилия черного цвета, а потом от неприкрытого интеллекта, и где она даже у самого неприметного парнишки не вызывала никакого интереса и влечения. А что, если так будет всегда? А что, если она была счастлива только на своей родине в кругу «своей» компании, где ее принимали и любили такой, какая она есть. А что, если она, какая есть, «не формат» и чтобы добиться успеха ей придется притворяться кем-то другим, кем она не является? Не удовлетворенная потребность «быть нужной кому-то» накрыла Татьяну депрессивным настроением, и ее чувство самоценности и важности разбилось на мелкие осколки об открывшуюся реальность после высадки из центрифуги.

Нокаут

В один из зимних январских вечеров Татьяна направилась к отцу, чтобы сказать ему, что тема финансов закрыта и она не нуждается больше в его поддержке. Мол, поездка заказана, документы оформлены, и она не собирается возвращаться из этой поездки никогда. Тетка в этот день, видимо, была в не самом лучшем расположении духа и, подслушивая разговор Татьяны и отца через закрытую дверь на кухне, сконцентрировалась только на тех словах, которые ей были нужны для зачатия ссоры. Она ворвалась в кухню посреди беседы и начала отчитывать Татьяну за ее бессовестное и потребительское отношение к их семье. Мол, 20 лет ни слуху ни духу не было, а тут, видите ли, нарисовалась любящая дочь, которой отстегивай баблишко на ее сумасбродные идеи. «Высосала из них, что надо, использовала, а теперь сматывает удочки!» Опускаясь все ниже и ниже в глазах изумленной Татьяны, взбешенная тетка не была разборчива в словах: «вертихвостка», «нахлебница», «бесстыжая наглая приживала», «куда ты собралась, в какую Америку, тратить чужие деньги?», «думаешь они нам с неба падают?», «безмозглая иждивенка», «неблагодарная лимита». Было очевидно, что тетка в глубине души завидовала и дивилась Татьяниной целеустремленности. Она работала много и усердно, чтобы обеспечить будущее своим детям, которые с детства, благодаря матери, ни в чем не нуждались. Теперь же, пропихнув своих чад на учебные места в университетах, она была разочарована в их отсутствующей мотивации к учебе и стремлениях. Старания и вложения матери они воспринимали как само собою разумеющееся. Если они не могли из-за собственной лени и недостаточного ума сдать сессию, то мать всегда была готова «разрулить» ситуацию по-своему, т.к. не было такого преподавателя, который бы не поставил зачет за определенное денежное пожертвование. Вся зависть и неоправданные надежды тетки, боль от разочарования собственными детьми и их неблагодарность и безучастие по отношению к ней она спроецировала на злосчастную Татьяну. В глубине своего подсознания она хотела высказать все это своим отпрыскам, но под руку попадалась Татьяна, став девочкой для эмоциональной разгрузки и битья. Тетка мечтала, что ЕЕ дети будут сдавать экзамены на отлично, что ЕЕ дети, захотят покорять зарубежье, что ЕЕ дети, будут помогать ей по дому и ухаживать за братом-калекой и старой сварливой бабушкой. Она хотела, чтобы ЕЕ дети приходили к ней чаще и беседовали о семейных историях и делились своими планами на жизнь. Но все это делала чужая девочка, ненависть к которой была у нее в крови, и которая, несмотря на все происки и удары судьбы, оставалась отзывчивой, вежливой и готовой помочь, даже когда она за это получала только психологические тумаки. И в этот момент тетка ненавидела Татьяну еще больше, потому что чувствовала Татьянино превосходство над ней в ее благородстве, бескорыстности и милосердии. Тетка поняла, что лишилась последнего козыря, рычага психологического давления и причины для издевки над Татьяной, утратив свое финансовое превосходство. Ее злобе не было границ. Тетка стала не нужна даже ненавистной Татьяне с ее вечными проблемами. Теперь не с кем будет играть в благородство и не на ком будет вымещать свои комплексы недолюбленной матери, тщетно ждущей благодарности от детей. К сожалению, в момент разгара теткиной тирады Татьяна не понимала истинных движущих мотивов своей взбеленившейся родственницы. Когда на человека выливается ведро словесных нечистот, сложно абстрагироваться и пожалеть извергающегося индивидуума. До такого уровня милосердия Татьяна еще не доросла. А ввиду того, что в последнее время психика Татьяны и так была изрядно надломлена бесконечными рассуждениями о своем месте в социуме, разыгравшееся теткой неврастеническое представление ударило залпом пушечного ядра по качающейся Татьяниной самооценке. Она вежливо, но уже подергиваясь от нервного напряжения, попросила забрать свои немногочисленные вещи, которые хранились у отца на случай ночевки, распрощалась с родственниками, запихав наскоро вещи в пакет, извинилась за неудобства и вылетела пулей из подъезда к автобусной остановке. Ей хотелось просто спрятаться в темный-темный угол, накрыться с головой каким-нибудь светонепропускающим покрывалом и забыть всех, кто ее окружал. Исчезнуть из этого мира, где она все равно никому не представляет никакой ценности, где она никчемная, непривлекательная, неблагодарная, где ее никто и нигде не ждет.

Чтобы максимально избежать общества, она решила поехать к Даринкиной маме. Ключ от дома в свое время ей завещала сама Даринка, ее мама же убедила Татьяну, что ей рады в любое время дня и ночи, что она без предупреждения может приходить ночевать, когда хочет, и оставаться насколько хочет. Татьяна, естественно, не злоупотребляла гостеприимством и, как уже было упомянуто ранее, разбавляла посещения Даринкиного дома ночевками у нас. В виду природной деликатности и вежливости Татьяна всегда сообщала коротким звонком о том, что собирается навестить Даринкину маму. В этот раз Татьяна направилась прямиком в убежище, с негодованием глянув на испустившую дух батарею сотового телефона. Она хотела подзарядить его у отца, но зубодробительная сцена в исполнении тетки и отмолчавшийся по этому поводу отец напрочь дезориентировали Татьяну, и она осталась без связи, торопясь покинуть чокнутых родственников.

Даринкин дом находился в другом конце города, и ехать до него было больше часа общественным транспортом. Было уже около восьми вечера, что в Сибири в середине января означало глубокую морозную ночь. В маршрутке Татьяна куталась в свою дубленку, растирая руки и активно дыша на озябшие пальцы. Это немного отвлекло ее от случившегося. Она пообещала себе больше не вступать в контакт с этим семейством, а когда наступит день ее отъезда, просто отошлет вежливую СМСку своему отцу с благодарностью за все, и на этом их семейные узы будут навсегда разорваны. Она поняла, почему ее сильная и инициативная мать бросила ее отца с двумя маленькими детьми на руках: лучше надеяться на саму себя, чем иметь рядом человека, не способного отстоять свои права и права своих детей, своей семьи. Татьяне было обидно так разочароваться в человеке, плотью и кровью которого она была. Она погрязла в жалости к самой себе и в страхе когда-то стать на него похожей. Он уже давно не помнил, что такое быть сильным телом, став инвалидом, но что такое быть сильным духом – он никогда не знал. Она дала ему шанс на реабилитацию перед ней и перед ее семьей, она протянула ему руку и предложила тем самым стать ей другом, когда у него больше не было возможности быть ей отцом. Но в тот момент, когда одним лишь словом он мог навсегда заслужить ее признание, он малодушно промолчал и позволил своей сестре беспричинно втаптывать в грязь человека, который открыл ему путь к спасению его души. В этот вечер отец Татьяны навсегда был вычеркнут из ее жизни.

***

В доме зажегся слабый свет, когда, почуяв приближение Татьяны, залаял пес. Татьяна, не желая в столь поздний час сталкиваться с заспанной Даринкиной мамой и чувствовать себя виноватой за ее нарушенный сон, кралась в темном коридоре на цыпочках, предательски шурша пакетом с вещами. Вдруг яркий свет резко ударил в глаза, когда она поравнялась с дверным проемом, ведущим в ванную. Щурясь от неожиданной вспышки, она распознала высокий, широкоплечий мужской силуэт. От неожиданности того, что в доме присутствует какой-то мужчина, а не одинокая мама, Татьяна взвизгнула, бросила свои вещи и понеслась в свою комнату, заперев дверь на ключ. Первая мысль, посетившая ее, была драматичной: кто-то ворвался в дом, напал на бедную Даринкину маму и теперь убьет или изнасилует и саму Татьяну. Она забилась в угол комнаты и не знала, что делать. Сердце билось в припадках, она начала плакать и вжиматься в стену еще сильнее, предчувствуя скорую кончину. Силуэт, привидевшийся ей, не был похож на образ Даринкиного отца, которого Татьяна видела только на фотографиях: невысокий, грузный, розовощекий, круглолицый мужчина. Запечатлевшийся в ее памяти отец-карапуз, никак не был сопоставим с увиденным мужчиной в дверном проеме. Версия о том, что Даринкин отец вернулся из командировки отпала. Версия же, что одинокая мать, не выдержавшая груза своего положения, начала искать утешение в обществе скоропостижно овдовевшего симпатичного соседа, не пришла Татьяне в голову, поэтому она так же дрожа от напряжения сидела на полу в углу, в своей дубленке и шапке набекрень.

В дверь робко постучались. Мягкий женский голос позвал Татьяну по имени. Татьяна узнала голос своей покровительницы и всхлипывая, приходя в себя в облегчении, бросилась к ней на шею, понимая, что, возможно, на нервной почве и из-за общей усталости после насыщенного эмоциональными потрясениями дня у нее просто возникли галлюцинации. Даринкина мама, странно глядя на Татьяну, осторожно отпрянула от нее и как-то неестественно вежливо спросила, почему она не позвонила и не предупредила о своем визите. Непривычная интонация в голосе хозяйки дома заставила Татьяну заподозрить неладное.

– Батарея на телефоне села уже несколько часов назад. Негде было зарядить. Простите пожалуйста, мне очень неудобно вас беспокоить так поздно. Я просто хотела взять кое-какие вещи. Я сейчас все соберу и уйду.

– Хорошо, – ответила Даринкина мать.

В воздухе повисла напряженная тишина. Вдруг на Татьяну снизошло озарение: никогда при нормальных жизненных обстоятельствах эта сердобольная женщина не выпустила бы Татьяну в -30 с баулом вещей из дома в десять часов вечера. Татьяна сделала вид, что ничего не видела, не слышала, и ни о чем не догадалась.

– Татьяна, тебя так долго не было. И Дарина уже больше полугода за границей… мне так одиноко, понимаешь? А ведь я еще молодая и привлекательная женщина, – пыталась оправдаться Даринкина мать сама перед собою.

– Бесспорно, вы красивая, молодая и привлекательная женщина, – подтвердила Татьяна, сгребая с полок свое добро в новый пакет. – и я вас прекрасно понимаю, – дополнила она после некоторой паузы, продвигаясь из комнаты к выходу, – Остальные вещи я заберу попозже. У меня еще от отца сумка. Я обязательно позвоню в следующий раз.