Паустовский. Растворивший время

Такова судьба поколения - либо так, как Георгий Адамович - уехать в эмиграцию, умереть своей смертью. Либо как Марина Цветаева - уехать, потом вернуться, потом остаться - могилой. Либо как Сергей Третьяков - никуда не уезжать, идти до конца - встретить конец в 1937 году... Все трое - ровесники, 1892 года рождения. Паустовский и здесь стоит отдельно.

Двадцатый век богат вариантами судьбы, но Паустовский выбрал свой путь, и книга Трушина - это книга не о большом писателе, будем откровенны, кроме "Телеграммы" (и то перед Тендряковым, В. Распутиным, Ф. Абрамовым несколько теряется...), кроме "Растрепанного воробья" - детская книга, и после воспоминаний - "Золотая роза", пропитанная Бунинским взглядом на мир - что еще осталось? Пьесы? Никто не помнит, не ставит. Публицистика? Никто не читает, не изучает. Романы? Никому... В "Читай-городе" большая часть произведений Паутовского пребывает в разделе "Детская литература", и, быть может, он и не считал себя детским писателем, но детским писателем стал... Плохо ли? Нет. Хорошо ли? Тоже нет. Романтическая линия - Грин - Каверин - Паустовский - для пылких и влюбленных. Для молодых и не скучных.

Книга Трушина не об этом, не о романтике, она - о побеге. Что бы сохранить себя - не иначе - Паустовский бегает из Москвы - Мещера, Таруса, Старый Крым, Ялта, бегает - до последнего, до самого последнего... Убегает от Москвы - как от проклятого места, где он - писатель Паустовский - никому не нужен. Ни в президиуме, ни в секретари, ни в начальники.

Год 1954. Второй съезд советских писателей. Казалось бы, невинное слово «самовыражение» так всполошило Президиум съезда, что не дали выступить даже Константину Паустовскому . . . О "самовыражении", о "лирическом герое" говорила Ольга Берггольц. Константин Паустовский, руководитель семинара прозаиков, не мог завещать нам чувство «тайной свободы». Тайная свобода — таких слов и произносить было нельзя в казенных местах. «Тайная — от кого? — немедля спросили б. — Зачем?» Помню, как Паустовский поднялся в середине зала, сгорбленный, точно придавленный, и медленно вышел, пристукивая тростью по полу. Стало тихо-тихо. Даже в Президиуме.

Это цитаты из книги Григория Свирского "На лобном месте" - я как-то цитировал уже эту книгу в своих обзорах.

Вот в этом - "медленно вышел" - весь Паустовский. Не делать ничего для, делать только вопреки, и тут гражданская позиция оказалась сильнее литературной - альманах "Литературная Москва", 1956 год. Официозный Константин Федин соседствует с Василием Гроссманом, Вера Инбер - с Ахматовой. Маршак, Симонов, Слуцкий. В этом же, 1956 году, выходит второй сборник. И тут становится не по себе от имен и фамилий. Открывает сборник статья от "редакции" - в память о Александре Фадеева (покончившим с собой в том же 1956 году). А дальше... Внезапно появляется рассказ Ивана Катаева (писателя расстреляли в 1937 году). Внезапно появляется статья Эренбурга о Марине Цветаевой и подборка (!) ее стихотворений. Внезапно появляется небольшая подборка Николая Заболоцкого. Появляется рассказ Александра Яшина "Рычаги" - за которого Яшина "прорабатывали по всем статьям". Внезапно появляется статья литературного критика Марка Щеглова (судьба Щеглова тоже печальна).

Второй сборник простить не смогли - и альманах закрыли.

В 1961 году выходит альманах "Тарусские страницы". И тут уже становится опасно. Фрида Вигдорова, через четыре года будет отчаянно защиты и помощи для осужденного И. Бродского. Аркадий Штейнберг. Наум Коржавин. Снова - Марина Цветаева. Вдруг! - несколько статей о Мейерхольде. Такого не простят. "Тарусские страницы" вышли один раз. Продолжения не будет.

И это всё - Паустовский.

В дело в том, что бы сохранить. Сохранить себя и свой талант в обыкновенной мясорубке. Сохранить себя и свой взгляд на мир. Сказать не много, но сказать смачно (как Бабель). Сказать, как есть, и говорить, как есть. В этом - сила героя - Паустовского. В этом же - слабость Трушина.

Когда Марлен Дитрих встает на колени перед Паустовским - это дань таланту. Я страшно завидую Паустовскому, — воскликнул Каверин. — Завидую тому, что тот никогда в жизни не солгал. Ни одной фальшивой строчки нет в его творчестве, — сказал он. — Не солгал потому, что обладал даром, многими утерянным, — внутренней свободой . . .

А книга Трушина - она не об этом. Она о чем-то другом...

В какой-то момент прочтения мелькнула короткая страшная мысль о том, что Трушину писать о Паустовском - не интересно. Потому что жизнь Паустовского в короткое тире между двумя датами никак не вписывается, ест большее - в облике Паустовского и в творчестве... Но ухватить это - нужна любовь, а Трушин не любит. Отношение автора к герою - нейтральное, задача в другом: рассказать будто о знакомом, но и знакомого этого не хочется ни изучать, ни рассматривать. Большая книга о большом писателе вышла маленький и обычной... как в раз в рамках серии "ЖЗЛ"...