Czytaj książkę: «Отречёмся от старого мира. Кодекс русского революционера»

Czcionka:

П.Л. Лавров
Идеалы русских революционеров

Социализм и борьба за существование

Среди трескотни речей политиков и шепота переговоров дипломатов, среди грома кровавых войн за округление границ, среди борьбы за обогащение биржевых и промышленных волков, вырывающих друг у друга из пасти куски награбленных капиталов, среди хныканья религиозных сект «не от мира сего», обделывающих тем не менее самым ловким образом свои «мирские» дела, среди рутинного повторения сотнями тысяч вчерашних дел, вчерашних слов, вчерашних мыслей, потому лишь, что это все – вчерашнее, привычное, раздается все громче и громче между новыми поколениями проповедь рабочего социализма: «Нет политики вне рабочего вопроса. Нет разделения между людьми вне разделения между трудящимся пролетарием и праздным эксплуататором. Всеобщая конкуренция должна смениться всеобщею солидарностью. Вера в рай или в ад не от мира сего должна смениться верою в реальное блаженство всемирного братства работников. Отряхнем от себя прах старого мира и завоюем новый».

Совершенно естественно, что эта проповедь вызывает со всех сторон враждебные крики, вопли раздраженных клеветников, насмешки и ругательства людей привычки и рутины.

Так как социалисты признают себя естественными врагами капитализма и мракобесия, естественными врагами современного хищнического государства, то они нисколько не могут возмущаться, когда их осыпают ругательствами и клеветою те, которым они сами объявили непримиримую войну, те, которым они сами не дадут и не могут дать пощады.

Но когда против них восстают будто бы во имя последнего слова науки, той самой науки, в которой они видят самую верную опору своих требований, самую лучшую помощь для своей борьбы, для своей победы над старым миром, то социалисты не могут пройти мимо, оставив без ответа нападение, которое может временно поддержать дух их врагов, внести временно колебание в ряды их приверженцев.

Они нравственно обязаны оценить и опровергнуть положения, выдающие себя за научные истины.

* * *

Рассмотрим некоторые из этих положений.

«Если бы личная собственность была где бы то ни было уничтожена, – пишут убежденные дарвинисты (Georg Seidlitz. Die Darwinische Theorie, 2-е изд. 1875 г., стр. 192), – как о том мечтают социал-демократы и коммунисты, то тем самым атрофировался бы необходимый общественный инстинкт и всякая цивилизация, как бы она ни была высока, опустилась бы вследствие регрессивного преобразования… между тем как одновременное прекращение всякой конкуренции должно бы иметь следствием быстрое атрофирование умственных и всех других способностей.

Подобное состояние могло бы где-нибудь быть вызвано искусственно, но оно скоро исчезло бы в присутствии более цивилизованных соседей, как исчезают индианцы перед североамериканцами. Поэтому нам нечего бояться призрака коммуны… естественный подбор устранит его быстро и представляет самое могучее средство для решения всех социальных вопросов».

«Кто прав? – спрашивает другой (Robert Byr. Der Kampf ums Dasein, т. V, стр. 261 и след.). – Все борются друг с другом и все правы… Борьба за существование есть естественное состояние человечества… и потому она – наша задача, я готов бы сказать – наша религия.

Все борются: бедняк, требующий коммунизма, богач, его осуждающий, ум, ищущий развития, заржавелый аристократ, духовный, солдат, республиканец, ищущий удобств конституционалист, монарх; все они правы: дело идет о их существовании.

Дело идет о том, кто победит. Кто бы ни победил, он должен идти вперед по трупам побежденных: таков закон природы. Кто колеблется в испуге, тот сам отнимает у себя шансы существования.

При этом основном законе, конечно, невозможно примирительное решение. Борьба бесконечна. Эта великая борьба обусловливается двумя положениями… что цель оправдывает средства… и исключением любви…

Бейтесь и боритесь, губите друг друга и поднимайтесь друг над другом… Боритесь за существование сознательно или бессознательно, силою или хитростью, с мужеством или с трусливым упорством; следуйте вечному побуждению, господствующему над вами от рождения до смерти, но не лгите, что вы любите друг друга».

«Социальная демократия, – пишет третий (Fr. v. Hellwald. Kulturgeschichte, 1875, стр. 785 и след.), – сражается своим способом и с таким же правом, как монархисты, республиканцы или демократы. Ее победа, как можно ожидать, потрясла бы основания нынешнего нравственного порядка, даже подвергла бы сомнению самое его существование, но если бы она имела место, то была бы лишь торжеством старого начала: сила выше права…

Никакие законы и учреждения в мире не могут помешать, чтобы в человеческом обществе одной доле не выпала роль жернова, другой – роль зерна… Каково бы ни было решение социального вопроса, человеческие бедствия и рабство никогда не исчезнут из мира. Между людьми происходят перестановки, прежние страдальцы сменяются новыми страдальцами, изменяется форма, но сущность остается все та же».

Если бы действительно результаты, приведенные в этих цитатах, можно было считать результатом вполне научным, то социализм был бы нелепою и вредною фантазией. Если бы непременным последствием устранения частной собственности и борьбы за кусок хлеба было бы «атрофирование умственных и всех других способностей», то учение социализма было бы учением регресса. Если бы борьба всех против всех была естественным состоянием человечества, если бы все борющиеся партии были одинаково правы, а любовь, связующая людей, была бы навсегда призраком, то социалистическая проповедь о царстве справедливости и любви была бы безумием.

Если бы цель социального переворота, к которому мы стремимся, заключалась лишь в том, чтобы «прежних страдальцев» заменить «новыми страдальцами», то переворот этот не имел бы права назваться социальным. В таком случае теперь дело бы шло опять лишь о том, кто захватит власть и кто будет эксплуатировать других, как об этом лишь шло дело при всех политических переворотах.

Если социализм не есть борьба за нравственное право против вопиющей несправедливости, если бы он не был учением братской любви, связующей всех рабочих и долженствующей связать все человечество; если бы социалистический строй не мог и не должен был сделаться средою высшего развития всех личных способностей, – то слово социализм не имело бы никакого смысла.

Не особенно трудно доказать, что эти страшные выводы, обрекающие социализм на позор и на самоубийство, суть не только не «последнее слово науки», но представляют сами призрак, к которому достаточно подойти поближе, чтобы убедиться в его нереальности.

* * *

Борьба за существование есть закон органического мира, и многие мыслители доказывают ее присутствие даже в мире небесных тел или в области слов и звуков человеческого языка. Но если все органическое ей подвластно, то тем не менее ее фазисы изменяются, она принимает иные формы и наконец в своем развитии переходит в процесс, который столь же мало похож на первобытные явления этой борьбы, как совершенное насекомое мало похоже на личинку, из которой оно развилось.

Борьба за пищу, борьба за элементарные условия бытия происходит сначала в мире живых существ самым наивным образом, без раздражения и ненависти, из одной необходимости. Борются за обладание почвой семейства организмов; борются за средства жизни с большим ожесточением роды и виды одного семейства; с наибольшим напряжением оспаривают друг у друга почву, воздух, пищу особи одного и того же вида. При этом жертвы неисчислимы; природа полна трупами; из 20 видов гибнут 9, из 357 особей – 295, а то и четыре пятых всего числа.

Однако и в этом первобытном фазисе одним из орудий в борьбе за существование является общежитие (еще не общественность); для того чтобы иные растения не погибли в борьбе против врагов, они должны появиться группами, обществами. Отдельные особи гибнут все без исключения; имеют надежду выжить лишь члены более многочисленных групп.

И вот в мире животных вырабатывается культурное общество пчел и муравьев, вырабатываются привязанности среди птиц и млекопитающих. Борьба за существование не прекратилась, но в ней возникли явления, не имеющие никакого сходства с прежними явлениями.

Общество насекомых борется на смерть со всем окружающим, но в среде общества нет вовсе борьбы ни между особью и обществом, ни между особями самого общества; каждая особь идет в битву, пренебрегая опасностью и собственным благом, из-за общей цели; каждая особь помогает другой в общем деле. Орудием борьбы за существование общества является солидарность его членов.

Все это стоит еще на степени унаследованного инстинкта, лишено почти всякого сознательного, личного побуждения, соединено с рабством всех пред унаследованными формами культуры, с порабощением, хищничеством, жестоким истреблением части населения (например, трутней), но тем не менее существует уже инстинктивная солидарность, взаимная помощь определенного круга особей, и это отрицание борьбы за существование между особями является самым могучим средством для благоденствия их солидарной группы.

Среди птиц и млекопитающих аффект связал семью или стаю. Стремление к эгоистическому наслаждению переработалось в самоотвержение за детенышей, за самку, за товарищей, и опять в борьбе за существование семьи или стаи победа обеспечена наибольшею силою аффекта, связующего особи, силою любви, правда, животной, большею частью преходящей, но тем не менее вызывающей подвиги самоотвержения, вызывающей полное отречение от борьбы за существование против тех, к которым особь привязана. И вся жизнь, все развитие породы обусловлено этою любовью матери к детенышам, самца к самке, товарищей стаи друг к другу. В этом фазисе развития мира организмов борьба за существование перешла в прочувствованную солидарность между особями одной группы.

Из приматов наконец выработался человек. Он повел борьбу за существование со всем окружающим миром животных и растений, повел борьбу и в среде человеческого рода теми орудиями, которые для него приготовил животный мир, но он внес в эту борьбу и кое-что новое.

За кусок хлеба дрались голодные, когда ничто не обеспечивало каждого из них от голодной смерти. Это была борьба всех против всех, подобная той, которая имела место в первом фазисе существования органического мира. За эгоистическое наслаждение боролись дикие жуиры на островах Тихого океана, под портиками Древнего Рима, в салонах Парижа и в передних Зимнего дворца.

За личное обогащение борются до сих пор промышленники, биржевики, спекуляторы, не зная даже той инстинктивной солидарности с подобными себе, которая существует в муравейнике; продавая жен и детей, разоряя друзей, на что не был бы способен попугайчик, которого держит в клетке животное «высшего развития».

Буржуазия возвела этот фазис борьбы за существование в систему. Она выработала теорию беззастенчивого эгоизма до тонкости. Она положила всеобщую конкуренцию в основу науки (!) об общественном богатстве.

Она с радостью ухватилась и за труды Дарвина как за научное оправдание своей жизненной практики; зачерпнув грязными руками из источника науки воду, которая в ее руках сделалась грязною, буржуазия с восторгом объявила, что ее грязь присуща научной истине; и ее ученые, сознательно или бессознательно оправдывая сущность буржуазного строя, пришли наконец к тем торжественным «последним словам науки», которые мы с отвращением только что выписали для читателей.

Жалкие школьники не заметили, что из великих открытий Дарвина они уловили лишь один, самый низший фазис борьбы за существование и что сам животный мир до человека уже довел эту борьбу до иных, высших фазисов. Мы не сомневаемся, что жизненная теория современной просвещенной буржуазии не возвысилась над формою жизни самых низших существ органического мира; но может ли это относиться к социализму, который именно потому борется с буржуазией?

Подобно муравьям и пчелам люди выработали инстинктивную солидарность как оружие в борьбе за существование общества. Они шли автоматически умирать за племя, за предание отцов, за царей, которых никогда не видели и бытие которых отзывалось на их жизнь лишь страданиями, за государство, которое высасывало из них последнюю копейку. И эта инстинктивная солидарность была могучим оружием в борьбе общества. Она поддерживала бытие групп, которые давно должны были бы развалиться. Она доставляла торжество преданиям, потерявшим всякий смысл.

Она облекала ореолом славы державы хищников, которых трудно даже назвать людьми.

* * *

Подобно птицам и братьям-млекопитающим человек вел борьбу не только за существование, но за наслаждение и за увеличение своих наслаждений. Для наслаждения он готов был рисковать своим существованием, готов был и жертвовать им. Для высшего наслаждения он готов был отречься от низших. А между человеческими наслаждениями одним из высших явилась прочувствованная солидарность связующего аффекта, солидарность любви.

Вся история полна безумными жертвами и геройскими подвигами прочувствованной солидарности, весьма часто неосмысленной, весьма часто обращенной на недостойные существа, но придающей громадную силу, непобедимую энергию тому, кого аффект вел в бой за любимых людей.

И в борьбе человеческих групп за существование та группа, члены которой были связаны самой прочной привязанностью, наиболее страстно прочувствованной солидарностью, имела значительное преимущество пред группами, где не было никакой связи, но и пред теми, которых связывали лишь привычка и предание. Любовь, связующая личности группы, была историческою силою для поддержания существования, для расширения благоденствия группы, ею скрепленной.

Но недаром мозг человека развился лучше и полнее, чем у других животных. Человек придумал и другие орудия в борьбе за существование. Он перевел эту борьбу в фазис еще высший. То обобщение, процесс которого лишь изредка не можем подозревать в иных особях остального животного мира, причем еще всегда возможно сомнение; то обобщение, которое представляется страшным трудом для дикаря на низших ступенях общественной жизни, получилось как продукт доисторического развития исторических наций. Человек стал обобщать мысли и мыслить при пособии отвлеченностей.

Мало того: он создал отвлеченные идеи, которые противопоставил себе как предметы аффекта. Он воодушевлялся идеями. Он полюбил идеалы. Он стал способен жертвовать собою, оставлять привычки, отвергать предания, побеждать личные аффекты, посылать на смерть любимых людей из-за философской идеи, из-за нравственного идеала.

Эта способность создавать обобщающие идеи и их любить дала начало новым связующим элементам между людьми. Любимый идеал стал для человека внутренне обязательным нравственным идеалом, и чувство нравственного долга как высшего наслаждения, которому подчиняются все прочие, выработалось в результате длинного ряда психических процессов из первобытных начал безусловного эгоизма, безусловной жажды наслаждения, каково бы оно ни было.

Нравственное убеждение дало начало праву борьбы за наиболее нравственную идею, и в борьбе партий и мнений человек признал «правыми» лишь то мнение, ту партию, которые представили высшее нравственное начало, ручательство более прочной солидарности между людьми. Инстинктивная солидарность первобытной привычки, первобытного предания скрепилась идеею нравственного долга, и сознанная солидарность стала на ее место. Расширение обобщающей идеи позволило распространить прочувствованную солидарность за пределы семьи, личной дружбы, личной страсти, личного знакомства. Любовь к согражданам, к соотечественникам, к соплеменникам, к единоверцам связала государства, нации, расы, церкви, и в новом фазисе борьбы за существование между громадными группами держав, народов, религий победа обусловилась наименьшею борьбой за существование между личностями этих громадных групп, наибольшею энергией взаимной любви и преданности, связующей между собою эти личности. Сознательный патриотизм, сознательная любовь к братьям по племени или по убеждению доставляли победу грекам над персами, швейцарцам над войсками Австрии и Бургундии, босым республиканцам Франции над армиями коалиции.

Чем шире была группа, связанная солидарностью, чем энергичнее было сознание солидарности между ее членами, тем безопаснее она была в борьбе за существование с окружающими ее врагами, тем легче была ее победа над ними. Сознанная солидарность, продукт борьбы за существование и высшая форма орудия в этой борьбе, была в то же время отрицанием грубого, первоначального фазиса этой борьбы, когда всякая особь была врагом всякой другой, и, чем ближе были между собой особи, тем яростнее они боролись за жалкие средства существования.

В высшем фазисе требовалась и получилась возможно меньшая борьба между близкими членами общежития для того, чтобы самое общежитие могло возможно успешнее бороться с другими общежитиями.

Но идея, расширяющая союз солидарных личностей для облегчения борьбы, все росла и развивалась. Незнакомые семьи помогали друг другу во имя солидарной национальности. Дальние города подвергались добровольно ужасам грабежа и войны во имя солидарного государства. Люди разных рас, разных языков, разных культур жертвовали собой друг для друга, как братья по солидарной религии. Не могла ли развивающаяся идея солидарности для облегчения борьбы вырасти наконец до того, чтобы охватить все человечество и противопоставить его как солидарное общество братьев остальному миру минералов, растений и животных.

* * *

Эта мысль не имела в себе ничего нелепого, ничего фантастического, ничего ненаучного. С первого культурного общества животных солидарность членов группы была могучим орудием в борьбе групп за существование и, обеспечивая группы, тем самым обеспечивала огромное число ее членов при готовности каждого жертвовать для целого.

С первых сознательных человеческих союзов явилось и стремление расширить союз на возможно большее число особей и скрепить его возможно тесною солидарностью между его членами, так как это были два условия его жизни в борьбе за существование, два условия обеспечения благоденствия его членов. Поэтому все государства стремились к завоеваниям; все религии исторического периода – к пропаганде; все фазисы цивилизации – к распространению своих культурных форм. Поэтому явная и тайная полиция, кара закона, тенденциозное преподавание в школах, тенденциозная литература, религиозное учение и религиозный культ служили орудиями для насильственного или мирного привития чувства солидарности подданным государства или пастве церкви.

Расширение союза солидарных на все человечество и развитие сознания солидарности между членами союза до самой высшей степени было вполне законным историческим результатом процесса, происходившего с самого начала бытия человечества и корни которого терялись в глубине дочеловеческого мира организмов.

Мысль о единстве и солидарности человечества должна была явиться давно и явилась среди того же народа, который внес в мир почти все элементы критического мышления. Древнегреческие мыслители уже считали себя гражданами мира и говорили о братстве людей. Эту мысль заимствовало у язычников христианство, и она стала самым ярким украшением фантастического учения, которое никогда на практике не могло осуществить ее.

Со времени Возрождения все школы мыслителей толковали о «гуманизме», об «общечеловеческих началах», и более или менее ясно сознанная солидарность человечества как единого целого стала обыденною формулою для высших умов последних веков.

Весь вопрос заключался в том, где найти начало, скрепляющее солидарность между всеми людьми.

Когда к этой задаче присмотрелись внимательнее и при этом взяли в соображение связующие элементы, присутствовавшие в новом обществе и унаследованные им от прежних периодов, то трудность решения задачи выказалась во всей своей громадности. Развитие общественной жизни в последние сто лет удесятерило еще ту трудность, и наконец в наше время нашлись люди, которые должны были сознаться, что при нынешних орудиях солидарности между людьми солидарность человечества невозможна.

Действительно, все те силы, которые выставила история для того, чтобы связать людей в солидарное целое, или вступили в борьбу между собою, или оказались несостоятельными, или были разложены и обращены в призраки в самом историческом процессе.

Национальная связь, государственная связь, религиозная связь вступили в борьбу между собою, так как нации были разделены между разными государствами и заключали в себе приверженцев разных религиозных учений; государства объединяли юридически различные национальности; религия распространялась на различные государства.

Ни одно из этих объединяющих начал не хотело и не могло уступить другим; соглашение между ними было невозможно, так как их односторонние задачи развивались совершенно иными путями и совершенно независимо одна от другой, даже в противоречии одна к другой. Борьба между этими началами должна была повести и повела к колебанию относительно обязательного, нравственного значения каждого из них, к индифферентизму относительно их требований, а следовательно, к полному ослаблению их связующего элемента, к бессилию их как источников общественной солидарности.

Религиозная связь оказалась несостоятельною и сама по себе, так как научная критика подорвала убеждение в какой бы то ни было «религиозной истине», а затем привычка к критике мысли побудила пересмотреть основания обязательности национальной и государственной связи, нашла в этих основаниях лишь привычку и насилие, и тогда нравственная солидарность подданных государства или членов одной национальности перестала существовать.

* * *

Но самым могучим разлагающим элементом всех этих старых связующих начал оказалось развитие экономической борьбы между всеми личностями современного буржуазного строя независимо от их подданства, национальности и форм их религиозного культа.

По мере того как европейская цивилизация вырабатывала современное царство буржуазии, все элементы общественной жизни подчинялись основной задаче буржуазии, именно конкуренции личностей на поприще обогащения.

Космополитизм промышленных, торговых и финансовых предприятий отодвинул на второй план личные аффективные связи, не только религиозные, но также национальные и государственные вопросы. Купля и продажа охватила семейный союз, прения законодательных собраний, политику кабинетов.

Но мы видели выше, что именно в борьбе за обогащение мы находим переживание в человеческом обществе самого элементарного фазиса борьбы за существование, фазиса личной борьбы всех против всех. Таким образом, все связующие элементы, выставленные до сих пор человеком для того, чтобы перевести борьбу за существование в высшие фазисы, заменить ее солидарностью личностей внутри групп и расширить по возможности каждую группу, оказались несостоятельными пред буржуазным началом конкуренции.

Оно разъело всякую солидарность между людьми, поставило законом общежития личный интерес, противоположный всем прочим личным интересам, или, иначе говоря, всеобщую борьбу. Не мудрено, что ввиду этого результата исторического прогресса человечества многие мыслители отчаялись в возможности всякой искренней солидарности групп, признали «борьбу бесконечною», связующую любовь – лживым призраком и эксплуатирование одних личностей другими – вечною необходимостью. Не мудрено, что подобный взгляд на вещи породил и те пессимистические миросозерцания, которые представляют одну из болезней современной мысли.

Именно при этом бессилии всех прежних связующих начал, при историческом росте разъединяющей всякое общество борьбы личностей за обогащение, при явной невозможности найти какой-либо элемент солидарности на пути прежнего исторического развития социализм выступил на сцену истории как требование солидарности всего человечества. Он требовал этой солидарности на той самой экономической почве, которую буржуазный капитализм сделал преобладающею и которая, подорвав все прежние начала человеческой солидарности, вырастила современную борьбу всех против всех.

Социализм выступал на борьбу не только как сила в ряду других сил, но как единственная нравственная сила, как единственное начало, имеющее нравственное право на победу, так как один вносил в человечество возможность солидарности, он один выступал с решимостью прекратить борьбу всех против всех, борьбу, которой буржуазный порядок не только не препятствовал и не мог препятствовать, но которую этот порядок разжигал и которая при своем развитии постепенно сводила человечество на самую первобытную ступень борьбы организмов.

Социализм не отрицает всемирную борьбу за существование, но он продолжает традицию сплачивания возможно больших групп солидарных личностей для большего успеха в этой борьбе. Его особенность заключается лишь в том, что он распространяет требование солидарности на все человечество и требует прекращения борьбы за существование внутри человечества, как давно она уже прекратилась в кружках людей, связанных личной привязанностью, как государственники требовали прекращения борьбы внутри государства, как христиане хотели прекратить ее внутри церкви верующих.

Когда социализм достигнет своей цели, тогда человечеству, сплоченному всеобщей солидарностью, предстоит последний и высший фазис борьбы за существование в органическом мире, фазис борьбы со всеми нерациональными инстинктами и привычками органического мира, чтобы этот мир, лежащий вне человечества, довести до высшей ступени гармонического развития, которая допускается возможностями, заключенными в этом мире.

Социализм есть высший фазис нормального исторического развития борьбы за существование. Ему подготовлением служили явления инстинктивной солидарности и прочувствованной солидарности между особями группы. Его история началась с первого момента сознанной солидарности людей во имя общей идеи, во имя нравственного начала.

Он сам себя сознал как социализм с этой минуты, когда сознал, что начало монополии во всех человеческих отношениях, аффективных, политических, экономических, есть начало, отрицающее солидарность и не допускающее ее установления, когда объявил войну монополии во всех ее формах. Он стал практическою возможностью, когда буржуазная конкуренция подорвала все сознанные начала солидарности прежнего времени, допускающие монополию, и свела все человеческие отношения на экономическую борьбу.

Он стал историческою силою, когда нашел в рабочем пролетариате всех стран элемент солидарности будущего человечества, способный обойтись без прежних пут церковного и государственного порядка, способный сделаться почвою сознательного общечеловеческого союза и всестороннего развития личности.

* * *

Не раз высказанное мнение, что «уничтожение права частной собственности» повело бы к ослаблению «социального инстинкта», а «прекращение конкуренции» вызвало бы «атрофию умственных и других способностей», находится в прямом противоречии с фактами зоологии, антропологии и истории.

Самый сильный социальный инстинкт среди животных мы находим в общинах пчел и муравьев, где нет ни малейшего обособления собственности, где конкуренция внутри улья или муравейника совершенно отсутствует, и при этом даже беспозвоночные развили в себе умственные способности до того, что порою удивляют человека.

Самое элементарное антропологическое наблюдение указывает, что сила семейной и дружественной связи (т. е. социальный инстинкт, связующий семью или дружеский круг) обусловливается тем, чтобы в семье или в дружеском кругу все было общее и никакие расчеты моего и твоего не вносили элемента разлада в эту солидарную общину; самое элементарное наблюдение говорит, что всестороннее развитие способностей и деятельности членов семьи или дружеского круга может быть лишь парализовано или атрофировано, если члены этих общин конкурируют между собою, как бы каждому захватить большую долю наслаждений и получше эксплуатировать всех других ввиду личного интереса.

Наконец, в каком же учебнике, в каких прописях не повторялся изъезженный исторический вывод, что государство сильно и крепко лишь тогда, когда все подданные готовы жертвовать всеми благами жизни и самою жизнью для государства (т. е. подчинять начало частной собственности и личного наслаждения общему делу); что государство разрушится, когда его подданные борются между собою из-за личных интересов (т. е. конкурируют внутри государства).

Странно было бы, если бы отсутствие разъединяющих интересов частной собственности и отсутствие конкуренции внутри группы, благотворное для улья, для аффективного союза лиц, для государства, вдруг стало бы разрушительным и смертоносным для человечества вообще. Если признать это заключение логическим, то надо во всяком случае сказать, что оно противоречит всякой обыкновенной логике науки.

Социалистическое общество должно быть обществом солидарных личностей, связанных сознательно готовностью пожертвовать личным наслаждением для общего блага. Подобное общество, по всем естественным и историческим аналогиям, должно иметь большие шансы в борьбе за существование с обществами эгоистических и конкурирующих одна с другой личностей, пока эти два типа обществ будут стоять рядом. Поэтому естественный подбор должен повести к победе социалистических обществ, а не к истреблению их, и социалисты готовы согласиться, что в этом случае «естественный подбор есть самое лучшее средство для решения социальных вопросов»).

Если неизбежный «закон природы» заставляет победителей идти вперед по трупам побежденных, то социализм пройдет к солидарности человечества по трупам врагов этой солидарности, потому что он один прав в последней борьбе. Среди различных рабочих организаций путем естественного подбора переживут, разрастутся и втянут в себя всех других те организации, тип которых представит наиболее шансов победы в борьбе за права пролетариата, те, которые будут заключать в себе наиболее элементов солидарности. Последняя борьба за существование между буржуазией, неспособной к солидарности, и сплоченным пролетариатом должна и фатально, и по праву кончиться в пользу последнего.

И тогда будущее человечество рабочего социализма будет развиваться безо всякой помехи внутренней конкуренции при взаимной поддержке всеобщего братства… Но самое существование связующей любви отрицают современные мыслители. «Режьте друг друга, – говорят они людям, – но не лгите, что вы любите друг друга». Эти близорукие наблюдатели не могут и не хотят видеть те самые факты, которые подрывают все их теории и позволяют социалистам с уверенностью смотреть в будущее.

Darmowy fragment się skończył.