Czytaj książkę: «Наперегонки с темнотой», strona 13
Его заявление вызвало небывалый резонанс и в прямом смысле слова произвело эффект разорвавшейся бомбы. С момента выступления прошло всего лишь чуть больше часа, а соседние страны уже требовали отчета о вирусе и степени его вирулентности. Некоторые из них грозились закрыть границы и ограничить транспортное сообщение, но самые страшные события развернулись в зоне объявленной эвакуации. Люди поддались неконтролируемой панике.
Одни уже сегодня бежали подальше от мест заражения, не дожидаясь пока их вывезут правительственные войска. Другие обвиняли во всем военных, внешних врагов, террористов и даже своих соседей. Они собирались группами и шли к административным зданиям, выкрикивая лозунги и круша все вокруг. Третьи наотрез отказывались воспринимать угрозу заражения всерьез, уверяя, что их попросту хотят запугать и согнать в одно место, чтобы проще было отслеживать и управлять.
– Началось, – прошептала Марта.
Привалившись спиной к моей груди, она листала бесконечный поток новостей, выхватывая тут и там разрозненную информацию. Мы открывали страницу за страницей, читали оперативные сводки и оба понимали, что в стране начался хаос. Людям наконец озвучили хоть что-то похожее на правду, но сделано это было слишком поздно и одновременно с тем слишком резко. Никто не был готов к такому развитию событий.
– Мы в самом эпицентре, Джон, – оторвавшись от экрана, простонала она.
Ее голос звучал с обреченностью гибнущего под шквалом массированной бомбардировки солдата.
– Эй, тише… – Я прижался щекой к ее лицу и крепко обнял. – Выключи телефон. Больше ничего нового мы сегодня все равно не узнаем, а завтра выберемся отсюда, вот увидишь. Наступит утро и мы обыщем весь этот чертов городишко, найдем машину и уедем. Хоть одна, но должна была тут остаться. На крайний случай угоним чей-нибудь велосипед и будем крутить педали до самого дома.
Я пытался отогнать от нее мрачные мысли, но сам находился в не менее подавленном состоянии. Все то время, что мы читали и смотрели о происходящем в городах, я лихорадочно думал о Терри. Понимая, что должен быть рядом с ней, чтобы защитить в случае любой потенциальной угрозы, я почти терял разум от осознания собственного бессилия. В данный момент я ничего не мог сделать – оставалось только дожидаться утра и надеяться, что она в безопасности.
И еще я не представлял, с чем мы столкнемся завтра. Паника уже началась, а это означало многокилометровые пробки, переполненные отели, магазины, заправки… Кроме того, можно лишь вообразить реакцию жителей тех городов, куда начнут прибывать люди из зоны заражения. Вряд ли они окажут нам радушный прием.
– Они ведь лгут обо всем, – отрешенно глядя перед собой, сказала Марта. – Ты видел, что нигде ни слова о реальном положении дел? Все замазано какими-то размытыми формулировками…
– Да, видел, – отозвался я. – Нужно позвонить Робу. Хочу убедиться, что у них все в порядке.
Набрав его номер, я долго слушал гудки, прежде чем тот наконец взял трубку.
– Джон? Что-то важное? – прокричал он в динамик.
Вокруг него раздавался невообразимый шум и множество разгоряченных голосов.
– Я только что посмотрел последние новости. Что у вас там творится?
Говоря максимально тихо, я надеялся, что он сможет меня услышать и вроде мне это удалось, потому что Роб ответил:
– У нас творится чертова паника! Все высыпали на улицы и призывы отправиться по домам не помогают. – Немного отойдя от толпы, он проговорил тише: – Билл с ребятами не справляются. Терренс и его дружки уже палили из ружья, ища в толпе зараженных. Вот такие дерьмовые новости.
– Где Терри? – стараясь не перейти на крик, спросил я.
– За нее будь спокоен. Она с Айлин в подвале и обе не выйдут до утра ни при каких обстоятельствах. Они не выйдут оттуда, даже если начнется эвакуация.
– Хорошо, – выдохнул я. – Роб, будь осторожен. Какого черта ты торчишь на улице? Ты же знаешь, что это опасно!
– Кто-то должен делать это дерьмо, иначе они тут все друг друга перестреляют. Не волнуйся, со мной Билл, Броуди и остальные. Ты лучше сам поскорей выберись из того гадюшника.
– Постараюсь, Роб. До связи.
После нашего разговора мы с Мартой еще минут тридцать просидели в шкафу, а затем опять перебрались на кровать. Каждый был погружен в свои невеселые мысли, поэтому переговаривались мы лишь изредка. Порой кто-то из нас предпринимал попытки говорить на отвлеченные темы, но выходило плохо. Все разговоры в итоге сводились к одному – паника, эвакуация, молчание властей. Они ведь действительно так и не сказали всего.
Президент упомянул в своей речи, что им неизвестно как распространяется вирус, хотя было очевидно – это откровенная ложь. Также не прозвучало ни слова о поведении зараженных, о том, как они нападают и чего от них ожидать. И он, и выступающие с трибун многочисленные военные министры молчали, что их можно обезвредить лишь выстрелом в лоб. Они по-прежнему многое утаивали, уклончиво называя тех тварей зараженные или инфицированные.
Вполне возможно, это оправдывалось опасениями, что в панике люди начнут палить друг по другу – скажи они о выстрелах в голову, любой придурок мог взять в руки оружие и, действуя на свое усмотрение, отправиться отделять больных от здоровых. Терренс уже так и поступил. И все-таки они обязаны были разъяснить, как действовать в случае нападения, но вместо того, факты привычно замалчивались.
Крепко прижавшись ко мне, Марта положила голову на мое здоровое плечо, а я время от времени запрокидывал к себе ее лицо и целовал губы, глаза, скулы, лоб… Ощущать ее рядом было чертовски приятно. Наш привычный мир перевернулся, вокруг бушевал хаос, но у нас была эта ночь. В какой-то момент мне пришло в голову, что будь это моя последняя ночь, я бы предпочел провести ее именно так.
Немного погодя я услышал ее размеренное дыхание и понял, что она уснула. Еще долго я прислушивался к нему, думая о ней, о себе и о Терри. За окном была тишина и это успокаивало. Постепенно глаза у меня закрылись и я не заметил, как тоже погрузился в крепкий сон.
Разбудил меня еле слышимый шепот Марты. Склонившись к самому моему уху, она возбужденно шептала:
– Джон, проснись! В доме кто-то есть. Проснись!
Я открыл глаза, но увидел лишь темноту. Ее рука предостерегающе закрывала мне рот. Аккуратно отстранив ее, я прислушался.
На улице шел дождь. Он несильно стучал по крыше и металлическим ставням, но кроме этого звука, я ничего не слышал.
– Это дождь, – так же тихо ответил я.
– Нет же, здесь кто-то есть! Послушай!
Я снова напряг слух и наконец за шумом дождя разобрал, как кто-то передвигается по гостиной чуть слышными, шаркающими шагами. Периодически он натыкался на мебель, терся о стены и издавал приглушенные звуки. Я узнал их. Они были едва различимы, однако уже слишком хорошо мне было знакомо это бульканье, повизгивание и хрипы.
С каждой секундой они слышались все яснее – зараженный явно шел прямо к двери нашей комнаты. Даже в темноте я ощутил, как Марту захлестнул ужас. Она вся сжалась в тугой комок и почти не дышала. Теперь уже я закрыл ей рот рукой и зашептал:
– Что бы не произошло, не издавай ни звука. Он не войдет, дверь заперта.
Страх охватил и меня, да так, что сердце подпрыгнуло к самому горлу. Нащупав на тумбочке у кровати обрез, я стиснул его в руках и приготовился к худшему. Я не был уверен, чувствуют ли эти ублюдки присутствие живых, но если ему вздумается ломиться внутрь, мне придется стрелять.
Слушая, как он приближается все ближе, а звуки, издаваемые его глоткой, становятся все отчетливей, мы замерли в леденящем оцепенении. Когда он натолкнулся на дверь, раздался громкий удар. Марта резко вздрогнула и судорожно задышала, а я схватил ее за руку, давая знак успокоиться.
К нашему облегчению, ублюдок недолго потоптался под дверью, затем, обтирая стену, двинулся дальше. Шаги удалялись. По-прежнему не двигаясь с места, мы вслушивались в происходящее снаружи, а спустя время я догадался, что он ходит кругами.
Минут через пять зараженный вновь подошел к двери, стукнулся об нее и пошел на второй заход. Похоже, он намеревался прогуливаться по дому до восхода солнца, но самое печальное заключалось в том, что мне нужно было в туалет. За вечер я выпил литр воды и теперь организм настойчиво требовал избавиться от лишней жидкости.
В других обстоятельствах я бы не раздумывая воспользовался освободившейся бутылкой, однако теперь оставалось лишь ждать. Я очень надеялся, что смогу продержаться до наступления рассвета, потому как производить лишнего шума точно не стоило. Да и Марту шокировать мне не хотелось.
– Он ходит по кругу, – прошептал я ей на ухо. – Сколько сейчас времени?
Она осторожно достала из кармана телефон, прикрыла экран подушкой и посмотрела на часы.
– Пять двадцать утра.
– Дерьмо! Рассветет только через пару часов. Надеюсь, ему надоест тереться о стены и он куда-нибудь свалит.
– А если нет? – панически зашептала она.
– Если нет, я прострелю ему башку. Днем они не так опасны. – В попытке приободрить, я притянул ее к себе. – Не волнуйся, мы выберемся.
«Мы выберемся», – эти слова уже превратились в мантру, которую я без устали повторял ей снова и снова. За прошедшие часы я сказал их по меньшей мере раз десять и старался, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя сам эту уверенность ощущал все слабее.
Куда мы выберемся? Даже если все сложится удачно и я пристрелю эту тварь, а затем мы найдем машину и беспрепятственно доедем до дома, то что потом? Там нас ждет хаос и эвакуация, и я понятия не имел, сколько она продлится, а также какой теперь будет наша жизнь. Прошедшая ночь сблизила нас, но связь эта была еще настолько хрупка, что вызывало сомнения, выдержит ли она предстоящие испытания.
Для себя я четко знал, что хочу быть с ней, но одновременно с тем прекрасно понимал, какая пропасть лежит между нами. И потом, только сейчас мне пришло в голову, что я совсем ничего не знаю о ней. Вполне может быть, что у нее кто-то есть.
– Расскажи мне что-нибудь. Расскажи о себе, – попросил я тихо.
– Сейчас? – удивилась она.
– Почему нет? Нам нужно чем-то занять два часа. Мы свихнемся, если будем сидеть в тишине и слушать, что происходит за дверью. К тому же я ничего не знаю о твоей жизни. У тебя есть кто-нибудь?
У нее никого не было. Марта рассказала, что когда-то была замужем, но из этого ничего не вышло. В двадцать три года она выскочила за своего приятеля по колледжу, а уже через пару лет им обоим сделалось ясно, что они совершили ошибку. Для брака они оказались слишком молоды, кроме того, оба были больше увлечены построением каждый своей карьеры, нежели друг другом.
В дальнейшем у нее случалось несколько коротких романов, но, по ее признанию, ничего серьезного они из себя не представляли. Каждый из них завершался по одной причине – Марта была чересчур влюблена в свою работу.
– Журналистика все, что у меня есть, – с категоричностью заявила она, чем тут же привела меня в скверное настроение. – Вы, мужчины, хотите слишком многого и никто не готов мириться, что в моей жизни есть вещи, которые являются для меня важными. Все мои бывшие парни рано или поздно начинали требовать больше, чем я могла дать или ставили перед выбором – либо они, либо работа. Я всегда выбирала работу. Ну а ты? Теперь твоя очередь.
– Разве тебе недостаточно того, что писали обо мне в газетах? – усмехнулся я. – Вдовец, имеющий десятилетнюю дочь и проблемы с законом, бывший алкоголик, владелец зачуханной автомастерской, житель такого же зачуханного городишки и, возможно, будущий заключенный на долгий двадцатилетний срок. Как тебе? Такой характеристики хватит?
– Нет. Эту чушь писали в газетах, а я хочу послушать твою историю. – Мне показалось, что Марта улыбается над тем, какими словами я себя описал. Устроив поудобней голову на моем плече, она мягко попросила: – Расскажи мне о своем детстве. Каким оно было? И какой была твоя семья?
И я рассказал. Рассказал, что отец всю жизнь пил, пока в тридцать девять лет не свалился от болезни печени, а в сорок шесть от нее же не умер. Рассказал, что во время своих пьяных загулов он нередко поднимал руку на мать, а она, несмотря ни на что, от него не уходила. Она терпела все – его хронический алкоголизм, паршивый характер, побои, отсутствие денег и даже измены, а когда он заболел, в придачу ко всему вышеперечисленному, взвалила на себя непосильную ношу по уходу за ним.
– В детстве у меня бывали периоды, когда я люто его ненавидел и никак не мог понять, почему она от него не уйдет, – тихо шептал я. – Не понимал, почему она терпит, ведь он вел себя с ней совершенно по-скотски. Даже когда он уже болел, то и дело орал на нее, постоянно чего-то для себя требовал, вел себя как эгоистичный, самовлюбленный мудак, которому все вокруг должны, хотя, кроме своего мизерного пособия, не приносил в семью никакого дохода. Чтобы продержаться на плаву, мать много работала, но почти все уходило на его лечение. – Унесясь воспоминаниями в прошлое, я надолго замолчал, но потом усмехнулся и продолжил: – Из-за него я не поступил в колледж, а когда мне исполнилось пятнадцать, тоже начал работать. Если бы по-настоящему хотел, я мог бы, наверное, уехать, но не представлял, как оставить ее с ним одну. Как только я стал постарше, при мне он опасался корчить из себя крутого парня, а сама она бы не справилась. Да и денег вечно не хватало, так что… Не стану лицемерить – когда он умер, я испытал облегчение. Мне было девятнадцать тогда. Мать после его смерти прожила всего шесть лет. За то время, что он болел, она сильно подорвала здоровье из-за нервотрепки с ним, плюс я был не подарок, да и работа тоже, но хотя бы последние свои годы она пожила спокойно. Вот тебе история о моем детстве. Понравилось?
– Мне жаль, Джон. Очень жаль, – уткнувшись лицом мне в шею, глухо прошептала Марта. – Знаешь, моему детству тоже особо не позавидуешь, но твое куда паршивее.
– И что было в твоем?
– Я не очень-то хочу копаться в воспоминаниях, но раз уж у нас ночь откровений… Я жила с матерью и ее сменяющими друг друга приятелями. Она вела довольно веселый и бурный образ жизни, так что скучать мне не приходилось. Вместо алкоголя она баловалась наркотиками и, думаю, этой подробности достаточно, чтобы понять, что представляло из себя мое детство.
– Да уж, тебе, похоже, тоже пришлось не сладко, – проведя ладонью по ее волосам, с сочувствием сказал я.
– До определенного момента так и было, но потом все более-менее наладилось. Когда мне было одиннадцать, мать вышла замуж за своего очередного приятеля и завязала с наркотиками. Приличным или порядочным человеком его не назовешь, но вместе они хотя бы начали вести приемлемый образ жизни и, в общем-то, до поступления в колледж мое существование с ними было вполне сносным. Сейчас мы почти не общаемся. Семь лет назад они перебрались в другой округ и я не особо лезу в их жизнь. К счастью, они в мою тоже.
– Так у тебя здесь совсем никого нет?
– У меня есть моя работа, – с твердостью в голосе произнесла она.
Я хотел подробнее расспросить ее об этом, а также о друзьях и, в целом, о ее увлечениях, но к тому моменту два часа уже истекли. К половине восьмого утра темнота в комнате стала понемногу рассеиваться. Серый свет узкой полоской пробивался из-под двери, появились смутные очертания предметов, так что я даже смог различить лицо Марты.
Все это время зараженная тварь ходила кругами, периодически натыкаясь на запертую дверь нашего убежища. Всякий раз Марта нервно вздрагивала и надолго прерывала наш разговор, а я сильнее стискивал ее в объятиях. Когда мы смолкли окончательно, я понял, что на протяжении нескольких минут из гостиной не доносится никаких звуков. Перестав бродить по дому, тварь затихла. Шум дождя тоже стих.
– Кажется, рассвело, – прошептал я. – Ты его слышишь?
– Нет. А ты?
– И я нет. Попробуем выйти?
– Нет, Джон, не надо! Он там! – схватившись за мою руку, запротестовала она.
– В любом случае нам придется выбираться. Мы же не можем торчать тут вечно?
Я стремился ее успокоить, но кто бы успокоил меня самого. Пульс подскочил, а сердце в груди вновь заколотилось глухими, прерывистыми толчками. Они отдавались шумом в ушах, внутри же все сжималось в тяжелый свинцовый ком.
Собравшись с духом, я высвободился из рук Марты и, прислушиваясь после каждого движения, поднялся с кровати. Вокруг стояла плотная, еле просвечиваемая мгла.
– Приподниму немного ставни, ни черта не видно.
– Нет, нет! Он услышит!
Призывая меня не делать этого, Марта отчаянно замотала головой.
– Я тихо. Не бойся.
Беззвучно ступая по полу, я подобрался к окну, нащупал на стене ленточный привод и обеими руками потянул вниз. Я пытался не производить шума, но звук, с которым ставни поползли кверху, показался мне оглушающим. К счастью, пары сантиметров хватило, чтобы в комнату пробился бледный утренний свет.
Застыв в неподвижности, всю следующую минуту я вслушивался, не возобновятся ли в гостиной шаги. Везде было тихо – тварь либо впала в дневную спячку, либо притаилась в ожидании нашего появления. Вернувшись к Марте, я знаками показал, что нужно вставать, на что получил категоричный отказ, однако после пары таких же молчаливых протестов, она все-таки покинула кровать.
Пока она обувалась, я поднял с пола рюкзак, положил в него фонарь и направился к шкафу. Моя футболка была разодрана на бинты, а куртка продырявлена и пропитана кровью, поэтому я намеревался позаимствовать что-нибудь подходящее у хозяев приютившего нас дома. Под руку мне попался бесформенный, крупной вязки коричневый свитер. Не особенно разбираясь, подходит ли он по размеру, я натянул его на себя.
Свитер пришелся впору. Марта тем временем стояла в центре комнаты и выглядела, точно пассажир тонущего корабля. Ее лицо было бледным, а в глазах плескался все тот же пресловутый страх вперемешку с растерянностью.
– Готова? – закидывая за спину рюкзак, спросил я.
– Нет! А что, если он не один? Что, если их много?
– Марта, не выдумывай. Он один. Мы бы услышали, если бы они закатили там шумную вечеринку. Я проверну замок, а ты резко потянешь дверь на себя, идет? – Я взял в руки обрез, а дробовик старика отдал ей. – Выстрелить сможешь? – Она неуверенно кивнула. – Да? Послушай, я уверен, что это не потребуется, но на всякий случай… Не бойся. Действуем быстро. Я выгляну и, если он там, сразу стреляю в голову. После этого мигом на улицу. Ну, готова?
– Ох, Джон, как же страшно, черт возьми! – зажмурившись, зашептала она. Собираясь с духом, Марта сделала три глубоких вдоха, после чего взглянула мне в глаза и решительно выпалила: – Пошло все к чертям! Я готова!
Ее своеобразная попытка набраться храбрости выглядела так трогательно, что вызвала во мне прилив пронзительной нежности. С теплотой посмотрев на нее, я рассеянно улыбнулся. Несмотря на ужас, пережитый за последние сутки, она была сейчас необычайно красива.
Темные, цвета обжаренного кофейного зерна волосы закручивались в легкие локоны, обрамляли лицо и спускались по плечам до самой груди. За ночь они растрепались, отчего вид у нее был взъерошенный и несколько диковатый, а стиснутый в тонких руках дробовик, вкупе с горящим в глазах решительным серо-голубым огнем, только усиливал это впечатление.
Не удержавшись, я шагнул к ней, обхватил ладонями ее лицо и поцеловал. Затем кивнул в знак того, что все будет хорошо, направился к двери и провернул замок. В следующую секунду Марта рванула ее на себя.
Глава 23
Перекатываясь с ноги на ногу, тварь стояла посередине комнаты. Это была женщина. Вернее, когда-то это была женщина, теперь же просто омерзительное мертвое существо. Ее желтые волосы слипшимися от грязи прядями свисали на то, что сложно было назвать лицом, жуткие глаза оказались открыты и смотрели прямо на меня.
Я выстрелил в тот момент, когда растянув в оскале пасть, она шагнула вперед. Попадание вышло точным. Заряд прошиб ей лоб, после чего тварь мгновенно свалилась на пол и задергалась от жестоких конвульсий. Странно, но глядя на нее, я больше не испытывал страха – во мне поднималась лишь волна отвращения.
Сделав два шага вперед, я выстрелил в нее еще раз, затем повернулся к Марте и тихо позвал:
– Идем на улицу.
Она стояла в дверном проеме с ужасом глядя на распростертое по полу тело и брызги вязкой черной слизи, вытекающей из остатков черепа. Те видеоролики плохого качества, что она видела в интернете, не могли передать, насколько зараженные отвратительны в реальности. Сейчас на одного из них она смотрела своими глазами.
– Марта, пошли на воздух, – настойчиво повторил я.
По ее виду было ясно, что ей с огромным трудом удается сдерживать тошноту. Меня она как будто не слышала, поэтому я подошел и, взяв за руку, потянул ее к выходу. Косясь и оглядываясь на все еще подергивающуюся тварь, она покорно пошла следом, но когда мы уже почти покинули комнату, вдруг резко остановилась и воскликнула:
– Джон, подожди! Это нужно снять!
Не успел я опомниться, как она стянула с моей спины рюкзак, быстро его открыла и достала спрятанную там камеру.
– С ума сошла? Оставь это! – крикнул я.
Но она уже включила запись и с опаской двинулась к телу. Стоя поодаль, я молча наблюдал за ее действиями, а заодно бросал по углам настороженные взгляды. Во всем доме господствовала мертвая тишина. Больше к нам никто не подбирался – тварь действительно оказалась одна.
Закончив со съемкой, Марта стремительно пронеслась мимо меня к выходу, перешагнула порог и тут же согнулась в приступе рвоты. Не в силах и дальше терпеть давление в переполненном мочевом пузыре, я тоже вышел на улицу и устроился у ближайшего дерева. Последние минуты пребывания в запертой спальне меня не покидало ощущение, что еще немного и я взорвусь.
– Чокнутая! – вернувшись к Марте, выпалил я, но немного спустя провел ладонью по ее согнутой спине, забрал у нее камеру и с сочувствием добавил: – Тебе легче?
– Да. Прости, это выглядело просто ужасно.
Выпрямившись, она закрыла глаза и обессиленно прислонилась лбом к кирпичной стене.
– Да уж, зрелище не из приятных, – согласился я. – Пойдем в ванную. Тебе нужно умыться.
Ожидая, пока Марта приведет себя в порядок, краем глаза я наблюдал за мертвой тварью. Та без движения лежала в самом центре комнаты. Конвульсии уже прекратились.
Одета она была во что-то напоминающее ночную пижаму, а на ее почерневшем безымянном пальце я разглядел обручальное кольцо. Судя по внешности, до заражения она была достаточно молода и, возможно, этот дом даже когда-то принадлежал ей. Переведя взгляд на фотографии, которыми была увешана вся стена у входной двери, я всмотрелся в симпатичную женщину лет тридцати.
На них она улыбалась и выглядела счастливой. По чертам ее лица, фигуре и волосам я определил, что, скорее всего, лежащая передо мной тварь и в самом деле когда-то являлась хозяйкой этого дома. «Так вот в чьей спальне мы провели сегодняшнюю ночь, – пронеслось в голове. – Значит, ее муж и дети тоже могут быть где-то поблизости и лучше бы нам поскорее унести отсюда ноги».
Словно прочитав мои мысли, на пороге ванной появилась Марта. Молча указав на фотографии, я поделился с ней своей догадкой. Она поняла меня без слов. Так и не произнеся ни звука, мы покинули дом, послуживший нам прибежищем на эти несколько страшных и в то же время удивительных часов.
Утро встретило нас холодом. Небо заволокло плотными дождевыми облаками, но было уже совсем светло. Брошенный жителями город хранил молчание. Сырой туман окутывал его пустынные улицы, напоминая о том, что мир вокруг нас изменился. Теперь таких заброшенных городов будут сотни.
С машиной нам неожиданно улыбнулась удача. Пройдя всего лишь метров шестьсот, на подъездной дорожке у неприметного деревянного строения мы набрели на старый пикап с ключом в замке зажигания. Топливный бак его оказался почти полон, так что, несмотря на довольно потрепанный вид и изрядно проржавевший кузов, двигатель мне удалось завести без проблем.
Оставалось надеяться, что найденная нами развалина сможет дотянуть до дома. Если удастся проехать без задержек, занять это должно около трех часов.
– Как думаешь, что с тем стариком? – спросила Марта, как только мы сели в машину.
– Даже думать об этом не хочу.
– Мы должны туда съездить, – провозгласила она, но уловив мой недобрый взгляд, поспешно прибавила: – Послушай, он ведь ранен и, возможно, его нужно отвезти в больницу. Каким бы сумасшедшим он не был, все-таки он человек. И кроме того, мне нужно забрать из машины вещи. Там осталась моя сумка и кое-какие документы. Я не могу их бросить.
– Марта, ты точно чокнутая! – раздраженно взвыл я. – Почему ты не забрала их вчера?
– Ну извини, – резко парировала она, – вчера мне было не до того.
Теперь это снова была прежняя Марта. От напуганной, в ужасе цепляющейся за мою руку женщины, которая вызывала инстинктивное желание ее защитить, не осталось и тени намека. Разглядывая уже наизусть выученное упрямое выражение на ее бледном лице, я начал закипать, но потом все же решил не спорить.
– Хорошо. Ладно. Если тебе недостаточно приключений, мы прокатимся в этот чертов лес, но того свихнувшегося деда подбирать я не стану. А если тебе так его жаль, можешь остаться с ним и залечивать его раны сколько вздумается.
Дав понять, что больше не желаю ничего обсуждать, я надавил на педаль газа и поехал к ведущей в лес проселочной дороге. До цели мы добрались быстро. То, что вчера представлялось долгим и трудным путешествием, сегодня заняло всего несколько минут.
Припарковавшись рядом с машиной Марты, я прихватил обрез и вышел наружу. Все вокруг сохраняло обманчивый покой. Лес негромко шумел от прохладного дыхания ветра, с пестрой листвы на землю скатывались крупные дождевые капли, где-то рядом издавала щелкающий звук одинокая птица, вот только старика на том месте, где вчера мы его оставили, не обнаружилось.
Мокрая трава была примята, но кроме нее не наблюдалось никаких других следов. По всей видимости, их смыл ночной дождь.
Марта тоже выбралась из машины и, словно к чему-то принюхиваясь, стояла рядом. Поежившись от холода или скорее от навязчиво-гнетущего ощущения, что производил таящийся за деревьями сумрак, я сказал:
– Видишь? Нет тут твоего старика. Марта, пожалуйста, забери, что нужно и давай наконец уедем. Я хочу убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше.
Возражать она не стала. Похоже, находиться здесь ей тоже было не по душе. Пройдя к машине, она открыла дверь, но едва заглянула внутрь, как тотчас вскрикнула и резко отпрянула назад. Преодолев разделяющие нас пару метров меньше, чем за долю секунды, я нацелил ствол обреза в салон и заглянул туда сам.
Старик, сгорбившись, сидел на заднем сиденье и, казалось, спал. Его лицо выглядело как серая восковая маска, глаза были закрыты, а тощие руки безвольно висели вдоль туловища. Вся его рубашка пропиталась кровью. Ее засохшие бурые пятна виднелись также на руках, лице и даже всклокоченной седой бороде. Уже зная, что это не имеет смыла, я осторожно тронул его за плечо и ожидаемо не добился никакой ответной реакции. Старик был мертв.
На той поляне мы провели еще пятнадцать минут. Марта забрала документы и вещи, а я как мог устранил следы нашего там пребывания. Уезжая, мы вложили в руки сумасшедшего отшельника дробовик и подожгли машину. Разумеется, это было глупо, ведь если полиция станет проводить расследование, нас легко вычислят, но ничего более здравого придумать на тот момент мы не смогли.
Полчаса спустя мы на максимальной скорости неслись в сторону ближайшего блокпоста. До него оставалось не больше пяти километров. С той минуты, как покинули лес, никто из нас не проронил не слова. Я сосредоточенно вел машину, Марта с отрешенным видом глядела прямо перед собой.
– Это мы убили его, Джон, – нарушив в конце концов тягостное молчание, бесцветным голосом произнесла она.
– Нет, Марта, он сам себя убил, – спокойно возразил я. – И сделал это очень давно. Еще когда поселился в этом лесу, потом когда отказался из него уезжать и, наконец, вчера, когда попытался нас пристрелить.
Марта промолчала, но по лицу ее было видно, что она со мной не согласна. Желая ее убедить, я задал вопрос:
– Неужели ты правда считаешь, что он выжил бы там один, если бы я его не ранил? На километры вокруг не осталось никого, кроме зараженных тварей, так что рано или поздно он бы присоединился к ним. И я не знаю, что лучше – умереть, как он, от потери крови или сдохнуть от рук какого-нибудь восставшего из мертвых ублюдка. Я бы выбрал первое.
Она снова ничего не ответила. Мы как раз подъезжали к пересечению с главной дорогой, где находился тот блокпост, на котором еще вчера флиртом и ложью она добывала нам пропуск. С трудом верилось, что с того времени прошло меньше суток. Сейчас мне казалось, будто это происходило вечность назад.
Едва подобравшись ближе, мы поняли – наше путешествие к дому затянется надолго. Людей в форме вокруг по-прежнему было много, но теперь к ним добавилась огромная вереница машин с обезумевшими от паники людьми. Отовсюду раздавались нетерпеливые сигнальные гудки, рев моторов и отборная брань, однако автомобильная колонна почти не двигалась.
Ей препятствовали бетонные заграждения и стоящие за ними военные. Там же появились медики в оранжевых защитных костюмах. Вклинившись в хвост очереди, мы наглухо встали на одном месте и простояли так несколько долгих минут, прежде чем хоть немного продвинулись вперед.
– Почему так медленно? – в очередной раз возмущенно обронил я. – Что они там делают?
Я то и дело высовывал голову в окно, пытаясь выяснить, что происходит, но за крышами впередистоящих машин ничего не мог разглядеть. Никак не отреагировав на мое гневное замечание, Марта достала из рюкзака камеру, включила ее и начала вести съемку. Ей удалось приблизить изображение и рассмотреть в объектив, чем вызвана столь длительная задержка.
– Они всех досматривают, – прокомментировала она увиденное. – Военные проверяют документы, а медики осматривают людей. Они у всех берут кровь.
– Зачем? – ошалело вскричал я, как будто она могла знать ответ на этот вопрос. – Что за тупость? Им ведь как никому известно, что днем эти твари прячутся!
– Мне бы тоже хотелось знать зачем.
Когда после сорокаминутного ожидания подошла наша очередь проходить проверку, нас попросили выйти из машины, показать документы и сдать анализ крови.
– Для чего вы берете кровь? – спросила Марта.
Игнорируя вопрос, медик в оранжевом комбинезоне посветил ей в глаза фонарем и потребовал вытянуть руку.
– Для чего вы берете кровь? – повторила она.
– Вы находитесь в карантинной зоне, – устало ответил он. – Мы должны выявить всех инфицированных.
