Czytaj książkę: «Где от весны не ждут чудес…»

I

О чём мечталось мне? Когда совсем мелким был, хотел стать милиционером. «Инспектор Лосев», «Сыщик»… В советских фильмах они были герои, и по-настоящему круты. Я тоже хотел быть героем. Хотел защищать слабых людей от бандитов. В моих мечтаниях в образе «слабых людей» всегда почему-то представали красивые девушки. И вот, лёжа в «сон-час» на раскладушке в детском саду, я каждый раз «спасал» какую-нибудь прелестницу. Мне было шесть лет, и так развивалось моё либидо. Отец мой ранний милиционЭрский романтизм не разделил. «Сам лично башку тебе откручу» – сказал мне. Я тогда не понял, почему он так сказал. Но на всякий случай стал мечтать о космонавтике. Как Юрий Гагарин хотел быть. Улететь к звёздам, и открыть новую планету. Потом началась школа, и самой страстной и несбыточной мечтой было её окончить. Это и вправду казалось несбыточным желанием. Однажды проснуться, а в школу идти не надо. И уроки делать не надо.

Было много разных мечт. Больших и малых. Но основная, превратившаяся впоследствии в цель, сформировалась в душном зале видеосалона. Я заболел американским кино. Всеми фибрами, и каждой клеткой моего младого организма возмечтал стать голливудским актёром. Таким же крутым, как Сильвестр Сталлоне. Глядя на то, как каждый раз избивают Рокки, я искренне сопереживал ему. Я верил в Рокки, и всей душой болел за него. И – о, счастье! – он каждый раз выходил победителем в бою. Я подражал Рокки. Носил кожаную куртку отца с поднятым воротником, бил о землю мячиком-попрыгунчиком. Шляпы похожей, правда, не нашёл. Таскал кепку. Копировал его ужимки, его походку. Даже рот также кривить старался. На тот момент уже год занимался в боксёрском зале. Нужно ли говорить, что и «технику» Рокки я пытался использовать в ринге. Каждый раз возвращался с тренировки с новым синяком. Мать только хмурилась. Я был Рокки. Боксёром, которого все бьют, но который ещё потом всем покажет.

В 1992-м произошло маленькое чудо. Закончилась школа. Что было делать со свалившейся свободой, я не знал. Хотелось быть актёром. Но надо ведь куда-то ехать, поступать, учиться. Опять учиться – только не это! К счастью, родители мой слабый порыв «уехатьпоступать» не одобрили. А на поступлении куда-либо всё равно настаивали. Здесь, рядом к дому. Я не хотел. Я хотел идти в армию. В ВДВ или морпех. Мне хотелось проверить себя. «Дедовщина» – говорите? Ну держитесь «деды»… Но "свобода" в рамках родительской опеки была ограниченной. И я загремел на подготовительные курсы в наш местный пед.институт. На художественно-графический факультет. Такой выбор явился ввиду моей склонности к рисованию. Вообще я слабо себя представлял в профессии художника, но родители настояли. Не хотели, чтобы меня забрали в армию. Экзамены я всё же завалил. По живописи что-то там с натюрмортом напортачил. В нашем городе тогда объявило набор новое учебное заведение. Колледж бизнеса и менеджмента. Что ни слово, то в диковинку. Спонсоры – американцы. Директор – наш сосед. Батя сходил к нему в гости, и я стал студентом сего престижного по тем временам ВУЗа. Усиленное изучение английского языка – это ведь здорово. В Голливуде, как известно общаются на этом языке. Я углядел в этом некий знак. С радостью окунулся в новую, студенческую жизнь. Кроме английского ничего не учил. Но мне ужасно нравились все эти капустники и посиделки-чаепития. Когда организовали студенческий театр, я одним из первых туда записался. Получил одну из главных ролей в пьесе. Наш спектакль показывался во всех городских училищах и институтах. Я стал местной «звездой». Меня даже в настоящий взрослый театр пригласили. Ходил туда какое-то время. Потом перестал. Репетиции мне казались однообразно скучными, а вечерние «чаепития» не интересными. Водку я не любил. Да и масштаб был мелок. Ведь я уже уверился в своей голливудской будущности. На втором курсе мне предоставилась возможность улететь в Америку. Целый год учиться в американском университете, подобном нашему колледжу. Перенимать, так сказать, знания. Это было как в сказке. Правду говорят, что если о чём-то страстно мечтать – обязательно предоставится шанс реализовать свою мечту. Понятное дело, что ни о какой учёбе в Штатах я не думал. Я уже воображал, как по прилёту туда сбегу в Лос-Анджелес.

Два тура: анкетирование и тест по английскому, я прошёл на отлично. Оставалась самая мелочь – собеседование с устроителями данной программы. Я неправильно ответил на один простой вопрос, на который как отвечать точно знал. Вообще, я знал, что следует говорить на собеседовании, и чего НЕ следует, но… Не сдержал эмоций. Прорвалась моя восторженность, охарактеризовавшая, видимо, меня, как потенциального невозвращенца. Так приоткрытая дверь в сияющее будущее с грохотом захлопнулась у меня перед носом. Пером не описать, что тогда произошло в душе. Это была трагедия. Осознание поговорки про слово, которое не воробей. Всё до этого момента было легко, а стало всё сложно.

Я с головой ушёл в спорт. Добился определённых успехов в боксе. Какое-то время считался перспективным бойцом, и на меня возлагались большие спортивные надежды. Я больше не летал в облаках, и не боксировал, как Рокки. Занятия в колледже пропускал, репетиции в театре не посещал. У меня появились новые друзья – спортсмены, и новые интересы. И время было интересным. Всё в твоих руках, если ты молод, силён и смел. И если рядом такие же лихие друзья. Я стал одержим идеей заработать лёгких денег. Не для тёлок-шмоток-иномарок. Билета в Голливуд для.

II

Для меня дружба всегда была чем-то святым, возвышенным и слегка нереальным. Это значило делить всё пополам. Радоваться и страдать вместе. Быть уверенным в друге, как в себе самом. Быть готовым пожертвовать, если придётся, собой ради друга. Вроде бы всё просто. Но как показало время, таких друзей у меня никогда не было. И уже и не будет. Ведь настоящая мужская дружба строится годами, а я слишком отравлен своим опытом, чтобы верить в кого-то. Да и сам я уже вряд ли способен поступится своими интересами ради «друга». Но речь не обо мне сегодняшнем, а о том романтике-максималисте, что верил в идеалы, и стремился к ним. Когда-то для меня не существовало полутонов. Было либо белое, либо чёрное. Я желал обрести настоящую дружбу, и ради друга был готов на всё. Взамен мне не нужно было ничего, кроме 100-процентной отдачи.

Мой первый друг Саня. С ним мы были вместе с детского сада. Учились в одной школе. Жили в одном доме. Он увлекался культуризмом. К 17-ти годам это был здоровенный бугаина-качок. Мне было далеко до него в силе, но я очень гордился, что у меня такой друг. Помню, перед школьным выпускным мы решили заработать денег. На прощальном вечере хотелось угостить одноклассниц шампанским. Ночью мы залезли на крышу пункта приёма стеклотары. Отодрали железный лист, и вытянули шесть ящиков с бутылками. Лист положили на место. Утром притащили бутылки в этот же пункт, и сдали. Было весело. Спиртное мы тогда не употребляли. Но однажды решили исправить этот пробел.

Дело было осенью. Я тогда только поступил в американский Колледж. Наше учебное заведение находилось в здании кооперативного техникума. И вот там я познакомился с одним парнем с привокзалки (это название самого хулиганского района в нашем городе). Парня звали Андрей. Был он на три года старше меня, и слыл отчаянным драчуном. Как-то на перемене между парами я попробовал с ним на руках побороться. Он чуть не вывихнул мне плечо. Очень сильным оказался. Мы разговорились. Оказалось, наши отцы работают вместе. Стали общаться. В начале 90-х в обиходе появилось слово диковинное «кабак». Вспоминался сразу стих Есенина, но всё равно я слабо представлял себе, что это такое. Там могли отдыхать только те, у кого водились лишние деньги. Андрей, по его словам, был завсегдатаем этих самых «кабаков». Рассказал мне о романтике ночной жизни. Пообещал как-нибудь меня с собою взять. И вот однажды осенним вечером мы сидели с Саней на лавочке в нашем дворе, плевали семечками, и я рассказал ему об Андрее, и о кабаках. И как-то вдруг таким неуместным себя почувствовал на этой нашей лавочке. Был такой тёплый, ласковый вечер. Где-то рядом существовали музыка, веселье, девушки. Где-то были кабаки, а в них Андрей. А мы тут. С семечками…

Решили выпить водки, и идти искать Андрея. Купили поллитровую «чебурашку» «Пшеничной». Отковыряли пробку из фольги. Как её употреблять-то? После некоторой заминки решили пить из горла. Полбутылки влил в себя я, остальную половину Саня. Чуть не вывернуло меня. Гадость мерзкая! Сели на лавочку. Ждём. Ничего не происходит. Думаем, может пробежаться чуток? Чтоб хоть какой-то эффект появился. Посидели маленько, и пошли искать сказочные кабаки. Зашли в какое-то кафе. Спросили на баре про Андрея. А на выходе меня КАК НАКРЫЛО !!! Я даже не понял, почему я вдруг начал с кем-то ругаться, к кому-то цепляться, тянуть всех сразу на улицу. Саня меня уже с кем-то разнимал. На улице я вдохнул свежего воздуха, и почувствовал себя таким лёгким и бесстрашным. Удивительное ощущение. Не знаю, проникся ли Саня подобным, но мне реально тогда море было по-колено, и даже чуть выше.

И вот мы начали бродить в таком состоянии по ночным улицам. Вроде искали что-то, а в реале просто бродили. «Спасли» какую-то девицу, находящуюся в ещё более бесстрашном состоянии, чем мы. Её некий тип куда-то тянул. Она не противилась, что её куда-то тянули, но мы её всё равно спасли. ТипА отправили подальше, а девица пошла бродить с нами. Тут я вспомнил с какой, собственно, целью был устроен весь этот движ. «Нам надо найти Андрея». Забрели в ещё одно кафе. Саня с девицей остались на улице. Я зашёл внутрь, спросить чтоб про Андрюху-у. Выхожу назад, и вижу возмутительную картину; до моего друга и подруги пристают агрессивные пьяные дядьки. В количестве много. Причём дерзко так. Саню пихают в грудь, девицу опять куда-то тащат. Та скулит. Я вступился. Со всем присущим моему состоянию красноречием, и соответствующим грозным видом приказал негодяям убрать руки от моих друзей. А не то всех ушатаю. Чуваки переключились на меня. И вот уже кто-то суёт мне ментовскую корочку в лицо, кто-то кулаком по печени, а кто-то кулаком же в нос. Пыл мой приугас. Пячусь назад. Понимаю – менты, но слабо понимаю, что мне нужно теперь делать. Что-то мямлю про «ошибочку», и про «пардон обознались». А мне тем временем уже с ноги в ухо прилетело. И у меня срабатывает рефлекс. «Двоечка» – это простейшая короткая атака. Два прямых удара. Левой-правой. На тренировках я освоил её вполне. И я заряжую эту «двоечку» в первую близнаходящуюся рожу. Куда-то в область глаза. Рожа вместе с телом падает. И тут понеслось месилово. На меня нависли со всех сторон. Крутят руки, щёлкают браслетами, пистолетом в ухо тычут. Больно так ухо разодрали. Орут, бьют, запихивают меня в легковушку. Я сопротивляюсь, цепляюсь. Во всей этой суматохе чётко вижу невозможную картину; качок Саня, который передвигался всегда очень медленно, со спринтерской скоростью удирает с поля боя. Я вмиг протрезвел.

В отделении меня пинали до утра. Сначала за то, что я плохой-нехороший посмел поднять руку на сотрудника милиции. Потом стали заставлять признаться в каких-то преступлениях. Я сначала не соглашался, но под утро сломался. «Эту квартиру ты ограбил? – «Да я..», «А вот эту ты?» – «Я». « А вот эту тоже ты?» – «Тоже я». Бить перестали. «Давай рассказывай подробности». Что рассказывать – не знаю. Тут опер, которому я залепил в глаз, видимо, сжалился надо мною. А может просто протрезвел. Отвёл меня к выходу. Дал пинка под зад, и наказал, чтобы к 10 утра я пришёл с отцом. С отцом мы, конечно, пришли. Батя поставил ему бутылку водки, и на этом история окончилась. Так состоялось моё первое знакомство с водкой, и первое же знакомство с правоохранительными органами.

Под вечер в дверь моей квартиры позвонили. На пороге стоял Саня. Я вышел к нему на площадку. Прикрыл дверь. С виноватым видом он протянул мне руку. Я пожал её. Дёрнув его на себя, ударил левой снизу по печени, и ею же боковым в челюсть. Он шмякнулся на пол. Я отпустил его правую руку. Мне было 17 лет, и так завершилась моя первая «настоящая дружба». Потом была и вторая, и третья, и пятая, и десятая. Но оконцовка была всегда одинаковой; в определённый момент "друзья" испарялись. Тогда я не знал, что так будет всегда. Я был молод, и не оглядывался назад, а шёл вперёд к новым встречам.

III

До тех пор, пока ты можешь оправдаться перед самим собою за свои поступки – ты в состоянии жить. Самооправдание – это самообман, и со временем заниматься им становится всё тяжелее. Каким бы железобетоном из доводов и убеждений ты не огородил своё сердце, оно остаётся живым. И его точат сомнения – беспощадное орудие совести, как ненасытные черви.

Мне 20 лет, и я по-прежнему грежу о Голливуде. Но мечты эти где-то на втором плане. На первом же – моя новая, интересная жизнь. После неудачи с американской учёбой, я полностью «забил» на учёбу отечественную, и чаще стал посещать боксёрский зал. На соревнованиях иногда показывал «неплохие результаты». И это «иногда» ставило в тупик моих тренеров. Потому что от меня ожидался если и не лучший, то как минимум стабильный, хороший результат. Ведь на тренировках мне не было равных. В своём зале я мог спарринговать с любым соперником, и нередко «сажал» на пятую точку парней намного тяжелее меня. А на соревнованиях, перед боем зачастую не мог справится с «мандражом». Не то, чтобы я боялся. Скорее, не всегда получалось у меня совладать с ощущением «важности» момента. Соревнования – это для меня было ВАЖНО, и я очень переживал за результат. Смешно, но чем больше я переживал за него, тем хуже он становился. После подобных «переживаний» я выходил в ринг «перегоревшим». Не было во мне тогда ни здравого смысла, ни расчёта, ни хладнокровия. Впрочем, последним качеством я и в обычной жизни не обладал. Никогда не забуду Республиканский турнир, проходивший в моём родном городе. Когда на меня пришли посмотреть все мои родственники и друзья. От меня ждали только победы. Я сам от себя ждал только победы. Это было ОЧЕНЬ ВАЖНО. Я бросился на оппонента, с целью его уничтожить, и… Как в том анекдоте, «кто-то взял, и потушил свет».

Тем не менее, удар у меня всегда был тяжёлым. И вследствие этого появились и друзья, и работа. Сначала я работал в местном ночном ресторане «Шайба». Это был один из тех пресловутых «кабаков», о которых упоминалось выше, и устроил меня туда Анвар. Пацан из старшей группы нашего боксёрского зала. Был Анвар мастером спорта международного класса, и был он в большом авторитете среди городских. Работа была весёлой, и заключалась она в охране:

1) персонала от «отдыхающих граждан»

2) отдыхающих граждан от «отдыхающих граждан»

3) ну и последних от персонала.

Здесь собиралась вся местная «блатата». Конфликтные ситуации возникали редко, и только с залётными (то бишь приезжими). А так – все знали, чей это кабак и ссориться с Анваром не спешили. Тот был завсегдатаем «Шайбы», и практически каждый вечер проводил в застольях и пьянке. Как-то раз у Анвара не заладились «переговоры» с одним из гостей – двухметровым бугаиной. Я помог ему «вынести» обидчика. После этого Анвар меня зауважал, и нередко приглашал за свой столик. Однажды он познакомил меня со своим другом. Марат, так звали друга, был обладателем третьего дана по карате, был тренером, и также являлся достаточно известным и авторитетным человеком в «спортивных» кругах нашей республики. Я был горд, что сижу за столом с такими людьми.

Теперь я и ещё пара приятелей колесили по городу и области на побитом Опеле. Собирали долги, искали должников, при надобности привозили провинившихся к старшим, то есть к Анвару, или Марату. Иногда у кого-нибудь из наших старших возникали трения с кем-либо, и тогда нас собиралось очень много. С большинством парней я был знаком по спорту. Мы организованно выдвигались на встречу, и это тоже было работой. Вне зависимости от того, махал ли ты кулаками, или просто стоял. У нас была самая большая группа в городе, и нас уважали и боялись.

Какое восхитительное чувство превосходства ты испытываешь, когда едешь с друзьями по городу! Из динамиков, сквозь открытые окна восьмёрки, или БЭХи гремит хриплый голос Шуфутинского. И все уступают дорогу, улыбаются, или прячут глаза. Какое неприятное, некомфортное чувство вины возникает, когда поздней ночью, или под утро подходишь к двери своей квартиры, и понимаешь, что сейчас снова придётся врать матери. Про то, где был, и что делал. Снова придётся ссориться. Меня сильно возмущало желание матери контролировать каждый мой шаг. Батя поначалу тоже буйствовал, но потом махнул рукой. А мама не сдавалась.

Обчистить ночной ларёк, или раздеть припозднившегося прохожего было тоже работой, но скорее озорством. Когда я вошёл во вкус сего «озорства», стал терроризировать некоторых сокурсников, прямо в стенах родного колледжа, которые по моему мнению были похожи на «лохов». Так у меня появилась первая, и очень модная по тем временам кожаная куртка, и всякие приятные мелочи в виде небольших ювелирных изделий и карманных денег. Каким образом ещё тогда меня не посадили, только удивляюсь сейчас. Всё это было каким-то азартным приключением. Я слышал, конечно, про вымогательство, но то, что кто-то может написать на меня заявление в милицию даже и не думал. Не думал я и о том, что забрать у чувака на улице понравившуюся вещь – это преступление. Просто если ты слаб, и не можешь, или не хочешь, или боишься защитить то, что имеешь – зачем ты тогда это имеешь? Учинить погром в ночном ларьке, и унести всё, что понравится – тоже не преступление, а приключение адреналиновое. Ибо все коммерсанты – кровопийцы, и вообще неизвестный ларёк на нашей территории. Ничто не делалось просто так, и на всё была своя философия. Своё оправдание. И сообщество наше было ничем иным, как спортивное братство, где ты знаешь, что случись что – за тебя встанут десятки. В глубинный смысл фразы «случись что…» я как-то не вдавался. Я даже не вникал в неё ни разу, потому что со мною НИЧЕГО плохого ведь никогда не случится. Ну, подумаешь однажды на встрече с кавказцами в нас швырнули противотанковой гранатой. Так не взорвалась же ж. Ха-ха, придурки кольцо выдернуть забыли. Это ж адреналин, это весело. А вон Лось на встречу в Акмолу поехал. Просто в машине сидел. А по машине очередью из калаша… Похороны. Грустно. Но совсем не страшно. Это рядом, но это как бы на другой планете. Ведь со мною ничего подобного просто не может произойти. Даже и мысли не возникает. И вообще меня мелкий масштаб нашего городка не устраивает. Чтобы в Голливуд улететь нужно много денег. Очень много. Хотя, наверное, на тот момент это уже было просто отговоркой.

IV

С Маратом мы сошлись очень близко, и как-то сразу. Не пьющий, не курящий, фанат своего дела. Прямая противоположность Анвару, забывшему за пьянкой, что такое спорт. Анвара сравнить можно было с волком, тогда как Марат был львом. Интеллигентный, образованный, невысокого роста, мощный, спокойный, с каким-то металлическим взглядом – он был прирождённым лидером. К карате я относился скептически, пока не увидел, как работает ногами Мара. Я начал посещать его тренировки. Учился бить ногами. Даже на турнире каком-то каратековском потом выступил. Он приблизил меня, и теперь я всегда находился с ним рядом. Марат был на 10 лет старше, многое рассказывал мне о жизни и философии. Я же ловил каждое его слово, и считал его своим старшим братом.

В Алма-Ате у Марата был друг по прозвищу Дикарь. Серьёзными делами занимался этот друг, и Мара периодически отправлял к нему наших пацанов «на работу». Стал проситься и я. Но Марат не отпускал. Он не хотел ввязывать меня в откровенный криминал. Хотел продвигать меня по спорту, и всячески отговаривал от посетившей меня идеи срубить лёгких денег. Не понимал зачем мне это, ведь есть перспектива объездить всю Европу, а то и мир. И деньги появятся, нужно только тренироваться. Он не знал про Голливуд. Я ему не рассказывал. Вобщем, я настаивал, и в конце июля 1995-го я и Арман – младший брат Марата – отправились в коммандировку в южную столицу. Я не представлял чем мне придётся там заниматься. Марат в подробности не вдавался. Сказал лишь, что наши местные «делишки» в сравнении с предстоящим мне в Алма-Ате – детские игры.

Одно почти мистическое обстоятельство предшествовало нашему отъезду. Поздно ночью я заехал домой, чтобы взять вещи. До отправления поезда оставалось что-то около часа, и я очень торопился. Арман в «восьмёрке» остался ждать у подъезда, а я пулей взлетел на второй этаж, в родительскую квартиру. Отец и младшая сестра уже спали, мама же по-обыкновению дожидалась меня. Пропустив мимо ушей её недовольные распросы, я прошёл к себе в комнату, стал спешно запихивать в спортивную сумку какие-то шмотки. Мама притихла. Стоя за спиной, молча наблюдала за моими действиями. «Устроился на работу. С шефом еду в коммандировку на недельку» – не оборачиваясь, сухо отрапортовал ей. Также не обращая на мать внимания, прошёл в ванную, взял зубную щётку. У порога, вскинув сумку на плечо, решил обернуться. Мама стояла в своём розовом махровом халате. Такая маленькая и несчастная. В глазах слёзы. Сердце сжалось. Я обнял её. « Всего на неделю, ма». « Не уезжай, сынок» – только и сказала мне севшим голосом. Но я уже летел по лестнице вниз. Прыгнул в машину. Арману – «заводи!». Тот ключом клац-клац – машина не заводится. Не просто не заводится, а вообще молчит. Даже стартер не крутит, и приборная доска при повороте ключа не светится. Что за хрень? Машинка новая. В масле ещё, можно сказать. До поезда совсем немного времени. А ещё к Арману нужно заскочить, машину поставить. Тот матерится, продолжает попытки завести машину, бьёт по баранке, и снова пытается. Выходим из машины. Арман лезет под капот, я нервничаю. Ночь. На дворе ни души. Огромная луна освещает тёмный и безмолвный пятиэтажный дом, где я живу. Где я жил… Смотрю на окна родительской квартиры, и замечаю в тёмном окне три силуэта. Мама, папа, сестра. Зашибись! Какого хрена вы попросыпались?! Что за безмолвные проводы?! Психанув, сажусь в машину, с силой хлопнув дверцей. Арман следом. Ключ в замок – завелась. Мотор взревел, и взвизгнув покрышками мы вылетели со двора.

Мы едва не опоздали, и впрыгивали в уже отходящий поезд. Благо, что Армашкин дом недалеко от вокзала, и попутку удалось поймать. В купе Арман сразу же захрапел, а мне не спалось. Непонятное, неуютное чувство теснило меня. Толи тоски, то ли тревоги. Восторженное и радостное настроение от предвкушения нового, и приключений сменилось гнетущим чувством вины и одиночества. Я вышел в тамбур, открыл боковую дверь. Грохот и лязг ворвались в узкое помещение, оглушили. Схватившись за поручни, я подался наружу. Прохладный ветер нещадно хлестал по лицу. Ночная степь была залита мертвенным светом всё той же огромной и холодной луны, что совсем недавно освещала двор и окна моего дома. Три безмолвных силуэта в окне… Я закрыл глаза. Глубоко вдыхая ночную свежесть с запахом гари, погрузился в какофонию звуков. Свист, скрежет, стоны – сколько же инструментов в этом печальном оркестре. « Не уезжай, сынок»…

Проснувшись утром, я и Арман были очарованы видом величественных гор из окна вагона. Огромные, с заснеженными вершинами, окутанные сизой дымкой. И будто игрушечные – домики у подножий. Нереальное зрелище! Поезд уже тянулся по городу, приближаясь к вокзалу, и мы высунулись в открытые окна, жадно вдыхая запахи и шум южной столицы.

Радостное настроение опять всецело завладело мной, и я с улыбкой ступил на перрон. Довольные, мы с Арманом двинулись в направлении выхода в город, где по договоренности нас должен был ожидать в машине Дикарь. Но через несколько шагов нас остановили несколько опрятно одетых взрослых мужчин. Старший из них показал удостоверение сотрудника милиции, и категорическим тоном приказал следовать за ними. Колючие, крайне недружелюбные взгляды, напряжённые телодвижения наших сопровождающих вмиг омрачили праздничное настроение. В «дежурке» нас раздели, обыскали каждую часть гардероба, вывернули сумки. Потом посмотрели в наши паспорта.

–«Кто такие? Чем занимаетесь?»

–«Плаваньем занимаемся» – ляпнул я.

–«С какой целью приехали в город?»

–«К тёте в гости» – нашёлся Арман.

–«Адрес и телефон тёти»

Арман продиктовал. Я с удивлением глянул на него. Не знал, что у Армана есть тётя в Алма-Ате. Через несколько минут нас молча отпустили. Ничего не скажешь, душевно встречает столица! Произвело впечатление..

Понурые мы вышли с вокзала, нашли зелёную «бэху», и сели в машину. За рулём сидел Дикарь. Коренастый парень с физиономией боксёра (нос сломан), аккуратная стрижка, белая летняя рубашка, белые же льняные штаны, лёгкие кожаные мокасины. Аромат шикарного одеколона дополнял образ мужественного денди. Пожали руки, познакомились. Выслушав наше повествование о встрече на перроне, Дикарь долго ржал, глядя на наши недоуменные физиономии. «Пловцы, мать вашу! В штаны небось наложили от нежданчика такого?!»

Наконец успокоился. Объяснил, что на вокзале « в таком виде» появляться не стоит. Да и по городу ходить – тоже не стоит.

–«В каком – таком?» – мы с Арманом переглянулись; причёски почти под ноль, чёрные майки, зелёные слаксы.

–« В столице на добропорядочного желательно походить. А не на гориллу, у которой на лбу написано « я – гопник». Причёска, одёжка – всё имеет значение. Если вы конечно не хотите на каждом углу с ментами объясняться!»

Мы подъехали к трёх-этажной «хрущёвке». В двухкомнатной грязной квартире нас втретил тощий и сутулый парнишка. Звали его Женя. « Жэка» – уточнил Женя. Был Женя нашим ровесником, и младшим братишкой Дикаря. Ещё была в квартире девица по имени Лена. «Моя» – пояснил Жэка.

–«Отдыхайте. Ленка, сооруди пацанам похавать по-бырику! На улицу не выходите. Вечером буду» – отдав распоряжения, Дикарь удалился. А мы с Арманом остались в обществе Жэки, и «сооружающей по-бырику» Ленки. Женька оказался свойским пацаном, хотя и не без выкрутасов. Он смешно гнул пальцы, изображая из себя бывалого уркагана, ну и всячески подчёркивал преимущество столичного проживания перед нашим провинциальным. Правда, делал это без злобы.

Вечером приехал Дикарь, и привёл с собою ещё двух парней. В руках он держал детский школьный портфель.

–«Знакомьтесь, Раджа и Иван. Вместе работать будете.»

Раджа был очень смуглым, почти темнокожим пацаном со сросшимися на переносице бровями, и со странновато-загадочными затуманенными чёрными глазищами под ними. То ли цыган, то ли уйгур. Непонятная улыбка не сходила с его лица, а все его движения были явно заторможенными.

« Не, не наркоша» – шепнул мне тайком Жэка, и улыбнулся.

Второй был совсем юношей. С красивым, почти женским лицом, и длиннющими ресницами. Ивашка, шестнадцати лет от роду. Выгнав Ленку погулять, Дикарь обрисовал нам план «работы», предстоящей завтрашним утром. Каждому отводилась своя роль, и очерёдность появления «на сцене». Я слушал, и у меня потели ладони. Перед уходом он выложил на стол из портфеля два пистолета ТТ в промасленных тряпках.

Ночью мне не спалось. Я стоял на балкончике с видом на сквер, и думал о том, что Марат был прав, когда говорил про «детские игры». Меня бросало то в жар, то в холод. Смогу ли я это сделать? Ещё мне представлялся неизвестный мужик по имени Коля. Вот лежит сейчас этот Коля в своей тёплой постели, и сладко спит. И не подозревает даже, что ждёт его уже этим утром.

V

Эпизод 1

Было около семи часов утра, когда Дикарь высадил нас из машины. Объяснил, как дворами пройти к нужному дому. План был простой: Ваня звонит в дверь, и говорит, что тётя Вера из Караганды передала посылочку. Тётя Вера – родная сестра Коли Ромашкина, хозяина квартиры. Когда тот открывает дверь, я «вырубаю» Колю, мы закрываемся в квартире, приводим в чувство хозяина, он отдаёт нам деньги, вырученные с продажи его, иномарки. Тем же путём возвращаемся в исходную точку, где нас будет ждать Дикарь. На всё-про всё минут сорок. Не более.

Мы на шестом этаже нужного дома. Ивашка в костюмчике похож на школьника, которым он по факту и является. В руках авоська неизвестно с чем. Жмёт на кнопку звонка. Я, Арман, Раджа и Жэка замерли на лестнице вдоль стены. Страх. Мой вечный враг. Когда шли к дому Коли, мне хотелось сбежать. Куда я иду? Что вообще творю? Что там в этой квартире получится? А если что-то пойдёт не так; кто-то увидит, услышит шум, вызовет милицию? Но я вспомнил про Марата, и о том, что сам сюда напросился. Прослыть трусом, и потерять уважение пацанов я боялся больше. И вот я стою, впечатавшись в стену возле двери чужой квартиры, и обливаюсь холодным потом. Сердце стучит так, что его кажется слышно на лестничной площадке. Сухим языком облизываю пересохшие губы. Трель звонка приглушённо раздаётся в глубине квартиры, и электрическим током пробегает по моим оголённым нервам. Как же мне не хочется, чтобы дверь открыли! Пусть никого не будет дома! Пожалуйста! Но за дверью послышался шорох, и все затаили дыхание. Ивашку рассматривали в глазок.

–«Кто там?» – наконец послышался сонный голос

–«Николай Сергеич, доброе утро» – защебетал Ивашка безобидно и с улыбкой – « тётя Вера просила зайти к вам, и передать посылку»

–«Не понял… Какая тётя Вера?»

–«Вера Сергеевна Удальцова. Ваша сестра» – терпеливо пояснил Ваня, наивно похлопав своими телячьими ресницами. Талантливый актёр. И нервишки крепкие.

–«А ты кто такой?»

–«Ваня я, сосед её. В Алма-Ату в гости приехал»

За дверью задумались. «Правильно Коля, не открывай дверь» – я очень надеялся на это.

–«Николай Сергеич, ну я сумку тогда у двери оставлю?» – Ивашка поставил авоську под дверь, и развернулся, чтобы уйти. Щёлкнул замок, и дверь приоткрылась. Я рванулся вперёд, и распахнул дверь. В дверном проёме стоял взлохмаченный, рослый мужик лет сорока, в семейных трусах. Я на секунду оторопел, и вместо того, чтобы нанести ему удар в челюсть, зачем-то произнёс: «Привет, Коля». Секундное замешательство, казалось, длилось очень долго, в течение которого мы смотрели друг-другу в глаза. Сонная пелена с Колиных глаз спала. Он дёрнулся, и вцепившись в меня двумя руками, начал выталкивать, стараясь закрыть дверь. Я же в свою очередь пытался запихать его в квартиру. Эта возня в дверях длилась недолго. Сзади на меня налегли Арман с Раджой, и мы кубарем вкатились в прихожую. Жэка с Ваней закрыли дверь. На шум вышла сонная женщина (!) из комнаты. Вот это подстава! Мы почему-то расчитывали, что Коля будет один. Она, естественно, заголосила, но Жэка, сунув в лицо пистолет, уволок её в комнату. Раджа и Ваня принялись шарить по квартире. Я и Арман затащили мужика на кухню. Коля орал, и мы принялись его избивать, чтобы тот заткнулся. Я бил с каким-то остервенением. Бил за то, что он открыл дверь, за то, что я боялся, за то, что я здесь, за то, что я делаю. Коля перестал орать. Мы усадили его на табурет, и стали требовать денег. Но он лишь мычал, и отрицательно мотал головой. Арман взял скалку и начал лупить его что есть дури по рукам, по плечам, и по голове. Я остановил Армана. Просто Коля теперь был похож на кровавое месиво, и не мог говорить. Набрали из крана кастрюлю холодной воды, и окатили ей мужика. Тот пришёл в чувство. Мы повторили вопрос о деньгах. Сказали, что знаем о проданной машине, и о сумме, которую он с продажи выручил. Но Коля сообщил, что деньги находятся не дома, а в каком-то загородном офисе.