Original title:

The Violence

by Delilah S. Dawson

В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2022 by D. S. Dawson

This translation is published by arrangement with Del Rey, an imprint of Random House, a division of Penguin Random House LLC

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

* * *

Выжившим

 
Раньше я винила себя, что делала недостаточно.
За то, что не ушла раньше. Не давала сдачи.
Не пыталась бороться.
Теперь я стала добрее к моей более юной версии.
Теперь я верю, что просто выжить – это уже очень много
 

От автора

В этой книге затронуты темы физического, эмоционального и сексуального насилия, присутствует описание смерти животных и графическое насилие. Некоторые из сцен могут быть тягостны для читателей. Написание книги и подробное погружение в эти темы было частью моего собственного пути к исцелению.

Мои отношения с отцом оказались непростыми. Будучи трезвым, он выказывал мне разочарование, а когда пил, то издевался эмоционально и физически. Сцены на кухне у Челси основаны на том, что пережили мы с мамой. Папу у нас в городе так любили, что никто нам не верил. Со стороны наша семья казалась идеальной.

Когда мне исполнилось восемнадцать, мы с мамой наконец уехали, и я познакомилась с удивительным психотерапевтом Бетси. Не могу вспомнить ее фамилию и все ее регалии, но она была первой, кто сказал: «Ты ведь понимаешь, что стала жертвой домашнего насилия? Твой отец просто издевался над тобой». До той минуты я не понимала ничего. Мне казалось, что я живу нормальной жизнью. Бетси сделала так, что мой отец начал ходить на собрания анонимных алкоголиков и в конце концов бросил пить. Насколько я знаю, он больше не употреблял алкоголь, но в остальном не изменился до самой смерти – все так же пытался всех контролировать и манипулировал эмоциями окружающих. Как гласит молитва нарциссиста, этого не было; если было, то не страшно; если страшно, то не заморачивайся; а если заморачиваешься, то я ни при чем.

В 1995 году, когда мы с мамой уехали от отца, интернет еще не хранил ответы на любые вопросы, так что я благодарна семье и друзьям, которые помогали. Которые спасли нас. Абьюзеры часто лишают нас поддержки близких, но на самом деле люди готовы помочь. Если вы столкнулись с жестоким обращением – не стесняйтесь обратиться за помощью. Вы не одиноки.

Первый зарегистрированный случай проявления Ярости произошел во вторник, 15 апреля 2025 года. Рут Бельмонт из Ленд-о-Лейкс, штат Флорида, покупала продукты в магазине и собиралась положить в тележку банку майонеза. Эта миролюбивая и очень религиозная старушка вдруг уронила майонез, потянулась за соусом «Тысяча островов» и со всей силы ударила другую покупательницу, двадцатичетырехлетнюю Мелиссу Мендоса. Маленький сын Мендосы все это время сидел в коляске и молча наблюдал, как пожилая женщина забила до смерти его мать бутылкой соуса. Когда Мендоса испустила последний вздох, Рут Бельмонт поставила бутылку на место, взяла новую и намеревалась продолжить покупки. Полицейские повалили ее на пол, она кричала и плакала, что ни в чем не виновата. Всю эту ужасную сцену запечатлели камеры магазина. Когда Ярость признали болезнью, Бельмонт освободили из-под стражи. На данный момент она судится со штатом, требуя возмещение ущерба в размере 1,3 миллиона долларов (в том числе за сломанную ключицу). Тем, кто заболел позднее, повезло меньше.

Часть I

1.

Челси Мартин сидит в лучах идеального солнца, за своим идеальным кухонным столом и смотрит на листок бумаги, который вот-вот разрушит ее идеальную жизнь.

Недостаточно средств на счете? Невозможно!

Дэвид, ее муж, финансист, он управляет их банковскими счетами – должно быть, произошла ошибка. Она уже раз сто перечитала напечатанное на листке безличное обращение. В желудке ворочается что-то неприятное, выпитый кофе просится наружу. Нет, это еще не паника, но Челси далеко не в порядке.

Если бы у них были проблемы, сказал бы ей об этом Дэвид? Она смотрит на экран телефона и раздумывает, как бы лучше задать вопрос, чтобы не обидеть мужа. Сообщение безопаснее звонка, ведь он ненавидит, когда у нее дрожит голос. Она слишком легко ударяется в слезы; невозможно толком поговорить, когда она вся на эмоциях, – так утверждает Дэвид.

Нет-нет, оно того не стоит. Он придет домой, увидит бумагу – и разберется со всем. Пусть злится на банк, а не на гонца, который принес плохую весть. Пусть злится вечером – лишь бы только не сейчас и вечером в придачу. Челси неосознанно прикладывает руку к горлу, страшась грозы, которая непременно разразится, когда муж вернется с работы.

Определенно не стоит беспокоить его сейчас.

Челси пытается сосредоточиться на том, чем занималась до того, как пришло письмо, но это бессмысленно. От того, что она зайдет на веб-портал и посмотрит обязательное еженедельное видео «Давайте продавать мечты!», ей станет только хуже. Подписывая контракт на продажу эфирных масел «Дрим Виталити», Челси рассчитывала, что обретет независимость (хоть немного!), что у нее будет собственное дело, которым можно гордиться. Теперь, глядя на деревянный ящик, забитый крошечными фиолетовыми бутылочками – полными, неоткупоренными, уже запылившимися, – она мечтает никогда больше не слышать запах бергамота.

В холле ждет очередная картонная коробка – их приносят каждый месяц, и на каждой пропечатана чересчур оптимистичная надпись: ДОСТАВКА МЕЧТЫ! Однако спустя год бесплодных попыток сбыть продукт, который должен расходиться сам собой, Челси наконец готова признать поражение. Да, у нее была мечта: организовать собственный бизнес, накопить денег, примкнуть к сообществу умных, целеустремленных женщин. Вместо этого она оттолкнула друзей навязчивыми постами в соцсетях, поставила в неловкое положение дочерей и пережила массу унизительных вечеринок и детских утренников, на которых могла продемонстрировать гостям лишь бесконечные коробки эфирных масел, которые сама не в состоянии сбыть даже по себестоимости. Еще до сегодняшнего уведомления о превышении лимита (разумеется, ошибочного!) Челси волновалась, что сняла в этом месяце со счетов куда больше, чем позволяет ее строго оговоренный бюджет, и, когда Дэвид обнаружит это, будет… плохо.

И ужаснее всего: эта попытка стать предпринимателем показала, что большинство ее «друзей» в интернете на самом деле вовсе ей не друзья. Ни лайков, ни репостов, ни покупок, ни отзывов! Ее посты просто игнорировались. Единственная опора – онлайн-группа таких же, как она, отважных мам, где можно писать только слова поддержки. Порой Челси мучает вопрос: ощущают ли все остальные участницы сообщества ту же чудовищную усталость, отрезанность от мира и тотальное одиночество?

Подразумевалось, что этот маленький бизнес поможет ей прийти в себя, – но неприятностей стало вдвое больше.

«Соберись, тряпка! – твердит она себе самой. – Это всего лишь масло!»

Эта мысль тоже не слишком утешает.

Она зарывается пальцами в волосы – с каждым годом они все сильнее походят на материнские, а ее стилисту все чаще приходится закрашивать седину (процедура эта носит какое-то французское название, что увеличивает стоимость окрашивания вдвое). За панорамным окном сверкает бассейн, но, увы, нельзя с разбегу прыгнуть в него – ведь прическа превратится в соломенный стог, а идеальный цвет неизбежно потускнеет. Челси окидывает взглядом деревянные стены, гранитные полы, винтажные лампочки, диванные подушки цветов сезона. Все идеально. Все неправильно.

Даже белоснежная собака, сопящая на такой же белой (в тон) собачьей кроватке, – бесшерстный бишон-фризе по имени Олаф, и стоил он больше, чем первая машина Челси, ведь Дэвиду невыносима была даже мысль о собачьей шерсти, которая непременно будет собираться комками по полу. Бедный, милый Олаф! Он так боится хозяина, что большую часть времени проводит, прячась в кладовых и гардеробных. Этот идеальный Олаф принес в их жизнь массу врожденных неврозов, нервного тявканья и внезапно возникающих луж мочи.

Такой большой, просторный дом, полная противоположность убогих квартир, в которых росла Челси. Он должен радовать глаз, но стены давят на нее бесконечной лавиной забот: одни вещи надо гордо выставить напоказ, другие спрятать от чужого взгляда – все должно работать идеально. Ей и в голову не приходило, что гигантский дом будет ощущаться тесной ловушкой.

Челси наливает себе еще чашечку кофе (который едва ли справится с ее глубоким волнением), и в этот момент раздается звонок в дверь. Напряжение окутывает ее целиком. Она просматривает настенный календарь: внизу, возле дат, – никаких пометок, наверху – сплошь фотографии членов семьи в одинаковых накрахмаленных белых рубашках. Никто не должен прийти работать по дому, доставку она тоже не ждет. Из-за «Дрим Виталити» и Дэвида большинство ее старых друзей держатся на расстоянии – стало быть, звонку может быть только одно объяснение. Ноги несут Челси прочь из просторного фойе в прачечную: окна там расположены слишком высоко, так что с улицы не разглядеть, что она прячется внутри. Дверь гаража заперта. Ничто не выдаст ее присутствия.

И тут смартфон в руке вибрирует, и на экране высвечивается сообщение: «Я знаю, что ты дома».

Прачечная отпадает. Вернувшись на кухню, Челси залпом допивает кофе и с силой ставит серую керамическую кружку на стол, да так, что светлая жидкость выплескивается через край, прямо на черный гранит. Она спешно забегает в огромную ванную, расчесывается, подкрашивает губы. Тушь потекла, но совсем чуть-чуть, и голубые глаза кажутся еще шире – Челси по очереди прикладывает салфетку к нижним векам. На рубашке обнаруживается крошечное кофейное пятнышко, поэтому она надевает другую и вставляет в уши бриллиантовые серьги. Среднего размера: не настолько маленькие, чтоб казались повседневными, но и не огромные, которые выдали бы излишнее старание.

Стук в дверь, такой легкий и веселый.

Тук-тук-тук.

«Это всего лишь я, твой маленький старый друг, – словно говорит этот стук. – Это крошечный дружеский визит».

Будь у злостного нарциссизма руки, он стучал бы именно так.

Зная, что если она не поторопится, то за стуком последует шелест откинутого коврика у входа, а за ним скрежет поворачиваемого в замке запасного ключа, Челси перескакивает по керамическим плиткам, приникает к глазку, чтобы убедиться, – и открывает дверь. На лице у нее улыбка из тех, с которыми небольшие шимпанзе встречают более крупных особей за секунду до того, как им оторвут конечности.

– Что-то долго ты, – вместо приветствия произносит Патрисия Лейн и улыбается Челси правильной и вежливой улыбкой, как у крупной первобытной обезьяны, которая непременно свалит вас ударом от бедра. – На улице градусов тридцать, и это в апреле! Повезло, что я не растаяла прямо на пороге.

«Ведьмы тают под дождем, а вовсе не на солнце, – думает Челси, но ничего не говорит вслух. – А ты всю жизнь прожила в Центральной Флориде, и если местный климат тебе не по душе, то тебя никто не держит». Как и в разговорах с Дэвидом, возражения только усугубят ситуацию.

– Привет, мам. Заходи.

Никаких объятий, никаких наигранных воздушных поцелуев и определенно никаких поцелуев настоящих.

Их никогда и не было.

Патрисия поправляет кардиган, небрежно завязанный узлом поверх шелковой блузки, и бросает взгляд свысока на единственную дочь, прежде чем прорваться мимо нее в холл.

– Я не вампир, дорогая, я часть семьи. Мне всегда рады!

Если начистоту, Челси готова признать, что мать выглядит скорее как ее старшая сестра. Волосы более светлые, лицо загорелое и все еще почти без морщин, всегда одета с иголочки, а фигура подтянутая до такой степени, что они могли бы обмениваться одеждой (если б только сошлись во вкусах). Бриллианты в ушах, на пальцах и запястьях даже не твердят: «Я подходящего размера»; нет, за малейшее сомнение в этом они в высшей степени деликатно порвут вас на части, после того как в покровительственной манере растолкуют шкалу Мооса¹. Мать Челси, по словам Дэвида, «прилагает все усилия».

Пока Челси запирает дверь, Патрисия неторопливо оглядывает люстру, приподняв идеальную бровь.

– Дорогая, не забывай напоминать им, чтоб как следует протирали пыль, – с оттенком грусти в голосе говорит она. – Спустишь клинингу хоть какую-то мелочь сегодня, так завтра они перестанут протирать плинтусы, а послезавтра обнаружишь пропажу наличных. Протянешь руку – отгрызут по локоть.

Челси бросает взгляд на люстру, но никакой пыли не видит.

– Так что ты хотела? – спрашивает она, надеясь, что дружеский визит не затянется. Она старается сохранять вежливость, но при этом не нарваться на очередную лекцию.

Патрисия перестает инспектировать семейные портреты на наличие подтеков от влажности и впивается взглядом в Челси. Она даже хмурится идеально, без малейшей морщинки на тотально затонированной коже.

– Разве матери нужна причина, чтобы навестить дочь? – интересуется она с обидой в голосе. – Я не могу просто проявить участие к твоей жизни?

Челси улыбается до зубовного скрежета.

– Разумеется, можешь. Что хочешь обсудить? У Эллы и Бруклин в школе все хорошо.

Патрисия глубоко и крайне обиженно вздыхает и берет курс на кухню. Там она снимает с крючка чистую кружку, хмуро глядит на ее дно и вытирает его кухонным полотенцем, прежде чем налить себе кофе. Прикрыв глаза, она делает глоток, секунду медлит, а потом кривится.

– Кофейные бобы пережарены. Сто раз тебе говорила: нельзя покупать что попало и где попало!

Челси предъявляет пакет премиального кофе, купленного за двадцать долларов в специализированном магазине.

– Вовсе не «где попало».

Вместо того чтобы взять пакет в руки или даже посмотреть на него, Патрисия отмахивается от Челси – так иные матери отмахиваются от своих малышей, когда те перемазаны чем-нибудь.

– Значит, покупаешь не тот сорт. Ох уж это ваше поколение! Ну просто слов нет!

Она скользит по кухне взглядом ищейки в аэропорту. Челси едва успевает осознать ошибку, но глаза у матери уже загорелись, а на губах заиграла хищная улыбка: она перешла к делу.

– О! – с этим возгласом Патрисия ставит кружку и неторопливо приближается к деревянному ящичку, который все еще стоит на кухонном столе. – Ты еще не бросила этот свой… бизнес? – Патрисия наугад извлекает одну из бутылочек, надламывает печать и нюхает масло, пока Челси болезненно морщится. – Тьфу! «Воровское масло»²? Пахнет как дешевое Рождество в магазине «Всё за доллар». Люди в самом деле платят за это?

Челси может наизусть перечислить ингредиенты, способы применения и преимущества смеси эфирных масел, но все сведется к тому, что этот простой поворот колпачка обошелся ей в двадцать долларов. И это было проблемой еще до сегодняшнего письма из банка.

– В самом деле. Пятьдесят долларов за штуку, – она вытаскивает бутылочку из тонких длинных пальцев Патрисии, закрывает и ставит обратно в ящичек. – Просто нарасхват. Кстати, именно благодаря этим маслам никто из нас не болел гриппом этой зимой. Говорят, помогает даже болеющим затяжным ковидом.

Патрисия морщит нос, отчего обретает неуловимое сходство с французским бульдогом.

– Ну что ж, я бы не рассчитывала, но вам, миллениалам, нравится верить во всякую чепуху – например, в волшебное змеиное масло, которое избавит вас от необходимости работать.

Патрисия снова берет чашку и делает глоток, смотря на задний двор. Взгляд у нее слегка затуманенный, будто они в рекламе и сейчас заведут разговор по душам о том, что в этой жизни им не хватает свежести. Челси мысленно радуется тому, что дворники сегодня пришли пораньше и уже собрали на заднем дворе упавшие ветви.

– Знаешь, Челси, я всерьез беспокоюсь за тебя. У тебя идеальная жизнь, у тебя есть всё, но ты вечно возишься с какими-то… предприятиями. Тот онлайн-университет, который ты, кажется, совсем забросила. Собственный блог… А помнишь, ты хотела написать книгу – но и это ни к чему не привело! Ты делала маски для лица, а теперь эти вот масла… Я боюсь, что это обернется очередным разочарованием. Женщина должна искать счастья в семье, а не в своих… экспериментах.

Челси разжимает стиснутые кулаки, прежде чем и эта деталь попала под пристальное внимание. Если б женщину кормило семейное счастье, то ее мать давно усохла бы до состояния скелета: участие в делах семьи Патрисия забросила, едва родив Челси (вероятно, не выдержав навалившихся на нее трудностей). Теперь она появлялась в жизни дочери, только имея на уме какой-то план или желая поточить о нее свои когти.

– Мне нужно чем-то заниматься, мам. Девочки в школе, а я не из тех, кто сидит на месте.

На лице у Патрисии отражается нечто, похожее на жалость. Она ставит чашку с кофе на стол, подходит к дочери, проводит рукой по ее волосам, как бы пытаясь аккуратно уложить их, и вздыхает, когда это не удается сделать. У Челси по коже бегут мурашки, но она знает, что лучше не дергаться.

– Раз у тебя энергии через край, так направь ее на себя. Сделай прическу, займись фитнесом или йогой. Загляни в спа-салон. Разберись вот с этим, в конце концов. – Она холодным пальцем постукивает Челси по лбу. – Мой врач просто гений. Диетические коктейли в наши дни можно сравнивать с молочными, они такие вкусные!

От ярости у Челси краснеет шея, наливаются щеки и лоб. На мгновение в ее голове проносится картина того, как она обхватывает длинный тонкий палец матери и переламывает его, точно карандаш. Мысли в голове сталкиваются: «Если у нас один размер, то почему мне нужно больше заниматься фитнесом?», и еще «Обрести независимость – куда важнее, чем притворяться, что я вдвое моложе своих лет, не то, чтоб ты могла это понять, мама», и наконец «Выйди я за мужчину вдвое старше себя, чтобы разбогатеть, вероятно, я тоже могла бы позволить себе такое самодовольство». Однако истинный смысл претензий матери Челси кроется в том, что эти претензии никоим образом не касаются Челси, – и ей это прекрасно известно. И снова: если сопротивляться, если возражать – будет только хуже.

– Может, и стоит, – отвечает Челси. – Я о йоге. Спасибо за заботу, мама.

Патрисия прикрывает глаза и чуть пожимает плечами, словно впитывая этот тусклый комплимент. Смешнее всего, что Челси помнит, как мать говорила и вела себя, будучи бедной. До того, как нацелилась выйти за богача и отбросила южный акцент и привычку орать на людей, которые не делали то, что ей хочется. Патрисия 2.0 – это собственное творение матери, ее маленький… эксперимент. И, черт возьми, он сработал.

– Я лишь хочу, чтоб у тебя все было хорошо, дорогая. Всегда хотела. Ты должна позаботиться о себе. Ради детей. – Патрисия косится на семейный календарь, пестрящий фотографиями Эллы и Бруклин на пляже, и хмурится. – Когда это вы ездили? Не помню, чтобы ты меня приглашала.

Но прежде чем Челси успевает ответить, взгляд Патрисии цепляется за письмо из банка. Она хватает его и читает с той же жадностью, как и журналы со светскими сплетнями, которые прячет под раковиной в ванной и притворяется, что ненавидит. Мать судорожно вдыхает, прижав руку к груди.

– Челси, что это такое? Превышен лимит?!

Скрипя зубами с такой силой, что становится боязно за коронки, Челси выдирает бумагу из рук матери и, складывая, засовывает в задний карман джинсов.

– Ничего такого, это просто ошибка. Дэвид со всем разберется.

Патрисия по-лисьи облизывает губы и, сделав шаг, кладет тонкие руки на плечи Челси. Ее излюбленный аромат – лилии и еще какие-то ядовитые белые цветы – забивается в рот, в нос, Челси хочется согнуться пополам и блевать.

– Дорогая, – важно и одновременно с жалостью говорит мать. Глаза у нее широко распахнуты, как у испуганной невинной овечки. – Если у вас проблемы, ты можешь всё мне рассказать.

«Помогать тебе, конечно, я не стану, но ты должна мне все рассказывать», – мысленно продолжает Челси.

– Мы в порядке, мам. – Челси невинно пожимает плечами и пытается улыбнуться. – Оглянись: у нас все хорошо.

Патрисия оглядывается с такой опаской, будто дом вот-вот рухнет ей на голову.

– Ну тогда… Уверена, Дэвид знает, что делать. Мне надо бежать. Весь день расписан, ты знаешь, как это бывает…

Пока мать идет к дверям, мимоходом проводя пальцем по мраморной облицовке стен и хмурясь, Челси думает о том, что будь у нее сердечный приступ, она ни за что в жизни не догадалась бы об этом. Стесненное дыхание, боль в груди, внезапный жар, онемение в пальцах – все это симптомы пребывания в одной комнате с Патрисией Лейн, причем неважно, как долго она рядом. Слава богу, на праздники мать уезжает в свои апартаменты на Внешние отмели – ведь от детей у нее начинается мигрень. Интересно, не грустно ли ей? Не одиноко ли праздновать Рождество в прекрасно обставленном, но абсолютно пустом пляжном домике, пока ее последний муж играет в гольф? Разумеется, Челси никогда не спросила бы о таком вслух – чего доброго, мать может начать отвечать.

– Спасибо, что заглянула, – говорит Челси напоследок.

Патрисия оборачивается. Она хмурится: лоб рассекает одна-единственная элегантная и непокорная морщинка.

– Что-то я тебе хотела сказать, но никак не могу вспомнить, что именно… Не старей, дорогая! У меня не память, а сплошное решето.

Челси выдавливает улыбку-гримасу в знак понимания и распахивает дверь.

– Ты всегда можешь написать мне, мам.

Патрисия выходит на улицу, залитую солнцем, томно прикрывая глаза рукой.

– Мессенджеры – это так бездушно! Не понимаю, как вы, молодые, заменяете ими теплоту личного общения?

На это отвечать уж никак нельзя, так что Челси жизнерадостно машет:

– Пока, мам!

Та кивает, разворачивается на маленьких каблучках своих туфель-лодочек, идет по тротуару к машине и останавливается на полпути.

– Я вспомнила! – вскрикивает она, не утруждаясь тем, чтобы вернуться. – Это было в новостях! Какой-то новый вирус, но не ковид. Люди ведут себя странно, проявляют Ярость. В каком-то магазине был инцидент… Человека до смерти забили бутылкой с соусом «Тысяча островов», представляешь?

Челси не намерена отступать: мать почти ушла и сейчас важно не дать ей ни малейшего повода задержаться.

– Буду следить за новостями и избегать продуктовых магазинов. Всё поняла. Спасибо, мам!

Патрисия делает к ней шаг, в глазах у нее неожиданная мольба.

– О нет, дорогая! Не ходи именно в этот магазин… Посмотри в интернете, как он называется, почитай про это. Может, стоит надеть маску… Будь осторожна! Ради детей.

«Ради меня» – вот что она имеет в виду.

Не то чтобы мать любит Челси, но смерть – это такое утомительное бремя. Потеря первого мужа была «такой неудобной» (именно так Патрисия выразилась), особенно с учетом того, что все наследство он отписал в пользу детей, а ей пришлось искать нового мужа, побогаче (да еще и второпях, ведь приближался гала-концерт в загородном клубе!). Если что-то случится с Челси или ее дочерьми, то Патрисия рискует пропустить, к примеру, поход в парикмахерскую.

Рассказав наконец-то, что планировала, Патрисия снова разворачивается и торопится сесть в свой изящный белый седан.

Она не машет на прощание, но, уходя, топчет недавно посаженные бегонии.

2.

Глядя в зеркало заднего вида, Патрисия проверяет макияж и решает, что следующий подарочный набор из «Эсте Лаудер» она отдаст Челси – бедняжке так нужна качественная тушь, да и хорошие румяна не повредят. С самого рождения дочь хмурилась, вечно обижалась, кричала и брыкалась, но, боже мой, неужели так сложно попробовать новую помаду? Патрисия, в отличие от Челси, не гнушалась прибегать к маленьким женским хитростям и уловкам, и в целом ее устраивало то, что она видела в зеркале, – хотя лоб, пожалуй, нуждается в подтяжке. Она включает задний ход и сдает, вздыхая, когда колесо встречает какое-то препятствие на подъездной дорожке – может, шланг, или газету, или еще что-то, что следовало бы убрать. Если бы такое случилось с ее собственной подъездной дорожкой, Розу или Мигеля ждал бы серьезный разговор.

Челси живет не в самом ужасном районе, но ворота у нее открываются чудовищно долго и с грохотом. По пути Патрисии сигналят те, кто едет сзади, когда она поступает более чем разумно – к примеру, выходит за скоростной лимит на извилистой дорожке вдоль озера. Она раздраженно переключает радиостанции, но везде одно и то же: вопли и стенания по поводу того несчастного случая в супермаркете. Такие случаи Ярости в новинку для местных. Разумеется, Патрисия никогда не оказалась бы в подобном магазине и не вступила в драку за туалетную бумагу и сырные слойки с какой-нибудь надутой домохозяйкой (вот уж кому в самом деле требуется помощь!).

На большом перекрестке Патрисия не успевает проехать на зеленый и вынужденно тормозит. Через дорогу напротив – маленькое желтое здание, практически лачуга, с выцветшей вывеской «Полы Большого Фреда», перед входом – грубо сколоченные витрины, на которых представлено нечто, что могло бы сойти за напольное покрытие, линолеум, плитку и имитацию под дерево. Все блеклое и старое. Никто в здравом уме не стал бы заходить в крошечный магазинчик, чтобы пообщаться с Большим Фредом. На табло над входом бежит красная строка:

«ЕСЛИ ПОПАЛ В НЕМИЛОСТЬ, ПОМНИ: ЕЕ НОЖКИ ЗАСЛУЖИВАЮТ ХОДИТЬ ПО НОВЫМ ПОЛАМ!»

Патрисия выразительно приподнимает бровь: как будто ей нужен какой-то предлог в виде «немилости», если она захочет сменить полы! Вообще-то она хотела бы перестелить полы в солярии, но Рэндалл все еще припоминает ей, как чихал от пыли после того, как они сделали ремонт в ванной. Придется подождать, пока он не отправится со своими коллегами из суда на очередную двухнедельную рыбалку на Багамы. Разумеется, она закажет новые полы не в покосившейся лачуге, похожей на ту однокомнатную квартиру, в которой они жили во времена детства Челси. Патрисия приложила массу усилий, чтобы те дни – бесконечная борьба за выживание, хаос, суета – остались в прошлом. Она на высоте. Те годы позади. Эта хибара – просто гротескное напоминание о том, как труден был пройденный путь.

Слава богу, светофор наконец-то переключается на зеленый, и Патрисия перестает прокручивать в голове варианты того, как бы организовать очередной ремонт. Визиты к Челси так утомляют, а ехать на еженедельный обед с Рэндаллом еще рано – но в клубе, к счастью, всегда есть чем заняться, ведь она состоит в комитете по благотворительным аукционам. Первый муж тоже был членом загородного клуба «Изумрудная бухта», и на этом основании Патрисия пользовалась их услугами почти два десятка лет. Хэнк, стоя у ворот, машет ей, пока Патрисия паркуется – куда дальше от входа, чем хотелось бы, но, по крайней мере, в тени. Шагая по тротуару, она незаметно касается браслета, ожерелья, сережек, волос, поправляет кардиган, разглаживает складки на брюках и бросает беглый взгляд на педикюр. Патрисия не религиозна, но она неизменно исполняет этот ритуал, как иные крестятся. Так она благословляет себя саму, так собирается с силами. Если все детали в идеальном порядке – она в безопасности.

Автоматические стеклянные двери распахиваются, и Патрисия невольно прикрывает глаза, когда холодный воздух омывает ее, счищая гнетущую жару, пот и убожество внешнего мира. В декорациях клуба Патрисия чувствует себя как дома. На стенах – безобидные пастельные картины в золотых рамах, на полу – безупречные узорчатые ковры. Пластиковые растения не умирают, не вянут, даже кончики листьев не желтеют, и с них ежедневно убирают пыль (не то что с люстры в доме Челси). Барбара Чатем как-то попыталась привести в клуб собаку-поводыря, и все были в таком шоке, что ей пришлось переехать, – вот насколько здесь чисто и аккуратно. Неудивительно, что Патрисия в клубе как рыба в воде.

– Доброе утро, миссис Лейн, – фальшиво улыбается молодой человек за стойкой регистрации. Патрисия едва приподнимает руку в знак приветствия и натягивает стандартную улыбку. Столько лет прошло! Она и сама забывает, что теперь она «миссис Лейн», а не «миссис Уортингтон» (и где-то в прошлом, еще до миссис Уортингтон, осталась молодая незамужняя мать с засаленным пластиковым бейджем «Пэтти» на груди).

Двери ресторана еще не открыли, и Патрисия чуть хмурится, прежде чем, спохватившись, возвращает на лицо улыбку и направляется в гостиную. Шум настигает ее раньше, чем открывается вид: в гостиной одновременно говорит множество женщин и их бормотание сливается в сплошной рокот:

– Я в самом деле думаю…

– Не стоит ли нам рассмотреть вариант того, что…

– Все в самом деле так, но, конечно, не мне решать…

По затылку пробегает дрожь. Что-то творится в ее королевстве, а она не в курсе. Патрисия сворачивает за угол и через распахнутые французские двери проходит в зал, куда набились ее знакомые, возглавляемые женщиной, которую Патрисия считала когда-то своей подругой.

– О, Пэтти, это ты? – Голос звучит как-то чересчур торжествующе. – Где же ты была?

Патрисия проходит в центр комнаты – и воцаряется тишина. Двадцать женщин изучают ее с ног до головы, их взгляды бегают по телу Патрисии, словно муравьи, выискивающие трещинку или изъян. Она высоко поднимает подбородок и одаривает их той самой отточенной улыбкой, призванной подчеркнуть, что люди, у которых есть власть, никогда не оправдываются.

– Пришла бы раньше, если б знала, что ты планируешь вечеринку в мою честь, Карен, – почти мурлычет Патрисия.

– У нас экстренное совещание, – поясняет Линн. Голос у нее какой-то сдавленный. – По поводу цветов.

Карен сердито смотрит на одну из своих приспешниц, но ничего не говорит. Патрисия приподнимает бровь, молчаливо требуя объяснений.

– Флорист отменил заказ, так что нам нужно нанять нового для аукциона.

Будь в зале свободный стул, Патрисия села бы туда – но уж об этом Карен позаботилась (точно как о том, чтоб Патрисию никто не предупредил об этой секретной встрече). Эта склонная к драмам старая летучая мышь, должно быть, планирует организовать гвоздики, которые пахнут как детское дыхание, или еще какую-нибудь мерзость.

– Проще простого. – Патрисия прищелкивает пальцами, отчего бриллианты на ее запястье звенят. – У Рэндалла есть приятель по гольфу, его жена – флорист. Сегодня Рэндалл играет с ним, так что я всё устрою. Видите? Никакой проблемы нет. Надеюсь, это… экстренное совещание, которое организовала Карен, не причинило вам слишком много неудобств. – Патрисия бросает взгляд на новые часики на запястье и лучезарно улыбается. – Ох, вы только гляньте, который час! Обедаю с судьей, не хочу опоздать. Давайте я после обеда пришлю по имейлу подтверждение насчет нового флориста. И, разумеется, я прослежу, чтоб она не отклонялась от нашего первоначального плана насчет экзотики. Райские птички, чистая классика… Та-дам!