Czytaj książkę: «Имя Кати»
Срок годности
– Нет. Забудь. Просто выброси из головы. Нет.
– Вот каждый раз ты так говоришь! Что бы я ни предложила.
– И я каждый раз прав.
Катя прищурилась. Ани́ понял, что сейчас она припомнит случай, когда он оказался неправ, а потом ещё один и ещё. У неё хорошая память и ясный ум. И с каждым днём она становится всё умнее. Трудно управлять младшей сестрой, если она умнее тебя. Особенно Катей.
Ани незаметно наступил одной ногой на другую, чтобы не стучать. Ему хотелось крикнуть: «Катька! Прекрати!» – но в то же время не хотелось позорить сестру, потому что нет ничего обиднее, чем брат, который отчитывает тебя прилюдно. Ани наклонился вперёд и посмотрел Кате в глаза.
– Мы не будем угонять робота, – сказал он, стараясь вложить в голос весь авторитет. Потом осёкся, посмотрел по сторонам и перешёл на шёпот:
– Ты с ума сошла? Хочешь под статью?
– Это не угон! – прошептала Катя, наклонившись навстречу брату. – В том-то и дело. Робот ничей!
– Такого не бывает!
– В прошлый раз ты говорил, что не бывает бесплатных покемонов. А я выиграла. Двух! А в позапрошлый…
– Это другое! Господи, как тебе объяснить? – Ани положил на стол недоеденный чизбургер и распрямился. Брат – длинный и сутулый – обычно напоминал вопросительный знак, который старательно притворялся восклицательным, но при этом Катя всё равно чувствовала, как он нависал над ней в конце каждой фразы: «Ты поела? Ты заправила постель?».
– Бывают ещё бесплатные деньги, – сказал Ани. – Нужно только банк ограбить. Как ты не понимаешь, одно дело – спеть на конкурсе, а другое – угнать роб…Слушай, мы можем обсудить это не на людях?
– Нет, я специально позвала тебя сюда, чтобы ты не успел меня отговорить.
Ани подпрыгнул на стуле и стал озираться.
– Не верти головой! – прошипела Катя. – Да, он здесь.
– Ну ты… ты!!
Ани замолчал: он не умел подбирать слова слёту и в споре часто замолкал, шевеля губами, – за это его в школе даже прозвали заикой, хотя он никогда собственно не заикался. У Кати загорелись глаза, будто она начала выигрывать в «Монополию». В «Макдональдсе» было не очень светло, но он знал, что у неё чуть порозовели кончики ушей – это означало, что Катя в азарте. Никто этого не знал, кроме него. Даже она сама.
– Дай ещё раз объясню, – сказала Катя. – У него «перебит» заводской адрес. Это как машина с фальшивыми номерами.
– С фальшивыми номерами! – всплеснул руками Ани.
– Да погоди! Ведь не мы же подделываем номера. У робота уже перебит адрес. У него нет контактов хозяина. Он никогда не вернётся домой. У него есть только программа действий и команда подойти в условное место.
– Это зачем такое делают?
– Ну, скажем, человек покупает оружие, пистолет…
– У этого робота пистолет?!
«Хорошо, что отложил бургер. Поперхнулся бы», – подумал Ани. Он почувствовал, что его ладони вспотели, и как бы невзначай спрятал руки под стол.
– Не знаю. Нет. Не в этом дело, – отмахнулась Катя. – Не перебивай! Допустим, робот покупает что-то запрещённое. Потом идёт в условное место. Хозяин робота приходит туда же. Если робота не поймали и за ним нет слежки, то всё чисто. Можно подобрать. А если не чисто, то всегда можно сказать, что он не твой. Понимаешь? Номер-то перебит. Так вот, случается, что робота отправляют на задание, а хозяин потом не приходит на встречу. И робот выпадает из системы. Он не в розыске, потому что его никто не ищет. Хозяин не предъявит на него прав, потому что права привязаны к номеру. Может, хозяин скрывается. Или умер уже. Робот просто слоняется, пока не придёт в негодность. Но мы можем его забрать себе.
– Так. Угу. Угу. Понятно. А малиновый берет ты напялила зачем? Чтобы нас легче было запомнить и опознать?
– Не слушаешь меня совсем? Я такую схему нашла…
– Ты правда думаешь, что первая до неё додумалась? Ты в пятнадцать лет дошла своим умом, а всяческие угонщики и противоугонщики – нет?
– Эй. Я, между прочим, работаю во второй по величине…
– По-твоему, я не знаю, где ты работаешь?
– Конечно, знаешь! Устроил, не спросив… Твоё вонючее программирование и твои вонючие роботы. И твоё вонючее тестирование программного обеспечения.
– Ну что такое? – поморщился Ани.
– Ой-ой-ой, старший брат учит меня вежливости. Нельзя говорить «вонючий». Нужно говорить: «Мне кажется, у этого сырка истёк срок годности». Так вот, мне кажется, у твоего программирования истёк срок годности! И у тебя истёк срок годности. Сижу в этой конторе, смотрю на вонючие базы данных вонючих роботов, и как только мне приходит в голову хорошая идея…
– Хорошая идея?! – только и смог воскликнуть Ани.
– Да! Между прочим, она мне приснилась, как Менделееву таблица, – у Кати в глазах блеснули слёзы. – Послушай. Нужно сопоставить базу основной городской навигации с базой физических адресов, подключённых к маршрутизатору. Например, к маршрутизатору в этом Макдаке. Тогда мы получим список адресов, не зарегистрированных в городской системе. Так? А почему они не зарегистрированы? Потому что – ну как вариант – это перебитые незаконным образом номера. Если, конечно, исключить спецслужбы.
– Я уже потерял мысль. Тараторишь, как плохая реклама. Ты мне скажи. Доступ к этим базам… он у всех есть?
– У меня есть, – Катя сложила руки на груди.
– Нелегально, да?
– Легально… Шмегально! В твоей вонючей конторе каждая уборщица может получить доступ к чему угодно. Все клиентские данные лежат как на блюдечке. Кстати, о блюдечках. Знаешь, что роботы приносят в гостиничный номер Шейлы Джонсон?
– Это актриса?
– Актриса! Я тоже была бы актрисой, если б ты меня не устроил в вонючий…
– Ладно, – Ани поднялся. – Идём домой. Доела?
Катя тоже встала и облизала соль с пальцев.
– Я иду к роботу. Если вдруг что, в первую очередь найми адвоката. Окей?
Катя вышла из-за стола и направилась к столикам у парапета. Ани взглянул туда, но разглядеть сидящих ему мешало солнце, пробивающееся в окна. Он видел только силуэты.
– Постой, – он схватил сестру за рукав, – зачем тебе целый робот?
– Будет кофе в постель носить. Что за вопрос вообще?
– Мы же не пьём кофе дома. Мы не можем позволить себе кофе.
– И не сможем позволить никогда, если ты продолжишь мной командовать.
– Тебе не хватает денег?
– Мне в наследство достался только старший брат, – сказала Катя. Тихо, но с какой-то странной злобой. Ани никогда не слышал, чтобы она говорила таким голосом. – Отпусти руку, или я закричу.
Ани знал, что она и правда закричит. Катя никогда не стеснялась. В кого она была такой? Родители – Ани хорошо помнил времена, когда они были живы, – удивлялись. Из всей семьи только Катя считала деликатность качеством полезным, но необязательным – чем-то вроде подтяжек. Ани отпустил руку. Катя ушла к столикам у парапета.
Ани плюхнулся обратно на диванчик и стал краем глаза следить за сестрой. Он нащупал на сиденье куртки – свою и сестры, чтобы в случае чего быстро схватить и убежать, но почувствовал себя глупо: можно ли вообще незаметно убежать из Макдональдса? Кругом камеры. Наверняка и охрана есть. Он отложил куртки – они были ещё влажными от недавно прошедшего дождя. Это в Макдональдсах всегда хорошая погода, а в Москве всё же октябрь.
Он почувствовал себя человеком, который ищет потерявшегося ребёнка в огромном офисном здании. Куда идти – непонятно. Он больше не мог приказывать сестре. Он не мог её переспорить. Не мог её уговорить. Куда бы он ни повернул, за поворотом был пустой коридор и не было его сестрёнки. По крайней мере, её прежней. Новая Катя говорила незнакомым голосом незнакомые слова. Управлять ей было не проще, чем машиной без автопилота. Чуть тронул педаль – она рычала, рвала с места и неслась прямо в бетонную стену.
«Адвоката найми, – подумал он. – Совсем свихнулась. Что я ему скажу, этому адвокату? Где я его возьму? Ещё немного, и связывать меня с этой барышней будет только фамилия».
И имя, кстати. «Ани» – старший брат по-японски. Это прозвище приклеилось к нему благодаря Кате. Друзья вслед за ней тоже стали звать его Ани. Потом и коллеги. И все остальные. Потом выяснилось, что правильно говорить «онии-чан», но было поздно. Сам он иногда забывал, как его зовут на самом деле: Андрей или, может быть, Антон. Когда у тебя младшая сестра, от которой искры летят, ничего не успеваешь, кроме как заботиться о ней. Не успеваешь даже заметить, как она перекраивает тебя под себя и даёт новое имя. Он не противился – до тех пор, пока Катя, пусть брыкаясь и ругаясь, но шла намеченным путём. Старшая школа и первая работа. Если закрыть глаза на дурацкую подростковую мечту стать актрисой, она вставала на ноги. И пусть на ногах ядовито-зелёные сапожки, пусть она зовёт брата МосМозгоКонтролем, это пройдёт с возрастом. Если, конечно, Катя благополучно повзрослеет…
Катя вернулась.
Ани подскочил.
– Ну что?
Катя была озадачена. Она села за стол, стала подбирать соль от жареной картошки пальцем и слизывать её, задумчиво глядя перед собой.
– Ну так что?
– Я инициировала вербальный контакт. В смысле, поздоровалась. Он сидел один. Противоугонных алгоритмов не было, иначе стал бы кричать, что позовёт полицию. Просто поздоровался в ответ. Я достала планшет и начала перебирать протоколы, по которым в него можно влезть…
Катя замолчала.
– Ну и? Влезла?..
– Нет, не стала.
Катя выглядела смущённой и напряжённой, что было редкостью. Такой она становилась, только когда просила его застегнуть молнию на спине.
– И? Почему? Давай так: или ты мне всё рассказываешь, или я тебе не помощник.
– Он предложил мне пойти на пробы.
– Пробы?
– На киностудии. Кастинг в молодёжную драму. Сказал, что я красивая. У меня нестандартная внешность, как у Одри Хепбёрн – была такая актриса, ты не знаешь. У меня большой нос, но я красивая. Ещё сказал, у меня есть чувство стиля. И берет хорошо подобран. Попросил что-нибудь ему прочитать.
– И ты, конечно, прочитала, – сказал Ани.
– М-м-м. Угу, – сказала Катя тихо, не глядя на брата.
– С выражением.
– Угу.
– И ему понравилось.
– Угу. Очень.
– Так… то есть он не будет носить кофе в постель – это отменяется?
– Я подумала, если его угнать… такой шанс пропадёт.
Ани снова почувствовал себя стоящим в коридоре. На этот раз пустота большого здания была не самым страшным. Страшнее было то, что под ногами исчезал пол.
– Погоди, но что там с его физическим адресом или как там?
– Он объяснил, прежде чем я успела спросить. Они прячут адреса, чтобы не платить взятки, и чтобы менты не могли штрафовать заказчиков. Приглашать на кастинг людей на улице незаконно в нашем округе, потому что так чиновники борются с производителями нелегальных битадаптивов.
– А он, конечно, не из этих, – ядовито сказал Ани.
– Ни в коем случае!
– Это он так сказал, да?
– Да. Но слушай, он выглядит… очень прилично.
– Ну, конечно. При галстуке, небось?
– В шерстяном жилете. Элегантный.
– Ты туда не пойдёшь, – быстро сказал Ани. – Ты никуда не пойдёшь. Понятно? На этот кастинг ты не пойдёшь. Ты пойдёшь туда только вместе со мной.
Пока Катя озадачена, её можно опередить.
– Да ради бога, – сказала она. – Робот назначил встречу в библиотеке. Сказал, что я могу взять с собой отца или брата.
Жёлтые наклейки
– Думаю, тебя попросят рассказать что-нибудь интересное, необычное, удивить каким-нибудь занятным фактом, – сказал Ани.
– В смысле? Зачем? – перепугался Виктор.
– Ну смотри….
Ани потерял мысль. Сегодня всё утро он переключался между двумя компьютерами: рабочим и личным, отчего порядком устал. На личном он набрасывал варианты, что делать с Катей. С Катей в принципе и этим её кастингом в частности. Только за час до обеда он наконец-то смог хоть что-то придумать, успокоиться, переключить голову на работу и заработаться так, что пропустил начало обеденного перерыва. И тут позвонил старый друг.
– Смотри, – сказал Ани. – Собеседование – добрая древняя традиция, так? Какой у неё смысл в современном мире? Системы принятия решений уже всё взвесили, рассмотрели и просчитали. Кандидат изучен нейросетями, опрошен кадровиками и выбран из списка претендентов. Они даже проверили, нет ли у него кариеса. Я не шучу: сластёны по статистике менее усидчивы. Что человек такого расскажет о себе, чего не вынюхали кадровики? О чём ты ещё его спросишь?
– Погоди… но ведь ты можешь сказать «нет»? Ты же проводишь собеседования, у тебя бывало? Вдруг тебе неприятен человек.
– Формально могу. Но себе дороже. Поэтому настоящее собеседование проводится только в тех редких случаях, когда нужно выбрать одного из двух-трёх. Тогда-то мы и начинаем пытать человека.
Ани крутнулся на кресле и тоскливо посмотрел в сторону кухни: он уже проголодался, а обеденный перерыв близился к концу.
– Пытать?
– Чего пугаешься? Смотри, – Ани провёл ладонью по исцарапанной столешнице старенького рабочего стола, проверяя, не накопилось ли на нём пыли. Когда работаешь из дома, важно не запустить себя. – Допустим, тебе нужен человек в команду, и начальство выделило позицию. Человек нужен когда? Когда он либо дешевле, либо умней компьютера. Если не дешевле и не умней, то пусть будет хотя бы приятным чуваком. Как ты это поймёшь, спрашивая его по специальности? Никак. Поэтому спрашивают всякую занятную ерунду. Не для того, чтобы услышать что-нибудь интересное. Понимаешь, для чего?
– Чтобы понять, как он мыслит?
– Ну да. Ты ведь естественный интеллект, не искусственный? Вот и покажи свои плюсы. Чувство юмора. Нестандартное мышление. Эрудицию. Есть ещё такой вариант: тебе зададут провокационный вопрос. Например: «Когда вы в последний раз говорили неправду?» Хороший человек даст честный ответ, но лучше дать ответ уклончивый или задать уточняющий вопрос вместо ответа. Считается, что люди – гиперсоциальные животные, верно? ИИ умны, но пока не гиперсоциальны. А гиперсоциальный интеллект что сделает? Он попробует сгладить углы, вместо того чтобы резать правду.
– Э-э-э. А тебя в твой банк вот так собеседовали?
– Да, – без охоты сознался Ани.
– А что ты рассказал?
– У нас считается неприличным задавать такие вопросы, – сказал Ани, улыбаясь. – Никто не любит вспоминать унижение.
Виктор задумался.
– Ты извини, я бутерброд пока сделаю, – сказал Ани. – Естественному интеллекту требуется глюкоза.
– Ладно. Спасибо огромное.
– Какие проблемы? «Держи мою куртку».
Это была фраза из фильма про восстание машин. Виктор улыбнулся, показал сжатую в кулак руку и исчез с экрана.
Ани соорудил бутерброд и уже открыл рот, но ему опять помешал звонок. Ани не умел оставлять крошки на столе и звонки без ответа.
– Привет! Слушай, можешь объяснить Виталику про конвертер? Алексей занят, а больше никто…
– Давай.
– Ты не занят, точно?
– Не-не.
– Включаю Виталика.
Виталик, как всегда, тупил. Ани пустился в объяснения, продолжая смотреть невидящим взглядом на кухонный стол.
– А потом файл, вышедший из конвертера, выгружаешь на польский сервер, – закончил он. – Понятно?
– Э-э-э, да, – сказал Виталик.
Ани перевёл дух и обнаружил, что, пока объяснял схему программы, выложил её на столе из упаковки паштета, двух вилок, ножа и куска хлеба. Он даже подумал, что можно включить трансляцию с очков и показать схему Виталику, но сдержался.
– Слушай, – спросил Ани, – что ты знаешь о 81-й библиотеке?
– Сходи лучше в 43-ю. Или ищи в интернете по старинке.
– А?
– В 81-й слишком богатые.
– Кто?
– Девушки.
– В смысле? В библиотеку ходят знакомиться?
– А зачем? Книги читать? Знакомиться, конечно.
– Не знал.
На самом деле Ани ещё утром, до начала рабочего дня, зашёл на сайт библиотеки, в которой робот назначил встречу Кате, долго рассматривал фотографии и заметил на них девушек – хорошо одетых и красивых. Ани тогда подумал, что если бы оказался там, то подошёл бы вот к этой, взял любой том с соседней полки, потом как бы невзначай посмотрел, что выбрала она, и завёл бы разговор. Ведь это не сложно – завести разговор, если видишь, какая у девушки в руках книга.
Только когда Ани скрючился над схемами интеграции программ, мысли о разговорах с девушками вытеснились мыслями о том, как общаются между собой модули, базы данных и обработчики объектов. Ани закрывал глаза и представлял их в виде белых трубок с синим отливом, коробок с окошками и глянцевых пластиковых кирпичиков, плавающих по воздуху и слипающихся в многомерные конструкции. С этими штуками тоже бывало непросто, но Ани умел решать технические проблемы: если модули не хотят общаться, то загвоздка либо в несовместимости протоколов, либо в правах доступа.
– Виталь, – спросил Ани, – как думаешь, если девушка не хочет с тобой знакомиться – проблема, так сказать, в протоколе или в правах доступа?
– Проблема в одежде. Ты придёшь, а девушки будут смотреть сквозь тебя, будто на тебе плащ-невидимка.
– Шутишь?
– Какие шутки. В таких заведениях пиджак стоимостью меньше трёхсот российских долларов делает тебя невидимым.
– Трёхсот?..
– Ага, – добродушно сказал Виталик, – так что иди в 43-ю.
– Как они понимают, что меньше трёхсот?
– Понимают. Ну и проверяют с помощью очков.
Ани задумался, как спросить про робота, но ничего в голову не пришло. Он замолчал. Коллега истолковал молчание по-своему:
– Да не переживай: они ничем не лучше нас. И богатые девушки не красивее обычных.
– Спасибо, – сказал Ани, – извини, у меня другой звонок.
И оборвал сеанс. Он огляделся, открыл шкаф и критически осмотрел свой пиджак. Пощупал его. Пиджак стоил сильно меньше трех сотен, но вполне поглощал и отражал свет. Хотя, наверное, и выглядел дешёвым – этого Ани не знал. Триста долларов были суммой, на которую они с Катей без проблем могли прожить месяц: обычная еда, квартплата и одежда, включая Катины бесконечные береты, кепки и шляпки, которые она последние полгода меняла, как заведённая.
Странным образом (и он замечал за собой эту странность) Ани беспокоили не деньги, а порядок. Он следил, чтобы ножницы лежали в нужном ящичке, а обувь не расползалась по коридору. Чтобы одежда висела в шкафу, а не вырастала кучей на Катиной кровати. Чтобы на тумбочке не было пыли, а в тумбочке…
В верхнем ящике синей тумбочки лежали клубки и спицы. Их оставила мама. Они лежали там с тех самых пор, и Ани заботился, чтобы ничего не поменялось: одежда на месте, ножницы на месте, нитки на месте, Катя учится, Ани работает.
Всё так, будто родители живы.
Ани закрыл шкаф и подошёл к рабочему столу. На его мониторе был список того, что можно было попробовать сделать и список того, что сейчас с Катей, пожалуй, уже не сработает. В самом низу списка была запись «наклейки». Ани не удержался и вздохнул.
Папа вычитал в какой-то книге про систему диаграмм с наклейками. Катя себя ужасно вела, и папа сделал график хорошего поведения. Утро: Катя встала и поела, получила наклейку – круглый смайлик ярко-жёлтого цвета. День: Катя прибралась, получила наклейку. Вечер: Катя устроила скандал, не выучила уроки и получила наклейку с грустной рожицей.
Наклейки менялись на жетоны. Жетоны менялись на награды: билеты в кино, куклы и какие-то лазерные танцы, которыми Ани не интересовался, потому что это девчоночьи развлечения.
Потом родители сели в такси, был дождь – и внезапно Ани остался тем, кто клеит наклейки, платит за жильё и делает ещё двадцать пять дел.
Наклейки были нужны редко: Катя в основном держала себя в руках. Он никогда не спрашивал её, но думал, что она чувствует то же, что и он: если Катя пойдёт вразнос, то дом превратится чёрт знает во что. Внутри Кати жил хаос, сжатый в пружину. Она могла присесть за рабочий стол Ани и, бездумно трогая вещи, за минуту переставить на столе каждую мелочь. Она могла забежать домой сменить носки и заодно перевернуть всю комнату вверх дном.
– Катя! – говорил Ани.
– Что ещё? – кричала она.
Ани закатывал глаза и считал до десяти. Иногда он принимался лепить наклейки, и хотя Катя знала, что билет на лазер может вытребовать и без жетонов, всё же принимала правила игры. Наверное, потому, что наклейки, как и клубки ниток в тумбочке, нельзя было обсуждать. Наклейки работали, Ани расслаблялся, Катя училась и умудрялась поддерживать порядок в комнате. Иногда Ани замечал, что она медленно раздвигает границы допустимого. По правилам груда одежды не должна была закрывать глаза Шейлы Джонсон, постер которой висел над кроватью. Один раз Ани показалось, что Катя перевесила портрет повыше, чтобы Ани реже зудел. Он сделал вид, что ничего не заметил. Он как раз устраивался на работу, и у него не было сил.
В прошлом году, когда Ани ещё не работал, как-то раз, придя домой, он обнаружил на дверце холодильника знакомый разлинованный листочек: его повесила Катя.
– Что это вдруг? – спросил Ани. – Стоп, а почему крошки на столе опять?
Катя вздохнула и прилепила на диаграмму грустную рожицу. Ани подумал, что Катя решила сама следить за своим поведением, и удивился. Тем вечером Ани приготовил ужин и ничего не сказал насчёт бардака в её комнате. Катя прилепила смайлик. Утром он убежал на тренировку, а по пути домой купил вкусную лапшу. Катя улыбнулась и прилепила ещё один смайлик. Он спросил её про уроки, Катя соврала. Ани проверил табель по интернету и семь минут отчитывал сестру. Катя молча кивала, пообещала исправить отметку по химии, а потом взяла маркер и нарисовала грустный смайл поверх весёлого.
Тут Ани понял, что Катя отмечает его поведение, а не своё.
Не спрашивай, кому лепят наклейки, – их лепят тебе.
Он встал, сорвал листок с холодильника, скомкал, бросил в корзину и посмотрел на сестру. Катя испуганно посмотрела в ответ и ничего не сказала. Это молчание – вместо каскада слов, дразнилок и уговоров – испугало и его тоже. Он вышел из кухни, не глядя на Катю. Вечером она пришла к нему заплаканная.
Катя сказала, что когда Ани сорвал листок с холодильника, его брови, морщины вокруг глаз и линия рта сложились в страшный иероглиф. Она не сказала, что означал иероглиф, а Ани не стал уточнять.
Всё было понятно и без японского языка.
Они были в Москве, они были вдвоём. У них была тесная квартирка в Остафьеве и заведённый порядок, державшийся чудом, как дым от затушенной свечки, который не тает, если не тревожить воздух.
Но Катя росла, двигалась всё шумнее, задевала локтями дверные косяки, всякий раз удивляясь – как будто это дверь очутилась на её пути, а не она сама выросла. Катя пошла работать, стала покупать яркие береты и сапожки, которые умели менять цвет на любой, кроме нейтрального. И всё было нормально.
До вчерашнего дня и этого робота.
Робот. Чёртов робот. Деньги. Кофе. Деньги на кофе. Кастинг. Робот на кастинге. Что же делать-то.
Ну, семь бед – один раз отрежь.
Ани нашёл в сети сайт школы-интерната в Клину. Когда-то Катя загорелась идеей отправиться учиться туда, потому что там была подружка, углублённое изучение английского и вообще (что значит «и вообще», Ани не смог выяснить). Тогда эта тема быстро исчезла, уступив место бадминтону, но теперь это было то, что нужно: отправить Катю в интернат на два последних школьных года. Пусть повзламывает школьных психологов или поваров. Ничего серьёзнее лишней пары оладий к завтраку она там не украдёт. А потом, глядишь, и образумится. А работа… ну, Ани пока поработает за двоих.
На жизнь им хватает. Хорошо бы уже начинать откладывать – по крайней мере, все курсы финансовой грамотности рекомендовали отщипывать хотя бы по десять процентов с каждой зарплаты и покупать акции. Ани уже начал так делать и даже стал прививать привычку сестре, но хватило ненадолго: через три месяца она продала свои акции, чтобы купить кроссовки новенькой в классе. Девочка не ходила на баскетбол, потому что стеснялась старой обуви. Конечно, трудно было ругать Катю за желание помочь, но, чёрт подери, не лучше ли было игнорировать тех, кто шеймит одноклассников за немодную обувь?
Ани вздохнул, оформил заявку на место в интернате для Кати и внёс предоплату. Заявка ушла на проверку. В течение трёх дней ему ответят. Если за эти три дня Катя наломает дров, он отправит её в интернат. Полчаса визга – и Катя в надёжных руках на два года. Если нет – заберёт предоплату.
Фух, кажется, так спокойнее.
Ани ещё раз оглядел квартирку: тускло-оранжевый ковёр, синяя тумбочка, белый стеллаж. Бежевая краска на стенах. Тесно, но жить можно. Отметки карандашом на косяке – их было пятнадцать. Это родители когда-то отмечали Катин рост, и Ани продолжил это делать. Он подошёл к косяку: последняя отметка находилась на уровне его глаз. Сколько она ещё будет расти? Когда перестанет?
Ани открыл дверь Катиной комнаты. Сквозь старые жёлтые занавески пробивался тусклый свет: осенью в Москве начинает темнеть уже в четыре часа. За окном был дождь – точнее, не дождь, а дриззл1: мелкая морось, которая даже не падает, а будто висит в воздухе. На него насмешливо посмотрели два робопокемона, которых Катя выиграла в конкурсе. Он отвёл взгляд и осмотрел комнату: обои кое-где начали отставать, стол исцарапан, ламинат побит. Он тронул стул – стул скрипнул. Ани взял со стола небольшую линейку и стал вертеть её в руках. Всё старое. Всё надо менять. Сколько стоит Катина одежда? Наверняка всё вместе не потянет на триста долларов. Даже бесконечные шляпки и береты – все куплены с рук.
Катя никогда не жаловалась. Только сегодня вдруг сказала что-то о деньгах. Насколько это на самом деле её беспокоит? Может, она бросила ту фразу со зла, в пылу? Или прорвалось то, что она раньше не решалась говорить единственному близкому человеку?
Забыть про это? Запретить говорить на тему денег?
Задумавшись, Ани согнул линейку пополам, и она хрустнула. Костяшки пальцев ударились друг о друга, Ани чертыхнулся.
«М-да, вот и наглядный урок, – подумал он. – Главное – не пережать».
Ани решил, что позвонит подруге Кати, которая живёт в интернате, и уговорит её пригласить Катю к себе. Кстати, она давно не звонила и не писала подруге. Можно будет её этим слегка укорить. Вот пусть сама напишет, а в ответ получит приглашение.
Небольшая манипуляция, да. Но для её же пользы.
