Czytaj książkę: «Воспоминания. Коллективизация. Война. Послевоенное время»

Czcionka:

Редактор Алла Михайловна Медникова

ISBN 978-5-0056-9175-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перед вами расшифровка магнитофонной записи. Просто представьте: сидят за столом друг напротив друга мой дед мой и отец. Между ними – кассетный магнитофон. Отец нажимает кнопку «запись»…

Дмитрий Даньшов

Павел Иванович Даньшов 1940 г.

Детство

…Ну чего пытаешь меня, парень? Надо тебе, говоришь? Что ж делать с тобою, раз надо…

Что ж рассказать-то? Вроде всё как у всех. Родился – как все. Дело было десятого января 1914 года, в селе Красное Можарского района Рязанской области. Я был старшим сыном в семье, за мной потом родились два брата, Петр и Николай. Отец – Даньшов Иван Ефимович, мать – Даньшова (Никиточкина) Марина Степановна.

Дом Даньшовых в селе Красное Сапожковского района Рязанской области, в котором в 1878 году родился мой прадед Иван Ефимович. А в 1914 году – мой дед, Павел Иванович.

Детство – да как у всякого сельского пацанёнка: сперва из травы макушки не видать, а вдруг глядь – и уж кошу я её, траву эту… Вроде специально не учил меня никто – сам сообразил, что да как, на старших глядя.

Хозяйство у нас было среднее: отец – так называемый «середняк», по тем временам модное слово. Работали все, не отлынивали. Управлялись… Однако ж про учёбу для детей не забывали тоже – в своем селе я окончил четыре класса. Школа в селе – большая, каменная, построенная еще по указанию барина, графа Остермана. Учиться я начал – еще Гражданская не закончилась. Трудное время… Но школу отапливали, а учительнице ученики приносили от родителей питание, обычно просяные блины. По два блинчика каждый ученик. Так и существовали: детям – грамоту, учительнице – еду. А потом снарядили меня в город Сапожок, продолжать ученье. В городе была школа – такая, где выдавали и обмундирование, и питание, там тебе и учеба, и общежитие, всё разом… И комсомольская организация там была – в районе на хорошем счету, передовая, сильная. Там я и комсомольцем стал, и одно время в нашем общежитии даже комендантствовал, заведовал им. Сам понимаешь, двоечника на такую должность не поставят. Старался я…

Колхоз в селе Красное

Началась коллективизация. Сперва в селе нашем – а оно большое было, пятьсот дворов – организовалось «Общество по общей обработке земли». Не колхоз ещё – общество такое, понимаешь… Хозяйств двадцать всего в это общество подались, однако не заладилось чего-то – и разобрали лошадок, инвентарь, и вернулось всё на круги своя. Вроде репетиции, что ли…

А вот через год взялись за дело уж по серьезу: стали организовывать настоящей колхоз. На тот раз хозяйств сорок в него влилось: свели лошадей в общую конюшню, инвентарь да семена собрали – и закрутилась машина. Ну, занадобились люди в правление, да передовые, понимаешь… И председатель колхоза приехал в город, в училище, забрал без разговоров мой сундучок и привез меня в колхоз. И избрали меня бригадиром. Единогласно.

Как раз в том году у нас уродилось всё очень хорошо! Колхозники получили на трудодни сильно много зерна. И отцу моему – поскольку вся семья в колхозе активно трудилась, и трудодней заработали мы прилично – столько навезли зерна, что даже деть его было некуда…

Ну, а те, кто не решался пока в колхоз подаваться – у них земля была отдаленная, а тут зернопоставку с них стребовали такую, что и на пропитание у самих не осталось. В результате к весне все в колхоз вступили. И столько рук в колхозе стало… ну, вдвое боле, чем ртов. Причём несытых! И постановили колхозники на общем собрании: все излишки, что у кого есть, собрать в фонд малоимущим да голодным. Да еще летом столовую организовали общую – и все малоимущие, и поздно вступившие, там питались.

Колхоз наш был передовой, работали все хорошо и много – и вот стали появляться в колхозе и трактора, и сложные молотилки… В общем, шло дело. Да и меня повысили: избрали заместителем председателя колхоза. А потом председателя колхоза взяли в район работать – так я остался председателем. И с этой-то должности меня и отобрали в армию…

Начало военной карьеры

Вот именно что отобрали! Физическое развитие у меня подходящее было, сила в руках… Знаешь, тогда служить в РККА – это честь была! У нас в селе Красном парнишка был, Яшей звали – так вот он росточком не вышел. До тех самых заветных ста пятидесяти пяти пару сантиметриков не дотянул – его и забраковали. Сильно расстроился Яшка, даже плакал от обиды: всех вон берут, а я что, убогий, что ли, какой? Потом Яша этот стал электриком – электричество протягивал по всему селу, по домам, по фермам, машинным дворам и чего еще есть. Маленький, легкий – по электрическим столбам кошкой лётал! Однако же всю жизнь грустил, что в армию не взяли…

Вспомнилось чего-то, как уже в девяностые, в разгул перестройки, пригласили меня, как есть я ветеран, выступить перед призывниками. Глянул я и ошалел: и в зале, и на площадке, где малых в автобусы грузили, полно милиции! Кто-то из военкомовских мне говорит: а это чтоб призывники не разбежались. Я даже не поверил сперва. Армия – это ж почёт, это гордость! Очень я удивился и расстроился тогда, когда узнал, что призывники из машин выпрыгивают и от армии разбегаются… хотя поводов для горестей, чего уж там, тогда и иных хватало.

Что-то отвлекся я, ну да ладно. Ну, отобрали меня в армию… чего?

Эх, не хотел я про это, однако из песни слова не выкинешь. Перед призывом вызывали меня в район и рекомендовали с уходом в армию не откладывать.

Времена были, понимаешь, суровые – любой руководитель за оплошность головой рисковал. Иногда везло, конечно… вот как мне. А стряслось у нас, стало быть, вот что.

В уборочную, когда каждая пара рук на счету, случилось так, что я в запарке смело прыгнул за руль полуторки – ну надо было! А прав водительских не имел. И – сдавая задом, во что-то я уткнулся и кузов повредил. И вроде несильно, но это ж порча колхозного имущества! Злоупотребление полномочиями, понимаешь!

А следом – еще напасть. Посуди сам: вот сколько есть в колхозе людей, лошадей, техники – ровно столько и есть. И больше быть не может, хоть ты ворожи! Да и техники не так чтоб сильно много было… А посевные площади огромные, и на тех, что подале, высаживали овощи. Тут и приспела беда. Словом, не успели всю капусту вовремя убрать с дальних участков в речной пойме: грянули ранние заморозки, да, как на грех, суровые… куды деться, и капуста частично ушла под снег. Погибла часть урожая. Капуста – она крепкая, редко когда до кочерыжки промерзает, а тут… тьфу! А ответ держать председателю, то есть мне, грешному!

А я об те поры как раз в возраст вошел, в призывной. Так что призвали меня вовремя – неизвестно, как бы оно иначе сложилось.

Чего уж там, служба моя продвигалась хорошо: и работа в колхозе неплохо построила тело мое, да и спорт я уважал. Ещё и убежденным комсомольцем был, активным, искренне верующим в победу коммунизма. В результате командование решило рассмотреть меня как кандидата на присвоение звания и на должность младшего политрука. Но не сразу. После тщательной проверки. Отпускают меня в краткосрочный отпуск домой. И в сопровождение направляют со мной политработника части…

Прибывши к нам в колхоз, политработник сразу к нам в избу – с родителями беседовать. Отец мой, Иван Ефимыч, в сенцах меня придержал: слышь, гость-то высокий, в форме – может, бутыль самогона на стол поставить? Я аж напугался: да ты что!? Никак невозможно! Строго с этим делом было тогда – задолго еще до Горбачева с его «казнью винограда» и прочими чудесами…

Ну, поговорили мои с высоким гостем. А потом подался он в правление – побеседовать обо мне, грешном, с парторгом и с председателем… Как вернулся – по лицу его ясно было: полученной характеристикой на красноармейца Даньшова удовлетворен.

Заночевали мы у нас в хате. Политработника устроили спать на сундуке. Ну, тут без малой оказии не обошлось: клопы высокого гостя малость заели… однако характеристики мне это происшествие не испортило.

Воротились мы в часть, и вскоре стал я младшим политруком по званию и по должности. С кубиками в петлицах. В этой должности и участвовал я в вводе Красной Армии на территорию Бессарабии – то есть когда Красная Армия занимала часть тогдашней Румынии. Нес я службу – это происходило в сороковом году уже – на самой западной границе, в гарнизоне города Черновцы. Часть наша относилась к пограничному управлению – то есть к энкавэдэшному.

Тогда до нас – командиров и личного состава – доносились и строжайше требовались к исполнению правила поведения с местным населением (украинским, румынским, закарпатским, гуцульским). Предписывалось нам быть исключительно вежливыми, корректными, доброжелательными. К примеру, если, мол, благодарные селяне приносят к движущейся колонне красноармейцев корзину фруктов, то можно с поклоном взять одно яблочко сверху, и не более того. Вести себя надлежало дружелюбно, сдержанно. Только вот ответно местное население относилось к нам по-разному…

В гарнизоне Черновцов нес я службу с сорокового по июнь сорок первого, туда же приехала жена с двумя дитями – с тобою малым и с братом твоим старшим, Саньком. Тебе тогда было четыре года, Саньку – шесть.

Матери гарнизонная жизнь сразу не понравилась – хотя это и городок, и условия – с деревенскими не сравнить. А она словно сердцем почуяла: холодно тут, опасно. Порядки гарнизонные, возможность ходить в Дом офицеров, носить городские наряды, туфли с каблуками – всё это ей не по душе пришлось. Правду сказать если, то отношение к нам местного населения было сильно разное: с одной стороны, часть населения воспринимала приход Красной Армии положительно, но были и неприятные моменты. То есть могли на рынке и разведенную известку в молоко подмешать, для того чтобы дети потравились. Один случай был: жена командира на рынке купила молоко, отравленное каким-то сильнодействующим ядом. Её муж это молоко выпил и погиб, известие разлетелась по всем остальным семьям офицеров…

Мать говорит, что в тот день она молоко покупала, да не пил его никто – я вовремя прибежал из части, успел предупредить. Но она об тот час уже взболтала сливки и ложку облизала. И потом долгие годы желудком маялась…

Darmowy fragment się skończył.