Czytaj książkę: «Три цветка и две ели. Третий том»

Времяисчисление Меридеи

Цикл лет – 36 лет (период между столкновениями светил)

Год – 365 дней или 8 восьмид по числу Добродетелей и Пороков

Високосный год – 366 дней (раз в четыре года)

Восьмида года – 45 или 46 дней

1 – Вера (Уныние) – 46 дней

2 – Смирение (Тщеславие) – 45 дней

3 – Нестяжание (Сребролюбие) – 46 дней

4 – Кротость (Гнев) – 46 дней

5 – Трезвение (Леность) – 45 дней (в високосном году – 46 дней)

6 – Воздержание (Чревообъядение) – 45 дней

7 – Целомудрие (Любодеяние) – 46 дней

8 – Любовь (Гордыня) – 46 дней

Триада (треть восьмиды) – 15 дней в обычную триаду, 16 дней, когда празднуются Юпитералий, Меркуриалий, Марсалий, Великие Мистерии, Венераалий или Сатурналий.

Календа – 1-ый день восьмиды или 1-ый день 1-ой триады

Нова – 1-ый день 2-ой и 3-ей триады

Медиана – середина триады

Благодаренье – конец триады (день посещения храма)

Дни в триаде: 1 – календа или нова, 2 – день марса, 3 – день меркурия, 4 – день юпитера, 5 – день венеры, 6 – день сатурна, 7 – день солнца, 8 – медиана, 9 – день луны, 10 – день марса, 11 – день меркурия, 12 – день юпитера, 13 – день венеры, 14 – день сатурна, 15 – благодаренье

День – 16 часов (8 часов от полуночи до полудня и 8 часов от полудня до полуночи)

Час – 72 минуты

Часы дня:

1 – час Веры

2 – час Смирения

3– час Нестяжания

4 – час Кротости

5 – час Трезвения

6 – час Воздержания

7 – час Целомудрия

8 – час Любви

Триада часа (треть часа) – 24 минуты

Век – 128 лет

Век человека – 72 года

Возраст Единения – 4,5 года

Возраст Приобщения – 9 лет

Возраст Послушания – 13,5 лет

Возраст Посвящения – 18 лет

Возраст Страждания – 22, 5 года

Возраст Откровения – 27 лет

Возраст Благодарения – 31, 5 год

Возраст Возрождения – 36 лет

Второй возраст Благодарения – 40,5 лет

Второй возраст Откровения – 45 лет

Второй возраст Страждания – 49,5 лет

Второй возраст Посвящения – 54 года

Второй возраст Послушания – 58, 5 лет

Второй возраст Приобщения – 63 года

Второй возраст Единения – 67,5 лет

Второй возраст Возрождения – 72 года

Месяцы:

1 – Церера

2 – Юнона

3 – Меркурий

4 – Марс

5 – Нептун

6 – Минерва

7 – Вакх

8 – Феб

9 – Венера

10 – Диана

11 – Плутон

12 – Юпитер

Начало месяца – появление луны.

Праздники Меридеи

Возрождение – начало года, начало восьмиды Веры, середина зимы

Юпитералий (празднество мертвых) – 23-24-ый день Веры

Перерождение Воздуха – начало весны, начало восьмиды Смирения

Весенние Мистерии – середина весны, начало восьмиды Нестяжания

Меркуриалий (празднество искусств и ловкости) – 23-34-ый день Нестяжания

Перерождение Воды – начало лета, начало восьмиды Кротости

Марсалий (празднество воинского мастерства) – 23-24-ый день Кротости

Летние Мистерии – середина лета, начало восьмиды Трезвения

Великие Мистерии – 23-34-ый день Трезвения в високосном году

Перерождение Земли – начало осени, начало восьмиды Воздержания

Осенние Мистерии – середина осени, начало восьмиды Целомудрия

Венераалий (празднество любви и счастья) – 23-24-ый день Целомудрия

Перерождение Огня – начало зимы, начало восьмиды Любви

Сатурналий (празднество веселья в память о Золотом веке) – 23-24-ый день Любви

Судный День и Темная Ночь – конец года, 46-ый день Любви

Главный Судный День и Темнейшая Ночь – 46-ый день Любви 36-го года или конец цикла из 36 лет (високосный год)

Великое Возрождение – 1-ый день Веры 1-го года или начало цикла лет.

Глава I

Орден Маргаритки

В меридианском мире почти ко всему отношение складывалось двойственное, поскольку люди всю жизнь выбирали – следовать ли по трудному пути Добродетелей вверх или сходить по несложному пути Пороков вниз. Так и смерть, с одной стороны, означала боль утраты, скорбь и слезы, с другой стороны, была частью жизни, избавлением от постаревшей, больной, негодной плоти, концом битвы с Дьяволом на пути к Божьему свету, а также передышкой перед новым поединком. Душам меридианцев, победившим порочные склонности плоти, был уготован небесный Рай, праведникам – розовые острова Элизия; грешникам, потворствующим порокам своей плоти, – подземный Ад. Освобожденная от плоти душа отправлялась сперва на суд Бога – там ее взвешивали, и если она оказывалась слишком тяжела для того, чтобы парить облаком, то низвергалась в царство Дьявола. Правда, нигде в Святой Книге упоминаний о весах на небе или описаний того, как проходит суд над душой, не имелось. Историю с весами выдумали лицедеи для мистерий Меркуриалия, однако она прижилась вместе с убеждениями, что Дьявол – это большой красный дядька со страшным ликом, троном из костей и двузубыми вилами, а Бог – мудрый старичок. Традиционно театральные мистерии Меркуриалия проходили в храмах, и священники объясняли прихожанам заблуждения сих действ: что ни у Бога, ни у Дьявола плоти нет вовсе, что весы никак не могут висеть на небе и тем более стоять там, ведь оно – это жидкий небесный океан, горячий и влажный, что весы это вообще символ языческой богини Меры, какой никогда не существовало, что Бог не добрый старичок, но всемогущий творец света в мире мрака, в том числе света в виде карающих молний, что судит Он по справедливости, что люди в справедливости ничего не понимают, что святой смысл справедливости доступен только Ему и что единственная надежда грешников на милость – это заступничество Пресвятой Праматери, какая родилась человеком и оттого знает, как сильна бывает плоть и ее голос, жаждущий земного рая, а не небесного.

Словом, никто не мог знать наверняка, куда отправится душа после успокоения, в Рай или жаркий Ад – на лечение от влажных Пороков. В Юпитералий Дьявол отпускал грешные души из Ада, дабы они вспомнили земной мир, послушали воспоминания о себе от семьи, друзей или недругов, да осознали, за что их наказали мучениями. Призраков тянуло к своим останкам, к склепам, могилам, кладбищам; там они понуро сидели и ждали подношений. Иные, уставшие ждать, бродили по дорогам в поисках своих любимых. Так, два дня в середине восьмиды Веры всецело принадлежали мертвым. В мрачное празднество Юпитералий не справляли свадеб, дней рождения, иных торжеств. В храмы приходили даже те меридианцы, которые преступно пропускали службы по благодареньям. Призраков боялись, хотя они не могли причинить людям серьезного вреда: как максимум могли лишь напугать самых впечатлительных.

А Маргарита с детства любила Юпитералий. Дядя ей рассказывал, что ее папа унаследовал хороший дом в Хлебном городе Бренноданна, что он, старший Синоли Ботно, часто направлялся гильдией плотников строить в других землях мосты, дворцы и замки, что доход был у семьи на зависть прочим, что семья ни в чем не нуждалась, что ее мама работала цветочницей исключительно от скуки и неполный день. Всё резко изменилось, когда старший Синоли Ботно занедужил меланхолией: он стал выпивать, к тому же отказался более работать для гильдии в других городах – и доходы семьи резко упали. Должно быть, очень резко – Маргарита смутно помнила тот дом в Хлебном городе, ведь покинула его в свои пять без малого лет, вскоре после смерти матушки. Она помнила, что уже тогда ни на что не хватало денег, а всё ценное родители продали. Затем Маргарита, два ее брата и отец жили в Портовом городе, в комнатке на третьем этаже инсулы. В той комнатке они вчетвером и ели, и спали, и мылись, и всё-всё делали. Средств за проданный дом хватало отцу на пивные и семье на пропитание, но не на вкусности, такие как пироги, тем более конфеты. Юпитералия Маргарита и два ее брата с нетерпением ждали целый год. Богачи в празднество мертвых начинали угощать бедных уже после полудня первого дня, оставляя вдоль дорог горшочки с мясными обрезками и всем тем, что им не годилось для застолья, а утром второго дня люди жертвовали абсолютно всё недоеденное и недопитое за поминальный обед: отвозили горшочки с едой к могилам или снова ставили их вдоль дорог.

Более Маргарита не бегала в поисках «сокровища», хотя ей нравилось – интересно, весело и награда в конце. Второй год подряд она встречала Юпитералий так, что сама себе завидовала. Вечером двадцать третьего дня Веры огромный дубовый стол в ее доме, в Рюдгксгафце, ломился от яств, и на поминальный обед собралось столько друзей, столько дорогих людей! Пришли все «демоны», «черти» и люди Рагнера, были Гёре и Геррата, и много кто еще.

Во-первых, ее там была Хельха, вторая мама Ангелики. В семье Юлугов намечались перемены. Рагнер передал Ольвору четверть выкупа от принца Баро в виде банковской грамоты, и Хельха, узнав, что у них теперь есть груда золота, наотрез отказалась более жить с сыном на корабле – Ольвор наотрез отказался покупать дом где-либо еще, кроме Улы, и бросать «капитанить». Как поняла Маргарита из их громогласной, достойной этих двух великанов, перебранки, Ула тоже не являлась Лимонарием в оранжерее, и Хельха тоже не хотела там сидеть одна по полгода, без мужа, родных и друзей. Рагнер посоветовал Ольвору построить такой дворец на Уле, чтобы Хельха «грохнулась», а пока мудро прикупить «домишку» там, где жена требовала – на ее родном острове Утта. Еще он позвал друга в «верфную долю» – мастерить вместе корабли, ведь если что, то Рагнер спокойно себе помрет, зная, что его «божественная высь», то есть банальная земляная насыпь у реки и моря, в надежных руках. Маргарита его тогда больно ущипнула за подобные речи о смерти, мысли и намерения. Ольвор согласился и сразу заказал «улайскую лодку размерум с дворцу», длинную, как галера. На том друзья и договорились. Рагнер был счастлив – Ольвор будет часто бывать в Ларгосе, Маргарита не очень.

Во-вторых, на пиршестве был Лорко, сердешный отец Ангелики. К Юпитералию его синий нос приятно порозовел, значит, настала пора готовиться к рыцарству и свадьбе. Енриити ныне была без ума от своего жениха; когда и как влюбилась в «рыжего проныру», не понимала. И еще она не понимала, в каком краю им жить. Лорко, «дамская тряпка» (Рагнер!), ни на чем наотрез не настаивал и сказал невесте «гдя хошь». Тогда же, на застолье в Юпитералий, Рагнер столь премного обрадовал Маргариту – сообщил, что раз они опекуны Енриити, то им надо «прошмыгнуться в Лиисем» (Лиисем!) и оформить все бумаги, разобраться с наследством и могилами – храму Пресвятой Меридианской Праматери требовалось заплатить до Меркуриалия целых шестнадцать золотых монет, иначе кости вынесут из кладбища в загородный склеп. Стало быть, Рагнер, Енриити, Лорко и Маргарита (конечно, и Ангелика тоже) по весне отправлялись в долгий путь, и герцогиню Раннор к ее шестнадцатилетию супруг одаривал волшебным подарком – восьмидой и не меньше в «свинячьем имении». Восьмида и не меньше с любимейшим дядюшкой Жолем, с милой Беати, с сердешной дочкой Жоли, с вредными, но всё равно любимыми братьями, Синоли и Филиппом, и такой дорогой ее сердцу голубоглазой Звездочкой! (И да, Рагнер, дед Гибих мне тоже дорог, и никакой он не вонючий старых хрен!)

В-третьих, Магнус и Марлена повенчались по-настоящему. Как? Огю Шотно согласился на развод, Магнус провел тайную церемонию. Пригодился образ Пресвятой Праматери, найденный на чердаке Рюдгксгафца! Что до самого Огю Шотно, то торгаш из него тоже вышел дрянь, как сказал Рагнер, – ни о чем толковом с аптекарями он не договорился, да и герцог Раннор, ныне уважаемый сыродел Брослоса, более не нуждался в аптекарях (прощай глисты!), чтобы сбывать свою «Веселую Смерть»: пусть прибыль от черного сыра будет не в семьсот пятьдесят раз, а куда как скромнее, зато никакого позора. В итоге дороги Огю Шотно и Рагнера Раннора разошлись: далее быть смотрителем Ларгосца Огю отказался – и Рагнер вроде бы опечалился, но вроде и обрадовался одновременно. Теперь ему требовался управитель, причем срочно, пока пауки от счастья не наплели паутины с удвоенным рвением да работники не обнаглели пуще прежнего. И вот (как тут не поверить в Божью волю?) – накануне Юпитералия нашелся Линдсп Вохнесог!

Он сам пришел в Рюдгксгафц – спросить, где могила Мираны. С ним были его супруга Пенера и (ну надо же!) Раоль Роннак. Далее Рагнер узнал, как Линдсп заколол Эгонна Гельдора, как бежал, как всего боялся – особенно черноусого Раоля, какой тоже бежал подальше от Брослоса и оказывался с четой Вохнесог то на корабле, то в тех же городах, где они останавливались. Раоль каждый раз при встрече обрадовано им махал, и у Линдспа в конце концов не выдержали нервы – он решил ему сдаться. Затем Раоль узнал всю правду, затем они все трое узнали о переменах в Брослосе.

Рагнер от души наорал на Линдспа: за неблагодарность, за то, что тот прятался, за то, что подумал, что он швырнет его палачу. И больше всего бранного, дикого ора Линдсп заслужил за то, что бросил тело Мираны в подвалах Больницы и ничуть не позаботился о ее могиле. Рагнер проводил Линдспа в парк – к статуе маленькой девочки, играющей с куклой (именно такой помнил Рагнер Мирану) и там сказал Линдспу, что у него есть два пути – стать второй могилой по соседству или отправиться в Ларгос да искупить вину каторжным трудом, работая смотрителем его замка до осени. Линдсп очень боялся указывать такой «страшной женщине», как Железная Олзе, но от безысходности согласился. А за Рюдгксгафцом с радостью согласилась присмотреть Марлена, заодно весьма недурно заработать и отдать долг Огю Шотно. Рагнер же мог теперь спокойно путешествовать: сперва он обещал показать Маргарите восхитительный Нолндос и великое «голубое-голубое» озеро Каола́ол, далее – соседнее королевство Ладикэ и роскошный дворец братца-Ивара, а перед Орензой – остров Утта – «нечто неописуемое».

На Раоля Роннака орать Рагнер не стал (охрип после Линдспа), но сказал, что ему лучше убраться из Лодэнии, ведь с такими «тайными знаниями» да при таком болтливом языке долго не живут, – предложил поехать вместе с ним в Орензу: мол, там, в Бренноданне, Рагнер его пристроит в какое-нибудь войско. Раоль тоже от безысходности, с грустью в сердце, согласился позабыть край, где жила мона Соолма Криду.

В Рюдгксгафц, на поминальный обед Юпитералия, Аргус пришел вместе с Эмильной. Маргарита и ее простила, показала ей свою «двенадцатидневную Ангелику» – и узнала, что Эмильна тоже ждет ребенка, но Аргус венчания с ней не мыслит, о своем ребенке позаботится. Чему удивляться? Аргуса ждала блистательная звезда канцлера, Эмильна же являлась бывшей бродяжкой и «многого повидывала», так сказать, до Аргуса. Подобной супруги канцлер Нандиг иметь не мог. Он, кстати, уже изменился: одевался Аргус всегда хорошо, со вкусом, но согласно своему невысокому статусу; ныне – так броско и так неотразимо выглядел, что любой бы модник съел с досады свои башмаки. Рагнер шепнул Маргарите по секрету, что прозвал его «павлин», и попросил Аргусу не проболтаться, а то тот до сих пор, кажется, на него немножечко серчает за пушки с «Хлодии». Но в целом Аргус и Рагнер вновь стали лучшими друзьями и братьями.

Эорик добился руки и сердца Марили. Они наметили венчание в Брослосе на конец зимы и продолжение свадьбы в Ларгосе дней на десять, как положено наместнику герцога. Сразу после Юпитералия Эорик отбывал в Ларгос, чтобы посмотреть: стоит ли он еще на месте из-за «старого котенка-неженки», а то Рагнер тревожился. Марили поклялась дождаться жениха в Рюдгксгафце и из-под венца не бегать. Заодно «Медуза» увозила Линдспа, Пенеру и задание для Ваны Дольсога – «нагениалить» теперь длинный парусник; назад привозила наряды герцогини Раннор, достойные очей короля Ивара IX. «Краса моя, ты только Ивара не ослепи, а то зубов-то у него уж нет, еще и глаз не будет?» – «Вот, Рагнулечка, можешь, когда хочешь, сказать дивную похвалу!»

Поминальный обед прошел чудесно. На второй день Юпитералия герцог Раннор и две его герцогини ненадолго заглянули в Лодольц и положили угощения в склепе Ранноров. Далее Ангелику представили ее королевской родне. Больше всего малышке, ныне наряженной в чепчик с жемчужинками и парчовый чехол с горностаевой опушкой, понравилась корона королевы Маргрэты. Белая Волчица неподдельно умилилась.

А с началом ночного часа Любви, Рагнер запер Лорко в часовне Рюдгксгафца, приказав, не смыкая глаз, молиться всю ночь!

________________

На рассвете двадцать пятого дня Веры Иринга Мавборога посвящали в рыцари. Он был обязан провести ночь бдения и молитв, одетым в одну нижнюю рубаху (да, Лорко, подштанники тоже снимай и не ной – здесь ничуть не холодно), и чтобы он не околел, в промозглой до жути часовне расставили несколько корзин с углями. Под босы ноги будущему рыцарю его строгий наставник, Рагнер Раннор, разрешил положить циновку.

Рагнер предупредил друга, чтобы тот не плутовал, «не сопел и не дрых», но молился да на коленях, ведь он будет за ним «дозорить» – и если что, то безжалостно отменит посвящение. Лорко побурчал и признал, что к рыцарским обычаям надо относиться с почтением, – «раз все така бдили, та и я побдю».

Наставник искренне собирался заглядывать в часовню, но получилось так, что он ни разу не проведал Лорко за ночь. Только он залез в теплую постель к Маргарите, сразу понял, что не покинет ее. Они целовались, ласкали друг друга, попробовали впервые заняться любовью. Правда, поначалу Маргарита сопротивлялась – говорила про обряды очищения молитвами, что восьмиду надо ждать после родов и сперва требуется снять пилулой скверну, иначе деток у них больше не будет. Слава Богу, пилулу она приняла после службы в Юпитералий, а остальное ей поведал «поганый епископ» Аненклетус Камм-Зюрро. Минут через девять Лодэтский Дьявол, коварно обольстив свою жертву историями о плодовитости сильван, сломил ее сопротивление – сопротивление той, у какой имелся Порок Любодеяния, его любимый Порок.

Потом они долго говорили. Маргарита рассказала, насколько жуткие сны видела в башне Лонсё и как реальны они были: что все двадцать четыре прелата молились о ее гибели, что являлась Белая Дева с младенцем на руках и алыми глазами, что приходил Ангел Смерти в образе страшной, ледяной и неуёмной на поцелуи девицы, но имя девицы она позабыла (имена у вас в Лодэнии очень сложные), что Блаженного, кажется, спалили огнем Пекла и погибла его душа, то есть призрак, но перед этим он вернул себе достойный облик и что-то крайне важное ей поведал, однако она тоже никак не может вспомнить это «крайне важное». И самое жуткое – до того красноглазый демон, что жил внутри Блаженного, хотел родиться в ней, хотел подменить собой ее Ангелику и погубить весь мир, а она, Маргарита, устояла из последних сил каким-то чудом.

Рагнер хмурился. Особенно он обеспокоился, когда услышал о красных глазах. А что сказать, не знал. Постарался успокоить Маргариту ложью о том, что это последствия ужаса и снотворного снадобья, каким ее одурманили. Она вскоре заснула, он же нет – вспоминал то, что знал об «ордене Маргаритки».

По правде говоря, такое название придумали в народе: как по-настоящему назывался орден дьяволопоклонников, никто не знал, и существовал ли, вообще, этот орден – большой вопрос – может, просто какой-то безумец-одиночка. Лет семь назад у берегов Брослоса и в его окрестностях выловили за короткий срок то ли шесть, то ли больше покойниц. Все тела были голыми, с клеймами монахинь на руках и свежим ожогом на животе, больше всего напоминающим цветок маргаритки – восемь стрел меридианской звезды не расходились из центра к краям, а наоборот, сходились к пупку, образовывая восьмилепестковое соцветие. И, кажется, первое тело нашли в Рюдгксгафхоне, в озере Ульол. История была загадочной. Во-первых, неясно: настоящие ли это были монахини – дамы Бога монастыри-то едва покидали, а тут сразу шесть тел. Во-вторых, тела были обескровлены, поэтому заговорили о дьяволопоклонниках – питие людской крови не являлось кощунством, однако, по словам астрологов, это так усиливало связи с миром камней и воздуха, что можно было слышать вопли Ада из-под земли и голоса демонов этого мира. В-третьих, более тел не находили ни разу. В-четвертых, покойницы были лысыми как подлинные монашки. В-пятых, клейма у всех монахинь были в виде звезд, что говорило об их девстве. В-шестых, всё указывало на то, что кто-то совершил страшное святотатство и действительно убил дам Бога, да еще надругался над ними, но епископ объявил, что ни одна монахиня не пропала из монастыря Святой Варвары. В-седьмых, неужели Гонтер? – нет, не верю! В-восьмых, придется послушать свист «лысого свиристеля» и прошмыгнуться к нему в Вёофрц.

________________

На рассвете в часовню к Лорко пришли два рыцаря – Рагнер и принц Баро (!), и два друга «счастливого оруженосца» – Ольвор и Эорик. Рагнер был уверен, что Лорко сладко проспал всю ночь, и оттого громко шумел, открывая дверь часовни. К его удивлению рыжеватый парень выглядел бодрым и испуганным. Он дрожал то ли от холода, то ли от того, что пережил.

– Мяення здеся в… вы нарочное ппугивали, а? – стуча зубами, накинулся на друзей одетый в одну рубаху Лорко.

– Угу, да кому ты нужен, – ответил Эорик.

– Нужон… – проскулил Лорко. – Бабе мертвай… Бррр… Тута скребкалося ночиею! Баба енто была – я в таковских делых не обшибаюсь!

– Ну, мышь, наверно, завелась, бедолага, – предположил Рагнер. – А тебе всё бабы и бабы, жених херов…

Первой частью ритуала посвящения в рыцари являлось омовение в благом месте. Помощники Лорко затащили в часовню банную купель, похожую на бочку, покрыли ее шатром, наполнили заранее заготовленной водой. Замерший Лорко тут же прыгнул в чуть теплую воду и уже из-под шатра стал жаловаться:

– Как жа, мышь… То-та я не знаю, как мышки скребкаются! А ащя мяня льдяные руки касалися… Даа, под рубахаю тожа! Именная там! Баба енто!

Лодэтчане хохотнули, а потом Рагнер перевел Адальберти сказанное.

– Я и молился… ух экак я молился, – бубнил из-под шатра Лорко. – Плясните жа ащя горячанькаго! Ольвор, братуха!

– Какой изумительный призрак! – с улыбкой сказал Адальберти. – Как укрепляет веру! Многим бы такой пригодился.

Ольвор открыл шатер, доливая из водолея в купель-бочку кипятка, и Рагнер увидел действительно напуганного, нервного и бледного Лорко. А он-то точно знал, что «бога ловкостей и обману» застращать мало что могло.

– Ладно, Лорко, не бзди – это был я, – сказал Рагнер, и три других лодэтчанина на него изумленно вытаращились. – А что? – гордо поднял голову Рагнер. – Плащ-невидимка!

– Ээхээ, – прокряхтел Лорко. – И подчта ты трогал маего гярою, а?

– Ну… обещал же тебе хер на хер отхватить – вот! Скучно было, делать было нечего. А ты ведь не покаялся пред моей супругой на коленях!

– Клянуся, сягодня паду! Ты, братуха Рагнё, так тока боля не делавай!

– Если не будешь звать меня «Рагнё»! Это обращение старших к младшим, сосунок! Ну или между супругами, или от дам – они же крыша дома.

– Не будусь, Рагнер, клятвянуся… – прогудел Лорко из шатра, плескаясь в воде. Скоро оттуда высунулась рука и отдала мокрую рубашку, а еще через минуту Лорко спросил: – А как ты дверю отпёр, коль здеся былся, а?

– Я все свои тайны должен, что ли, разболтать! – притворно разозлился Рагнер и, поставив руки на пояс, поднял глаза к потолку часовни. – Ладно… – другим, задумчивым голосом проговорил он, – на Бальтине я разжился шапкой-стенопроходкой…

Часовня Рюдгксгафца не представляла собой ничего необычного – обычная длинная зала, облицованная серым камнем, какой был и на фасаде замка: ни химер, ни крылатых демонов, ни прочей скульптурной модной нечисти. Залу опоясывал балкон для слуг, внизу стояли в два ряда двадцать скамей из дуба, а под куполом, на полу, пустовало место для алтаря – в данный момент там устроилась купель с шатром да встали четверо мужчин. Свет проникал высоко-высоко сверху – сквозь оконца в круглой башне, и в рассветных сумерках проступили узоры купола, очень похожие на восьмилепестковую маргаритку. «Гонтер… что же ты, скотина столичная, наделал-то здесь?..»

– А чего ты в Лодольц сразу не вошел с такой шапкой при бунте? – удивленно спросил Рагнера Эорик. – Сразу бы Зимронда казнил.

– Пробовал, – тряхнул головой Рагнер, – пробовал, Эорё, но не вышло. Шапка уж – труха, маковка одна от колпака осталась. Через каменные стены не ходит, через воду и железо тоже… Но вышло через дверь часовни. Вы только молчите! Вы поклялись, что всё сегодня – это тайна!

– Войду в рыцаря́ – тябя убию, – прогудело из шатра.

– Ха, зачем ждать! – достал Рагнер из ножен Анарим и открыл шатер.

– Пошутковал я! – сразу заявил Лорко.

– А я нет. Давай сюда свою рыжую морду – буду тебя брить. Или Адальберти эту честь доверить…

– Лучшай ты! Пожалста…

После того как Лорко омылся, надел чистую парадную одежду, а купель утащили, началась вторая часть церемонии: в часовне появились два послушника с иконами, священник с дарами стихий и восьмиконечный алтарь с золотым распятием, курительницей и двумя чашами. Весь «алтарный инструмент», кроме богатого покрывала, принадлежал Рагнеру (вернее, Аннару Стгрогору, а еще вернее – Богу) и был обнаружен в сокровищнице часовни.

Прежде всего Лорко и священник остались наедине: будущий рыцарь исповедовался и приобщился. Затем на алтаре зажгли восемь свечей, возложили на место жертвенной чаши меч без ножен (великолепный меч Бранта Хамтвира, проигравшего схватку), пригласили двух рыцарей и двух друзей посвящаемого. Далее триаду часа длился молебен – Лорко стоял перед мечом, священник обращался к Богу, вдыхая благовонный дымок из курительницы, послушники держали две иконы – с ликом Пресвятой Праматери и Божьего Сына. В окончание действа коленопреклоненный Лорко дал клятву служить Богу, не чинить урона храмам и их имуществу, не нанести вреда священнослужителям и всем людям, нашедшим укрытие на землях Святой Земли Мери́диан. Священник поднял Лорко, опоясал его чресла рыцарской цепью, объявил воином Бога, но меча взять не позволил. Ольвор и Эорик, душевно поздравив друга, подарили ему мыло и свечи в знак того, что отныне он был обязан следить за чистотой тела и духа.

Священник угостил собравшихся пилулами и вином – остатки убрал в свою дароносицу, святое распятие и курительница спрятались в сокровищнице, все, кроме рыцарей, вышли, – наступила последняя, самая-самая тайная часть церемонии. На алтаре и его богатом покрывале, лежал только меч.

В опустевшей часовне Лорко опустился на колени перед двумя рыцарями, завершавшими обряд; алтарь был за его спиной. Он зачитал клятву:

– Вступая в рыцарское братство, я обязуюсь чтить его устав и жить по его правилам, а не в угоду страстям, обязуюсь следовать справедливости, не отказать в просьбе о помощи вдовам и сиротам, не осквернить свой меч бесчестным убийством, не направить его в спину брату, другому рыцарю. Обязуюсь уважать врага, ежели он рыцарь, обращаться с его мертвым телом с почтением и, коль некому более, то позаботиться об успокоении души рыцаря, друга или недруга, о передаче его останков друзьям, побратимам или семье, а если нет таковых, то найти достойное место для могилы, установить стелу с крестом и оплатить расходы. Обязуюсь не совершать напрасных убийств своих братьев – даже на поле брани: цель моя есть – не убить брата-рыцаря. Обязуюсь, не спрашивая, прийти на помощь тем, с кем соединил руки знаком единства. Сам же не стану понапрасну тревожить братьев, с кем побратался, и обращусь за помощью в случае самой крайней потребности. Обязуюсь дать приют на ночь путникам-рыцарям в лучших покоях своего дома, пищу и свет дать им в дорогу. Обязуюсь жертвовать собой во имя правды и ради правды, не предавать, не воровать, не торговать. Сие моя клятва!

– Ты пропустил слова, – серьезно проговорил Рагнер. – Еще: обязуюсь быть щедрым и устраивать пир для братьев не реже раза в год… – улыбнулся Рагнер, когда Лорко это повторил. – И обязуюсь по первой просьбе своего наставника с радостью дать ему в краткое пользование жену или дочь…

Коленопреклоненный Лорко поднял на друга негодующие каре-зеленые глаза – искры в них горели огнем Ада.

– Ну ладно, – мерцал зубами совершенно счастливый Рагнер. – Не обижайся – ты столько подшучивал над всеми, что заслужил! Эорик баню до сих пор тебе забыть не может! Херов вор плащей-невидимок!

Адальберти Баро подошел к «рыжей навозной мухе», протянул руки и поднял Лорко на ноги, в знак своего прощения. Затем сам опустился на одно колено и застегнул на левой ноге Иринга Мавборога ремешок новенькой, блестящей, как зеркало, стальной шпоры. После встал, посмотрел своими черными глазами в мутно-зеленые – и влепил Лорко звонкую пощечину.

– Эээ, а?.. – держась за щеку, простонал обиженный рыцарь.

– Ныне ты полностью мною прощен – закрыли все счета! – заключил улыбающийся Адальберти и сделал два шага назад.

– Это такие правила таинства, Иринг, клянусь тебе, – сказал Рагнер, – не шучу. Адальберти лишь ради этой пощечины согласился прийти. Оплеуха нужна, чтобы ты хранил тайну ритуала. А теперь моя очередь. Закрой, Иринг Мавборог, глаза и ничего не бойся, ничему не удивляйся и руками не маши.

Затем Рагнер быстро шагнул к нему, обхватил его за щеки и поцеловал в губы – просто впился, как упырь. Через пару мгновений Рагнер отскочил – и он, и Лорко брезгливо вытирали рты, принц Баро широко улыбался.

– Дча ащя за дялы, а? Рагнер, да?!

– Потому-то ритуал – тайна, потому-то нужна оплеуха, ух, – перевел дух Рагнер. – Мне самому целовать тебя гадко, а что делать? Спасибо за дочь!

– Жане скажи «спасибо за дочь», – бурчал и выворачивал губы Лорко. – К гярою мою ночию лазил, цалуешься вся и цалуяшься… Гадкое ему, не ври…

– Ааа! – прорычал Рагнер. – Всё, смолкни, осталось лишь сладенькое.

Лорко пуще встревожился, а Рагнер взял с алтаря меч.

– Ты заслужил его подвигом, – сказал тот, протягивая двумя руками меч Лорко. – Можно поцеловать клинок, но лучше сперва его опробуй – этот меч, уж прости, кажется длинноватым для тебя. Поцелуешь тот меч, в какой влюбишься или от какого, взяв его за рукоять, почувствуешь силу – так и поймешь, муж твой меч или дама, друг тебе или любимая, но в любом случае меч – это отныне отражение тебя. И я лишь передаю меч – его дал тебе Бог.

Иринг Мавборог принял двумя руками меч, поглядел на него и убрал в ножны – он купил у оружейников самые длинные, но даже они оказались самую малость малы для этого клинка. Лорко и этому не расстроился, и тому, что наконечник ножен упирался в пол – сказал: «мяне така дажа нравится». В самом конце ритуала он снял с алтаря покрывало, бережно сложил его и возвратил священнику. Покрывало символизировало цветущую Гео. Так Иринг Мавборог обязался помнить о мире, не только о войне.

На рассвете двадцать пятого дня Веры также приняли в рыцари принца Эккварта и десятерых оруженосцев, среди которых был Брант Хамтвир. Они провели ночь бдения и молитв в Зале Славы Ксгафё, среди доспехов героев. Рыцарями, участвовавшими в таинстве, стали Атрик Вовглор и Вив Цорлбор, бывший и нынешний первые рыцари Лодэнии. После дневного часа Смирения в Ксгафё случился «пир на весь мир», попросту говоря, веселая мужская попойка – Рагнер и Адальберти Баро повезли туда для знакомства с братством своего подопечного. Было и правда весело: конные соревнования, награждения титулами и землями за победы в недавнем турнире, другие памятные дары и высокопарные памятные слова. Лорко всех рассмешил до слез, «подло унизив» чучело с ядрами раз десять подряд! Единственным, кто ни разу не улыбнулся и сидел за столом смурым, был Брант Хамтвир – из-за своего меча. Он вознамерился бросить «рыжей ящерке» вызов в конце обеда, дабы не омрачить кровью торжество. А Лорко, заметив его гнев и узнав причину, великодушно вернул Бранту меч. Этот поступок заслужил уважение братства – Лорко стал своим. Более того, его позвали в Залу Совета и предложили там выбрать любой меч – Лорко выбрал самый длинный. Он бы удивился, узнав, что именно этот меч до того снял со стены Аргус. А еще до этого меч принадлежал Валеру Стгрогору, гордости Лодэнии. Валер не принимал участия в Священной войне, не успел стать героем и получить золотые шпоры, но он являл собой пример «рыцаря без страха и упрека»: на войне отважен, как лев, в миру скромен, будто монах. Такой меч налагал обязательства – и Лорко поклялся иметь отныне не «одёжу, а сёрасть». Прощай камзолы, что зеленее зеленой зелени, шляпы-тазы и цепи с бубенцами! Этот клинок Иринг Мавборог поцеловал и дал ему новое имя – Акилегна, имя своей любимой сердешной дочки, прочитанное наоборот.