Czytaj książkę: «Информационно-семиотическая теория культуры. Введение»

© Х.Г. Тхагапсоев, О.Н. Астафьева, И.И. Докучаев, И.В. Леонов, 2020

Предисловие

В ряду таких обретений постсоветского периода развития российской науки как социология, политология и юриспруденция современных форматов едва ли не самой значимой по целям, задачам и масштабности объектного мира стала культурология (увы – на фоне утраты отечественной наукой былой масштабности и ряда лидерских позиций на мировой арене).

Более того, возникновение и становление культурологической науки в нашей стране нечто большее, чем факт и эпизод истории науки – это, судя по всему, вызов и потребность российской ментальности. В этом плане институционализация культурологии, как интегративного научного направления, представленного в стране в разных вариантах, в том числе и в качестве предмета изучения в высшей школе, стала, пожалуй, одним из наиболее значимых продвижений в гуманитаризации образования в современной России.

В то же время, развитие культурологической науки сталкивается с серьезными трудностями и противоречиями. Ее предметное пространство, структура, методы и место в общей системе социально-гуманитарных наук остаются предметом дискуссий, поскольку открытой остается и проблема онтологической сущности предмета этой науки – культуры.

Попытки решить эту проблему за счет «поиска верного определения» (в духе классического позитивизма) не дали желаемого результата, однако привели к тому, что в анналах культурологической науки накопилась, по разным подсчетам, не одна сотня определений культуры.

В этой ситуации распространенной формой теоретического развития культурологии стал поиск способов систематизации и введения многообразия накопившихся определений культуры в некие концептуально-теоретические рамки, в ряду коих числится и информационно-семиотическая концепция. Но дело в том, что за этой примелькавшейся формулой «информационно-семиотическая теория» на самом деле стоит не теория как таковая: речь идет лишь об идее, потенциальной возможности таковой теории. А путь от идеи к теории, как известно, не прост, и существует лишь один способ его преодоления – это ее (идеи) «развертывание» в систему содержательных и операциональных понятий, категорий, объяснительных принципов, схем и моделей.

Разумеется, в культурологи попытки подобного плана предпринимались и предпринимаются; этот опыт несомненно важен и, по возможности, учитывается нами, что также подпитывает надежду, что данная монография станет реальным шагом к формированию контуров и облика информационно-семиотической теории культуры, к выходу культурологической науки на новый парадигмальный уровень.

В то же время, хотелось бы подчеркнуть, что речь, конечно же, не идет о создании некой очередной «альтернативной культурологии».

Отечественная культурология по всем признакам и показателям сложилась как отрасль науки, развивается и бытует в ее классической парадигме как на редкость масштабный массив предметно-специализированных и интегративных знаний о культуре, большой спектр направлений, течений и подходов к познанию феноменов культуры.

Что касается нашей монографии, то она, как уже подчеркивалось, посвящена формированию информационно-семиотической теории культуры в контексте идей, представлений и методологических принципов постнеклассической науки, в предположении, что это несомненно послужит подъему как уровня теоретичности и фундаментальности, так и функциональности и практической эффективности культурологической науки.

Остается лишь добавить, что социогуманитарные науки ныне озадачены, а их дискурсы детерминированы более всего двумя ключевыми идеями, ознаменовавшими рубеж ХХ – ХХI веков: идеей предстоящего вот-вот «бифуркационного» скачка в нашем цивилизационном развитии (за коим видится новый «лик бытия», в чьих чертах доминируют изменчивость, «сложностность», многообразие во всех своих проявлениях) и идеей «конфликта цивилизации», что, в свою очередь, до предела обостряет проблематику «культурных перспектив» человека. Очевидно, что эти проблемы едва ли не в первую очередь адресуются культурологии.

В итоге складывается такая ситуация, когда, с одной стороны, явно повышается роль и значимость культурологии в системе социально-гуманитарных наук, но, с другой – ставит ее (культурологию) перед необходимостью эффективно взаимодействовать с современными науками о человеке и обществе, ориентированными, прежде всего, на междисциплинарную методологическую стратегию, синтез концептуальных арсеналов естественных и гуманитарных наук, на идеи системного и синергетического подходов, на представления информациологии, обостряя всю проблематику поиска путей и методов дальнейшего развития культурологической науки.

Поиск научной истины, как известно, – это всегда сложный, открытый и по существу нескончаемый процесс, который обречен на неуспех, если он не опирается на креативные идеи и концепции, на прочные теоретико-методологические позиции. Мы убеждены, что именно информационно-семиотическая теория культуры способна стать «ответом» на ключевые вызовы, стоящие сегодня перед культурологической наукой.

В заключение заметим, что коллективные монографии, как известно, бывают двух типов:

– выступающие как результат (плод) продолжительной совместной работы авторов и выражение их «единомыслия» (первый тип);

– являющие собой свод точек зрения некоего круга специалистов по поводу той или иной значимой проблемы науки (второй тип).

Перед вами, уважаемый читатель, смеем полагать, монография «третьего типа». Авторский коллектив в данном случае складывался на протяжении ряда лет и складывался непросто – в ходе продолжительных устных и письменных дебатов (порой непростых), в итоге которых родилась эта книга. При этом работа по созданию монографии распределилась следующим образом.

Астафьева О.Н. – участие в разработке концепции и структуры монографии, написание раздела 1.4.

Докучаев И.И. – участие в разработке концепции и структуры монографии, написание раздела 2.8.

Леонов И.В. – участие в разработке концепции и структуры монографии; написание разделов: 1.2, 2.4 и 3.3 (совместно с Х.Г. Тхагапсоевым).

Тхагапсоев Х.Г. – формирование идей, концепции и структуры монографии, написание разделов 1.1–1.3, 2.1–2.7, 2.9–2.12, 3.1–3.3, координация работы авторского коллектива.

Плодом совместных усилий авторов являются также предисловие и заключение к монографии, библиография.

Представляя на ваш суд, уважаемый читатель, плод всех этих усилий, приглашаем включиться в дискуссию, ведь информационно-семиотическая теория, мы убеждены, обещает новые горизонты видения культурологической науке, новые глубины понимания культуры ее исследователям и новые практико-прикладные инструменты и механизмы для социальной, социально-культурной практики.

Глава 1
Концептуально-методологические подходы и проблемы интерпретации культуры в системе социально-гуманитарного знания

Культурология, будучи одной из современных гуманитарных наук, конечно же, опирается, прежде всего, на общенаучные методы, подходы и приемы, практикуемые ныне в научном познании: системный и междисциплинарный подходы, обширный (даже весьма обширный) арсенал эмпирического познания; в ее рамках используются также идеи и принципы синергетической методологии. Но, в то же время, здесь пока (в отличие, скажем, от социологии) не получили должного развития многие приемы теоретического познания: абстрагирование, формализация, моделирование, количественные оценки. Однако было бы несправедливо лишний раз в этом укорять культурологическую науку: она молода по возрасту, в процессах ее роста и развития пока еще не преодолены серьезные внутренние противоречия, которые объективно препятствуют достижению известной формулы методологической идиллии «предмет определяет метод». Увы, предмет культурологии (онтологическая сущность культуры) пока остается, скажем так, в процессах «конвенционализации», в пространстве дискуссий и поисков. А в общем теоретико-методологическую ситуацию в культурологической науке достаточно точно диагностирует название обстоятельного сборника статей ведущих отечественных культурологов «Теория культуры: разнообразие подходов и возможности их интеграции» (под ред. д.ф.н., проф. Резника Ю.М… – М.: Научно-политическая книга, 2012. – 479 с.). Этот диагноз, в котором «разнообразие подходов» мы склонны трактовать широко (включая и подходы к поиску онтологической сущности культуры), стал для нас и отправным моментом дискурса, и основой общности позиций авторов, и сквозным смысловым рефреном монографии, который еще не раз прозвучит.

Остается лишь добавить, что из многообразия бытующих концептуальных подходов к пониманию сущности культуры, претендующих задать и выстроить соответствующую систему методов познания культуры, ее феноменов и процессов в нашей культурологической науке, пожалуй, пока наиболее проработана и уже десятилетия претендует на статус теоретичности разве что «деятельностная концепция». Что касается нас, наших авторских (авторского коллектива) концептуальных предпочтений, они обозначены в названии монографии, соответственно, красной линией, проходящей через все разделы нашего дискурса и объединяющей их в целостность, будет идея информационно-семиотической природы культуры.

Эти обстоятельства и определили структуру и содержание книги в целом и данной главы – в частности.

1.1. Особенности поиска онтологической сущности культуры как признак методологического кризиса в культурологии

Хотя в последнее время острота полемики по поводу проблематики развития культурологии заметно спала, ситуация в этой науке остается парадоксально противоречивой: сущность ее объекта познания, т. е. сущность культуры, так и остается предметом дискуссий; продолжает шириться список определений, претендующих выразить эту сущность, но в то же время культурология демонстрирует едва ли не все признаки развития. Подобная ситуация в истории науки – не редкость, и она, как правило, является индикатором назревающих в недрах науки качественных (парадигмальных) сдвигов в развитии, что, разумеется, вполне относимо и к культурологии.

И в самом деле, как показывает анализ, существует целый ряд признаков, дающих основание полагать, что в культурологии явно зреют подобные сдвиги и перемены. Об этом свидетельствует, прежде всего, означенный характер ее внутренних противоречий. Так, если судить по критериям наукометрии, культурология, как уже подчеркивалось, демонстрирует целый ряд признаков успешного развития: достаточно активно публикуются статьи и создаются монографии, нередки также конференции, конгрессы и симпозиумы; существуют различные формы самоорганизации и профессиональной коммуникации культурологов. А что касается культурологических дисциплин, они институционализированы и представлены практически на всех уровнях и ступенях образования. Но, в то же время, ключевая проблематика этой науки – онтологическая сущность культуры, ее предметное пространство и ее методологические ориентиры (в том числе прикладные, технологические), а также место культурологии в системе социально-гуманитарных наук, остается предметом дискуссий на протяжении всего периода становления и развития культурологической науки в постсоветской России.

Характерна в этом плане позиция одного из ведущих философов современной России И.Т. Касавина: «вряд ли можно считать культурологию отдельной научной дисциплиной, наряду с философией, социологией, этнологией и прочими науками» [1]. И широко известный культуролог В.М. Межуев выражает подобное сомнение, но в более дипломатичной формуле: «существование особой науки о культуре остается пока под вопросом» [2], хотя в последнее время он часто выступает на культурологической арене как участник процессов формирования и легитимации отечественной культурологии в статусе самостоятельной науки. Но особенно категорична позиция Ю.М. Резника, настаивающего на том, что «претензии культурологии на статус „главной“ или единой науки о культуре следует признать необоснованными, а действия группы носителей такой позиции – неприемлемыми» [3].

Возможно, эти оценки излишне резки, в чем-то грешат преувеличением. Однако, любой, кто сколь-либо внимательно следит за процессами роста отечественной культурологии, не может не заметить хотя бы ее следующих, неоднозначных особенностей. Здесь едва ли не в равной мере дискурсивным вниманием пользуются, скажем, далеко не общепризнанные историко-культурологические концепции Л.Н. Гумилёва, отечественная софиология, устаревшие идеи неокантанства, а также яркие по форме, но, увы, не столь глубокие смыслом концептуальные изыски постмодернизма. К этому надо добавить, что отечественная культурология в значительной мере бытует как этнокультурология (региональная культурология), которая, мягко говоря, недалеко ушла в своих методах от натуралистического описательства феноменов культуры, характерного для этнографии (не говоря уже о том, что наша этническая культурология страдает излишней самокомплиментарностью, в ущерб научной объективности).

Конечно же, как и в любой другой науке, на ниве культурологии трудятся немало талантливых ученых; в рамках этой науки выдвигаются интересные идеи, продвигаются и развиваются современные методы научного познания, предпринимаются также и усилия к развитию форм и к росту уровня коммуникации в научно-культурологическом сообществе.

Однако ситуация в целом такова, что в нашей культурологии пока отсутствуют четкие, общепризнанные и разделяемые в научном сообществе (или его подавляющим большинством) парадигмальные контуры, которые обеспечивали бы (как это имеет место в любой науке):

– системность методологии и ее структурированность;

– общность (общепризнанность) объектной (культурологической) картины мира и ее онтологических элементов;

– иерархию проблемно-тематических приоритетов данной науки;

– системность ее объяснительных и интерпретационных принципов и схем;

– общность базового набора важнейших культурологических категорий.

В отечественной культурологии пока многое обстоит иначе: здесь, как правило, доминируют «авторское видение онтологий», «изящное описание» феноменов, событий и лиц, а также импровизационная герменевтика.

Да и мнение многих коллег, что «культурология – это новая наука, находящаяся выше и вне теоретико-методологического инструментария и предметных рамок других наук», читается не иначе как своеобразный «манифест свободы» культурологического дискурса от «стеснительных рамок строгостей и скукоты» общепринятых принципов и правил научной методологии.

Ситуация в культурологии, очерченная нами в весьма общих чертах, пожалуй, как нельзя лучше выразилась в названии статьи – «Культурология: возможность стать наукой», в которой констатируется, что «пока так и не существует культурологической теории, отвечающей надлежащим критериям научной рациональности» [4]. Небезосновательность этой позиции находит подтверждение и в нашем анализе [5].

Критичную позицию в отношении российской культурологии, а точнее – по поводу уровня ее методологической культуры, занимают и известные европейские исследователи, отмечая при этом, что в ней зачастую игнорируются общепринятые принципы науки [6].

Между тем, ситуация в социально-гуманитарном познании сегодня такова, что идеи и принципы неклассической и постнеклассической науки (в частности, синергетики, теории систем, теории информации) стали главными методологическими ориентирами философии, социологии, лингвистики, психологии, когнитивистики, на которые так или иначе должна опираться культурологическая наука. Однако культурология все еще преимущественно остается в рамках эмпирико-нарративного формата научной методологии, отдавая особое предпочтение историко-типологическому и структурно-морфологическому подходам. Положение усложняется и тем, что в культурологической науке, как уже отмечалось, накопилось громадное количество определений культуры, что само по себе является признаком «кризисности», требуя критической фильтрации этой массы определений в целях их переосмысления, обобщения и синтеза на основе современных, пост-неклассических научно-парадигмальных идей и представлений.

Справедливости ради заметим, что обилие определений культуры имеет и определенные объективные основания. Дело в том, что базовые онтологические сущности бытия, такие как материя, время, пространство, общество, сознание, к которым относится и культура, не имеют простых однозначных определений: представления о них постоянно углубляются и уточняются по мере развития процесса познания.

Однако в культурологии, как уже отмечено, ситуация усугубляется тем, что бытующее множество определений культуры не только не подвергаются критическому анализу и аргументированной минимизации, напротив – комментирование и классификация этих определений, как ни странно, стало едва ли не «теоретическим разделом» и «брендом» нашей культурологии. При этом речь порой идет не о поиске и прояснении сущности самой культуры, а о «видах» и «типах» бытующего сонма ее определений [7, с. 11].

Таким образом, с одной стороны, в культурологии налицо успехи в плане накопления знаний о культуре и ее институционализации как сферы науки и образования, а также освоения ею современных форматов профессиональной коммуникации; с другой – признаки отсутствия парадигмальной организованности культурологического знания. Все это в конечном итоге приводит к тому, что культурология в ущерб своим теоретико-аналитическим и прагматическим призваниям (предсказывать и моделировать процессы в культуре, проектировать технологии культуры, конструировать формы и типы субъектности в культуре, строить парадигмы и модусы культурной политики) бытует главным образом в виде сумматива нарративов о культуре, выстроенных и выстраиваемых на основе чрезвычайно разнородных познавательно-методологических оснований: исторических, идеологических, эпистемологических.

Едва ли возможно (и мыслимо) подобную эклектичную методологическую ситуацию представить себе в естественных науках. Здесь бесконечным изобретениям определений «сущности нечто», скажем, того же бозона Хиггса, гена или «темной материи», предпочли бы поиск путей и способов ее обнаружения или опровержения (в духе фоллибилизма Поппера).

Однако в культурологии продолжаются поиски определений культуры. При этом наряду с такими определениями, как «антропологическое», «аксиологическое», «нормативное», «адаптационное», «функциональное» и «семиотическое», не лишенными смысла и операциональности, в ходу и явно схоластические «виды» и «типы» определений. Вот типичные примеры такого рода: «историческое определение культуры», «описательное определение культуры», «археологическое определение культуры», «психологическое» и даже «дидактическое определение культуры» [7, с. 7].

В итоге наша культурология фактически «расщеплена» на целый ряд версий и течений, различающихся взглядами (представлениями) о сущности и природе культуры, об имманентных культуре методах исследования, а в связи с этим неизбежно различающихся по уровню теоретичности, набору объяснительных принципов и механизмов, по практикуемым методам исследования, проблемно-тематическому мейнстриму и, конечно же, по прикладной и прогностической продуктивности.

При этом наибольшее распространение на культурологической арене имеет «культуроведение» в следующих ипостасях:

– история и повседневность культуры в авторизованных вариантах;

– культурология известных («громких») артефактов;

– культурология мифа и художественного творчества;

– этническая культурология;

– музееведение;

– искусствоведение (искусствознание);

– социальная культурология, ориентированная на познание социального значения культурных явлений в их соотнесении с другими сферами бытия человека: экономикой, политикой, управлением.

В дополнение ко всему этому бытует еще и позиция рассматривать культурологию как совокупность относительно самостоятельных дисциплин и узко-предметных дискурсов. В частности, наряду с лингво-культурологией, фундаментальность и перспективность которой не вызывает вопросов, на дискурсивную арену культурологической науки выходят также «педагогическая культурология», «культурология города», «культурологии региона, поместья», что вызывает обоснованные вопросы.

Все это относится к внутренним противоречиям культурологии (их перечень может быть и продолжен), которые, на наш взгляд, могут (и должны) найти разрешение в контексте развития этой сферы познания в общей логике постклассической и постнеклассической парадигм науки. И отправным моментом подобной парадигмальной трансформации культурологической науки, разумеется, является (может «стать и быть») консенсус представлений о том, «что есть культура?».

Гипотетических предположений, претендующих ответить на этот вопрос, много, но, если пренебречь деталями, в современной отечественной культурологической науке культура предстает как сложный, системный, исторический развивающийся феномен, в бытии (существовании) коего особая роль принадлежит базовым формам активности человека: практико-преобразовательной деятельности, коммуникации (общению), когниции. Однако, поскольку пока концепции смысло-генетической и коммуникативной теорий культуры не продвинулись далее концепций, реально и активно функционирующий круг методологических оснований культурологии составляют деятельностный, системный и синергетический подходы.

Следует заметить, что некоторые философы связывают многообразие и противоречивость бытующих вариантов определений культуры не только со сложностью этого феномена, но и с недостатками культурологической методологии, в частности – с недооценкой в культурологии историчности культуры, а также ее вариативности и ее вторично-отраженной сущности как некоего предельно обобщенного образа бытия. В контексте подобных суждений (взглядов) предлагается ввести своеобразный принцип «презумпции культуры», предполагающий соотнесение и агрегирование всех бытующих в мире культур как неких частей, аспектов и фрагментов глобальной социальной памяти [8, с. 123]. Социальной памяти, заметим.

Мы еще вернемся к этой идее, а пока продолжим анализ общей методологической ситуации в культурологической науке, обратив внимание, что в европейских странах культура анализируется, главным образом, в рамках предметных наук о человеке. Речь, в частности, идет о сложившейся здесь традиции исследовать культуру преимущественно в комплексе антропологических дисциплин. Подобный подход к познанию культуры, как известно, восходит к Э. Тайлору, который определил ее (культуру) как целостный комплекс, включающий в себя знания, верования, искусство, нравы, право, обычаи и все прочие способности, характерные черты и привычки, приобретаемые человеком как членом некоего сообщества, т. е. как социальным существом [9].

Однако и в этой логике культура предстает не как самостоятельная сфера социального бытия (наподобие производственно-экономической или политической), а выступает как некая система скрепов между индивидом (антропологической единицей) и социумом, социальным бытием.

Здесь впору вновь, в очередной раз, обратиться к заключению наших коллег о теоретико-методологической ситуации в отечественной культурологии, которое укладывается в формулу «разнообразие подходов и возможности их интеграции», уточнив справедливости ради, что, увы, эти возможности и пути пока не найдены. Подобную ситуацию вполне можно квалифицировать и как методологический кризис.

После этих замечаний, полагаем, уместно заняться более детальным анализом бытующих представлений культурологической науки о сущности культуры и круге релевантных методов (методологий) познания культуры.

Примечания

1. Касавин И.Т., Щавелев С.П. Анализ повседневности. – М.: Канон+, 2004. – С. 432.

2. Межуев В.М. Культурология: за и против (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. – 2008. – № 11. – С. 4–32.

3. Резник Ю.М. Культурология в системе наук о культуре: новая дисциплина или междисциплинарный проект? // Теория культуры. Фундаментальные проблемы культурологии. – СПб.: Алетейя. 2008. – С. 16–32.

4. Солонин Ю.Н., Тишкина А.Г. Культурология: возможность стать наукой (тезисы) // Инновационный потенциал культурологии и ее функции в системе гуманитарного знания. – СПб.: Изд-во РХГА, 2008. – С. 45–53.

5. Тхагапсоев Х.Г. К проблемам и перспективам развития российской культурологии // Вопросы культурологии. – 2012. – № 8. – С. 6–12.

6. Scherrer J. Kulturologie: Russland auf der Suche nach einer zivilisatorischen Identitat. – Gottingen: Wallstein Verl., 2003. – 188 S.

7. Кармин А.С. Культурология. – СПб.: Лань, 2001. – 830 с.

8. Кемеров В.Е. Введение в социальную философию. – М.: Академический проект, 2001. – 316 с.

9. Кремлев Н.Т., Тейлор Э.Б. Современная западная социология. – М.: Издательство политической литературы, 1990. – С. 339–340.