Czytaj książkę: «73», strona 6

Витька и взрослая жизнь

На дворе стояло тёплое и немного дождливое лето 1992 года. Мой друг Витька только что закончил учёбу в техникуме и собирался поступать в институт. После долгих раздумий на семейном совете единогласным решением Витькиной матери было решено отправить будущего студента в Ульяновск. Город большой, серьёзный и находится относительно недалеко. Витьке предстояло провести в нём две недели, посещая подготовительные курсы в институт, которые заканчивались вступительными экзаменами.

Витька – весёлый и открытый парень с широким улыбчивым лицом, серыми глазами и непослушными вихрастыми волосами соломенного цвета. Он из семьи поволжских немцев, и мать его носила в девичестве фамилию Вальц. Может быть, поэтому есть в нём какая-то немецкая педантичность, странным образом сочетающаяся с простой и доброй русской душой рубахи-парня. Вероятно, это у него от русского отца – дяди Серёжи.

Таким образом, Витька имел в активе классическую интеллигентную семью, состоящую из отца, тихо выпивающего инженера, и строгой матери, заведующей кафедрой химии в институте. А ещё имел Витька длинное и хорошо заточенное шило в заднице, заставлявшее его искать всё новые приключения. Ему, выросшему в строгой матриархальной семье, очень хотелось попробовать себя во взрослой жизни со всеми её развлечениями. Что он и начал делать немедленно по прибытии в Ульяновск.

Дальнейшие события того памятного дня покатились со всё возрастающей скоростью. Выгрузив после автовокзала в съёмную квартиру две внушительные сумки с продуктами из дома, Витька в новенькой кожаной куртке и с паспортом в кармане отправился покорять город.

Накатив для мужественности полбутылки плодово-ягодного вина, наш Одиссей решил, что ему срочно требуются наручные часы. Для точности и пунктуальности. Это Витьке нашептывали его коварные немецкие гены. Денег имелось впритык, а значит, добыть часы можно было двумя доступными в то время способами: украсть или отнять. Витька выбрал второй вариант и, чеканя шаг, отправился осаждать уездный город на Волге.

Часы он отнял спустя полчаса, перемежая уговоры и угрозы, у щуплого паренька в нескольких кварталах от места высадки. Ещё спустя десять минут от защитников родины Ильича прилетел жестокий и справедливый ответ. Паренёк привёл на помощь своих друзей. Те по горячим следам выследили захватчика и, взяв его в плотное кольцо, вернули назад награбленное, выбив подчистую Витьке два передних красивых, но уже слегка желтоватых от курения зуба.

Немного повалявшись в летней пыли, Витька выплюнул лишнюю кровь и понял, что с него на сегодня достаточно. Русских так просто не сломить, а поэтому с подвигами пора на время заканчивать. Зубов было жалко до слёз.

Передислоцировавшись обратно в квартиру, он допил оставшиеся полбутылки вина и в этот раз решил отправиться на поиски любви. Вечер уже вошёл в свои права, а губа противно саднила. Витьке очень хотелось женских объятий, в которых он мог бы найти себе утешение и страсть одновременно.

Он наскоро причесался, приоделся и наугад отправился в ближайший ресторан. Вечер был не просто вечер, а вечер пятницы, поэтому подругу он нашёл себе быстро. Она сидела одна за столиком и прицельно постреливала в потомка тевтонских рыцарей томными и густо накрашенными ресницами. Витька подплыл к столику, галантно познакомился и предложил угостить невероятно красивую девушку водочкой. Та любезно согласилась. Выпили по первой-второй, и сознание у Витьки отчего-то померкло и схлопнулось.

Очнулся он в одной рубашке, прислонённый мёрзнущей спиной к грязно-зелёной стене подъезда. Сидел Витька совершенно один. К тому же у него отсутствовала куртка со всеми деньгами и паспортом. В кармане рубашки сиротливо лежали – видимо, подброшенные клофелинщицей на такси – пятьдесят рублей одной купюрой. Голова шумела и ухала. Сознание мутилось. «Подъезд не мой!» – отрешённо подумалось ему. Подробностей вечера он не помнил совершенно. Покачиваясь, он встал и выбрался на улицу. «Город тоже не мой!» – последовала следующая, ещё более ошеломительная мысль. При этом ему сразу же очень захотелось домой. К маме и папе.

Вернувшись в Итаку (то есть доехав на такси до квартиры), Одиссей (то есть Витька) принялся писать домой письмо. В нём он подробно расписал обстоятельства своего неудачного падения на асфальт негостеприимного Ульяновска. Сообщил, что потерял в результате инцидента два зуба. Потом подумал и нарисовал свой рот подробно и со всеми зубами, а в конце правильно, как на уроке черчения, заштриховал два утраченных резца. Чтобы родителям было понятно. После этого с лёгкой и невесомой душой лёг спать.

Наутро Витька по-быстрому собрал вещи и отправился на автовокзал. Взрослая жизнь, как он понял, оказалась штукой невероятно разнообразной и интересной, но входить в неё следовало осторожно, медленно и не так глубоко.

На память

Ленка вертлявая и решительная. Её озорные цыганские глаза живут на и без того подвижном лице своей ещё более активной жизнью. Когда она разговаривает с кем-то, нетерпеливо пританцовывая всей своей ладной фигуркой, глаза успевают жадно обежать окрестности, заглянуть в лицо каждому и у каждого что-то нужное ей найти и забрать себе. Когда два этих горящих уголька впиваются в Сашкино лицо, ему хочется сразу отвернуться к стене, а лучше даже убежать. Однако делать этого нельзя. Погода на улице стоит по-осеннему мерзкая, так что их тесная компания все свои вечера коротает на маленькой и уютной лестничной клетке технического этажа под самой крышей старой панельной девятиэтажки. Место тихое, непроходное. Две девчонки и четыре парня по очереди аккуратно курят в вентиляцию и ведут разговоры под негромкий рэп из маленькой Андрюхиной колонки.

Сашке очень нравится смотреть на Ленку, на её часто меняющееся настроение и плавные безостановочные движения тела. Так люди смотрят на полыхающий костёр или на выступление каскадёров в приехавшем на пару недель в город луна-парке. Не оторвёшься. А Ленка не приехавшая, самая что ни на есть своя. С самого рождения живёт в доме по соседству и в школу ходит ту же самую, только не в одиннадцатый класс, как Сашка, а в десятый. До этой осени, пока не сложилась их компания, он и вовсе не обращал на неё внимания.

До этой осени Сашке примерно одинаково нравились все более-менее симпатичные девчонки района. Ну и ещё голые и целомудренно прикрывшие руками и коленями самое интересное японки с цветного календаря отца, плохо спрятанного в книжном шкафу. Разглядывать их можно хоть целые дни напролёт, пока родители на работе, но никаких перспектив это разглядывание Сашке не сулило. В реальной жизни к своим семнадцати годам Сашка в отношении девушек оставался человеком крайне застенчивым и совершенно без опыта каких-либо романтических отношений.

При этом внешне Сашка, как шептались на переменах одноклассницы, был «страшно красивый». Мягкий задумчивый взгляд непроницаемо тёмных глаз на правильно очерченном лице с пухлыми губами притягивал взгляды не одной школьной красавицы. Некоторые из них, наиболее отчаянные, делали смелые вылазки, сами приглашая его на свидание, и оставались разочарованными его холодностью и вежливым равнодушием. На самом деле отсутствие опыта общения с прекрасным полом вселяло в него страх и неуверенность, воспринимаемые нахальными красотками как циничное равнодушие.

А сейчас ему очень нравится Ленка. Нравится вся целиком, вместе с вживлённой в неё тугой пружиной и яростным жгучим огнём. Находясь в тесной и весёлой суматохе подъезда, ему проще украдкой разглядывать её, а самому оставаться невидимым, теряясь со своими глупыми предрассудками и стеснением за спинами хохочущих друзей. Вот только, когда она бросает очередной взгляд на его лицо, Сашке кажется, что она ясно и чётко читает непрерывно бегущую у него по лбу яркую неоновую надпись: «Лена! Я хочу тебя поцеловать!».

Но делать этого нельзя. Даже с учётом того, что в последнее время Ленкин взгляд останавливается и замирает на Сашкином лице всё дольше и чаще. Три месяца назад она стала «гонять» с Игорем, Сашкиным бывшим одноклассником и пусть не самым близким, но надёжным и давним товарищем. Игорь на днях уехал на двухнедельные спортивные сборы со своей футбольной командой, со спокойной душой поручив Ленку тесной компании друзей, в число которых Сашка, несомненно, входил.

Мучительное томление, робость, стыд перед Игорем и непреодолимое желание прижать Ленкины губы к своим весь вечер медленно подъедают Сашку живьём…

Спустя неделю Андрюха отмечает свой день рождения. На восемнадцатилетие родители дипломатично съехали на ночь к родственникам, оставив в полном распоряжении сына и его гостей четырёхкомнатную квартиру. Сашка летит на праздник, едва касаясь земли блестящими носами начищенных ботинок.

Ленка ослепительна, нарядна и свежа, как диковинный цветок. Игорь всё ещё пропадает на спортивных сборах, а потому Сашкина робость, разбавленная тремя большими рюмками водки, бесследно исчезает спустя полчаса от начала праздника. Остаётся одна, очищенная от ненужной шелухи, концентрированная страсть. Вся подвыпившая компания исчезает в подъезде покурить, а Сашка следующие пять минут кружит Ленку в медленном танце. Легкомысленное время тягучим мёдом вязнет в нескончаемом жадном поцелуе и окончательно останавливается. Сашка летит в омут податливых губ и с удовольствием тонет в них, никогда больше не желая возвращаться назад…

Утром он с хмельной и прозрачной головой, убирая в шкаф тяжёлый вязаный свитер, снимает с его рукава длинный чёрный волос. Волос слегка вьётся и, кажется, фонит во все стороны вчерашним бездумным счастьем. Сашка бережно прячет его между страниц любимой книжки Фрэнка Херберта «Еретики Дюны» и, бездумно, счастливый ложится спать.

Спустя два дня со спортивных сборов вернётся загорелый, жизнерадостный и соскучившийся Игорь. Ленка перестанет брать трубки и появляться по вечерам под крышей старой панельной девятиэтажки, а к следующему лету, с окончанием школы, компания по совершенно естественным причинам распадётся окончательно.

Ленка выйдет за Игоря замуж и родит ему трёх детей, двух здоровых, а одного мёртвого. Через двадцать два года брака они разведутся.

С Сашкой тоже случится большая и сложная жизнь. Первая большая любовь в её бурлящем котле событий со временем потускнеет и почти забудется, но всё-таки останется тонким вьющимся чёрным волоском, затерянным между бесчисленных страниц старого и любимого фантастического романа.

Точка

Тем летом произошло великое множество самых разнообразных событий. Например, у Витьки утонули золотые зубы в пруду. Вернее, накладные коронки или как там их ещё стоматологи называют. Утонули оба сразу. Каким-то таинственным образом они соскочили с положенного им места во рту и устремились на дно. Витька неуклюже барахтался в середине водоёма и непрерывно орал истошным голосом, слегка шепелявя:

– Пацаны! Ныряйте! В ил уйдут, и хана! Не найдём их уже никогда!

Сам Витька при этом не нырял, видимо полагая, что, оставаясь наверху, он лучше контролирует спасательную операцию. Мы, конечно, ныряли ради друга. Ну ещё бы! Такая потеря. Честно сидели под водой с крепко зажмуренными глазами секунд по двадцать – тридцать. Затем выныривали, виновато разводя перед расстроенным Витькой пустыми руками.

Консистенция, прозрачность и температура воды в летнем пруду напоминала какао в школьной столовой. Шансов найти золотые коронки в такой воде у нас было не больше, чем отыскать давным-давно зарытое где-то в степях между Европой и Азией золото Чингисхана.

Много чего было тем летом. Всего и не упомнить, но зато я точно помню, чего не было. Не было денег. Ни у одного из нас. Радость, энергия и здоровье присутствовали в избытке. Денег было ровно ноль рублей с копейками.

Последние два-три года на каникулах мы обычно устраивались работать на пару месяцев, но в промежутке между окончанием техникума и началом учёбы в институте сама мысль о том, чтобы провести лето на пыльной стройке или у монотонного конвейера, казалась просто кощунственной.

В результате мы на целых три недели отправились по профсоюзной заводской путёвке кого-то из наших родителей на загородную базу отдыха от этого самого завода. Цена у такой путёвки – сущая ерунда, а трёхразовое питание и бесплатный проезд в город и обратно нам были обеспечены.

Днём мы с Витькой ездили на городской рынок за сигаретами. Не покупать, а «стрелять». То есть вежливо спрашивать закурить. Соревновались, кто первый «настреляет» на целую пачку. Правда, после потери Витей сияющих передних резцов ему стали давать реже, и он чаще мне проигрывал. Вероятно, отсутствие драгметаллов во рту делало его гораздо менее солидным и презентабельным. А из жалости у нас и так никому не подавали.

После «стрельб» мы не спеша шли в сторону автовокзала и возвращались на базу регулярно курсировавшим рейсовым автобусом. Всё это дело занимало полдня, не меньше. Но никто из нас тогда и не суетился.

Игорь и Олег с нами в город не ездили. Они вполне прекрасно могли обходиться и без курева. Игорёк целыми днями околачивался у озера, демонстрируя всем отдыхающим небольшой красивый шрам на левой половине груди прямо над сердцем. Итогом этих хождений стало то, что через пару дней он познакомился с четырьмя только что заехавшими в соседний с нами домик скрипачками. Девчонки учились в музыкальном училище по классу виолончели и ещё чего-то трудно запоминаемого, но для удобства были немедленно переименованы в скрипачек.

Скрипачки оказались вполне симпатичны, но очень уж скромны. Глазами не стреляли и больше слушали, чем говорили. Спустя некоторое время Игорь уже скромно, словно бы неохотно, рассказывал им о том, что шрам у него на груди – это была рана от ножа и что лезвие прошло буквально в паре сантиметров от его горячего молодого сердца.

Шрам на самом деле появился у Игорька только в прошлом году. Это на него плохо прикрученная к стене полка с книгами упала, когда он на тахте лежал. Но не будешь же о таком рассказывать? Девушки завороженно слушали романтичную и жестокую историю, но никаких глупостей не совершали. То есть на вечерние посиделки под луной у озера с Игорем не соглашались. Никаких других способов, вроде приглашения девушек на стихийный банкет, не имелось в связи с напрочь отсутствующими деньгами.

Поэтому ближе к вечеру деятельный Игорёк предложил нам сыграть в игру, которая, по его словам, станет достойной и увлекательной заменой отсутствующему у нас алкоголю. Игра называлась «Точка». Её простая суть заключалась в том, чтобы мы смогли почувствовать радость без всяких стимуляторов. На стене на уровне глаз зубной пастой рисовалась жирная белая точка. Играющий делал много приседаний, задержав при этом дыхание, а затем резко вставал и, продолжая не дышать, начинал неотрывно смотреть на белую точку. От этого в результате кислородного голодания начинала кружиться голова, обеспечивая нам сомнительное удовольствие.

Через полчаса каждый из игравших обзавёлся лёгкой, но неприятной головной болью. Как справедливо заметил самый умный из нас, Олег, мы поймали приличное похмелье, так ни разу и не опьянев. Однако это нас вовсе не расстроило, а скорее развеселило, дав повод продышаться и прошвырнуться всей дружной компанией ночью под звёздами. Заодно тайком посмотреть в окна соседнего домика на готовящихся ко сну обаятельных скрипачек.

Тогда мы ещё не знали, что Игорь заботливо приберёг для нас две, тайком прихваченные из обширных запасов отчима бутылки коньяка, которые он решил выставить только через пару-тройку дней. Игорь тоже никуда не спешил и хотел удивить друзей неожиданным подарком где-то к экватору нашего отдыха. Хотя нам и без коньяка было смешно, интересно и весело.

Нами двигало постоянное и неуёмное стремление из каждого момента своей жизни сделать праздник. Не упуская ни одной секунды праздновать свою жизнь. Каким-то внутренним чутьём мы предпочитали поискам эфемерного счастья радость каждого конкретного момента. Пусть и без единой копейки денег. Этот навык и сейчас не утрачен, нет. Но уже заметно приглушён. Как иносказательно выразился ещё больше поумневший с годами Олег, это потому, что «все мы уже возвращаемся с ярмарки домой».

Саша и Рита

Когда я ещё не появился на свет, но уже совершенно точно был в планах своих родителей, в кинотеатрах шёл индийский фильм «Зита и Гита». История про двух сестёр-близнецов с разными характерами, но одинаково непростыми судьбами.

Я этот фильм так и не посмотрел. Зато в моей студенческой жизни были Саша и Рита. И они вовсе не были близнецами, а, наоборот, являлись двумя молодыми людьми разного пола, состоящими друг с другом в тесно переплетённых и сложных взаимоотношениях. Чем они были похожи, как близнецы, так это характерами: упрямыми, независимыми и безрассудными.

Сашка внешне смахивал на классического «джентльмена удачи» из любой исторической эпохи. Или на ковбоя с Запада. Высокий, широкоплечий, с внимательным взглядом и обманчиво плавной медлительностью движений.

Рита – маленькая и (тоже) обманчиво хрупкая, с обжигающе чёрными глазами и волосами – выглядела экзотической птичкой. Тело её пребывало в постоянном движении, перетекая в разные положения стремительно и хаотично. Она – тропическое торнадо, невесть как оказавшееся в нашей средней полосе.

У Саши внутри настоящий вулкан из законных и не очень страстей. Периодически этот расплав стремится сокрушить барьеры и вырваться из него наружу, но он изо всех сил старается держать свои чувства под строгим контролем. Иногда ему даже удаётся делать это долго. С Ритой иначе нельзя.

У Риты оболочка тонкая, почти прозрачная. От любого острого слова или неосторожного поступка в ней появляются прорехи, откуда начинают бить молнии и вылетать смертоносные вихри. Попасть в объятья такого вихря – хорошего мало, и Сашка это прекрасно знает. Если они с Ритой одновременно не сдерживаются, то один характер с ужасным грохотом сталкивается с другим и начинается форменный апокалипсис. Всем срочно эвакуироваться. При этом живут они вместе. И даже среди людей, в обычном многоподъездном доме.

Познакомились они в больнице. Рита лежала в отделении реабилитации, а Саша двумя этажами выше – в глазном. Риту по весне зажали в комнате общаги пьяные подонки и попытались изнасиловать. Она крутнулась к окну, пинком вышибла окно и прыгнула вниз. С пятого этажа. Приземлилась в мартовский сугроб, но получила компрессионный перелом позвоночника.

Сашка в тот снежный март не смог удержать внутри свою огненную лаву и в пьяном гневе выбросил из окна третьего этажа базы отдыха казённый телевизор. Телевизору повезло меньше, чем Рите. Он упал на гранитное крыльцо и красиво разлетелся на кучу разнообразных ламп и транзисторов.

Сашку судили – почему-то не за хулиганство, а за попытку хищения – и дали ему год условно. Даже из института не выгнали. Подозреваю, что в те времена информация ходила так плохо, что от суда до института попросту не дошла.

После той весны наступило лето, в котором Сашке металлической стружкой из-под станка выбило глаз. Так он и оказался в глазном отделении больницы, где, выходя на улицу покурить, высмотрел своим внимательным взглядом единственного глаза Риту. Встретились два характера, две стихии. Торнадо и вулкан. Но Сашка он, в принципе, сдержанный. Если в целом.

После окончания института я стал видеть Сашку пореже. У меня свои дела, у него Рита. Ей вообще внимания много надо было уделять. И контроля тоже. Точнее, самоконтроля ему при общении с ней. Не знаю, как точнее сказать.

В начале августа я встретил их выходящими из арки из девятиэтажки. Рита поддерживала Сашу под загипсованную до локтя руку и внимательно разглядывала его лицо. Словно изучала сейсмологическую обстановку. Сашка, увидев меня, обрадовался и кинулся обнимать своей здоровой рукой. В ответ на мой недоумённый взгляд он, неспешно подбирая слова, произнёс:

– Поцапались мы с ней на днях. Характеры у нас, сам знаешь какие. Я, чтобы её не бить, по стене кулаком и шарахнул. Вот руку и сломал! – рассмеялся он.

Через две недели я опять встретил их. Погода стояла замершая. Ни ветерка, ни облачка. Из раскрашенной закатным солнцем в алое бетонной арки появились Саша и Рита. Издалека они походили на молодожёнов, торжественно входящих в загс. Только вместо Саши под локоть его опять держала Рита. У Саши были по локоть одинаково загипсованы обе руки.

Я медленно подошёл и, немного обалдев от этой картины, уставился на них. Рита загадочно сверкнула чёрными глазами, а Сашка, смущаясь, сказал:

– Паш, тут такое дело… Мы три дня назад опять поссорились. У меня так накипело! Но не бить же её! – Он пожал плечами и продолжил: – В общем, я с левой так сильно по стене вдарил, что последнюю руку себе сломал!

Я не знал, что им сказать. Стихия… она такая. Могущественная, как вулкан, и беспощадная, словно тропический ливень. Впрочем, сегодня в мире было тихо. Вполголоса чирикали воробьи. Рябина устало клонила к земле тяжёлые грозди рубиновых ягод. На балконе над аркой, мечтательно уставившись в разноцветное небо, курил мужик в линялой и растянутой майке. Саша и Рита сосредоточенно и влюблённо смотрели в глаза друг другу. Кажется, оба они в тот момент были совершенно счастливы.