Czytaj książkę: «Полное собрание сочинений. Том 2»

Czcionka:

Предисловие

Том второй является простым продолжением тома первого. Так же романы. Всё в той же хронологической последовательности. Сия проза, конечно, на редкого любителя. А учитывая мою стилистику – на очень редкого. Да даже и, не учитывая «слога», есть тут ряд характерных особенностей. Во-первых, всё действо заключается исключительно в диалогах. Во-вторых, минимум описательства. В-третьих, сюжет не в действиях, но в мыслях, в словах. И в-четвёртых, разумеется, большая претензия на Смысл, на «философичность». Более того, каждый роман содержит в себе одну какую-то главную мысль и эта мысль так или иначе показывается и доказывается. Роман в этом контексте всего лишь способ доказательства. А коли так, то уже неважны сами герои с их какой-то там душевной организацией, неважны декорации, неважен даже и сюжет как таковой, если он не приближает окончательное доказательство Мысли. Так оно есть и так оно должно восприниматься. Соответственно, если у Вас по прочтению возникает претензия, что характер главного героя не раскрыт… Что ж, значит вы наблюдательны. Но, с другой стороны, значит, вы ничего не поняли. Не поняли в стиле, в том, что это всё есть по сути: мысль и доказательство. Не более, но и не менее того.

Впрочем, ничего особо удивительного в такой литературе нет. Самым любимым писателем у меня всегда был Достоевский, не подумайте только, что я сравниваю себя с ним, об этом речь не идёт, но в рамках сухих характеристик оно, в общем-то, в одном русле. К творчеству Достоевского применимы все те же характеристики: обилие диалогов, сюжет в мыслях, Смысл, и какая-то мысль с последовательным доказательство на протяжении многих сотен и сотен страниц. Только у Достоевского это всё выглядит куда более естественно, здесь же откровенная гипербола почти во всём и выпячено так, что частенько невидно самого «литературообразующего», только Слова.

Что было не в том же русле, так это рассказы. Их было немного, около двадцати, половина из которых одностраничные заметки, а половина просто… не очень. Но зато здесь было разнообразие. И стилистика, и нехарактерное описательство, и что угодно ещё. Однако ж, ни-о-чём. Не показательно, мало, во многом лично-непонятное (описание практики, как работает аппарат УЗИ, мотивы каких-то событий и т.п.), а во многом откровенно скучно. Потому и не размещено. В остальном же всё более или менее серьёзное присутствует. То и чтите.

Большое и малое

«Что в лоб, что по лбу»

Народная мудрость.

Маленькая однокомнатная квартира. На кухне всё лежит на правильных местах, никаких крошек, мусора нет. В комнате та же картина: всё там, где надо, ничего не разбросано, паутины по углам нет. В углу комнаты стоит телевизор, в другом углу – компьютер, в третьем кресло, довольно уже старое и полинявшее, в четвёртом журнальный столик с некоторым количеством неплохих книг. Ещё в комнате есть диван, шкаф, заставленный книгами: от Марка Аврелия до Ницше и от Эразма Роттердамского до Акимова. Над диваном висит замечательный, правда, не гармонирующий со всем остальным убранством, ковёр, на полу палас нейтрального цвета. В целом опрятная и светлая комната, оставляющая приятное впечатление.

Здесь Сергей и жил. Сейчас он, ещё даже не прожевав ужин, незамедлительно направился к своему верному компьютеру.

«Так, на чём я тут закончил?» – подумал он.

«Ага, что-то об эгоизме. Итак…»

Сергей сосредоточился и начал печатать.

«Для кого и для чего живёт человек»? Наряду с таким вопросом, как «Стоит ли жизнь того, чтобы её прожить?», этот вопрос занимает ключевое место во всей философии. Первоначальное значение здесь имеет, прежде всего, вопрос о том, ради себя ли одного он живёт, или и для других тоже? Первый вариант – индивидуализм, второй – гуманизм и иже с ними. Практически вся современная психология утверждает, что только ради себя; даже то, что мы делаем для других, мы, по сути, делаем всё равно для себя, всего лишь через действия, к ним получая удовольствие.

«У тех, кто придерживается…»

«Нет, не так»,– он стёр.

«У противников же такого взгляда на бытие тоже существуют веские доводы в пользу их точки зрения, которые, в общем, можно свести к тому, что иногда бывает…»

«Нет, не звучит»,– он опять стёр,– «…иногда всё-таки человек делает другому добро, причём тот другой об этом может и не знать или же не знать человека как такового. Однако, в такого рода утверждениях, которые действительно имеют место быть, упущена сама суть приведённой выше дефиниции: человек делает добро другому, чтобы получить удовольствие от содеянного. Тем самым…»

На улице кто-то громко закричал, зовя то ли Коляна, то ли Толяна.

– Вот чёрт, сбили с мысли. Что я там написал? Угу. «…здесь человек и донор, и акцептор; смысл здесь имеет само действие, но никак не другой человек; тот – лишь средство. Само действие несёт удовольствие. Это следует уяснить и смириться. Но бывает же и так, что человек жертвует…»

– Нет, не так,– он стёр всё предложение

– Лучше… «Но как же порою человек жертвует даже своею жизнью, ради спасения другого?»– возразят мне гуманисты. Да, человек может вытащить ребёнка из огня, а сам погибнуть; может броситься под танк, обвязанный гранатами, может быть подвергнут пыткам до смерти, но не выдать сподвижника и т.д. И ведь правда… Чушь – нет. «Действительно, здесь никакого удовольствия нет, т.к. человек умирает, мёртвые же, как известно, не смеются (никакого удовольствия ни во время совершения действия, ни после его завершения). Что же выходит, человек может быть и неэгоистичным? Может что-то сделать и не ради себя одного?

«Никак нет. Дело в том, что…»

Зазвонил телефон, как всегда, не вовремя.

– Да.

– Серёг, ты?

– Я. Здорово, Андрей.

– Привет. Слушай, ты завтра до какого времени на работе будешь?

– У меня завтра две первых пары.

– Плохо,– расстроился Андрей.

– А что?

– Да так, другу одному помочь надо. Какой-то у него там расчёт в дипломе не получается.

– Ну, пускай приходит.

– Да он раньше двух не сможет.

– Ну, пускай тогда послезавтра приходит.

– Послезавтра выходной.

– А, ну да.

– Совсем ты, я вижу, заработался.

– Да нет, просто из головы вылетело.

– Ты б отдыхал почаще.

– Выпить и по девкам?

– А что?

– Не приемлю такой отдых. Никакой пользы для ума.

– Зато польза для тела.

– Где же здесь польза для тела?

Андрею сегодня не хотелось что-либо доказывать.

– А тебе лишь бы муть всякую читать и произведеньище своё дописывать.

Сергей промолчал, так как знал, что спорить на эту тему бесполезно, и Андрей это знал, а потому он решил завершить разговор.

– Ну ладно, мне пора.

– Куда?

– Отдыхать.

– А-а, ну тогда пока.

– Ага, до завтрева.(или литературно, до завтра)

В трубке послышались гудки, и Сергей снова сел за работу.

Однако, писать уже как-то расхотелось.

Сергей попробовал сосредоточиться, но мысль упорно не шла.

«Вот Андрей! Совсем сбил с мысли, весь настрой пропал,– Сергей облокотился на руку.– Терпеть не могу, когда меня сбивают,– он выключил компьютер.– Ладно, потом допишу. Пойду, почитаю».

Двухкомнатная квартира, на кухню страшно зайти: всюду немытая посуда, на столе крошки. Вдоль стены стоят кухонный комбайн, миксер и микроволновка, все в пыли, да ещё и неработающие. В комнатах по большей части то же самое: кровать не прибрана, на стульях разбросаны вещи. Заметно, что палас не выбивался лет пять как минимум. В местах, где отклеились или потёрлись обои, висят плакаты с обнажёнными натурами. Впрочем, Андрей управлялся с этим беспорядком меньше чем за час, рассовав валяющиеся вещи по шкафам, а мусор, заметя под диван, под который, к счастью, никто не догадывался заглядывать.

Андрей доел жареную картошку, вернее даже пережаренную, допил пиво и, ничего не убирая, пошёл смотреть телевизор.

Он завалился на диван и взял пульт.

«Здесь ничего, здесь тоже, тут чушь какая-то… Новости, на кой они мне? Так, это вроде бы мелодрама, и кто только такую чушь смотрит? О-о, боевичок, это можно посмотреть».

Он улёгся поудобнее – и закурил.

Прошло положенное время, и фильм закончился. Андрей взял программу: «Так, что у нас сегодня? «Зелёная миля» – чушь, «Красотка» – редкостная чушь… Ага, «Смертельная охота», ну это ещё неплохо. Почти через два часа. Долго. Позвонить, что ли, кому-нибудь? А-а, я же Ваньке обещал расчёт сделать. Та-ак, надеюсь, Серёга дома, хотя где ему ещё быть-то?»

Он набрал номер Сергея.

– Да,– послышалось в трубке. Опять было плохо слышно.

– Серёг, ты?

– Я, здорово, Андрей.

– Привет. Ты завтра до какого времени на работе будешь?

…

Андрей положил трубку и усмехнулся.

«Вот уж странный человек. Мужику двадцать четыре года, выглядит нормально, а на уме только Шпенглеры да Камю какие-то. И когда только жить собирается? Или он намерен всю жизнь свой трактат писать? Вот тоже интересно, уже года четыре, наверное, пишет, а говорит, что ему ещё писать и писать. Делать человеку нечего. Хотя, конечно, мозги у него есть, и ещё какие. Если он это своё произведеньище когда-нибудь напишет, то это будет если и не переворот в философии и психологии, то уж всемирно известная вещица точно, судя по тому, что он говорит и о чём пишет. И чего только в физику подался? У него ж склад ума чисто философский. Хотя, он человек переменчивый; шесть лет назад была тяга к физике, теперь к философии, через пару лет может ещё куда-нибудь с головой ударится, он это запросто. Сманить бы его на какую гулянку, ему бы вообще цены не было, ещё был бы он повеселее и поувереннее. А так хоть…»

Зазвонил телефон.

– Алло.

– Привет,– послышался милый женский голос.

– Привет.

«Интересно, кто это такая?»

– Это Оля, не забыл?

«Оля, Оля… Что-то знакомое».

– Конечно, не забыл! Разве такую красавицу забудешь? Очень рад, что ты польстила моему вниманию, я уж и не ждал тебя услышать.

Оля хихикнула.

– Что делаешь?– как-то вкрадчиво спросила Оля и, судя по интонации, улыбнулась.

– Жду твоего звонка.

Теперь Оля засмеялась.

– Да неужели?

– А чего же я ещё могу ждать?

Недолгое молчание.

– Может, сходим сегодня куда-нибудь, а то скучно как-то.

– Да? И во сколько за тобой зайти?

– Во сколько хочешь.

– Тогда я уже бегу. Жди.

– Жду. До встречи.

– До скорой,– Андрей сделал акцент на это слово,– встречи.

Игривый смешок на прощанье, и в трубке послышались гудки.

«Кто хоть такая? Нужно опять Серёге звонить, пусть адрес по телефону найдёт. Хм, где же я с ней познакомился? Может, у Светки? Эта, что ли, кучерявенькая? Или нет? Ладно, какая разница? Всё, надо звонить и одеваться».

Андрей встал и пошёл искать чистую рубашку.

Длинный, тускло освещенный коридор. Туда-сюда шныряют студенты, кто в грусти, кто в печали. Все куда-то торопятся и чего-то хотят. Некоторые останавливаются и в нерешительности стоят перед дверьми, обсуждая что-нибудь со своими друзьями и поглядывая на заветную дверцу. В коридоре имеется множество дверей, на одной из которых висит красивая, приятная табличка с надписью «Аспирантская. Кафедра физики», чуть ниже приписано «Ключ в каб. 335». Обычно народу около неё немного.

За дверью небольшое помещенье. Два письменных стола, заваленные всякими ненужными вещами: рефераты, курсовики, лабораторные… У одной из стен стоит лабораторный стол, на котором мирно сосуществуют синхрофазотрон, микроскоп без предметного столика, какой-то немыслимый аппарат и куча различных омметров, вольтметров и амперметров. На стене висят календари за прошлый и позапрошлый год; на этот год календаря нет. Помимо календарей, на шкафу и на стенах висит несколько смешных распечаток, в том числе схема параллельного регистра со сдвигом влево, построенного на RS-триггерах двухступенчатого типа. Внизу приписано: «Nota Bene». А ещё на подоконнике грустно бытует цветок, явно давно не поливавшийся.

Обычно в данной аспирантской находятся два человека: Сергей Леонидович и Андрей Петрович, оба преподаватели физики, совсем ещё молодые люди, которые буквально пару лет назад ещё сами стояли у этой двери. Не очень часто к ним заходят прочие люди, которые обычно сидят в своих подсобках, а те, кто поважнее – на кафедре.

Перемена– сорок минут.

В аспирантскую зашёл Андрей и, бросив на стол папку с очевидным содержимым, поздоровался с Сергеем.

– У тебя ещё одна пара?

– Ага,– не отрываясь от бумаг, кивнул Сергей.

– Везёт.

Андрей развалился на стуле и, приоткрыв форточку, закурил.

– Одна радость– завтра выходной.

– Да ты, судя по твоему лицу, и вчера неплохой себе выходной устроил.

– Да-а. Представляешь, какая-то Оля…

– А почему «какая-то»?

До сих пор не могу вспомнить, где я с ней познакомился.

– Пить надо меньше.

– Ну, ты меня ещё учить начни.

– Молчу,– Сергей отложил бумаги и потёр уставшие глаза.– А я вчера так что-то ничего путём и не написал.

– Что же так?

– Всё из-за тебя, между прочим.

– Почему?

– Раз позвонил, потом ещё адрес понадобился… Весь настрой сбил.

– А обратно настроиться не судьба?

– Не могу,– Сергей обречённо развёл руками.

– Как хоть ты так пишешь?

– Вот так и мучаюсь. Если шум, или там у меня проблемы какие, вообще писать не могу. Только в тишине, как внешней, так и внутренней. Вот так вот.

– Этак ты долго писать будешь.

– А я не тороплюсь. Надо всё продумывать: каждое слово, каждую запятую. Я хочу, чтобы это была идеальная работа. Ты не представляешь, сколько удивительных вещей можно найти, анализируя различных философов: одинаковые источники, но разные выводы; одинаковые выводы, но разные источники, а главное, всё это нагромождение и вообще вся философия, просто замечательнейшим образом подходит под мою теорию, что говорит, между прочим, хоть и косвенно, о её истинности. Нужно только её правильно обосновать и преподнести.

Андрей украдкой зевнул.

– Да, чудненько.

– Да. Объяснение всего мира, всей философии, всего человека…

– Потрясающе,– Андрей потянулся.– А по мне, так гораздо интереснее не прочитать книжку и заняться исследованием какого-нибудь агностицизма, а выпить бутылочку и заняться исследованием женского тела.

Сергей махнул рукой.

– Как хоть ты так живёшь? Ни цели, ни идеалов, ни будущего.

– Зато у меня есть прошлое и уверенность в настоящем.

– А я думаю, что лучше некоторое время жертвовать настоящим ради будущего, чем всю жизнь топтаться на одном месте.

На эту тему они спорили уже не один год, а потому развивать тему не стали.

Сергей покачал головой и полез за очередной сигаретой.

– Ой, Серёг, Серёг, и что тебе неймётся?

– В каком смысле?

– И чем тебе нормальная жизнь не нравится?

– Это не нормальная жизнь, вот у меня…

– И зачем?

– Мне так нравится.

– А почему тебе так нравится?

Сергей уверенно кивнул.

– Вот именно. Неужели тебе так противны обычные средства?

– Я к этому привык.

– А ты замени. Со временем, глядишь, и отвыкнешь.

– Не вижу достойных средств.

– А, например, моё…

– Примитивно и невысоко.

– Ух ты какой! Высь ему подавай, видите ли.

– Уж, какой есть.

– А,– Андрей махнул рукой и, посмотрев на часы, сунул сигарету обратно в пачку.– Никогда я тебя не пойму.

– Ты просто не хочешь понимать. Разницы-то особо и нет. У меня сначала долго ничего, а потом раз! и всё, а у тебя по чуть-чуть, но постоянно. Смысл от этого не меняется по сути, масштаб только разный.

– Но всегда ж можно поменять этот масштаб.

– Можно.

– Ну.

– Но пока мне что-то не охота этого делать.

Сергей посмотрел на часы и, удивлённо вскинув брови, начал искать на столе свою рабочую тетрадку.

– Странный ты человек, Андрей. И чего только ты делаешь в университете, да ещё и на кафедре физики?

Андрей встал и поправил джинсы.

– А то ты не знаешь, что у меня дядька в пединституте деканом физмата был.

Сергей усмехнулся.

– Неужели тебе всё равно где работать и чем заниматься?

– А какая разница? Жить и работать везде можно, и это ещё далеко не самое плохое место.

Прозвенел звонок.

– Ладно, пошли, философ.

– Только после вас, уважаемый Казанова.

Андрей манерно кивнул и вышел. Сергей следом.

– Всё, до понедельника.

– Ага, до скорого.

Дверь закрылась без скрипа, и они разошлись в разные стороны коридора.

Следующий день от предыдущего мало чем отличался. Те же пары, те же переменки.

Андрей зашёл в аспирантскую и сел за свой стол.

Сергей пришёл чуть позже.

– У тебя на пиджаке нитка.

– Где?– Сергей осмотрел пиджак.

– На правом рукаве.

– А-а.

– Эх, Серёг, что ж ты так неряшливо к себе относишься?

– Нормально я отношусь.

– Ненормально.

– Тебе кажется.

– Неужели? Ты когда в последний раз брюки гладил?

Сергей сел за стол.

– А какая тебе разница?

– Мужик в самом расцвете сил, а совсем не следишь за собой. Сейчас по девкам бы бегал, а ты…

– Ты опять?

– Я тебя уже семь лет знаю, а баба у тебя была всего одна, и то случайно.

– Ну и что?

– Сколько тебе лет?

– Достал ты меня?

– И чего тебе только надо?

– А может быть, я старомоден?

– Ну, и дурак.

– Чувства…

– Ой, неужели без каких-то там чувств нельзя трахнуть бабу?

– Можно, но это всё не то.

– Романтик,– протянул Андрей.– Тоже мне…

– Женщины– это же венец творения, это идеал, это… как к ним можно так относиться?

– Женщины– это распутство и дурь. И главное, они хотят, чтобы к ним именно так и относились.

– Ну, ты загнул!

– А ты посмотри на факты. Кто им больше нравится: воспитанный, культурный человек или хам и бабник? Конечно, все ответят первое, но на самом деле только второе, уж поверь мне.

– Неправда.

– Это в допотопных романах женщины чисты и невинны, а в реальности женщины всегда были, есть и будут похотливыми, хитрыми б…

– Ну не все же…

– Конечно не все. Встречаются и ангелы, но жизнь таких быстро переучивает и они, рано или поздно, всё равно становятся б… И ещё будут раскаиваться потом за скучно прожитые молодые годы.

– Нет, я так к женщинам не могу относиться.

– Но так если они такие…

– Да, может, такие и есть, но это уже что-то из ряда вон. Не понимаю, как некоторые могут смеяться над пошлыми анекдотами, вставлять матюги через слово и пить самогонку из горла. Это уже не женщина, это…

– Ну, это, конечно, тоже слишком, но близко к правде. Это и есть жизнь, и прекрати летать в своём розовом представлении. Взгляни на жизнь реально.

Сергей укоризненно покачал головой.

– А как же любовь? Разве вообще можно полюбить такую женщину, и разве она может? А любовь-то есть, значит, далеко не все такие.

– Все, за редким, редким исключением. Только у некоторых всё это снаружи, и они не стесняются, а некоторые так зажаты, что они даже не хотят об этом думать, но стоит им только хотя бы на месяц попасть в компанию нормальных женщин, и всё; все комплексы и все эти тупые идеалы слетят в момент, и они становятся самими собой. А ты любовь, любовь… Любовь– это оправдание закомплексованных. Стоит только сбросить эти комплексы, и вся любовь сразу летит коту под хвост. Да и к нам, кстати, это тоже относится, хотя и в меньшей степени.

– Но ведь они все такие…

– Да, на первый взгляд «не тронь меня, а то завяну», но если бы ты пообщался хотя бы с одной и хотя бы неделю, то понял бы, что я прав.

Сергей с женщинами особо никогда не общался, но действительно, девушки, которых он знал, гораздо лучше относились к парням понаглее, у которых мат через слово и через день сушняк, чем к воспитанным людям. Но Сергей отбросил эту мысль в связи с её явным противоречием всей его системе ценностей.

– А любовь… Сказка. Нет никакой любви. Уж не знаю почему, потому ли, что все люди эгоистичные и похотливые твари, то ли ещё почему, но что её нет, это точно.

– Ну, это ты зря.

– А что?

– Как-то это…

– А где ты видел эту любовь? В фильмах?

– Но люди же встречаются годами, женятся, не изменяют друг другу, значит, любовь всё-таки есть?

– Да, любовь может быть, но только взаимная, при благоприятных внешних условиях и от силы два года, но, по-моему, это уже не любовь.

– Да, это не любовь. Но ведь есть же и настоящая любовь.

– Ещё раз повторяю: нет!

– А как же люди живут в браке по пятьдесят лет и продолжают любить друг друга?

– Уже через год-другой это не любовь, а привычка или, если угодно, дружба, а что особенного и возвышенного в привычке?

– «Удачный брак… отвергает любовь и всё ей сопутствующее, он старается заместить её дружбой», так что ли?

– Совершенно верно.

– А любовь к человеку, который не отвечает взаимностью? Человек просто любит, и ради этой любви он готов на всё, разве это не любовь?

– Нет. Хотя сначала, может быть, и любовь, первые два-три месяца, но затем эта любовь перерастает в привычку к этому чувству, потом в принцип, а потом и вовсе «назло».

– Почему же…

– Просто человек не любит проигрывать и начинает называть любовью всё что угодно, лишь бы не сдаться и не признать себя ничтожеством.

– А как же то чувство, которое преодолевает всё: и расстояния, и года, и недругов, и бог знает что ещё?

– Один очень неглупый человек как-то сказал: «Любовь перестаёт жить, как только перестаёт надеяться или бояться». Эта любовь становится обычным средством для борьбы с миром, с обстоятельствами жизни, «всё что угодно, лишь бы не нравиться вам», а почему бы не использовать для этого любовь?

– Но человек же борется именно за эту любовь.

– Да какая разница, за что он борется? Главное, зачем. Получается-то, что не ради любимого человека, а ради того, чтобы доказать миру, что он тебя не сломает, чувствуешь разницу?

Сергей вздохнул.

– Тебя не переубедишь.

– А разве можно переубедить жизнь?

– Но я всё равно верю, и буду верить.

– Ну, и дурак. Когда-нибудь эта вера тебя и убьёт.

– В каком смысле?

– Надеюсь, что только в моральном.

– Не убьёт.

– Всё может быть.

Они на несколько минут замолчали.

Андрей потянулся.

– Сколько там до звонка?

– Три минуты.

– Тогда я ещё успею покурить,– он взял с подоконника пепельницу и закурил сигарету.– А ты в курсе, что у нас пополнение?

– Да?

– Да. Какая-то молодая особа из пединститута.

– Правда, что ли?

– Истинно говорю.

– А откуда ты знаешь?

Андрей усмехнулся.

– А что ты так занервничал?

– Я?

– Не съест же она тебя.

– Я и не нервничаю.

– Не обманывай меня,– Андрей укоризненно покачал пальцем.– И чего ты их так боишься?

– Я их не боюсь.

– Ты слишком хорошо к ним относишься, а люди боятся идеалов. Относись проще.

– Проще некуда.

– Да ладно уж.

– Андрей…

– Ладно, ладно, молчу.

– И молчи.

– Бабу бы тебе, глядишь, человеком стал бы.

– А сейчас я, значит, не человек?

– Человек, но какой-то не такой.

Сергей махнул рукой. Не любил он спорить на эту тему.

Андрей затушил недокуренную сигарету.

– Сколько там?

– Пора бы уже.

– Ну, тогда пошли.

– Пошли.

Они вышли и закрыли дверь.

Сергей о чём-то увлечённо думал.

– Что, Серёг, боишься за свою спокойную жизнь? Думаешь, влюбишься, да? – с серьёзным видом спросил Андрей и засмеялся.

Сергей тоже улыбнулся.

– И когда ты перестанешь меня доставать?

Пара уже началась, и они поспешили к своим группам.

Сергей сел за компьютер.

Настроение сегодня было что надо, посторонних мыслей не было, на улице никто не кричал. День как будто был создан для того, чтобы печатать.

«Уф,– Сергей вздохнул и потёр руки,– поехали. «…человек не понимает, что умрёт. Да, он это знает, отлично знает, но, тем не менее, смерти для человека не существует, а потому делает он всё это так, как будто потом он получит несказанное удовольствие (снова эгоизм), ибо «нет большего счастья, чем собою пожертвовать». В конце концов, что такое смерть, в сравнении с самоутверждением? Кто не согласен, что такое бывает (самоутверждение ценою смерти), пусть хотя бы посмотрит на подавляющее большинство суицидентов и попытается понять, ради чего, по сути, они себя убивают.

В конце концов…» – Ой, нет. «Подводя итог, следует отметить, что как бы ни прискорбно это не звучало для гуманистов, коммунистов и просто филантропов, но человек живёт только ради самого себя ну или, точнее, для получения себе удовольствия…» Как-то звучит не так, как-то… А, ладно. «…посредством самоутверждения. Причём, как уже было упомянуто, самоутверждение происходит через действия, т.е. достаточно просто самому верить, что этим ты самоутвердишься и получишь удовольствие, даже если никто этого не видит или не понимает (т.е. даже если не соблюдаются мнимые составляющие, заложенные в самом этом понятии). Что интересно, достаточно много философов (Шопенгауэр, Ницше, Камю…) и психологов (Юнг, Фром, Адлер…) несмотря на то, что не утверждали (большинство из вышеупомянутых), что главным стремлением (волей) человека является стремление (воля) к самоутверждению, упоминали данное стремление, но или как ведущее к несчастью (Шопенгауэр), или искажали (Ницше), или называли вторичным, не главным стремлением, стремлением от людей (Фром, Камю).

О том, где фундирована данная воля (производная, вторичное проявление исконного инстинкта самосохранения, ввиду того, что человек приобрёл новую среду обитания– ноосферу) и что она, эта воля, из себя представляет, будет позже; сейчас примем это просто на веру.

«То, что человек стремится только к наслаждению…» Стоп, какое ещё наслаждение? Не так, лучше «…к удовольствию, что конечное целью всегда является счастье, так же очевидно для девяносто девяти процентов философов и психологов (исключения можно пересчитать по пальцам). Это и Шопенгауэр (только мягче: «избежать страданий»), это и Фрейд, тот же Фромм, гедонисты, стоики (опять же, по сути) и т.д.

Тем самым мы видим довольно ясную цепочку…»

– Хм, а где эта цепочка? Сергей перечитал последний абзац.

– Непонятно. Тогда… Допустим пока что так: «…внутреннюю…» Некрасиво.

– Может?… Что-то не придумывается. Ну-у… Нет, не знаю, пусть пока так остаётся. Что там у нас? Угу, «…цепочку: воля к самоутверждению – выбор цели (средства)– действия– самоутверждение (безусловно, в случае достижения) – удовольствие. Если рассматривать данную цепь обособленно, не всматриваясь в её связи с прочими структурами психики, то мы получаем, что стремление это более или менее понятная вещь (или будет понятной в дальнейшем): удовольствие, как конечная (эгоистичная) цель– ясно, рефлексия– лишь проявление, а потому в рамки данного исследования входить не будет, а вот цели (средства)…»

– Сколько там времени? Сергей посмотрел на часы.

– Продолжать, или потом? Полностью я написать эту тему сейчас не успею, за книжкой ехать надо, а так… Может начать? Не, это не дело; не стоит торопиться. Потом, вечером допечатаю. Нет, вечером книжка. Тогда… Ладно, там видно будет.

Сергей сидел за своим столом и увлечённо читал одну из своих любимых книг. Обычно на переменах он только этим и занимался, если, конечно, Андрея не было поблизости.

Сергей мельком просмотрел две страницы и начал быстро читать концовку главы, зная, что вот-вот должен прийти Андрей, и что тогда он уже ничего не почитает. Однако дочитать он всё равно не успел.

– Здорово.

– Привет.

Андрей повесил пальто на вешалку.

– Жди.

Сергей отложил книгу.

– Чего?

– Не чего, а кого.

– Что-то я не понимаю.

– Пополнение прибыло.

– Откуда ты знаешь?

– Люди говорят.

– И когда она придёт?

– С минуты на минуту. Ты думаешь, чего я в начале большой перемены припёрся?

Андрей подошёл к зеркалу и стал поправлять причёску.

– Что это ты прихорашиваешься? Приударить хочешь?

– Я её ещё не видел.

– А если она прямо-таки топ-моделью будет?

Андрей задумался.

– Не.

– Почему?

– Девушки друзей и коллеги по работе– это святое.

– Тогда что ты перед зеркалом крутишься?

– Ну, блин, если я её не хочу, это ещё не значит, что я должен выглядеть, как урод. Хорошее мнение ещё никому не повредило.

– Понял.

– Понял, – мужик бабу донял!– Андрей засмеялся.

– Ты сегодня в ударе.

– Я не ты. Я могу себя настроить, независимо от окружающих и изначального настроения.

Наконец Андрей закончил прихорашиваться и посмотрел на Сергея.

– А ты что сидишь?

– А что делать?

– Причесался бы, что ли.

– И так сойдёт.

– Ладно, я сам тебя причешу.

Андрей чуть не силой причесал Сергея.

– И не трогай.

– Огромное тебе спасибо.

– Не за что. Носи на здоровье.

Андрей сел за стол и достал тетрадь с задачами.

– Ну что ты опять сидишь?

– Ну, теперь-то что?

– Возьми книжку и читай. Не показывай виду, что ты знал о её приходе.

– Ясно.

Прошло около пяти минут. В дверь постучали.

Андрей улыбнулся.

– Войдите.

Дверь медленно открылась и вошла она: …, красота, да и только.

– Здравствуйте,– сказала она и неуверенно улыбнулась.

– Здрасти,– кивнул Сергей и отложил книгу.

– Привет, заходи.

Дверь закрылась.

– Как вас звать-величать?

– Ирина Александровна…

– Ну, зачем же так официально? Мы же не студенты.

Ирина снова застенчиво улыбнулась.

– Садись за мой стол, а мы уж с Сергеем как-нибудь потеснимся.

– Спасибо.

Андрей встал и, взяв старый стул, подсел к Сергею. Ирина положила сумочку на стол и, поправив юбку, села.

– А, кстати, я– Андрей, он– Сергей. Преподы.

– Очень приятно,– Ирина кивнула им в ответ и на секунду задержалась взглядом на книге Сергея.

– Он у нас философ.

Сергей немного покраснел.

– Ну не философ…

– Да ладно уж. Все уши мне прожужжал своими Штирнерами и Хайдеггерами.

– А что вы сейчас читаете?

– Камю.

– О-о, я тоже люблю Камю, особенно его «Отверженный», там такой смешной главный герой.

«Ну вот, очередная чокнутая»,– подумал Андрей.

«Ни черта не соображает, опять поговорить не с кем»,– подумал Сергей.

– Да, неплохая вещь,– Сергей был немногословен и вообще чувствовал себя не в своей тарелке, в отличие от Андрея.

Андрей решил прервать возникшую минуту молчания.

– А вы только отучились?

– Да.

– Ещё нигде не работали?

– Нет.

– Ну, тогда вам несказанно повезло, вы с ходу попали в самый замечательный коллектив.

Ирина хихикнула.

– Заметно.

– Честное слово. Видимо, вы – очень везучий человек.

– Наверное.

– «А она ничего».

– А вы замужем?– как бы между делом поинтересовался Андрей и отвлечённо посмотрел куда-то за Ирину.

– Вот так сразу?– Ирина улыбнулась.

– Я, конечно, дико извиняюсь за некорректно поставленный вопрос, просто нам хотелось бы знать о вас немного больше, чем просто специальность. Вот я, например, не женат, и Серёга не женат.

– Я тоже не жен… ой,– она снова мило улыбнулась.– Не замужем.

– «Жаль, что она будет со мной работать».

– «А она очень даже…».

– А-а. А у вас сейчас пара?

– Ах, да.

– Что такое?

– Я забыла узнать, в каком я кабинете.

– Бывает.

– Извините, я на секунду отлучусь.

Ирина встала и, в очередной раз одарив всех своей очаровательной улыбкой, вышла.

– Да-а.

– Нам повезло.