Czytaj książkę: «Символ и капитал. Материализация символа»
Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель, а также размещена в интернете, если на то нет письменного разрешения владельцев.
All rights reserved. No parts of this publication can be reproduced, sold or transmitted by any means without permission of the publisher.
© Деменок С. Л., 2016, текст
© Шипицына Μ. Α., 2015, обложка
© ООО «Страта», 2016
Миссия серии «Альтер-фабрика»
Серия «Альтер-фабрика» представляет другой, то есть альтернативный привычному, взгляд на экономику, бизнес, управление.
Мы живем, работаем, принимаем решения в мире, который часто и скорее по привычке называют то капитализмом, то постиндустриальным обществом, то цифровой цивилизацией.
Но этот мир подвижнее, изменчивее и многообразнее стандартных определений. В этом мире безостановочно возникает и конкурирует множество вариантов экономической системы, общественного устройства, культурного кода.
Это мир альтернатив. В нем товары, технологии, идеи создают пространство выбора. И выбор здесь не пассивное выражение согласия или предпочтения. Выбор – это творческое решение. Выбор другого варианта, отличного от привычного, – это способ создать перспективный ресурс, технологию, бизнес-модель, стиль жизни.
Миссия серии «Альтер-фабрика» – продуцировать идеи, расширяющие концептуальное пространство выбора и легко превращающие символический ресурс альтернативного видения в реальный ресурс оригинальных бизнес-решений.
В серию войдут работы практикующих предпринимателей, менеджеров, бизнес-консультантов, чьи решения опираются на альтернативное видение рынков, организаций, бизнес-процессов.
Также в рамках серии будут публиковаться книги ученых, чье альтернативное видение современной экономики нашло международное признание и создает актуальную перспективу выработки инновационных моделей и технологий производства, потребления, организации и управления.
Дмитрий Иванов,
научный редактор серии
Новый манифест символизма
Нине, символический подарок
Призрак возрождается на Западе – призрак символизма…
Когда-то пифагорейцы совершили переворот. Числа и геометрические формы они превратили в символы. Платон ставил символы выше вещей и выше явлений. От Платона к Плотину оформилось средневековое восприятие божественной символической реальности.
Наши представления о символах проистекают из средневекового символизма. Средневековье – время символов. Взрыв символизма. В свое время цепная символическая реакция взорвала средневековый мир. Мысль не успевала наделять знаки смыслом. Знаки, как сорные травы, заполонили реальность… И средневековый символизм оборвался на самой высокой ноте.
Возрождение вернуло символический порыв на землю. Наука и просвещение запустили череду технических революций. Одна из них – цифровая революция – сделала цепную реакцию знаков управляемой. И это стало основанием для возрождения символизма.
Цифровая революция совершилась под лозунгом:
► CВОБОДА,
РАВЕНСТВО,
БРАТСТВО —
БИТАМ!
Биты получили свободу. С появлением Сети биты обрели независимость от людей и свое место – виртуальную реальность. Вот подходящее определение реальности:
► Реально то, что производит ответную реакцию.
Вокруг нас реальность облаков, водоворотов, пены и молний. Что ни возьми – символ. Символ есть в каждом фрагменте вещества и в каждом акте действия. Символы – своего рода узлы сетевой структуры, которая все пронизывает и всем проникается. Само пространство, согласно новейшим представлениям, есть трехмерная сеть с планковским размером ячеек 1,616 252… × 10-35 м. В каждой ячейке хранится бит информации. Английское слово bit (бит) – сокращение от binary digit – означает «состоящий из двух частей». Бит представляет одну из двух возможностей, которые традиционно записывают как 0 и 1. Бит – это двуликий Янус. В каждой ячейке пространства он либо 0, либо 1. В каждый момент времени содержимое ячейки пространства может меняться.
Согласованное изменение битов может распространяться по решетке пространства и вызывать ощущение волны света. Плотные скопления битов могут вызывать ощущение вещества.
► Бит – это элементарный знак. Он иллюзорен. Однако бит не менее фундаментален, чем квант.
Сам по себе отдельный бит меньше, чем атом, меньше, чем кварк, меньше даже, чем глюон. Бит есть основание всего сущего или, словами Джона Уиллера,
«IT FROM BIT».
ВСЕ СОСТОИТ
ИЗ БИТОВ.
Вычислительная техника настойчиво погружает нас в мир битов. Операции над битами хранятся и передаются также посредством битов. Биты соединяются битами. Биты формируют символические структуры. Бит – это элементарный знак, который стоит в одном ряду с элементарной частицей вещества и элементарным квантом действия.
БИТ
РЕАЛЕН.
В этом суть информационной парадигмы.
Элементы вещества, элементарные взаимодействия и выраженная символически организация реальности подобны огню, свету и пламени. Они существуют вместе и сразу. И если огонь укоренен в вещественном, а свет представляет собой динамический поток, то пламя есть некая символическая форма.
Все три ипостаси равноправны. Ни одна из них не может быть признана исходной или первичной, ни одна из них не может быть признана производной или вторичной.
Все три аспекта реальности связаны. Связь вещества и действия была осознана с появлением понятия «энергия». Энергия – это абстрактная величина. Она объединяет массу и скорость. Благодаря энергии вещественное и динамическое стали восприниматься как различные и одновременно сопряженные части единой физической реальности. В середине ХХ века сформировалось представление об информационной энтропии. Энтропия указывает на связь физического и символического. Благодаря энтропии физическое и символическое стали восприниматься как различные и одновременно связанные части единой «гиперреальности». Этот сдвиг представлений произвел взрыв информационных технологий и переворот, подобный индустриальной революции.
Появление паровых машин, преобразующих теплоту в работу, стало началом индустриальной революции. Индустриальная революция предопределила установление капитализма. В процессе перманентных революций капитализм трансформировал ремесленное производство вещей в оборот трудовых операций. Эта трансформация ускорила оборот капитала и оборот денежных знаков. Постепенно денежный знак утратил свою привязанность к вещественному началу – золотому эталону, и затем к своему движущему началу – производству.
Денежный знак оторвался от любой материальной или операциональной опоры. Теперь он провоцирует игру с плавающими курсами валют, инфляцию и спекуляцию.
Измена денежного знака материальному и операциональному символизирует завершение индустриального капитализма. То состояние, которое за неимением ясности назвали постиндустриальным капитализмом, приобретает четкие очертания.
►Новую формацию можно назвать символическим капитализмом на том основании, что наиболее вознаграждаемым становится символический обмен.
Символический обмен идет не в отрыве от физической реальности, но обособленно от нее. В символической стратосфере все происходит на сверхвысоких скоростях online, производя химеру наподобие «волны-частицы» – некий «актофакт». Акт наблюдения и акт ответной реакции сливаются в одно действие. Теряет смысл старая триада:
НАБЛЮДАТЬ,
ОСМЫСЛИВАТЬ,
ВМЕШИВАТЬСЯ.
Русская пословица – «семь раз отмерь, один раз отрежь» – перефразирована в духе времени Михаилом Жванецким и звучит теперь следующим образом: «Пока семь раз отмеришь, другие уже отрежут». Приходится игнорировать осмысление:
НАБЛЮДАТЬ
И ТУТ ЖЕ
ВМЕШИВАТЬСЯ.
Финансовые рынки, быть может, одними из первых вышли на этот режим. Сверхскоростная реактивная рефлексия на финансовых рынках приводит к тому, что не столько события, сколько текущие ожидания влияют на будущие события. Изменение текущих ожиданий изменяет результат. Этот эффект провоцирует манипулирование ожиданиями. Мы оказываемся в
ПРЕДРАСПОЛОЖЕННОМ,
НЕПРЕДСКАЗУЕМОМ,
НО В ПРЕДНАМЕРЕННОМ МИРЕ.
Правдоподобные галлюцинации изменяют текущие ожидания и, следовательно, влияют на результат. Этот эффект провоцирует естественную потребность конструировать галлюцинации, подозрительно похожие на реальность. Средства массовой информации все реже фиксируют события, все чаще их режиссируют. Информационные агентства не только передают, но еще и фабрикуют новости. Политики не столько отражают «чаяния масс», сколько навязывают массам свои «автономные» взгляды. Реклама не столько информирует, сколько провоцирует. Она все реже указывает на продукт и его свойства, все чаще отсылает к символическому: к торговой марке.
В шумном сверкающем пейзаже начала ХХI века символический материал раскидан буквально повсюду: буквы и сообщения, звуки и изображения, новости и инструкции, цифры и факты, сигналы и знаки, биты и кубиты – сборная солянка из связанных между собой ингредиентов.
Символическое потребление захватывает. Удовлетворение материальных потребностей отступает на второй план. На рыночных площадях и в торговых молах идет массовая охота за знаковыми вещами. С их помощью человек сам себя означает, самовыражается и превращает себя в персонифицированный символ. И тут же фиксирует свой символический профиль в социальных сетях.
► Символические структуры стали частью реальности. Частью реальности стал символический обмен.
Символический обмен – это обмен полезной информацией с эмоциональным фоном. Эмоциональный фон служит для захвата и поддержания внимания. Подобная смесь рационального и эмоционального нам хорошо знакома. Это любовный соблазн. К его естественной искусности стремятся политики и промоутеры, чтобы навязать другим свой выбор. «Эликсир соблазна» еще не найден, но «акулы» делового мира уже почуяли кровь от смеси
СОЦИАЛЬНОГО,
СЕКСУАЛЬНОГО
и СЕНСУАЛЬНОГО.
Реклама учится дозировать эту смесь в эффективных дозах. Часто случается передозировка. Это вызывает обратный эффект – отторжение рекламы. Но дайте время – и массовая пропаганда оседлает эмоциональную составляющую символического обмена. Оседлает, поскольку символическая ниша сулит высокие дивиденды.
Когда-то самым вознаграждаемым занятием была охота, потом – земледелие, за ним – индустриальное производство. Но это все в прошлом. Сегодня самое вознаграждаемое занятие – участие в символическом обороте, будь то манипуляция спросом, общественным мнением или игра на бирже.
Слово «игра» не должно вводить в заблуждение своей ассоциацией с забавой. Игра – это древний реликт. Игра предшествует появлению культуры, она древнее любых форм цивилизованного поведения и наблюдается еще у животных. В известном сочинении «Человек играющий» Хёзинга определяет игру как свободное от принуждения или всякой биологической необходимости действие, происходящее в особом «игровом» пространстве по общим «игровым» правилам.
Шекспир советовал относиться к жизни как к игре:
«All the world’s a stage,
And all the men and women merely players.»
As You Like It. Act 2 Scene 7 («Как вам это понравится»), 1600.
Такое отношение к жизни позволяет преодолеть неуверенность, смятение и страх. Такое отношение и конструктивно, и рационально потому, что вводит представление о символических нормах и правилах, существующих по ту сторону вещей и явлений. Иллюстрацией может служить математическая игра, которая называется «Game of Life» – «Игра Жизнь». Игровое поле расчерчено на бесконечное количество клеток, каждая из которых может быть мертвой или живой. Далее, в зависимости от того какие у клетки соседи, с ней происходят изменения: она либо выживает, либо умирает, либо рождается, либо остается мертвой. И все. Каждый шаг – смена поколений, все клетки «обновляют статус» в зависимости от структуры своего окружения. Казалось бы, ничего особенного, но в действительности решетка такого клеточного автомата представляет собой символическую структуру вне пространства и вне времени. Все, что происходит в игре подчиняется символическим правилам. Игра по правилам рождает подобия и повторения игровых ситуаций.
Мы живем в мире, где
ОТРАЖАЮЩИЙ ЭКРАН
ВСТРОЕН В ЭКРАН,
ВСТРОЕННЫЙ В ЭКРАН.
Отражающие поверхности – это не столько зеркала, сколько мониторы, плазмы и экраны планшетов. Они – не просто искажающие реальность кривые зеркала. Они активны и маневренны. Они создают перед нами такой суперэкран, в котором при желании мы видим отражение только себя («selfie»). Такое свертывание или рефлексия себя на себе – нулевая степень петли обратного влияния – есть короткое замыкание в сети отражений.
Плотность отражений достигает критического уровня. Отражения начинают отражаться от отражений. Объективность освобождается от объекта. Воображаемые конструкции, отражающие реальность, сами становятся реальностью.
Реальность распространяется за пределы физического в область виртуального. Естественной реакцией на распространение и растяжение реальности за пределы реального становится тренд на упрощение, огрубление, отсекание лишнего, тренд на уплотнение смысла в абстрактных символических формах. Торговые марки, бренды, иконы стиля, афоризмы философов, жесты политиков производят символическую реальность, которая формирует коллективное поведение масс.
Мы погружаемся в плотный символический поток. который проявляет себя на двух регистрах: рациональном и эмоциональном. Информация все меньше означает знание, все больше – изменчивый поток интерпретаций. И этот поток нарастает, девальвируя информацию как знание.
КОГДА ИНФОРМАЦИЯ ДЕШЕВЕЕТ, ДОРОЖАЕТ ВНИМАНИЕ.
На первой линии захвата внимания – избыточность секса, цвета, звука, образов, запахов. На второй линии – создание и продвижение потребностей. На третьей линии – соблазн модных трендов, гламурных звезд и привлекательных мифов. Мы погружаемся в атмосферу символического карнавала, в котором процессы, оторвавшись от вязкого физического основания, ускоряются. На высоких скоростях факты сталкиваются с фикциями. После столкновения появляются новые факты и новые фикции. Теперь фейк неотличим от факта. И тот и другой сохраняются и передаются посредством виртуальных битов. Скорости виртуальных частиц и виртуальных процессов преодолевают все мыслимые барьеры. Фотоны могут достигать цели раньше, чем отправятся в путь, и могут находиться в двух точках пространства одновременно.
Информационный сигнал получают до того, как он был отправлен. В квантовом вакууме пара виртуальных частиц аннигилирует, не успев родиться. И если это фантастика, то мы живем в самой гуще этой слаженной и согласованной фантастики. Но самое фантастическое и чудесное то, что символ приобретает качества, присущие веществу, – инертность и плотность.
► Мы не только полагаем, что есть такая вещь, как символ, но и обнаруживаем обстоятельства, при которых символ есть вещь.
Сначала появились знаковые символы. Знаковые символы имеют своего рода «вирусную» привязанность к материальным носителям. Знаковый символ легко покидает свой вещественный носитель и закрепляется на новом. Знаковый символ слишком невесом и слишком просто клонируется. У него нет вещественной плотности, нет присущей веществу инертности.
Потом появились информационные символы.
Информационный символ, такой как бит, будучи встроен в структуру программы или алгоритма, гораздо сильнее укоренен в физической реальности. Он неотделим от процесса, но еще не привязан к веществу. Бит имеет информационный вес, но еще не дотягивает до материальной плотности вещества.
Наконец, символическое соединяется с физическим и появляется квантовый символ – кубит. В нем символическое, динамическое и вещественное сливаются в единое целое. Любая виртуальная операция, которую можно организовать посредством квантовых символов, может быть реализована «на самом деле».
Материализация символа изменяет все вокруг. Теперь идейная надстройка, которая всегда уклонялась от диктата материального базиса, сама становится материальной.
МАРКСИЗМ
ВОЗВРАЩАЕТСЯ!
Символический строй
Символический капитализм
Капитализм сформировался в XIV–XVII веках прежде всего как экономическая система производства товаров, основанная на рынке и на частной собственности в общественных отношениях. Массовое изготовление вещей и предметов в XVII веке ознаменовало начало индустриального капитализма. С этого момента, словами Манифеста Коммунистической партии,
«Все возникающее оказывается устарелым, прежде чем успевает окостенеть».
В череде беспрерывных социально-производственных переворотов капитализм заменял символическую систему феодальных отношений холодным расчетом и чистой рациональностью.
Однако едва рациональный расчет захватил все пространство хозяйственной деятельности, как капитализм изменил своему курсу против символического, но сохранил статус перманентной революции.
В очередной раз капитализм произвел «новейшую формацию». Эту формацию можно назвать символическим капитализмом на том основании, что наиболее вознаграждаемыми являются сферы производства и воспроизводства функций, операций, программ; далее – знаков, в том числе денежных, и, наконец, фантастических виртуальных образов. Новый поворот капитализма предопределен всей логикой его развития от изобретения полезных вещей и предметов к усовершенствованию процессов их производства и, наконец, символизации, пронизывающей вещественное (предметы и факты) и операциональное (функции и алгоритмы).
Капитализм вышел на символический режим в конце ХХ века, когда повышение производительности за счет разделения труда, внедрения конвейера и стандартизации процессов и процедур приблизилось к насыщению: значительные усилия производили незначительный результат. Это ознаменовало завершение индустриального капитализма и переход капитализма в новую стадию, которую за неимением дефиниций обозначили термином «постиндустриальный капитализм». Если смыслом индустриализации было удовлетворение массовых потребностей, то смыслом постиндустриального производства стало создание новых потребностей, заранее не существующих. Новые потребности приходится постоянно изобретать «в духе времени».
► ZEITGEIST – «ДУХ ВРЕМЕНИ» – НОВЫЙ ИМПЕРАТИВ.
Представление о «новизне» появилось сравнительно недавно, в конце XVIII века. Средневековый человек подобными категориями не мыслил. Ларс Свендсен в «Философии моды» указывает, что в средневековой живописи библейские персонажи изображаются в одежде Средних веков. Святое семейство облачают в костюмы, которые вполне подошли бы членам семьи итальянского купца. Маловероятно, что тогда существовало ясное понимание того, что эти персонажи в действительности носили «старую» одежду, в то время как их изображали в «новой».
Естественно, люди всегда понимали, что определенные предметы новее других. Мы можем обнаружить примеры употребления латинского modernus (котоpoe значит «новый» или «новее» и от которого происходит понятие «современность») уже в VI веке. Тогда оно употреблялось для обозначения разницы между эпохой язычества и новым христианским периодом. Однако различие между «новым» и «старым» получило широкое применение гораздо позже, в эпоху Просвещения.
► НОВИЗНА ПРИВЛЕКАТЕЛЬНА.
Этот тезис Канта стал актуальным, когда городская буржуазия укрепила свои позиции и начала завоевывать власть, принадлежащую феодальной аристократии. В этой борьбе буржуазия нашла опору в технической модернизации и моде. Техническая модернизация девальвирует ценность земельных наделов, а мода обесценивает знаки принадлежности к аристократии. Модернизация и мода стимулируют отход от традиций, освобождение от авторитетов и авторитаризма, девальвацию патриархальных укладов. В XX веке этот отход от традиций ускорился. Появление средств массовой коммуникации привело к сближению и столкновению ранее автономных культур. Возникла поп-культура, стирающая любые культурные и культовые знаки. Когда модернизация, мода и поп-культура поставляют изменения ради изменений, они под флагом уникального и маргинального внедряют универсальный курс на гомогенизацию социальной среды. Этот курс приходится маскировать, ведь быть современным означает быть уникальным. Сегодня индивидуальная уникальность – это основное достоинство, с которым соотносятся все остальные ценности и которое стимулирует неуемную тягу ко всему новому. Пристрастившись к новизне, потребитель впадает в зависимость от чувственных стимуляторов – новых товаров и новых впечатлений. Элементом привлекательности товара новой волны становится обещание того, что он скоро будет заменен, – обещание новой дозы эмоционального возбуждения. Сбытовая политика компании Apple служит тому иллюстрацией: iPhone 3, iPhone 4, iPhone 4s, iPhone 5, iPhone 6 и 6s… Квантовое излучение модельных рядов производит возбуждение по всему пространству символического обмена. К символическим товарам относятся те, которые вполне могли быть абсолютно иными. Однако потребительское пространство, искаженное символическим товаром, провоцирует появление сходных символических товаров. Так, популярность модельного ряда Apple привела к появлению аналогичного модельного ряда от Samsung – линейки продуктов Galaxy.
В череде перманентных технологических революций, в атмосфере непрерывной смены стилей и модных коллекций, в бесконечной комбинаторике тривиальных мэшапов (mesh-up) можно рассмотреть существенное – то, что символическая реальность утверждает себя по всему фронту общественно-производящей деятельности. И прежде всего растет символическое производство – серийный выпуск различительных знаков. Серийное производство девальвирует символическую ценность вещественных знаков. Но и сам символический капитал подвержен инфляции.
Символический обмен искажает пространство потребления. Когда в середине XIX века появились первые торговые центры, они создавались таким образом, чтобы основным стало переживание процесса покупки. Поэтому в их богато украшенных залах проводились выставки произведений искусства и концерты живой музыки. В 1909 году в Лондоне открылся магазин Selfridges. Процесс приобретения в нем был организован таким образом, чтобы избежать прямого приобретения столь тривиальных предметов, как товары. Прежде всего продается не столько продукт, сколько представление о продукте, а потребитель платит заоблачные цены за собственную принадлежность к этому представлению. Предметы в большей степени становятся символами, нежели традиционными товарами. Люди покупают не вещь, но символ.
Современные торговые площадки организованы словно лыжная трасса: подъемы, спуски и виражи. Изысканные рестораны, разно образные кафе, гастрономы в стиле купца Елисеева – все это встроено в торговые залы без барьеров, где вся атмосфера расчетливо подчинена климат-контролю. Освещение, музыка, ароматы – все призвано снизить порог расчетливой сдержанности и ввести человека в импульсивное состояние покупательского драйва. Постиндустриальный рынок напоминает базар, на котором человек может легко потеряться. Но этого не происходит. Покупатель не кажется беспомощным и не теряет самоконтроль. Он не покупает больше обычного, но и не изменяет своим предпочтениям. Покупательское поведение легко адаптируется к сложной топологии торговых пространств прежде всего благодаря символам, облегчающим навигацию.
В процессе потребления символических товаров навязывается такое представление о реальности, которое сами символы и реализуют в реальности. Уклониться от этого захватнического символического потока можно только уклонившись от реализации самого себя. Но об этом не стоит и говорить. Индивидуальность и креативность – современные мантры.
Никто не имеет сил заявить о потере своей индивидуальности или признать себя плагиатором. Человек персонализируется, заявляя себя миру собственным внешним видом. До «выхода в свет» мы погружаемся в процесс тщательного отбора коллекционной одежды, выбора модных аксессуаров и поиска своего модельного ряда гаджетов. Выбор фиксирует покупка. Через этот процесс создания себя как витрины мы все вовлечены в сферу интенсивного символического потребления.
Выбор вещей стал частью процесса личной персонализации. Мы не можем доверить выбор слуге или жене. Мы вынуждены обслуживать себя сами. Самообслуживание нарастает, деформируя сложившееся разделение труда, стирая раздел между рациональным и эмоциональным. Теперь в процессе самообслуживания мы не только отбираем и взвешиваем свой товар в универсаме, но и вовлекаемся в гонку за новейшими моделями – символами моды. Этот добровольный и неоплачиваемый труд распределяется в обществе «по потребностям», и в него вовлечены все «по способностям». Результат этого труда – формирование связного, гетерогенного, фрактального по своей структуре общества, в котором эмоции неотделимы от расчета.
Приоритет образа – вот отличительный признак новой стадии капитализма. В условиях массового производства и массового обмена реклама служила для опознания продукта, произведенного определенной компанией. В новой экономике рекламные ролики и постеры все реже указывают на продукт и его свойства, все чаще отсылают к бренду. Предметом приобретения все чаще становится
ЭФИРНОЕ,
ЭФЕМЕРНОЕ,
ВИРТУАЛЬНОЕ.
Компании и потребители теперь взаимодействуют не в условиях конкуренции отдельных продуктов и их производителей, а в условиях конкуренции брендов.
► Бренд – это броский символ. Благодаря рекламным ассоциациям он воспламеняет эмоции.
Он – огонь.
Собственно, само слово «бренд» произошло от древнескандинавского brandr. Это слово означало раскаленное на огне тавро, которым владельцы скота помечали своих животных. Каждый независимый хозяин имел brandr. Сегодня каждый независимый производитель стремится иметь свой бренд.
Независимых производителей становится все меньше, а брендов все больше. В отличие от материальной реальности со свойственным ей «сопротивлением материала», в среде виртуальных фантазий и фикций нет сопротивления, нет трения, нет инерции. Здесь образы строятся и перестраиваются легко и свободно. Ничто не тормозит свободный полет фантазии.
Атмосфера невесомости провоцирует отрыв образа от его прообраза. Марка создается для навигации потребителя в потоках товаров и производителей. Но она тут же отрывается и от товара, и от производителя. Марка превращается в символический знак и начинает функционировать согласно своей собственной логике. Показательным примером является торговая марка Jil Sander, названная по имени дизайнера Жиль Сандер. В 1999 году компания Prada приобрела у Жиль Сандер контрольный пакет. Пять месяцев спустя дизайнер Жиль Сандер покинула компанию Jil Sander, а Prada продолжила производить новые коллекции под этой маркой, хотя Жиль Сандер в этом никакого участия не принимала. Марка полностью потеряла связь со своей прародительницей.
Пределом ловкости бренд-менеджеров, маркетологов и рекламистов выглядит продажа мотоциклов и детской одежды с одним логотипом – Harley-Davidson – или туфель, мобильного телефона и аксессуаров с общим логотипом Dolce & Gabbana. Приобретая такую одежду или гарнитуру, потребители платят премию не за качество кроя или функциональность, но за имидж богатых и сильных, красивых и успешных. Пластичность зонтичных брендов позволяет охватить длинную линейку разнородных продуктов, но эффективность таких глобальных брендов линейна: чем больше ресурс, тем больше результат. Наряду с глобальными брендами повсеместно вспыхивают новые, яркие, сиюминутные бренды, которые оттягивают деньги покупателей и инвесторов нелинейно, благодаря тонкой игре на чувствах и эмоциях потребления. Ричард Аведон, фотограф журнала Vogue, в 1984 году декларировал, что его цель —
«в продаже мечты, а не одежды».
А Ренцо Pocco из Diesel Jeans заявил:
«Мы продаем не продукт, мы продаем стиль жизни».
Фил Блау, дизайнер одежды Frau Blau, говорит:
«Рекламная съемка – это, прежде всего, передача эмоций. Радость от приобретения машины, задумчивость при выборе страховки, грусть при потере вклада. Такие, казалось бы, прозаические эмоции, но этих эмоций – море. И для их передачи нужен человек, который умеет чувствовать, а не демонстрировать привычные для общества стандарты. И наши модели это умеют».
Капиталистическое производство отрывается от радикального материализма, но сохраняет реализм. Реальность в новой трактовке включает образное и воображаемое. Для такой реальности Бодрийяр ввел особый термин – «гиперреальность». Теперь отрыв от материального не означает отрыва от реальности. И все-таки, когда бренды и тренды возносятся к облакам, происходит то, чему следует быть, – возврат аутентичности (греч. αυθεντικός), «правильности начал»: расчетливости, функциональности, целесообразности.
► ПРИЗЕМЛЕННОЕ «DAS AUTO» ОТ VOLKSWAGEN СТАНОВИТСЯ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЕЕ, ЧЕМ ЭФЕМЕРНАЯ «TOYOTA DREAM».
Дискаунтеры, производители лекарств-дженериков, поставщики copy-cat косметики, медиапираты стали преуспевающими игроками на рынках, поскольку предлагают потребителям товары и услуги с оптимальным сочетанием: не очень высокое качество и очень низкая цена. Эта цена исключает взвинченную без оснований виртуальную наценку, ограничивает рост сверхприбыли, возвращает бренд из виртуального в материальное состояние.
В своем истоке понятие «виртуальное» отсылает к возможному и вероятному. Виртуальное означает вымышленное, но не всякое вымышленное виртуально. Только вымышленное по правилам явно сформулированной логики может стать виртуальным. Это не обязательно должна быть программная логика компьютеров. Это может быть логика создания имиджа, дизайна, маркетинга, политологии и прочих процессов производства соблазняющих целей. Именно логика связывает ряд брендов в единый согласованный кластер – тренд. Слово «тренд» происходит от английского trend и означает «общая направленность». Появление тренда есть результат действия петли обратного влияния, которая возникает там и тогда, где и когда продукт перестает быть означаемым и становится приманкой к соблазняющему символическому ряду.
Яркие символы восхищают и увлекают. Как выразился Бодрийяр,
«Наши слова и жесты возвращаются в пустоту, но некоторые, прежде чем исчезнуть, улучают миг и в предвосхищении конца вспыхивают ярчайшим соблазном».
За то короткое время, которое отведено символу, он успевает спровоцировать ответную реакцию. Так, эфемерное искусство актера, резонируя, изменяет течение жизни. Формулу Уотсона «стимул – реакция» (S – R) следует рассматривать как фрагмент серии (S – R) – (S1 – R1)…(Sn – Rn). Каждый фрагмент этой серии окружен символическим пространством, в котором, словами Хюбнера из его книги «Смысл в бес-смысленное время», «свое-нравие, свое-волие и свое-корыстие придают знакам автономный смысл». Автономные смыслы стягивают знаки смежных серий, производя знак, стягивающий смежные автономные смыслы. Мы оказываемся в поле действия петли обратного влияния. С самого начала человек был захвачен символической петлей.
