Czytaj książkę: «Горбун»
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Том I. Маленький парижанин
Часть I. Мастера шпаги
Глава 1. Луронская долина
Когда-то здесь был город Лорр, еще с античных времен сохранивший языческие храмы, открытые амфитеатры и Капитолий. Теперь тут унылая пустынная местность, где гасконские землепашцы неторопливо бредут за плугом, опасаясь затупить лемех о занесенные от времени землей останки древнего зодчества.
Неподалеку высится горная гряда. Длинная цепь Пиренеев раскрывает заснеженные вершины. Поперек одной из просторных седловин горный массив прорезала дорога. Это проторенный путь венасских контрабандистов. Если пройти по нему несколько километров, то окажешься под синим небом Испании. В нескольких лье на северо – востоке танцует, смеется и застарело кашляет Париж. Он надеется излечить свой застарелый бронхит на живительных водах Баньер де Лушона. А чуть подальше – другая часть французской столицы, так сказать, Париж ревматический, уповает на врачевательную силу сернистых источников Бареж ле Бена, как на панацею, способную избавить от хронического радикулита. Но не богатые железом минеральные рудники не сера и не марганцовка спасут Париж. Париж будет жить, пока в нем не умрет Вера.
Между долинами Ор и Баруса распростерлась долина Лурон. Ей удалось благополучно сохранить свою первозданную свежесть. Туристы – дикари, каждое лето совершающие свои развлекательные набеги, еще не добрались до луронских красот и не успели их обезобразить. Луронская долина – цветущий оазис, пульсирующий родниками и ручьями, усеянный причудливыми валунами и утесами. Вдоль ее с запада на восток журчит хрустально прозрачная и прохладная от обилия видимых и невидимых питающих ключей Кларабида. Берега ее высоки и обрывисты. Их отражение не вмещается в русло неширокой реки от чего чистая, как слеза, вода кажется бурой. Вплотную к обрывам подступают густые леса. На южном берегу Кларабиды на небольшом холме чванливо возвышается старинный замок. В вечернее время или в пасмурную погоду он кажется каким-то нереальным, фантастическим порождением Фата Морганы, почему-то вздумавшей на этом месте проиллюстрировать средневековую рыцарскую поэму. С утеса Вежан можно окинуть взором всю Луронскую долину, представляющую юго – западную окраину Гасконии. Она раскинулась веером между лесами Эжа и Фреше. Земля здесь камениста и небогата черноземом. Но издали этого не заметно. Стены прибрежных обрывов и горных массивов сплошь испещрены расселинами, – результат деятельности горных потоков и глубоких корней, растущих на вершине буков и сосен. У подножья в пещере горит костер крестьянина – троглодита, а на вершине у самого края залегла глинобитная хижина пастуха. Издали она похожа на орлиное гнездо, и лишь поднимающийся из трубы дым свидетельствует о том, что здесь жилище человека. Энский лес распростерся вдоль гряды холмов, разорванной в центре долины, чтобы дать проток Кларабиде. Восточная окраина горного массива заканчивается крутым обрывом. Здесь нет ни дорог ни тропинок. Слегка изогнутая цепь холмов с забаррикадированной ею долиной напоминает топор, что, по – видимому, и дало всей местности испанское прозвище лё Ашаз (удар секирой). У местных жителей есть на этот счет одна легенда… Но не будем на нее отвлекать внимание читателей. Именно здесь некогда находился Капитолий города Лорр, в честь которого несомненно получила и свое название Лурронская долина. И сегодня еще сохранились развалины замка Келлюс – Таррдов. Издали они до сих пор сохраняют внушительный вид. В сотне метров от Ашаза сквозь кроны деревьев пробиваются к небу полуразрушенные вершины древних башен. Если подойти поближе, то все постройки напоминают укрепленный городок. Сосны проросли сквозь полы и потолки, каким-то чудом пробивая каменные кладки. Впрочем, при внимательном рассмотрении можно заметить, что строительный материал часто представлен не мрамором, а деревом и глинобитными массивами.
По преданиям кто-то из прошлых Келюс Тарридов, (такова фамилия этой аристократической ветви), некогда построил крепость вокруг деревушки Таррид, где он укрывал своих вассалов гугенотов после отречения Генриха IV. Его звали Гастон де Таррид и он носил титул барона. У развалин Келюса вам покажут дерево барона. Это дуб, прочно прошивший корнями каменистую землю на самой кромке старинного рва, прорытого для защиты замка с запада. Однажды во время ночной грозы в него ударила молния. Уже к тому времени большое дерево с треском повалилось, образовав перемычку надо рвом. С той поры оно так и лежит. Удивительно, однако, то, что, получив у самых корней перелом, дуб полностью не умер. Старые ветки засохли, а на середине ствола почти под прямым углом вверх пошел новый росток, которой со временем окреп и превратился в настоящее дерево, удивительное, фантастическое, будто подвешенное в воздухе. Те из туристов, кто посмелее, (а таких оказалось немало), уже успели увековечить свои имена и даты, когда им удалось до него добраться.
Старинный род Келюс Тарридов угас в начале восемнадцатого века. Последним в фамилии был Франсуа Таррид, один из персонажей нашего повествования. В 1699 году маркизу де Келюсу было уже 60 лет. Когда-то в молодости он пытался вести великосветскую жизнь при дворе Людовика XIV. Но вскоре, осознав, что сделаться фаворитом капризного Короля Солнца ему не удастся, вернулся в свое имение, где теперь и жил в фамильном замке со своей единственной дочерью красавицей Авророй. В округе его прозвали Келюс Засов и вот почему. Оставшись в сорокалетнем возрасте вдовцом после смерти первой жены, не успевшей подарить ему детей, маркиз влюбился в дочь испанского гранда графа Сото, генерал губернатора Памплоны. Инес де Сото в то время было восемнадцать лет. Она была настоящее дитя Мадрида, с горящими огнем глазами и сердцем еще жарче горящими, чем глаза. За маркизом ходила дурная слава человека, заморившего тоской и одиночеством свою первую супругу. Он держал ее взаперти в замке де Келюс, пока она не умерла, едва достигнув двадцати пяти лет.
Инес заявила отцу, что никогда не выйдет за этого человека. Но то было время, когда судьба испанской женщины решалась алькальдами, дуэньями, продажными слугами, вердиктами святой инквизиции и прочими злотворными комедиантами. Воля и чувства самой девушки в расчет, как правило, не принимались. И был вечер, когда бедная Инес сквозь зашторенное окно и опущенные жалюзи в последний раз слушала дивную игру на гитаре молодого человека, сына коррехидора. Назавтра ей предстояло отправляться с маркизом во Францию. Он согласился взять за себя Инес без приданного, и к тому же пообещал господину Сото несколько тысяч пистолей. Испанец, по происхождению более благородный, чем сам король, и бедный еще больше, чем благородный, не мог отказаться от такой выгодной сделки.
Появление в замке уже немолодого маркиза юной прекрасной мадридчанки привело в волнение молодых аристократов в луронских окрестностях и за их пределами. К каким только ухищрениям они не прибегали, чтобы хотя бы краем глаза полюбоваться на испанскую красавицу, или подбросить ей в окно привязанную к камешку любовную записку. Но все было напрасно. Камни рикошетили от металлических ставень, а входные двери в замок неизменно находились на засове. Через четыре года пребывания взаперти Инес тихо скончалась от тоски, оставив маркизу дочь. Не достигшие успеха поклонники с досады прозвали маркиза, чья ревность загубила жизнь молодой женщины, «Келюс – Засов». Это прозвище к нему прочно пристало. От Тарба до Паммплоны. От Аржелеса до Сэн Годэна нельзя было встретить ни мужчину ни женщину ни даже ребенка, которые бы его называли как-нибудь иначе, чем Келюс – Засов.
После смерти второй жены маркиз намеревался жениться еще раз, – он обладал поистине неунывающей натурой Синей Бороды. Но у губернатора Памплоны больше не было дочерей, а репутация Келюса как морителя жен настолько была прочна, что любая женщины при одном упоминании имени маркиза бледнела крестилась и тихо шептала: «Чур, чур, не меня!»
Он оставался вдовцом, по – видимому, ожидая времени, когда дочь достаточно повзрослеет, чтобы запереть ее на засов. Соседи избегали его, не смотря на его богатство. Ему тоже приходилось скучать. Иногда он покидал поместье и отправлялся в Париж, где молодые куртизанки опустошали его мошну и открыто над ним глумились. Подчас его отлучек за дочерью Авророй присматривали две – три дуэньи и старый дворецкий. Аврора была так же хороша, как и ее мать. В ней текла испанская кровь. После того, как ей исполнилось шестнадцать, обитатели деревни Таррид иногда глухими темными ночами стали вдруг слышать из-замка Келюса собачий вой. К тому времени один из самых блестящих синьоров королевского двора Филипп Лотарингский герцог Невер переехал в свой загородный замок де Бюш, что в Журансоне. Не смотря на то, что ему едва исполнилось двадцать, королевские медики обнаружили у него опасную форму чахотки и как жизненно важное средство прописали чистый горный воздух. И теперь его частенько можно было видеть в своем запряженном четверкой экипаже на охотничьих тропах, доходящих до самого Лурона.
В ночь, когда собаки Келюса завыли в первый раз, молодой герцог Невер, устав от долгой охоты по Эжу, попросился на ночлег в лесной домик дровосека.
Герцог Невер прожил в своем замке де Бюш около года. Местные крестьяне и пастухи говорили о нем как о щедром, веселом господине, простом в обращении, не смотря на свой высокий титул. Рассказывали, что за последний год в этих местах случилось два ночных происшествия. Первый раз ровно в полночь в старой часовне Келюсов вдруг зажглись лампады, из чего наблюдатели, увидевшие сквозь витражи свет, заключили, что там происходила тайная служба. Собаки в ту ночь не выли, но какие-то две тени, одна женская, другая – мужская, вскоре проскользили внутри рва в сторону замка. Наверное, это были привидения, которым и подобает обитать в старинных замках.
В другой раз около одиннадцати часов вечера самая нестарая из дуэний Келюса мадам Марта тихо вышла из двора замка через главные ворота, и бегом направились в лес в ту самую хижину дровосека, где молодой герцог как-то получил приют. Несколько позже двое укрытых плащами носильщиков тем же путем пронесли в избушку портшез. А ночью из домика лесоруба послышались крики роженицы. На утро хижина оказалось пустой. Исчезли не только гости, но и храбрый лесоруб. Домик пустовал, пока в нем не поселился новый хозяин. Мадам Марта тоже не вернулась в замок.
С тех пор прошло четыре года. Все уже стали забывать о мадам Марте и о лесорубе. Филипп де Невер давно покинул свой замок де Бюси. Впрочем, долину де Луррон удостоил своим посещением другой Филипп, не менее блестящий и знатный. Это был Филипп Поликсен Манутанский принц Гонзаго, которому маркиз де Келюс прочил в жены свою южную дочь Аврору. Гонзаго в ту пору уже было тридцать лет. Его немного женоподобные черты представляли само совершенство. Точеные нос и подбородок, аккуратные складки губ, черные шелковистые блестящие волосы, темные пронзительные глаза, исполненные удивительного достоинства, свойственного только итальянским высшим аристократам. Его несколько театральные движения, походка несли печать царственного величия. Не будем говорить о роде, который он представлял. Фамилия Гонзаго столь известна в истории Италии, как фамилии Буйонов, Эстов или Монморанси во Франции. Друзья и связи, которые он поддерживал, приходились ему под стать. Во – первых, это были два его друга два брата, один из которых представлял род герцогов Лотарингских, другой – Бурбонов. Герцог де Шартр, родной племянник Людовика XIV, впоследствии герцог Орлеанский и регент Франции; герцог Невер и принц Гонзаго были неразлучны. Их дружба словно оживляла картины античного прошлого.
Филипп Гонзаго – старший из троих. Будущему регенту в то время было лишь двадцать пять, а Неверу еще на один год меньше.
Вне всяких сомнений желание обзавестись таким замечательным зятем необыкновенно льстило самолюбию стареющего Келюса. Публичная молва приписывала Филиппу Гонзаго огромное недвижимое состояние в Италии; кроме того он, являлся двоюродным братом и единственным наследником Филиппа де Невера, которому, зная о его страшной болезни легких, все втихомолку прочили скорую смерть. Таким образом, богатый и знатный аристократ мог сделаться и наследником баснословного состояния во Франции. Конечно, никто не осмелился бы подозревать принца Гонзаго в том, что он может желать смерти своего брата и друга. Просто было понятно, что он не в силах помешать предстоящей трагической развязке, и что она сделает его десяти или двадцатикратным миллионером.
Между будущими тестем и зятем уже была достигнута полная договоренность. Что касается Авроры, то у нее никто ничего даже не спросил. Все тот же принцип «железного засова». Стояла осень 1699 года. Постаревший и уставший от нескончаемых войн с Испанией Людовик XIV сумел наконец заключить с юго – западным соседом мир, (известный под названием Рисвикского). Но отдельные вспышки боевых уже самовольных партизанских потасовок в районе испанской границы по – прежнему не прекращались, и в Лурронской долине частенько можно было встретить непрошеных испанских гостей.
В один из тех дней за роскошно сервированным обеденным столом в замке Келюсов собрались шесть человек. Кроме маркиза, мадемуазель Келюс и принца Гонзаго, занимавших главные места, за столом находились ближайшие слуги. Прежде всего, это был отец Бернар, духовник Келюса, он же настоятель прихода деревни Таррид. В его обязанности входило содержание главной регистрационной книги, где отмечались рождения, смерти и бракосочетания. Кроме него была мадам Исидора, владелица хутора Габур. Четыре года назад она заменила убежавшую дуэнью мадам Марту. Еще присутствовал господин Пейроль, аристократ, исполнявший функции адъютанта при особе принца Гонзаго. Этого придется представить подробнее, так как ему предстоит играть в нашем повествовании немаловажную роль. Господину Пейролю было около сорока лет. Худощавый, сухой, бледный, с редкими волосами, высокий и сутулый, если бы ему довелось жить в нашем XIX веке, он наверняка носил бы очки. Черты лица у него были какие-то неопределенные. Близорукие глаза, которые он постоянно прищуривал, глядели на мир с вызовом. Гонзаго мог поручиться, что Пейроль прекрасно владел шпагой, которая была постоянно подвешена к его левому бедру. Принц очень ценил своего адъютанта. Другие присутствовавшие были лица, приближенные к маркизу де Келюсу. Им отводилась роль массовки.
Мадемуазель Аврора де Келюс сидела с горделивой покорностью, не произнося ни слова. Есть категория женщин, которые нравятся окружающим даже тогда, когда им самим того не хочется. Аврора как раз принадлежала к ней. На ней было платье по испанской моде с кружевным жабо, на которое ниспадали волны густых каштановых волос. Не смотря на то, что ей еще не исполнилось и двадцати лет, твердые очертания ее рта говорили об уже пережитых невзгодах. Когда она улыбалась, нежная кожа ее лица казалось, озаряется каким-то таинственным время от времени зажигающимся внутри ее существа светильником. Однако случались дни и целые недели, когда никто не видел на ее лице даже намека на улыбку. Пожилой маркиз-замечал:
– Ее тоска рассеется, как только она станет госпожой принцессой.
После второго блюда Аврора встала и попросила у отца разрешения покинуть стол. Мадам Исидора окинула исполненным сожаления взглядом пирожные и варенья, которые слуги принесли ей на десерт. В ее обязанности входило следовать за молодой госпожой. Когда женщины удалились, старый маркиз-заметно оживился.
– Принц, – сказал он. – Вы, помнится, намеревались отквитаться за понесенные поражения. Ну как, мой друг, вы готовы.
– Всегда к вашим услугам, дорогой маркиз, – ответил Гонзаго.
Слуга быстро принес расписанный 64 клетками столик и шкатулку с изящно выточенными деревянными фигурками. За две недели, которые до этого дня Гонзаго гостил у маркиза, они уже успели сыграть около ста пятидесяти партий. Страсть к шахматам у тридцатилетнего принца говорила об одном из двух. Либо он был без памяти влюблен в Аврору, либо мечтал, как можно скорее, наполнить свои сундуки солидным приданным. Каждый день после обеда и после ужина приносили шахматы, и Гонзаго терпеливо проигрывал за каждую встречу около пяти партий, после чего маркиз де Келюс Засов, откинувшись в кресле и не покидая поля сражения, засыпал сном праведника. Игра с маркизом была для Гонзаго главным способом соискания руки Авроры.
– Дорогой принц, – говорил маркиз, расставляя фигуры, – в предстоящей партии я постараюсь вам продемонстрировать одну необыкновенно занятную комбинацию, которую вычитал в ученом трактате Чессоли. Я играю в эту игру не, как все, ради одного удовольствия, а ищу возможности применить на практике теоретические открытия старых мастеров. Конечно, я не настолько наивен, чтобы разделять расхожее убеждение, что шахматы изобрел Атталус, король пергамский, желая развлечь греков во время долгой осады Трои. Некоторые невежды честь изобретения приписывают Паламеду… Но – но, не отвлекайтесь от игры, прошу вас, иначе допустите непоправимую ошибку.
– Не нахожу слов, господин маркиз, – произнес Гонзаго, – чтобы описать удовольствие, которое мне доставляет игра с вами.
Когда началась игра, остальные, ловко скрывая скуку, какое-то время находились в зале. После первой проигранной партии Гонзаго украдкой подал знак Пейролю, и тот, оставив свою салфетку тихонько удалился. Мало – помалу, сначала духовник, а потом и другие, приглашенные на обед, ушли. Келюс Засов и Гонзаго остались вдвоем.
– Римляне, – продолжал маркиз, – называли эту игру latrunculi, что значит «воришки», греки – latrikion. Саррацин в своей замечательной книге замечает, что…
– Господин маркиз, – перебил Филипп Гонзаго. – Прошу извинить мою рассеянность, не позволите ли вы мне вернуть мой последний ход?
Увлекшись игрой, он нечаянно сделал отличный ход, взяв на проходе пешку маркиза, после чего партия неизбежно должна была закончиться его (принца) победой.
Маркиз для острастки не торопился с ответом. Но, в конце концов, его благодушие к будущему зятю взяло верх, и он с мягкой поучительностью произнес:
– Ну что же, возьмите ваш ход назад, принц; но постарайтесь впредь этого не делать. Шахматы – не бильбоке и не бирюльки.
Гонзаго глубоко вздохнул.
– Впрочем, я вас понимаю, принц. Ведь не всегда я был стариком, и еще не забыл, что значат чувства молодого человека. Вы рассеяны, потому что влюблены. Не так ли?
– Увы, до ужаса, господин маркиз.
– Мне это известно, дорогой принц. Но не будем отвлекаться от игры. Я беру вашего чернопольного слона.
– Вчера, господин маркиз, вы не закончили рассказ о каком-то молодом аристократе, который добивается приглашения в ваш дом…
– А вы, однако, хитрец, – воскликнул Келюс Засов. – Хотите меня отвлечь разговором, чтобы я допустил в игре ошибку. Но не надейтесь, дорогой мой. Я – как Цезарь. Он, да будет вам известно, мог одновременно диктовать пять писем. Кстати, был прекрасным шахматистом. Впрочем, отвечая по существу, могу вас успокоить. Ни один нежелательный для меня синьор в замок не проникнет. Для этого ему пришлось бы выдержать схватку с несколькими мастерами клинка, постоянно несущими вахту на дне западного рва. Кроме того Аврору охраняет надежный железный засов.
– Неужели вы точно так же намерены держать на замке дочь, как это делали с вашими женами? – Довольно бесцеремонно поинтересовался Гонзаго.
– Именно, именно, так. Я не знаю лучшего способа охранять дочерей Евы.
Schah moto, господин принц! Так говорят в Персии. Итак, вы опять проиграли.
Он с удовольствием потянулся в своем кресле.
– Эти два персидских слова schah и moto, – продолжал он, устраиваясь поудобнее, чтобы задремать, – что в переводе означают «король умер», мы преобразовали в «шахматы». Во всяком случае, такой точки зрения придерживаются известные исследователи игры Менаж и позднее Фрер.
Что же касается женщин, поверьте мне, лучше высоких стен и острых шпаг, расставленных по их периметру, ничего не придумаешь.
Произнеся эту сентенцию, маркиз-закрыл глаза и быстро уснул.
Гонзаго, выждав для верности, несколько минут, быстро вышел из-зала. Было около двух часов дня. Нервно прохаживаясь по коридорам, господин Пейроль ждал своего хозяина.
– Как там наши? – Спросил Гонзаго, подходя к адъютанту.
– Прибыло только шесть человек.
– Где они?
– В трактире «Адамово яблоко» с той стороны рвов.
– Кто не явился?
– Двое. Мастер шпаги Кокардас Младший из Тарба и брат Паспуаль, его постоянный помощник.
– Да, эти двое уже кое-что успели повидать на своем веку. – Заметил принц. – А что с дамами?
– Мадам Марта сейчас находится у мадемуазель де Келюс.
– С ребенком?
– С ребенком.
– Как она прошла?
– Через окно бани, которое выходит в ров как раз под мостом.
Гонзаго несколько мгновений раздумывал, потом спросил:
– Тебе что-нибудь удалось узнать от отца Бернара?
– Молчит, – ответил Пейроль.
– Сколько ты ему предложил?
– Пятьсот пистолей.
– Эта мадам Марта наверняка знает, где находится регистрационная книга… нельзя ее выпускать из дома.
– Само собой, – согласился Пейроль.
Гонзаго, прохаживаясь широкими шагами, что-то соображал.
– Я сам хочу поговорить с ней, – тихо произнес он наконец. – Кстати, ты вполне уверен в том, что мой кузен де Невер получил послание от Авроры?
– Наш немец его ей отнес и о том мне доложил.
– Значит Невер прибудет…
– Да, сегодня вечером.
Они стояли недалеко от двери, ведущей в комнаты, предоставленные маркизом для Гонзаго.
В замке Келюса под прямым углом пересекались три коридора. Двигаясь по одному, можно было попасть в спальни, по другим выйти во флигели. Апартаменты принца находились в западном флигеле. Их самая последняя комната имела выход на лестницу, по которой можно было спуститься в баню и прачечную.
На галерее послышался звук шагов. Это мадам Марта вышла из спальни мадемуазель де Келюс. Пейроль и Гонзаго стремглав вбежали в апартаменты последнего, оставив дверь полуоткрытой.
Несколько секунд спустя, по коридору, то и дело озираясь, стремительной походкой прошла мадам Марта. Дело было в разгаре дня. Но традиция испанской сиесты перешагнула границу и давно обосновалась в замке Келюсов. Все спали, и Марта надеялась уйти никем незамеченной. Когда она поравнялась со спальней Гонзаго, из полуоткрытой двери бесшумно и стремительно, как гепард, выскочил Пейроль, и чтобы она не крикнула, плотно зажал своим платком ей рот. Потом он, потуже затянув узлом платок на ее затылке, утащил наполовину потерявшую сознание женщину в спальню принца.
