Czytaj książkę: «Ифкуиль. 58 000 знаков в строчку и столбик»

Czcionka:

Иллюстратор Ксения Балицкая

ISBN 978-5-4485-2955-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Изначально я хотел назвать эту книгу новых стихов «Доппельгангер» – просто потому, что стихи, собранные в ней, отражают некую альтернативную сущность, не всегда совпадающую с автором, которая может ввести читателя в заблуждение относительно его, автора, подлинного портрета.

Одним словом – не путайте автора с лирическим героем.

Но потом я подумал, что «Доппельгангер» – слишком сложное и запутанное слово. Придется еще объяснять, что это такое, или кто это такой.

И решил, что у книжки будет немного другое название.

Попроще.

Так и получилось.

Ну, а если кто не знает, то ифкуиль – это искусственный язык философского направления. Очень сложный.

Примерно такой же по сложности, как и истинный смысл стихов в этой книжке.

Что особенно приятно – ифкуиль и автор родились в одном и том же году.

Ну и отдельно хочу поблагодарить Ксению Балицкую, чьи картины стали неотъемлемой частью некоторых стихотворений, включенных в эту книгу.

Павел Сурков

«Ничего, родная, без следа…»

Ничего, родная, без следа
Улетят минуты и года,
И пребудет радостен и свеж
Запах неразбавленных надежд,
Подожди, любимая, не плачь,
В мире слишком много неудач,
Я не подарил тебе кольца,
Не скрывай ладонями лица,
В мире слишком дорого тепло,
Дождь стучит в оконное стекло,
Я с тобой прощаюсь на заре,
Лето будет лишь в календаре,
Все пройдёт, родная, но не я —
Ведь живу, тебе благодаря,
Так как ты – мой самый главный врач.
Ничего, любимая, не плачь…

«Ну, вот и все…»

Ну, вот и все.
Не вижу.
Не могу.
Смотрю на облака без остановки.
Не предаю, не верю и не лгу —
Взведенный, как спортсмен на тренировке.
Иду туда, где нету никого,
И сердце бьется, бьется, не стихая —
Один за всех,
Но все за одного,
Как зомби на окраинах Шанхая:
Еды полно,
И счастья – ни гроша,
Снег валит беспросветной пелериной —
Как ржавчина на лезвии ножа
В публичном одиночестве гордыни.

«Вот приходит война – только чья вина, что она из любого окна видна? Мать-и-мачеха плачет, судьба корячит, дотемна, все вдосталь, судьба не родна…»

Вот приходит война – только чья вина, что она из любого окна видна? Мать-и-мачеха плачет, судьба корячит, дотемна, все вдосталь, судьба не родна…
Вот идет солдат, он себе не рад, он душой богат – вот махорка, вот автомат. Впереди четыре года еще шагать, воевать, отдыхать, а потом на земле остывать.
Вот идет командир, сапоги до дыр, но с иголочки новый мундир – он красив, поглядите-ка на бойца, он лицом – весь в мать, а статью в отца, как даст приказ, да на первый раз, поднимается рота в бой, с головой, никакой отбой, все накрылось трубой – а как вернется домой так уйдет в запой.
Вот идет медичка, соль в волосах, и румянится солнышко на щеках. она всех спасет, она всех поймет, она на рассвете бойца донесет до своих и шепчет: «Браток, терпи! Доберемся с тобой до родной земли, и по Волге будут ходить корабли, погляди-ка: победа вон там, вдали…».
Вот идет старик, ко всему привык, планки в ряд на груди, Господи прости, вот эту под Вислой успел отхватить, а вот тут – за Варшаву, мать ее итить, бились долго, Сашка пулю словил, а меня-то военный божок попустил: говорит, пригодишься ты мне потом – а ведь мать провожала, осеняла крестом… И медичка туго крутила бинт, и горит командир, коли танк подбит, и веселый солдат с криком «Ура» – побежал из завтра в позавчера…
Вот идут они строем вдоль каменных стен, ничего не хотят, не ждут перемен, смотрят прямо в глаза, сохнет слеза, до победы, братцы, четыре часа. Что, внучки, копите свои пятачки, после лета в школу пойдут первачки – доживут до зимы, дойдут до весны, на их долю может хватить войны, на их долю хватит чужой руки, если вы, зверевы дураки, не спасете то, что мы сберегли, то, за что мы в чужих краях полегли.
Что глядите? Не вместите чужой вины. На наше время хватит войны. Что глядите? Такому никто не рад.
Собирайтесь, детки, идем на парад.

Мир стал другим

Сколько бы не говорили, что
Мы носим воду, используя решето,
Говорим с глухими, показываем кино слепым —
Знай, правда лишь в том, что мир стал другим.
Мир стал другим – сократился почти на треть,
Для участия в сокращении необязательно умереть,
Можно просто смотреть на то, как горит свеча —
И ничего не делать, даже случайно и невзначай.
И ты меня снова просишь прекратить писать о тебе,
Я не знаю, что ты затеяла и кто выиграл в этой борьбе,
Мне вообще не надо борьбы, мне просто надо тепла,
И надо, чтобы ты наконец-то рядом была.
И я выношу в публичное – то, что у нас внутри,
Я совершаю движение к той стороне двери —
Посмотри, скоро этот город снова растает как дым,
Но мы останемся вместе.
Любимая,
Мир стал другим.

Рубеж

Как хочется двинуться в тонкую мглу,

Очнуться с утра на холодном полу,

Понять, как он мил, необычен и свеж

Понятный, приятный засмертный рубеж.

Где все хорошо, все понятно, и

Горят корабли в невозможной дали —

Бесчинная блажь в середине продаж

И та, за которую счастье отдашь.

Засмертный рубеж понятен и прост:

Лежит в одиночестве тени и звезд,

Ласкается к сердцу пушистым щенком

И невозможно мечтать ни о ком.

Но все уже ясно, прекрасная даль,

Земная любовь, неземная печаль,

И я собираюсь в дорогу, дрожа

В преддверье засмертного рубежа.

«Благодарить не устану, поскольку на море зла…»

Благодарить не устану, поскольку на море зла
Есть сотня забот и странных вещей, от которых меня ты спасла —
От моего отражения, от страха житейских бурь,
И теперь меня не пугает морская глазурь и лазурь,
Я не умею плавать и почти не умею любить,
Но у тебя получается как-то меня оживить,
И должен ли я за это быть благодарен той,
Что меня вынимает из пространства над пустотой?
Конечно, да – вот только слово «должен» мне режет слух:
Это не долг, не обязанность – что-то большее этих двух,
Это такое, что описать его не хватает слов —
Вероятно, именно это называют словом «любовь».
Я готов теряться в догадках, я готов пробираться вперёд,
Несмотря на поклажу грехов, а также рабочих забот —
И меня согреет, поддержит и спасёт в леденящей тиши
Неизменная благодарность тебе внутри сиротливой души.

«Хватит…»

Хватит.
Хватит ожидать,
Ожидание бесперспективно.
Хватит рассказывать анекдоты
Про разные выдуманные планеты
(Включая придуманную тобой апатичную планету Манго
И даже вполне опасный и прекрасный Скариф),
Про какашки
(Тем более, что пошлые и грубые анекдоты ты любишь),
Про разные старые и новые понятия
(Их можно нумеровать – первое-второе-шестое и так далее),
Хватит верить в удачу (даже для собственного нового шага)
И в разделение труда,
Хватит мечтать о далеких и опасных
Пришла пора взглянуть в зеркало,
В такое зеркало, которое не врет,
В честное зеркало,
В чистое зеркало,
В зеркало собственной души —
Пора заняться собой.
Начать с себя,
Чтобы спасти этот мир
Неумолимо
Нашими стараниями
Летящий
Прямиком
К концу.

«Твои глаза говорят мне сегодня гораздо больше, чем говорили вчера…»

Твои глаза говорят мне сегодня гораздо больше, чем говорили вчера.
Я думал, что это – простая формальность или какая-то нами не понятая игра,
В голове вертится только то, что при рождении было со мной —
И я выхожу на ночную улицу, чтобы, простившись, поехать домой.
За моей спиной – четыре ступеньки. проход к тебе, деревянная дверь —
Я мог бы молиться, стиснув зубы: «Только поверь мне, только поверь!» —
Пугаю призраков старых связей, ночь не кончается сотню лет,
Я в этой страсти увяз навеки, и никакого спасения нет.
Ты – моя радость, моя бесспорность, сердцебиение, жизнь моя,
И даже если я буду покорным, то знай, что я уже буду не я,
И утро, прорвавшись сквозь зимние тучи. горизонт окрашивает в голубой.
А я понимаю – как мы везучи:
Я стал тобою,
Ты стала мной.

Darmowy fragment się skończył.