Стэл

Часть первая

Пластика

Глава I

Маруся была интереснейшей кошкой. Она забиралась под занавески стеллажа и цепляла лапой всех мимоидущих.

– Меня снова задержала Маруся. Если б не она, я бы пришел на полсекунды раньше, – сказал я Стелле.

Стелла понимала, что она очень нравится мне. Она смотрела на меня по-матерински. Иногда заходила ко мне, будто перепутав улицу, дом, дверь, день. Потом смотрела на меня, как на какой-то старый пакет. Иногда улыбалась и приветливо кивала головой. Она шла, и мужчины, оглядываясь, оставляли слюну липкими, как у пауков, нитями. Стелла знала все, но все же иногда требовала подтверждений своей красоты. Я оказывался рядом и всячески угождал ей. Она была довольна. Но позже резко оставляла меня и не подпускала неделями. Затем сама приходила и без извинений возвращала меня себе. Я не прекословил. Такую красоту нельзя отвергать. Меня не унижало то, что она мною пользуется. Стелла все делала аккуратно. И, кажется, тоже любила меня.

– И все же ты пришел, – с доброй издевкой засмеялась она. И дала кофе. С цикорием. Редкость по нашим временам.

Когда я шел по улице к метро от дома Стеллы, на меня всегда наезжал мальчишка на … на чем?

На велике – летом, на лыжах – зимой, ну, и различные варианты: на санках с запряженной собакой, верхом на однокласснице, просто бегом врезался в меня… Но  в этот раз он пробежал, даже не задев. Юркнул мимо и так быстро, что я даже встревожился. Еще не успев понять что случилось, я наблюдал, как за ним пробежал парень лет двадцати. Оба промчались сосредоточенно, молниеносно, молча.

"Ну, мало ли какие у людей дела и события!" – думал я и продолжал свой путь, вспоминая ключевые моменты общения со Стеллой. И все же, как ей удается этот замечательный кофе с цикорием! Вот всю бы жизнь сидел рядом со Стеллой и пробовал  кофе с цикорием!

– Телефончики недорого! – выскочил на меня какой-то полуцыган-полуузбек.

Несмотря на активно меняющиеся декорации, перед глазами все же стояла Стелла. С капельками душа на лице и остальном теле. Она удивленно смотрела и будто говорила: «Какой милый дурашка! Вернее сказать, придурок! Ты! Ты! Здесь же никого кроме нас с тобой нет!»  В таком взгляде выражалось основное партикулярное обаяние Стеллы.

Она должна была родиться где-то в далеком будущем. Стелла не понимала зачем Земля живет так.

Когда соседка Стеллы начинала громко рассказывать о своих победах на рынке, Стелла сразу же говорила: «Ваше время истекло!» Та обычно не понимала, что речь идет о ней и продолжала рассказывать, а Стелла исчезала за дверью. Рассказав еще одну базарную историю уже через закрытую дверь, соседка стекала к себе в жилище.

Цинизм Стеллы вовсе не был цинизмом. В такой форме выражалось негодование. Стелла была добродетельна. Она часто помогала старикам перейти дорогу, поднять вещь, всегда давала нищим денежку, подкармливала котов и собак, отпускала пойманных в ладошку мух, дружелюбно кивала водителям, которые пропускали ее на дороге, защищала слабых от хулиганья и даже применяла к здоровякам запрещенный прием, от чего те, схватившись за яйца, падали к ее ногам.

Глава II

Я шел по Пречистенке к дому Стеллы в настолько прекрасном настроении, что заговаривал даже с незнакомыми людьми. Темы рождались самые разные: от советов поменять стиль до гадания по ладони. Люди отзывчиво поддерживали мой кураж.

Уже совсем стемнело, когда я свернул в знакомую арку. Мимо вновь юркнула парочка. «Геи? Наркоманы? И то, и другое? А может быть, просто люди торопятся?» – подумал я.

Стелла посмотрела на меня с сожалением. Тут же отвела в ванную, высморкала, выщипала из ушей и носа волосы, а потом искупала.

Я сопротивлялся. Взрослого человека, как ребенка мочалят в ванной. Что это такое! Но в этих действиях Стелла была предельно близка, и я трогал ее тело. Оно было совершенно. Потом она забралась ко мне.

Я называл её – Стэл, она меня – Фил. Когда мы заходили в бар на Берсенёвке, все говорили "Пришли Филы ". А когда шли по улице к её дому, слышалось "Стэлы идут".

Это все очень не нравилось ее невезучему воздыхателю Дзен-Грегори, парню лет двадцати восьми с данными кикбоксера. Он экспериментировал еще и в области психологии, и когда мы шли мимо, он говорил какую-нибудь общую сентенцию вроде «Каждому своё!». Мог вздохнуть или засмеяться. Делал всё тихо и подленько, не вызывая меня на поединок, хотя и совершенно очевидно был сильнее. В целом  у меня сложилось впечатление, что Дзен-Грегори трусоват и дорожит своими белыми зубками. Я тоже не был сторонником не только частых походов к стоматологу, но и  к другим врачам. По этой причине противостояние  имело вялотекущее продолжение.

Но сегодня Грегори решил-таки добраться до меня. И все было бы хорошо, но Грегори позволил себе тронуть не только меня, но и Стэл. И в этом фрагменте происходящего  стартовала трагедия.

Грегори технично ударил меня. Я, собственно, и удар-то не помню: просто очутился внизу. Тряхнув головой и сделав бойцовское «Х-х!», я быстро поднялся. То, что я увидел, потрясло меня. Грегори бил Стэл кулаком в лицо много раз, как мужика. Та уже давно ничего не чувствовала. Он держал ее за волосы, она стояла на коленях, а Грегори бил, бил, бил…

Не помню ничего, кроме того, что когда я очнулся, надо мной стояли Трофим и Стэл.

«Слава Богу!» – с эхом прозвучал голос Трофима.

– Ты его убил, Филантроп! Это видели жильцы дома. Тебе реально нужно исчезнуть! – взволнованно говорил Трофим.

– Никто не видел, как мы тебя затащили ко мне. Но нужно уходить и поскорее! – шептала Стэл.

С помощью Трофима я поднялся с кровати  и приблизился к балкону.

– На крыше есть ватное одеяло. За выступом. Закутаешься в него и пролежишь там, пока я тебя не вызволю оттуда. Лежи тихо. Иначе – кранты! – сказала Стелла.

– Спасибо! Буду ждать! Как мне это удалось? – все же поинтересовался я.

– Ты проткнул ему глаз ключом от квартиры и держал, пока он не издох! Тебе не о чем беспокоиться. Ты убил зверя.

– Ужас! – только и сказал я, начиная припоминать вторую часть схватки.

Я лежал в одеяле и смотрел на звезды. Снизу, из квартиры Стэл, доносились какие-то звуки. Вероятно, это был убойщики. Потом все стихло. Мочиться мне пришлось в штаны. Зато согрелся. Все-таки ночи на крыше – прохладные. Не успела моча остыть, как рядом появилась Стэл.

– Ты жив, убийца? Поздравляю! Ты в розыске. Трофим уже придумал, как тебя спасти. Лежи пока здесь. Сейчас будем тебя эвакуировать! – и она радостно исчезла.

Я все же хорошо получил от Грегори и был рад, что Грегори в итоге, в поединке со мной, погиб. Если бы мы встретились в природе, как дикие звери, я бы выиграл. Так случилось и теперь, но если бы в дикой природе, я пошел бы своей дорогой, то сейчас законы общества были не на моей стороне. Никто не станет разбираться в том, что Грегори болен и что он – подонок. Его убили, и социум обязан реагировать на преступление.

Трофим вез меня к себе в клинику. Слава богу, что он пластический хирург.

– В чем твоя идея-то? – спросил я. Мой голос звучал будто со стороны.

– У меня неделю на аппаратуре лежит француз. Совершенно одинокий человек, который уже не сможет жить.  У меня есть договор о том, что он не имеет никаких претензий ко мне в случае летального исхода. Звучит дико, но я защищен этим доком. Сегодня я его отключу. Будет непросто. Все же мусора не такие идиоты и быстро установят нашу с тобой связь. И если ты действительно замочил подонка, то я отключаю тело. Но кто будет там разбирать? Поэтому я ссу, Полифончик, – тихо говорил Троф.

– Я тебя понимаю, – ответил я шепотом. – Ну, а в чем идея-то?

– Перекинем тебе его фейс, если моя акция проканает. Перед богом все чисто. Человек-то мертв. Думай и соглашайся. У тебя есть несколько часов, пока я буду оформлять его. Сидеть будешь в кладовке. Смотри не чихни. Банал, а всех на хрен пересадят, – заключил Троф, заворачивая  в темный дворик.

Глава III

– Троф, я согласен, но на другое, – шепнул я.

– Да иди ты. Ах, ну ты же у нас англичанин! Я и забыл! – повернулся ко мне Трофим.

– Троф, смотри на дорогу, плиз. Троф, сам посуди, на фига мне его мордеус, если доков под него не будет? Проще тогда уж на моем родном сделать простенький оперэйшн.

– Но его легенда. Все равно есть какие-то родичи. Не дай бог всплывет лажа. Похоронят всех, – осторожничал Трофим.

– Да брось! К тому времени когда всплывет хотя бы какая-то минимальная лажа, про тебя забудут, что ты и есть такой, – успокаивал я.

Решено было не лишать документы их владельца, но, увы, этим владельцем теперь становился я.

– Главное, пока никуда не суйся. Надо узнать где он был и где оставлял глаз, если оставлял, конечно. Только после этого можно двигаться. И не забывай: у него глаза были карие, а твои глаза – голубые хамелеоны. Как тебе его апартаменты? – спросил Трофим.

– Да обыкновенно все! Мне сейчас не до оценок уровня комфорта его жилья, Троф, пойми! Я до сих пор пугаюсь себя в зеркале. Ужасное состояние!

– Следи за работой сердца! При малейших отклонениях звони мне. Будут новости, я тебя найду. Все. Пока!

– Пока!

Теперь приходилось привыкать к имени «Мишель» и фамилии «Дело». Состояние было ужасное. В желудке возникало перманентное жжение. Справа в черепе постреливало мелкими многочисленными щипками. Слева, в районе подмышки, открылась чудовищная стенокардия. Начало подсваживать кисть левой руки. Правое веко задергалось и теперь дергалось постоянно. Тик. Какое смешное слово.

Я с трудом передвигался. В теле возникла ужасная тяжесть. Стоило мне ускорить шаг, и голова начинала кружиться. Лишь только я останавливался, меня бросало в липкий омерзительный пот. Стараясь избежать этого кошмара, я зачастил в прохладный душ и (как оказалось позже) добровольно простудился. Кашляя, подкашливая и издавая другие звуки, которые были далеки от того, чтобы бы стать составляющей представительского стиля, я плелся вдоль шкафов Мишеля и проклинал Грегори за его идиотизм, который привел к трагедии. И теперь одного убил – я, лицо отключенного другого ношу – я! Все – я! И не дождешься, чтоб кто-то пожалел…

Я замирал прислушиваясь к работе сердца и говорил себе: «Ну, вот и все! Это конец!»

Но, увы,  тело продолжало жить, и мне приходилось обслуживать свое тело с чужим лицом работой своего собственного мозга.

Так тянулись часы, дни, и я уже не был рад, что затеял это. Троф не звонил и не приглашал. Я перечитывал корреспонденцию Дело. Одно письмо выпало из журналов. Оно пришло уже месяц назад. Мищель очевидно не заметил его, а потом ему уже и не до него было. Оказалось – нужно идти в банк. Они хотели, чтобы Мишель, то есть теперь – я, подтвердил там какую-то хрень. Из письма я понял, что речь идет о сотнях тысяч евро, и это обстоятельство, пусть ненадолго, но вызвало у меня вкус к жизни.

«Пойду, и если попадусь, то пошло всё к черту! Почему я должен сидеть в этом осточертевшем флэте? Для чего я выжил? Чтобы сидеть в квартире незадачливого канадского француза?» – думал я и собирался в банк.

– Не делай этого! Лучше потерять деньги, чем оказаться в турьме! – причитал Троф в нете.

– Брось, Троф! Я не могу так. Мне нужно уехать. Я в жопе. Такая жизнь никому не нужна, – отвечал я.

«Вы что, совсем тут с ума посходили в России?!» – репетировал я с французским акцентом фразу на черный день, когда попадусь или возникнет спорный идиотский наворот. Я проделывал все это перед зеркалом, и меня периодически мутило от осознания ужасных событий. Привыкание к лицу шло медленно. Вернее сказать, оно не шло вообще. Как только я смотрел в зеркало, у меня возникал приступ тошноты. При всем том, что бедный Мишель Дело оставил мне превосходное мужское лицо, черт возьми!

В Банке все обошлось. Никаких лишних разговоров, проверок отпечатков пальцев и замеров сетчатки… Я молча подписал какие-то доки, мастерски подделав подпись и снял со счета тридцать тысяч евро. Из вредности. Помирать, так с музыкой.

Когда Стелла прошла мимо, мне стало нехорошо.

– Кажется где-то виделись! – громко крикнул я. Стелла обернулась.

– Какой хорошенький! – только и сказала она.

– Фирма веников не вяжет, – грустно ответил я.

Глава IV

Я никому не рассказывал о деньгах Дело, коих у него на разных счетах оказалось великое множество. Если капитал канадца и был компенсацией за всю ненормальность недавних событий, то уж не сейчас и не здесь было поднимать тему. Обыкновенно люди сходят с ума при виде крупных сумм и ведут себя не всегда адекватно. Поэтому после нескольких психологических упражнений я заставил себя промолчать о деньгах. Это было нелегко. Смешно, но лишь только десяток-другой крупных купюр появляется у нас в руке, и мы готовы всему миру занять без возврата. Позиция ошибочная. Альтруизм в финансовой сфере ведет к крупным потерям, чаще невосполнимым.

Вобщем, я утаил, что Мишель богат. Да и снимать деньги со счета – удовольствие спорное. Такие операции привлекают внимание не только служб, но еще и преступного мира, и это мне сейчас было ни к чему.

Взгляд Стеллы был какой-то… – не пришей кобыле хвост. Поначалу я путался в соображениях – почему. Но потом стукнуло, что Стэл же видит лицо Мишеля Дело! Я, фактически,  наблюдал ежедневное общение Стэл с другим. Легкий водевиль царил в нашем общении. К этому примешивался неослабевающий страх разоблачения. Только много позже я понял, что это были очень романтические дни.

За Стеллой, к счастью, не следили. Да и чего было следить за девушкой, на которую напали? Убойники, конечно, донимали её вопросами, но она держалась молодцом. У Грегори была ужасная репутация, и от дела по его убийству менты быстро переключились к сопутствующим открытиям, куда более значимым, чем смерть негодяя.

Меня же занимал только один вопрос: что теперь делать с моей жизнью, которая продолжилась в таком необычном альтернате? Меня устраивала причина, по которой я потерял прежнюю: Стелла. Я любил ее и готов был отдать за нее жизнь. Но теперь, когда все еще жил и был на свободе, необходимо было принять эдикт. Иначе было просто невыносимо.

Я не мог полноценно общаться ни с кем кроме Стэл и Трофа, да и с ними-то приходилось контактировать очень осторожно. Я проезжал мимо своего дома, не имея ни возможности  забрать дорогие мне вещи, доки, архивы, ни просто побывать там. В квартире, из которой тем вечером  в прекрасном настроении вышел, торопясь на свидание со Стэл! Даже не вышел из нета, оставив комп включенным, и запустил стиральную машину на цикл, полагая, что рано утром уже приду домой и растянусь в постели, чтобы сладко досыпать. Горечь утраты себя, еще недавнего, такого  славного мужчины, удушала меня.

Слава богу, жизнь Дело была полна интересов, которые, с одной стороны, были увлекательны, с другой, во многом совпадали с моими.

Как оказалось, Дело был относительно нелюдим, и это позволило быстро адаптироваться и понять как жил этот француз.

Через пару месяцев меня отпустило. Физическое состояние стабилизировалось, страх разоблачения превратился в ежедневную "производственную" норму, привычки ассимилировались, и, выходя утром на парковку или спортплощадку, я весело приветствовал охранника, а тот вежливо кивал в ответ.

Оставаясь удобным стандартом, нормы жизни иностранца в Москве все же комфортны лишь с немногих сторон. Полноты наслаждения жизнью не возникало. Многие радости легальной жизни обычного российского гражданина теперь были труднодоступны.

Стелла приходила ко мне в новую квартиру  и подолгу оставалась. Её предпочтения неумолимо останавливались на мне французистом, и Стэл обрубала все хоть сколько-нибудь романтические знакомства. Если раньше трубка Стэл разрывалась каждые пять-десять минут, то теперь звонки звучали предельно редко.

Скрывая истинное происхождение денег,  я все же внес многие поправки в наши гардеробы и расписание дня. Мы чаще где-то бывали, а Стэл перестала нуждаться в деньгах и обновках.

Странно, но таким неестественным  путем обретенные деньги, воспитали во мне много новых прекрасных качеств. Я стал бережлив, начал покупать цветы для Стэл просто так, каждый день. Почти перестал пить алкоголь и мало курил.

Стэл же, дивясь таким переменам, совсем забросила свою квартиру и жила у меня. Ей нравился вид на Москва-реку и Белый Дом. Она подолгу стояла на балконе. К Киевскому вокзалу подходили поезда, через мосты редким муравейником ползли маленькие человечки, машины проносились с едва слышным шипением, дети играли на тротуаре с фигурами. От Британского посольства тянуло дымом сигары Черчилля и только что сваренным кофе (иногда чаем), а по вечерам и скотчем (охрана пьет! шутка).

***

– Стэл, нам нужно вступить в брак, – однажды за завтраком сказал я. Стелла попыталась встать, чтобы дотянуться до лимона, но бомба вольтанутого предложения бабахнула неожиданно и вернула её модельную попку на диванчик.

– Ты же убежденный холостяк! – радостно воскликнула она.

– Послушай. Я везде и всюду говорю по-английски и по-русски. В канадском консульстве, а скорее всего в посольстве, где мне предстоит часто появляться, это может не пройти. С чего это вдруг француз перешел на английский или русский? Понимаешь о чем я? Конечно же, там я должен говорить на родном языке! Но мой французский так беден, что всё сразу раскроется. Нужна веская причина почему я говорю только на русском.

– Из-за невесты! Ты гений!

– Я найму интерпретёра-шептуна, который будет всё переводить для тебя, если вдруг зазвучит французская речь или надо будет что-то подписать. Автоматически и я буду всё понимать.

– Ваще умно! «Он так любил её, что отказался от родного языка, зато русским овладел в совершенстве!» – мечтательно произнесла Стэл.

– Именно! И если мне предстоит какая-то процедура на французском, ты должна прикрывать меня, – резюмировал я.

– Нас раскусят, мужчина!

– Надо постараться, чтоб не раскусили! Понимаешь?

– Большой риск. В посольстве же не дураки.

– Мы – тоже.

– Вот с этим согласна!

***

Координатор «канадского ЗАГСа» посмотрел на меня косо после моего фанатичного заявления о том, что я теперь говорю только по-русски из уважения к Стелле. Но когда регистрация брака подошла к концу, он вдруг отозвал меня в сторону и начал возбужденно говорить на довольно хорошем русском.

– Мишель, где Вы нашли такое чудо!? Редкая красавица! Я просто мечтаю о русской жене. Но мне попадаются одни проститутки! Обещайте помочь! – взволнованно говорил он.

– Обещаю! – твёрдо сказал я.

Глава V

Троф ждал нас в "Праге". Мы скромно поужинали.

"Что сталось с Марусей?" – печально думал я, поглядывая по сторонам. Все гости казались мне переодетыми полицейскими.

От мании преследования есть только одно средство – чистосердечное признание. Сказав, что иду в туалет, я сел в машину, добрался до ближайшего отделения и подошел к дежурному.

– Я – Фил Иванов. Я в розыске. Я убил Гришку Дзена, – начал я сбивчиво.

– Очень хорошо! – успокаивающим голосом сказал лейтенант, посмотрев в ориентировку. – А теперь какие планы у вас, Иванов?

Я понял: с внешностью Дело рассказывать, что я – Фил Иванов является бесперспективным капризом. Я прошел к двери дежурки и кинулся на лейтенанта с кулаками. От неожиданности тот повалился вместе с креслом.

Вдруг резко протрезвев от такого действия, я отшатнулся от него, потом приблизился и помог ему подняться. В следующее мгновение свет померк в моих глазах.

***

В отделение за мной приехали: дежурный офицер канадского посольства, убойники, Троф, Стелла и тётя Дуся, которая была соседкой меня, как Фила.

– Вобщем-то, понятное состояние для вновь испеченного иностранца-мужа, который ревнует легкомысленную русскую жену к прошлой полууголовной пассии, – объяснял канадскому представителю Троф.  – И полный переход на родной язык жены говорит о попытке максимально сблизиться со Стеллой и помочь ей адаптироваться в ужасном стечении обстоятельств после чудовищного убийства. В целом, поведение Мишеля объяснимо и не является преступлением. Поэтому можно его отпустить. Я, как друг Стеллы, настаиваю и ручаюсь.

– Хорошо, но это так не пройдет Вам господин Дело. Это уже чересчур. Никто из канадцев до сих пор не бил русских милиционеров! – возмущенно сказал атташе.

– В Канаде ты не пригодился! Сунули тебя в Россию, лузер, ****ь! Вот и ходишь тут, топчешь, – отплевывая кровь с губ, сказал я. Голова гудела после удара сырой резиной.

– Как Вы смеете так разговаривать! Что он говорит? – вскрикнул разведчик, глядя на Трофа. Тот закрыл лицо рукой.

Атташе в замешательстве посмотрел на Стеллу. Та не выдержала и засмеялась.

– Это просто беззлобный юмор? – спросил у Стеллы атташе.

– Да! – только и сказала она.

– Дело, я предупреждаю Вас, образумьтесь. Нападение на работника полиции – наказуемо. Не принимайте алкоголь несколько недель и явитесь в посольство для обстоятельного разговора, – сказал атташе.

– Я завтра к тебе приду, выведу тебя на чистую воду, – продолжал я уже играть роль, которая смешила Стэл.

– И все же. Не торопитесь. А я как раз изучу ваш файл, – многозначительно сказал разведчик.

Мы ехали в квартиру Дело в машине Трофа.

– Какого хрена, Фил!? – кричал Троф.

– Идиот! – кричала Стэл.

– Вам этого не понять! – кричал я.

Так мы добрались до дома и обессилено рухнули в диваны.

– Фил, ну какого хрена? Это же залет! Это чмо теперь не отстанет! – ныл Троф.

– Понимаю. Но и так тоже нельзя. Вы не понимаете. Я потерял жизнь. Я в клетке, из которой только во сне могу вырваться. Мне больно, понимаете? – заорал я.

– Успокойся, Филушка, ну что ты! – обняла меня Стэл. – Все хорошо. Ну, почудачил немного. Троф, уйди! У нас брачная ночь, в конце концов! – сказала она и сняла туфли.

– Как ты меня подставил! Как ты меня подставил! – громыхал Трофим, направляясь к входной двери. Когда дверь закрылась, Стэл взяла меня за ворот свадебной рубашки и как любимого коня повела в ванную.

Она не домогалась меня. Стелла была грамотной женщиной, и знала когда она нужна мне. Сейчас ее тело не интересовало меня, и она прикладывала меня к своей душе. Я целовал ее грудь, одновременно легко растирая ее ноги, попочку, спинку, шею, плечи… Она говорила «Еще!», и я аккуратно и технично работал ладонями. Единственное, в чем я был уверен в эту ночь, это в том, что крововобращение у Стэл – безупречное.

Глава VI

Стелла нравилась мне еще и тем, что не нудела с утра. И в этот раз – тоже, смешно выпятив губки, она занималась ногтями. Сидя у изголовья, спиной к подушке, она нежно касалась своей левой ступней моего правого колена. И это то, ради чего стоит жениться. Нет ничего прекрасней, чем быть под пяткой у такой малышки. Она, конечно, немного ветренна, но не будем корчить тут борца за … э-э-э… А впрочем, конечно, обидно, когда … э-э-э…

– Бонжур! – сказал я, пытаясь попасть в тапки. Но пришлось идти босиком.

Обычно вы долго пробуете попасть в тапки. В течение минуты с закрытыми глазами ловите малейшую зацепку, чтобы обуться, но, увы! Вы понимаете, что можно нагнуться, рукой поддеть верх и вставить ногу. Но нагибаться лень, и вы медитируете, делая ногой витиеватые ловлевые движения. Так и не поймав то, что хотели поймать, вздыхаете и идете босиком. В такие мгновения вы понимаете, что для того, чтобы быть успешным, просто сидеть и ловить ногой тапок – недостаточно.

Слишком жесткие тапочки, у которых верх не прилипает (не льнет) к стельке – плохи, так как в них ноге неуютно. При регулярном пользовании такие тапочки натирают ногу, да и к чему мучить ноги? Дома у ног должен быть праздник. Кстати, в современной жизни, с ее стрессами, у зада – тоже. Много сидеть вообще – несовременно. Это никогда не было модным или актуальным.

Остается только лежать. А в лежке нужна пара. Нет никого прекраснее женщины, которая с тобой в лежке. Которая все понимает. Она не ждет подвигов в постели сразу после твоего душа. Она знает, что ты устал. Но когда, отдохнув с полчаса,  ты в полудреме вдруг касаешься ее, она получает лучшего любовника в мире! Поэтому, конечно же, смешны те бабенки, которые склоняют мужей к стимуляторам и прочему дерьму. …Орехи им кладут на тарелку… Не понимают главного: мужчина остается мужчиной только когда видит перед собой красивую девушку или женщину. Остальное мясо может бегать со своими стимуляторами до смерти, но мужики с ними всегда будут импотентами. Это правда, и на нее не нужно обижаться. В спортзал, если узнали себя. Ничего не поделаешь. Красичто вой быть трудно. Но вот первые мышцы проглядывают сквозь эластичную кожу, и уже не придется тратиться на орехи для мужика.

Основное качество хорошей пары – постоянное желание. Но невозможно же круглые сутки заниматься сексом. И у таких счастливых пар жизнь делится на две части. Одна – бесконечно счастливая, доверительная полная духовных и телесных радостей сексуальная жизнь, другая – все остальное, что является таким же счастливым, потому что ожидается наслаждение, как только доберешься до любимой. Такая жизнь проста, полна, честна, здорова и продуктивна.

Поэтому, вернувшись из ванной, я потянулся к Стелле. Она пококетничала секунд пять, и нас унесло в чувства-лэнд.

– Я был вчера очень несимпатичен? –  спросил я.

– Ты был великолепен, как всегда. Но тебя посадят, если ты не станешь осторожнее. Уж лучше бы ты оказался трусом, и Грегори остался жив. Но вот чего мне искренне жаль: если ты проколешься, то посадят еще и Трофа. Он просто хотел помочь и влип, – сказала Стелла весело.

– Обещаю прекратить любой ценой. Ты бы хотела сейчас поехать куда-нибудь, купить что-нибудь? – спросил я.

– Мороженое, что ли? Или то платье? – спросила Стэл, изучая мой взгляд.

– Ну, с этого можно начать, раз уж невтерпеж, – ответил я, хотя имел в виду совсем другое. Девичий менталитет. Мороженое… Бретельки…

***

Я понимал, что вчера был неправ по отношению ко всем, но случившееся не было проявлением болезни мозга. Я все помнил и знал, что поступил так, чтобы как раз психику-то и сберечь. Ну, невыносимо ходить с фейсом Дело по Москве, не зная французского! Приходить в посольство и заявлять, что отказываюсь говорить на родном языке из высоких соображений поддержки русского языка, как родного языка жены. Кто поверит в такую чушь! Ну, и потом, носитель, нет-нет да и вякнул бы что-нибудь на французском. Особенно в присутствии атташе. Я же изощрялся на русском!

Поэтому, конечно, я задумался над новым планом.

«Снять со счетов максимум денег Дело и исчезнуть? Тогда надо мордер Дело менять на какой-то другой! Хорошо! Сначала схожу в посольство, потом решу», – думал я, шагая по мостовой рядом со Стэл.

***

Самое ужасное в моем новом положении было то, что, имея огромные средства, чтобы наслаждаться жизнью и смаковать все свое самое любимое, я напрочь был лишен настроения делать это. Парадокс. Есть деньги – трать! Я же пыжился над смехотворными суммами, экономя  номинативно мне принадлежащее.

Словом, процесс не казался мне радостным, счастливым, продуктивным и целесообразным до одного маленького мгновения. Мы шли к Берсеневке через Патриарший мост, и Стэл сказала прохожей: «Сфотографируйте нас, пожалуйста!»

Мы стали спиной к Кремлю. Наши лица были едва освещены фонами рыжего солнца, которое в сопровождении нелепой облачности несуразно заваливалось за здание МИДа. Хорошо, что фонами, а не самим солнцем. Получилось матовое освещение. Девушка сделала несколько снимков.

Я посмотрел на фото и обомлел. Это было великолепно. Как Мишель, я очень понравился себе там, рядом со Стеллой. Этот случай изменил все.

***

Утром следующего дня я набрал посольство и попросил к телефону координатора.

– Дружище, я Вам скоро привезу русскую жену, а вы сделайте мне одну услугу! – взволнованно говорил я.

– Все, что угодно, Мишель! – выпалил тот. Мы встретились в Му-Му на Арбате, и я попросил его заменить в моем  файле строку «Французский» на «Русский» в секторе родного языка.

– Я попробую, – сказал русоженолюб. Вечером он отзвонился и сказал, что все в порядке.

***

– Тому канадцу, который нас женил, срочно нужна жена! – заявил я Стелле.

Та набрала Аллу.

– Замуж за канадца хочешь? В посольстве работает! Симпатичный! Ну, тогда дуй ко мне: будем тебя готовить. Записывай адрес!

Алла осторожно разглядывала апартаменты Дело и трогала бедра руками, будто проверяя на месте ли они. Я молча любовался ею. «Повезло канадцу. Красивые все-таки у нас женщины!» – думал я и улыбался, отворачиваясь в монитор.