Czytaj książkę: «Иванова гармонь, или Cказ о том, как на саратовской гармонике колокольчики зазвенели», strona 3

Теперь гармоник в городе и по деревням достаточно. Вот, занимаемся с сыновьями их ремонтом и наладкой. Люди ведь как – мех прохудился гармошку к нам, сами боятся починить. Ну а если язычок запал, тут уж никуда не денешься, только к мастеру.

– А отчего он запасть может? – поинтересовался Иван.

– Клёпка прослабла, язычок чуть в клёпке провернулся и упёрся в стенку проёма. Вот и всё. Болезнь обыкновенная.

– А отчего слабнет язычок в клёпке? – опять спросил Иван.

– Много от чего: расширение у металлов разное, а тут в холод то её родную в избу, то из избы. Там жара, а на улице холод, вот тебе и расширение, и сжатие. – Помолчав, добавил, – Правильные вопросы задаёшь, паря. В самую суть проникаешь, хвалю. Вот этим мы и живём. Только через некоторое время поняли, что одними ремонтами особо не прокормишься и стали пробовать сами гармоники изготавливать. Это уже Николай предложил, его идея. – Карелин старший кивнул на сына, тот смутился.

– Скажите тоже, тятя. Ваша наука. – Буркнул Николай. Дети в семье Карелиных звали отца Тятей.

– Наука моя, а идея твоя. Тут мне не перечь.– Проговорил Карелин старший, – и, глядя на Ивана, продолжил. – Николай у нас вообще большой выдумщик.

– У него, тятя, этого не отнять, – подтвердил Дмитрий. – Я так не могу. Я могу очень точно подогнать, но чтобы новое придумать – это не моё.

– Не прибедняйся, братуха. Как ты язычки подгоняешь – я в жизни не подгоню. Один раз, Иван, он так подогнал язычки к проёмам, что гармошка играть перестала. Хохма была. В мастерской, на втором этаже гармошка играет, а на первом этаже не желает.

– И что же было? – заинтересованно спросил Иван.

– А было то, – смеясь, сказал Николай, – наш гений точности, такой минимальный зазор установил, что на первом этаже, где более прохладно, чем на втором, его гармошка уже не играла, ей было холодно. У материала рамки сжатие и расширение было больше чем у язычка. Вот язычок в более холодном месте и клинил.

– Скажешь тоже, – буркнул смущённо Дмитрий.

– Теперь мы вышли на новый уровень, если раньше только ремонтировали, то теперь стали делать гармошки сами, с нуля, – возвысил голос Карелин старший. – Опробовали, получилось. Особенно голову не ломали. Разобрали до винтиков Сизовскую и стали её копировать. Тоесть, надо было научиться самим делать звуковые планки, вырезать подгонять и наклёпывать стальные язычки. Проще всего было делать короба. Николай у нас столяр. С этим проблем не было. А вот всё остальное, пришлось осваивать. Клапаны, рычажки, пластинки, всё вроде, мелочь, а без них никак.

– С тобой легко работать,– говорил на следующий день Николай Ивану. – Ты для нас просто находка. Тебе только столярничать надо немного поучиться. Пазы нарезать, со шпоном работать. Без этого гармонные коробки не сделаешь. Пилить и рубить я вижу ты мастак. Здесь же особый навык нужен. – Он берёт пилку и начинал показывать, как нарезаются пазы. – Ты сейчас больше смотри, как мы с братом это делаем. Можешь дня три ничего не делать, только смотри и вникай в процесс. Из чего состоит гармошка? Во-первых, из дерева, картона, материи, кожи и металла. В своей шорной мастерской ты имел дела и с кожей и с материей и с металлами. Даже, говоришь, медные, мельхиоровые, серебряные, украшения на сбрую для лошадей делал. Делал то как, вырезкой или литьём?

– Было и то и другое, – ответил Иван. – Только у нас всё это погрубее было. Инкрустировали обычно оловом или. А я смотрю олово у вас не в почёте.

– Глаз у тебя острый, заметил, – сказал Николай.

– Как же не заметить. Всё видно. Когда особенно то, с чем сам работал.

– Что тебе, Ваня, на это сказать… Где-то применяем и олово.

– У нас эксперимент не запрещается, а поощряется, – вставил Дмитрий. – Ты вначале научись делать коробки из липы, да мех собирать и выклеивать. Надо всё по порядку, от простого к сложному.

– Понял, – радостно проговорил Иван.

Через три дня, как и сказал Геннадий Михайлович, Иван приступил к работе. Он стал делать коробку. Иван обтачивал липовую доску напильником. Душа его пела. Он был несказанно рад тому, что его нашли настоящие мастера своего дела, он видит их работу, но многого ещё не может, не понимает. Вон Геннадий Михайлович, занимается только настройкой инструментов. Эту операцию даже Николай и Дмитрий не всегда могут сделать и часто обращаются к отцу за помощью. Потому старший Карелин и сидит за фанерной ширмой, чтоб лучше сосредоточится на издаваемых язычками звуках. Он же, Иван, обязательно всему научится! Научится всему… всему. Надо от Дмитрия научиться нотной грамоте. А вначале надо научиться делать короба, потом он научится делать клапана и голосовые планки. Это всё так заманчиво и интересно.

Если б не Геннадий Михайлович, возвестивший о конце рабочего дня, то Иван так бы и пилил и обтачивал белоснежные липовые доски.

* * *

Иногда к ним в гости приходил сосед немец Гюнтер Кляйн и обязательно заводил разговор о музыке. При этом он начинал нахваливать немецкую гармошку и немецких мастеров давших жизнь инструменту. У Гюнтера Кляйна была своя немецкая семиклапанка и он иногда на ней играл.

– Семиклапанка – это венский строй, – говорил он. – Немецкие мастера знают своё дело. Этот самородок Бушман из Тюрингии, просто голова. Её не надо менять.

– Прошу прощения за неделикатный вопрос, – сказал старший Карелин, подмигивая Ивану. – В народе песни различаются по жанрам и ладовому строению. На сегодня не придумана ещё такая гармошка, чтобы могла удовлетворить всех певцов и что прикажете господин Кляйн с этим делать?

– А ничего не надо с этим делать. Просто ничего. Обратите внимание, уважаемый, говорит с пафосом Гюнтер.– У каждого человека своя неповторимая походка, но стоит этому человеку встать в военный строй, как он сразу меняет походку. Она у него по команде становится единой со всеми. У всех солдат роты, полка, батальона единая походка и никаких противоречий. Ради искусства можно поступиться всеми этими, как вы говорите, особенностями и я вам привёл отличный пример.

– Ваш пример сногсшибательный, – засмеялся Карелин, вытирая выступившие от смеха слёзы. – Против него мне нечего сказать. Вы, Гюнтер, большой оригинал.

– Я ещё сказать, – продолжил гость, – У вас нет своя национальная гармошка. – Вот вы так и рассуждать.

– А тульская, – парировал Геннадий Михайлович.

– Фи… – произнёс в ответ немец. – Тульские мастера много экспериментируют, подгоняй строй под национальные особенность местных жителей. Этого нельзя делать. Гармошка должна играть, так как её сделал мастер. Пусть певцы и плясуны подстраиваются под её звучание, а не гармошка под певцов.

– А как же народ будет петь и плясать, если музыка не та?– Вставил Николай.

– Вы не можете понимать душа мастера, его изобретательское чутьё, – парирует Гюнтер. – Простой народ, эта толпа. Она ещё не доросла до немецкий гений. Вот так. Идя по тульскому пути, вам молодой человек! придётся сделать десятки разных гармоник, чтобы удовлетворить желание необразованных толп с разных окраин огромной Российской империи. Но, это невозможно. Это противоречит здравому смыслу.

– Но почему ж это невозможно? Возможно, – парирует Геннадий Михайлович. – Я недавно смотрел, сделанную в Туле, гармошку для марийцев, удивительный инструмент. Он как будто родился в гуще этого волжского этноса. Его распевы и возможности тульской совпадают. Ничего лишнего.

– Не делай из меня дурак, Геннадий Михайлович. Иначе я разочаруюсь в ваших способностях, – бросил Гюнтер, и, надвинув шляпу на самые глаза, вышел. Это означало, что он очень расстроен и придёт нескоро.

Прошло два года. Иван был старательный ученик. Он уже свободно делал гармонные короба, украшал их мельхиоровой вязью или латунной чеканкой, мастерил приводные механизмы и даже изготавливал голосовые планки и настраивал голоса. С голосовыми планками шло пока не всё так гладко, как бы хотелось. Карелин старший его хвалил за усердие и подбадривал, говоря, что он за это время, сколько Иван занимается гармонным делом, мог только короба собирать.

Иван чувствовал, что Геннадий Михайлович просто его подбадривает. Он был хороший психолог и понимал, что у именитых мастеров бывают психологические сбои, а тут ученик и следил за этим в оба глаза.

В одно из воскресений Карелины собрались на острова. На этих островах посредине Волги собиралось в погожие выходные дни множество народа. Одни хотели побыть на природе, другие показать свою удаль. И каких тут только не было музыкантов. Здесь и дудели и свистели и пиликали, мастера осматривали инструменты, выделяя их особенности и определяя качество звучания. Не обходились такие празднества без гармошки. Разноголосые гармошки присутствовали в разных компаниях, игроки тоже были разные, каждый со своей манерой игры. Карелины привезли тоже пару своих гармошек и старались вовсю, растягивая меха и нажимая на кнопки.

Эти выезды нравились Ивану. Можно было полюбоваться красотами Волги с её огромными водными просторами, познакомиться с интересными людьми. Чаще всего это были или музыканты, или плясуны, или певцы. Любил он слушать задорные частушки, отмечая про себя особенности исполнения частушечниц и гармонистов. Красота исполнения во многом зависела от искусства проигрыша.

Иван пошёл по острову, прислушиваясь к звучанию гармоник и на слух, выделяя их сильные и слабые стороны. Он остановился недалеко от одной чопорной компании с креслами – качалками из ивовых прутьев и плетёными низкими столиками, на которых были разложены деликатесы. Но его заинтересовали не плетёнки, а звучание гармошки, которую растягивал, сидя в кресле, усатый унтер. Этот унтер играл просто виртуозно. «Интересное у гармоники звучание» – подумал Иван. Он так заслушался музыкой, что отрешился от всего на свете.

– Ну что… нравится? – раздался совсем рядом молодой женский голос. Иван оглянулся и увидел миловидную девушку в широкополой шляпе, подвязанной у подбородка. – Никогда не видела такого сосредоточения, какое увидела на вашем лице. Это забавно.

Дальше в разговоре она всё время повторяла это слово «забавно», что накладывало на её речь определённый неповторимый шарм.

– Правда, забавно играет офицерик? Вы в этом что-то находите?

– Да-да… конечно, кивнул Иван.

– Это мой брат. У него забавные усики, вы не находите?

– У его гармоники интересное звучание… – выдавил Иван. – Никогда такое не слышал.

– А вы что,сударь, разбираетесь в гармошках. Это забавно. Вы из каких будете и как вас зовут? – весело спросила девушка.

– Я Иван.

– И это всё?

– Нет не всё. – Я музыкант только от части, и не могу так виртуозно играть как ваш брат.

– Вам действительно нравится, как он играет?

– Действительно.

– А я Настя. – Вот и познакомились. Продолжайте же говорить о себе, Иван. Мне так интересно.

– Я учусь делать гармоники. Мой учитель говорит, что я уже научился их делать. Только мне кажется, что он мне льстит.

После этих слов глаза у девушки расширились. Она восторженно всплеснула руками, захлопала в ладоши и громко сказала, чтобы её слышали в компании:

– Друзья! Очень забавная информация. – Она немного помедлила, чтоб на неё обратили внимание. – Это Иван. Он гармонных дел мастер.

– Да не мастер я ещё, не мастер, – зашипел Иван.

– Мне лучше знать, – проговорила Настя полушепотом, – и не сопротивляйся. – Она взяла Ивана крепко за руку и потянула за собой, к компании.

– Мне, право, неудобно. Я не из вашего круга… – мямлил Иван следуя за своей повелительницей. Он готов был провалиться под землю от стыда. Но что-то его удерживало от того чтобы не вырвать пальцы из цепкой руки Насти и не уйти. Он хотел продолжать оставаться в её власти. Он хотел слышать её голос, хотя понимал, что её богатая семья не будет в восторге от знакомства с ним.

Не успел он опомниться, как уже находился в кругу чопорной компании. На него уставились с десяток пар глаз. Одна, сидящая за столиком барыня, наверное, мать Насти, в белом с голубыми вставками платье, взяла лорнет и уставилась на Ивана, а затем проговорила: