Czytaj książkę: «(Не)Твоя семья»

Глава 1

До того, как их не стало…

Ангелина

Я нервно расхаживала по светлому холлу клиники, в нетерпении ожидая мужа. Здесь не было очередей, мягких кресел для удобства женщин в положении в достатке, меня уже как с полчаса пытались напоить чаем с мятой, но я отказывалась. Тимур опаздывал, а я боялась идти к врачу одна.

В этом центре я наблюдалась уже с третьей беременностью. Тимур настаивал на самом лучшем для меня, а здесь главврач – отец его одноклассницы, друг семьи и прекрасный акушер-репродуктолог.

Прекрасная клиника для планирования семьи и рождения детей, но у меня пока не получалось: первая беременность замерла на восьмой неделе; вторая закончилась выкидышем на двенадцатой; третья… Я погладила круглый аккуратный животик: семнадцать недель, самочувствие отличное, выгляжу прекрасно, только анализы и результаты скрининга не понравились Альберту Ромовичу. Проводились дополнительные манипуляции, собирали консилиум – сегодня должны озвучить итог. Мне было страшно. Без Тимура всегда так, с самого начала. С первого взгляда разглядела в нем мощную стену, нерушимый монолит, горную вершину, высокую и могучую. Под его взглядом робели подчиненные, кокетливо охали женщины и уважительно кивали мужчины. А я могла забыться в его крепких руках, спрятать лицо на груди и ни о чем не думать, потому что есть он – мой муж.

– Геля! – услышала голос и обернулась.

Тимур широким шагом преодолел разделявшее нас расстояние, смотрел только на меня, не отпускал мой взгляд, притягивал, на себе замыкал. Я буквально физически ощущала, как читает меня: сомнения, страхи, боль. Это между нами появилось сразу: магия двух противоположностей, которые осмелились полюбить.

– Ты как? – бережно обнял и легко поцеловал в макушку. Сейчас я не носила каблуков, поэтому едва доставала ему до плеча, от этого ощущения защищенности становилась сильнее.

– Страшно, – честно призналась. Тимур стиснул мою руку, крепко, но не причиняя боли, и повел к лифту. Нас уже ждал врач.

– Все будет хорошо, Белоснежка, – шепнул, прежде чем распахнуть дверь в просторный и стильный кабинет.

Я не сразу назвала самоуверенному типу, караулившему меня два часа, свое имя: он окрестил меня Белоснежкой за невероятный контраст светлой кожи и ярких черных волос. Для уроженки солнечного Сочи – это редкость.

– Альберт Ромович, – Тимур пожал руку старому другу семьи. Месхи еще с моим свекром в одной песочнице играл, но выглядел хорошо: статный, высокий, с сединой на висках, но это только придавало благородства, как и умный проницательный взгляд.

– Здравствуй, дорогой, – обнялись по-свойски. – Ангелина Витальевна, – улыбнулся мне, но было в этом что-то настораживающее, сочувствующее.

Неужели что-то с моим сыном? Мне ничего не говорили, откупаясь дежурными фразами: пока сложно говорить наверняка, подождем результатов, нужно взвесить риски.

– Присаживайтесь, – указал на два кожаных кресла. – Чаю? – и на меня посмотрел. Ресницы нервно дрогнули. Тимур сжал мои холодные пальцы: чувствовал, что в смятении и могу начать громко нервничать. Я не хочу чай!

– Альберт Ромович, – умоляюще произнесла. Пусть начинает.

Он громко вздохнул и тяжело опустился в кресло.

– Тимур, Ангелина, результаты скрининга показали высокие риски развития у плода генетических аномалий.

– Это что, – сухо и жестко, – синдром Дауна?

Теперь моя очередь успокаивать и поглаживать его руку: слишком сильно грозная энергия бушевала на моей коже, вихрилась и танцевала. Я слишком остро чувствовала мужа. Ни одна я переживаю сегодня.

– Это точно? – спросила, прикусывая щеку, болью отрезвляя себя. – Вы же брали пункцию, неужели…

Альберт Ромович кивнул и придвинул ко мне папку с результатами, подписями, печатями. Я читала и плакала. Тихо и горько. Тимур сидел прямой и ровный, с жестко стиснутыми челюстями и пустым взглядом.

Мы ведь хотели ребенка. Пять лет женаты, любим друг друга, живем в достатке, собака есть, только малыша не хватало для полного счастья. Первая беременность была случайной, да и рано еще было. Вторая на энтузиазме в отпуске. Третья обдуманная и тщательно планируемая, и такое горе. Мне всего двадцать пять, а я малыша выносить не могу.

– Прерывание не будет опасно для Гели? – услышала сквозь вакуум отрицания деловитый голос мужа.

– Тим?! – воскликнула с неверием. О чем он?! Вот так просто! Даже не обсудив, не погоревав?! – Это ведь не сто процентов, – и ткнула пальцем в запись о вероятностях. Да, риски высокие, но надежда есть!

– Ангелина Витальевна, – Альберт Ромович снял очки и почесал переносицу, – вы правы: мы не можем дать заключение со стопроцентной уверенностью, но как показывает практика, негативные прогнозы такого характера, увы, оправдываются.

– Но…

– Вы еще молодые, – мягко прервал. – У вас будут дети.

– Геля, мы сделаем аборт и забудем об этом. Главное, чтобы безопасно для тебя.

– Но я не хочу! – воскликнула, порывисто вытирая слезы. – Не хочу, Тим!

– Дома поговорим, – бросил властно. Тимур не любил, когда его решения оспаривали. – Альберт Ромович, я должен быть уверен, что Геля не пострадает. Срок немаленький. Вытащите из нее… ЭТО максимально безопасно.

Я тяжело сглотнула, переваривая, что нашего нерожденного сына, живот, который он целовал каждую ночь, мечту о первенце окрестил холодно и равнодушно «это».

Я схватила сумку и выбежала из кабинета. Не могу там находиться. Я теряла долгожданного ребенка, а его отец говорил о нем как о бракованном куске мяса: выскоблить и выкинуть. Никакой эмпатии, ноль сочувствия, ни капли жалости.

– Геля, стой, – муж догнал уже на улице.

Погожий майский вечер, где-то неподалеку зацвела черемуха, а в теплом воздухе завис тягучий тонкий аромат, птицы звенели, в кустах жужжали стрекозы. Я мечтала сегодня выдохнуть, расслабиться и ждать чуда. Но чудес, кажется, не бывает.

– Тим… – это мой максимум, на большее не хватило. Он взял меня за руку и повел к машине: усадил и даже пристегнул. Сорвался с места, вливаясь в поток узкого переулка, резко ускоряясь вылетая на набережную. – Давай обсудим, – робко начала. Я редко перечила ему, не потому что не хватало смелости, просто не требовалось: он старше, опытней, умнее. Тимур никогда не делал гадких вещей и не принимал неправильных решений. Я доверилась ему, будучи молоденькой девочкой-студенткой, и ни разу не пожалела. Хочу верить, что именно так будет и в этот раз.

– Дома, – отрывисто бросил, не сводя глаз с дороги. Крупные ладони стиснули руль, красивый профиль смотрелся опасно и резко. Тимур был красивым мужчиной, а еще сильным и здоровым. Я тоже молода и с неотягощенным анамнезом. Так почему же у нас так вышло?

– Тим, пожалуйста… – он мой муж, и я знала его хорошо, не до конца, но знала. Его молчание и нежелание вступать в диалог настораживали.

– Я сказал, дома. – медленно повернулся, пригвождая к месту тяжелым грозовым взглядом. Да, разговор не будет легким… Мне придется бороться с ним. С любимым мужем.

Тимур заехал во двор и остановился. Я вышла, устало поплелась в дом. Ехали почти час по пятничным пробкам до Сколково. Я морально выгорела и обессилела. Сбросила туфли на плоском ходу и устало опустилась на диван в гостиной. Шрек, наш ушастый кокер-спаниель, встречал, ласково тыкаясь мордой в пятки. Мне нужна минутка. Просто собраться и быть готовой к атаке. Тимур по-другому не умел: будет давить, методично и жестко. Раньше я это знала исключительно в теории: он делился со мной не только достижениями, но и проблемами. Я знала, как он их решал. Нет смысла удивляться, что так отреагировал и такое предложил. Сгоряча. Это точно.

Муж зашел в комнату, рваными нервными движениями сбросил пиджак, взглянул на меня из-под высокого лба, глаза решительно и грозно сверкнули.

– Ангелина, – полным именем называл только, когда был серьезно недоволен, – мы делаем аборт. Это даже не обсуждается.

– Нет, – я поднялась, уверенно вздернула подбородок, хмурый взгляд встретила без страха. – Это обсуждается. Тим, это же ребенок. Наш сын.

– Мне не нужен ребенок с отклонениями, – отчеканил твердо.

– Но…

– Это бред – рожать, понимаешь? – вспылил непривычно. – Спроси у врачей! Альберт Ромович что сказал, м? Тебе показан аборт!

– Ты так просто об этом говоришь… – обронила, инстинктивно поглаживая живот.

Что меня удивляет? Тимур бизнесмен с родословной: он уже заработал капитал и теперь метил в правительство. Собирался идти по стопам отца – министра промышленности и энергетики. В его семье меня, обычную девушку без именитых родителей и финансовых возможностей, не очень жаловали, хотя и не обижали. Но ни муж, ни его отец не скрывали, что будущему министру нужна благополучная и здоровая семья. Безукоризненная репутация, красавица жена, умные и воспитанные дети – идеальная семья с картинки. Ребенок с отклонениями не вписывался в счастливую фотографию с баннера или предвыборного плаката.

– В тебе говорят эмоции и гормоны, – подошел и погладил по щеке. – Я думаю о нас. О тебя, Геля. Главное, чтобы ты не пострадала. Срок большой.

– Тим, я не могу, понимаешь? Если я не рожу сейчас, то… – закусила губу. Ни одной беременности не выносила… – Это огромный риск.

– Риск рожать инвалида! – припечатал словом. – Ты измучаешь нас и этого… ребенка.

– Это не сто процентов… – попыталась возразить.

– Семидесяти мне достаточно! – жестко парировал. – Ангелина, я люблю тебя, но либо ты соглашается на аборт, либо мы разводимся.

– Ты серьезно?! – воскликнула ошеломленно.

Нет. Это какой-то бред. Тимур любит меня. Я знаю! Пять лет женаты, и ни дня не чувствовала себя ненужной и нелюбимой.

– Геля, – мягко обнял, к себе привлек, волосы ласково перебирать начал, – либо он, либо я.

Ответить не дал – поцеловал, жестко врываясь языком, кусая прямо в губы. Тимур всегда был страстным и жадным в постели, но когда узнали о беременности, стал бережнее и нежнее. Я была хрустальной вазой для него, драгоценностью, которую нужно охранять. Но только не сегодня.

Муж резко дернул ворот платья: оно заскрипело и поддалось, скользя с плеча. Грудь обожгло прикосновение горячих пальцев. Я оказалась без одежды очень скоро, открытая и незащищенная перед большим и сильным мужчиной. Тимур брал сзади, стремительно, резко, жестко, словно добивался меня исключительно для себя, будто бы вытеснял сына. Он довел меня до финиша физически, но морально я страдала. Сладко-горькая ночь, со вкусом терпких одуванчиков и медового нектара. И боли. Мы не понимали друг друга. Мы теряли самое важное. Только оно имело ценность: муж и жена должны чувствовать друг друга и не причинять страданий. Сегодня это не про нас.

Приподнялась на подушках, красивое лицо мужа в полночной темноте разглядеть пыталась: твердая линия губ, густые брови и нос с легкой горбинкой; волевой подбородок и поразительно длинные черные ресницы. Во сне люди безмятежны и расслаблены, но не сейчас. Зубами даже во сне скрипел, а ресницы тревожно подрагивали. Я провела пальцем по четко очерченным губам и, всхлипнув, осторожно поднялась. Не могу так. Не могу!

На дрожащих ногах вышла во двор, слезы сами лились, но и я не пыталась их унять или хотя бы вытереть: пускай, так легче. Тонкая сорочка не спасала от ночной прохлады, но это и нужно было: бодрость и решительность, а не туманная расслабленная нега. Я всегда любила Тимура, уверенного, решительного, сильного, иногда вспыльчивого, непредсказуемого, порой опасного. В его обществе иначе нельзя, каста хищников. Тимур – безжалостный лев. Но не дома. Не со мной. Он говорил, что в моих объятиях ему по-настоящему спокойно, что может расслабиться и стать мягче, что я исцеляю. Так за что же он так жесток со мной? За что?!

– Почему не спишь? – услышала хриплый голос. Обернулась. Тимур сорвал с ротангового кресла светлый плед и закутал меня. Сам в одних мягких домашних штанах: от голой груди парило, на рельефных руках проступали крупные вены, черные волосы густой дорожкой убегали под резинку белья. Такой родной. Нужный. Любимый.

– Тим, я не могу, – роняла горючие крупные слезы. – Мы сможем. Мы справимся. Мы ведь люб…

– С чем ты справишься, Геля?! – грубо прервал. – С чем?! Ты понятия не имеешь, что такое больной ребенок! Это тяжело, глупенькая девочка. Ты в своей жизни ни дня не работала. Палец о палец не ударила. Ты только умеешь, что картины рисовать да мечтать о мире во всем мире.

– Я была тебе плохой женой? – от горького изумления едва ворочала языком. Да, Тим во многом прав: я рано вышла замуж и жила под патронажем мужа. Училась, занималась искусством, даже выставлялась в галерее. Тимур поощрял и все оплачивал. А сейчас… Осталось только куском хлеба попрекнуть.

– Ты охренительная жена, женщина, любовница, и я хочу, чтобы оставалась именно такой. Моей любимой Гелей. А не задолбанной матерью инвалида. Выбирай, – последнее слово хлестнуло ультиматумом.

– Тим, ты не можешь быть так жесток! Нельзя выбирать между мужем и сыном. Нельзя!

– Да каким сыном! Его нет, а я вот!

– Он уже шевелится… – шепнула одними губами.

– Значит, развод, – спокойно констатировал. – Мне нужна семья, а не больничная палата, – Тимур резко развернулся и скрылся в темноте дома. Через десять минут вышел полностью одетый, с небольшой сумкой, которую обычно брал в короткие поездки или командировки.

– У тебя два дня на подумать, – бросил и растворился в тенях гаражной постройки. Казалось, что далось ему это слишком легко. Разве такое возможно? Откуда столько равнодушия? Может, давно зрело решение, а сейчас… Я бракованная жена и от меня уходит муж.

Смотрела вслед и буквально физически ощущала, как наша связь растягивается и медленно рвется, расходится рваными нитями с оголенными нервами и сломанными душами. Потеряла. Я его потеряла…

Глава 2

Тимур

Светлая весенняя ночь на предельной скорости уносила вдаль от дома. От жены. От любимой женщины. Хотелось раздавить педаль газа, втоптать в землю, смазать жизнь в «до и после». Чуть крутануть руль – и все, конец. Вырвать бы с корнем сегодняшний день!

Я предчувствовал беду. Ехал в клинику и под ложечкой сосало: сердцем чуял, что хороших новостей не будет, даже успел смириться. Еще с двенадцатой недели прогнозы были спорные. Худшие опасения подтвердились. Геля в шоке. Она всегда верила в лучшее. А я… Нет. Кто-то из нас должен оставаться с трезвой головой. Говорят, что Бог любит троицу, но обычно в позитивном ключе, а нам с женой тройное испытание – три неудачных беременности. Ничего, выдержим: у нас еще будут дети, здоровые и нормальные.

Так я думал, пока лицо ее заплаканное не увидел. Уперлась рогом! Зачем? Для чего? Кому нужна эта жертвенность?! Мне точно нет! Не хочу такой жизни: ни для себя, ни для жены! И для этого ребенка тоже не хочу! Такие дети не должны рождаться. Это издевательство в первую очередь над ними, затем над родителями и самой природой. Я знал это. Помнил, хотя всеми силами хотел забыть. Но от некоторых вещей не убежать: они догоняли страшными кошмарами. Вот и со мной так случилось. Но я переверну страницу. Геля согласится. Она всегда шла мне на уступки. Потому что только я знал, как лучше.

Сейчас в ней говорит женская эмоциональность и тонкая сочувствующая натура. Ей сложно быть жесткой. Я помогу принять решение: давить буду, если придется. Эти два дня дам ей оплакать потерю, потом мы начнем новую жизнь. Я сказал. Я решил. Я беру на себя ответственность за эту жесткость.

Я приехал в свой старый лофт, оставшийся от холостяцкой жизни. Здесь мы с Гелей жили, когда забрал ее в Москву. После свадьбы дом взяли, переехали, но квартиру оставил. Мы молодые: если в центре отдыхали с друзьями или вдвоем, то оставались здесь. Вспоминали бесшабашную молодость. Жена и сейчас молоденькая, совсем девочка, хоть и двадцать пять по паспорту, это я четвертый десяток разменял. Внешне холеный крепкий мужик, внутри иногда чувствовал себя стариком. Жена на мир смотрела с позиции полуполного стакана, а я скептик: готовлюсь к худшему и на лучшее лишний раз не надеюсь. Меня жизнь этому научила. Зато я всегда готов принять удар, и этот приму. За жену в том числе. Ей будет больно, но я буду рядом.

Лифт распахнул двери прямо у меня в квартире: кирпичные стены, архаичный деревянный пол, залитые бетоном и покрытые стеклом ниши; минимум мебели, максимум артхаусной свободы. Я всегда находился в жестких рамках: семья в провластных кругах с советского времени. Сначала жили так, чтобы не посадили. Сейчас, чтобы власть удержать и денег не упустить. Балансируем на грани: держим марку, следим за репутацией, а сами по самые локти в общем котле таких же политических развращенных властью элит.

Буквально содрал с себя одежду и рухнул в холодную постель. Я не привык спать один, только вынужденно в командировках, но эта ночь горька не только отсутствием жены. Я приказывал себе не думать, не анализировать свое жесткое решение. Оно единственно верное! Со мной согласны врачи, нормативные медицинские постановления и все здравомыслящие люди. Медицина призывает не бороться за плохой генофонд. Мне нужен хороший! Моя семья будет здоровой и полноценной!

Ночь прошла без сна. Под утро удалось провалиться в тяжелое забытье, придавленное громадной плитой сомнений. Меня терзал вопрос, ответ на который так и не дал себе. Смог бы выполнить угрозу и развестись с женой? Белоснежка. Ангелина. Геля. Я ведь люблю ее. Нежную, восторженную художницу-мечтательницу. Я столько раз слышал, что она мне не подходит. Что мне с моим статусом, амбициями и перспективами нужна другая жена: понятная и надежная, из того же, что и я, теста. Я отстоял свое право на выбор, жену, любовь. Я всегда выбирал Гелю. Значит, и она должна выбрать меня! Я человек слова. Если сказал, значит сделаю! Жена эту мою черту знала.

Проснулся как с похмелья. Мысли о личном туманом затянуло. Я их накрыл невидимым полотном, а сам о деле думал. Мне в министерство ехать нужно.

За два последних года мы распихали имущество по всем углам. Гостиничный бизнес и производство по переработке вторсырья переписали и назначили подставных собственников. Раньше я управлял, теперь якобы получаю пассивный доход. На самом деле все на мне завязано. Но если хочу идти дальше – к власти и большим перспективам, нужно быть ближе к государству. Сейчас я занимался оборонной промышленностью и писал кандидатскую по экономическому развитию и реализации новой модели промышленной политики. У меня большие планы на наше с женой будущее. Придет время, и она станет первой леди. Главное, чтобы во всем меня слушалась, тогда все будет.

Два часа с министром промышленности обсуждали новые задачи, стоявшие перед моим ведомством. Когда рабочие вопросы закончились и все вышли, министр перевоплотился в моего отца.

– Ну что там у вас с женой? – недовольно начал. Они с Месхи поддерживали дружеские отношения, но врачебная тайна связывала по руками и ногам. Я тоже не хотел душу перед ним открывать.

– Мы разберемся, – сухо ответил.

– Давай разбирайся. Если все пойдет хорошо, то через год в замминистры пойдешь, а потом пару лет и в дамках.

– Я же сказал, что у нас все хорошо, – скрежетал зубами. Терпеть не могу, когда мне пытались навязывать мнение или манипулировать.

– Тебе нужна крепкая образцовая семья. Полная. Подумай об этом, сын. Еще есть время…

На развод намекал, что ли? Я за Ангелину рвать буду, против всех пойду, даже карьеру похерить готов, но и она должна выбрать меня. Только меня.

Вечером измотанный приехал на квартиру. Аппетита не было. Настроение где-то в районе плинтуса. Схватил из старого мини-бара початую дорогущую бутылку виски: зубами сорвал пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло терпкой горечью: я закашлялся и нашел стакан. Давно не пил ничего крепче белого сухого вина. Очищался, мать его! Сегодня планировал догнаться за последние полгода. Мне нужно это. Иначе бредовые мысли полезут в голову. Они уже там.

Рука непроизвольно зависла над телефоном. Так и тянет позвонить жене. Геля писала. Я молчал. Пусть думает. Ей плохо. Мне тоже. Но я терплю, и она должна смириться.

Неожиданно телефон ожил. Марьяна звонила. Одноклассница. Дочь Альберта Ромовича, нашего врача. Мы сто лет знакомы, даже дружим семьями. Я был крестным ее дочери. Думал Марьяну сделать крестной сына. Не выйдет. Нет никакого сына и не будет. Пока. А может, вообще. Черт его знает.

– Слушаю, – бросил лениво. Алкоголь послабил.

– Тим, ты как? Все хорошо? – голос обеспокоенный. Интересно, Ангелине звонила? Она с Марьяной через меня познакомилась. Подружились они.

– Геле звонила?

– Нет, – ответила, замешкавшись, – отец рассказал. – Не думай, ничего такого. Только сказал, что тебе с женой нужна поддержка. Вот звоню.

– А я на квартире бухаю.

– Можно приехать? – попросила Марьяна. – Напьемся вместе.

– А муж не заругает?

Мы с Олегом друзьями не были, но общались неплохо. Я бы точно Гельку к чужому мужику, пусть он хоть трижды друг и одноклассник, в ночь не отпустил.

– Он Ярославу в лагерь повез. Можно гульнуть, – тихо рассмеялась.

Марьяна приехала быстро. Я отдал ей свой бокал, а сам начал глушить из бутылки: особо не брало, но напряжение ослабло. Мутью голову заволокло.

– Как у тебя с мужем? – решил сменить тему.

– Плохо, – коротко и с горчинкой. Она сидела на белой шкуре возле декоративного камина прямо у моих ног. Светлые волосы убрала на одно плечо, бретелька свободного платья съехала, обнажая грудь чуть больше положенного, туфли сбросила, а ноги оголились до самых бедер. Мы знакомы давно и никогда между нами не было близости. Поэтому Марьяна так свободна сейчас.

– Что будешь делать, если… – не закончила, поставила на пол бокал и положила голову на мои колени: смотрела внимательно и проникновенно.

– Не знаю, – сделал еще один глоток. – Посмотрим, – я и так ей слишком много сказал. Нажаловался.

– Помиритесь, – улыбнулась, а в глазах грусть. – Тим… – рука неожиданно очень медленно и томно поползла по моему колену вверх. – Ты знаешь, я не претендую… – шептала смущенно. – Утешить хочу тебя и себя… – пальцы добрались до паха, массировать и мять принялись. Искры возбуждения взбаламутили кровь. В последнее время берег Гельку, не трахал, как нравилось, опасался навредить ребенку. А вот вчера… Черт!

Я обхватил тонкое запястье. Алкогольная взвесь рассеялась. Я жене не изменял. Когда замуж за меня выходила, клялся в этом. Геля в ответ пообещала, что навсегда останусь для нее первым и единственным.

– Ты пьяна, Марьяна. Иди домой, – поднялся рывком и вызвал такси. – Мы просто забудем об этом, – подхватил ее под руки и повел к лифту. Женщины подшофе любили очаровываться печальным образом мрачных мужчин. Вот и Марьяну повело.

– Прости, – обняла и поцеловала в щеку. – Это все виски. Вы с Гелей обязательно помиритесь. Я бы этого очень хотела, – и снова поцеловала меня, только теперь в губы. Я тоже пьян и не успел среагировать. – Я позвоню. Пока… – села в такси.

Марьяна уехала, а я завалился спать. Буквально упал в сон, а утром встал до будильника. Умылся и, не тратя время на завтрак, поехал домой. Суббота. Ангелина моя, наверное, спит еще. Я давал ей два дня, но, думаю, полтора будет достаточно. Я соскучился и хочу услышать, как она меня любит.

Припарковался на улице, заезжать в гараж не стал. Себе объяснил, что не хотел будить жену. Вошел в дом и сразу поднялся наверх: спальня была пустой, только одеяло скомкано. Без меня моя девочка даже спит беспокойно.

Я вышел из комнаты и спустился вниз. Если Геля не спит, значит, может быть только в одном месте. В месте силы. Для ее творческой натуры это очень важно: возможность уединиться и отстраниться от всего.

Дверь в мастерскую была приоткрыта: погожее утро заливало нежным светом большую рабочую зону. Окна в пол открыты, впуская весеннюю прохладу вместе с запахами свежей травы и майских цветов. Ангелина стояла спиной, кутаясь в облаке темных волос. Длинноногая, стройная, тонкая. Жемчужный шелк сорочки плавно обтекал изящные изгибы. Со спины и не скажешь, что беременна, и живот уже заметен. У меня защемило в груди от жесткости к своей девочке, но я не мог иначе. Она максималистка, а в жизни все намного сложнее. Я уберегу ее от нее самой. Лучше отстрадать сейчас, чем мучиться всю жизнь.

– Замерзнешь, – шепнул, подходя ближе, обнимая ее за плечи. Не могу видеть босые ступни на холодном мраморном полу. Дерево смотрелось бы уютней, но камень практичней. Так Геля говорила.

– Приехал… – увидел, как задрожали ресницы, а прохладные пальцы впились в мою руку. Я перевел взгляд на полотно, и внутри взъярился гнев. Ангелина рисовала младенца в утробе. Пока это только набросок, но чувствовалась рука мастера и нежность материнского сердца. Что же она так цеплялась за этот плод? Да, именно плод! Эмбрион! Это не человек. Людей убивать нельзя, даже самых конченных ублюдков. А этого можно и нужно! Это нечто нездоровое в ее теле. Это нужно вытащить и отпустить. Да, это больно. Но горевать долго не стоит. Мы же не плачем над каждым засохшим на трусах сперматозоидом. Пример грубый, но ребенок для меня – это живое, полноценное, говорящее создание. Рожать нужно обдуманно и осознанно, а не на эмоциях физических и умственных инвалидов.

– Что это? – кивнул на холст.

– Кто… – тихо поправила жена. Подняла на меня большие карие глаза с зелеными крапинками – в них стояли слезы. Я читал ее как открытую книгу.

Чертыхнулся, отошел, волосы взлохматил. Нет, она не может этого сделать! Не должна! Если хочет меня на эмоции взять, не выйдет! Если не прислушается к голосу разума, я пойду до конца!

– Чего ты хочешь, Геля? – холодно поинтересовался, сложив руки на груди. Наглухо закрылся. Меня не разжалобить стенаниями и истериками. – Хочешь, чтобы силой тебя на аборт потащил? За тебя решить? Не мучить тебя проблемой выбора, м?

– Нет… – ахнула и инстинктивно закрыла живот руками. Я криво улыбнулся. Такая красивая. Заспанная, без косметики и элегантных нарядов, а лучше нее просто нет. Дурная только, мужа не слушала. На здравый смысл плевала. Потом же локти кусать будет, но не достанет ведь. – Тим, – сглотнула шумно, – я не согласна на прерывание. Я хочу родить. Чувствую, что все хорошо будет. Это мой ребенок. Наш…

– Мою позицию на этот счет ты знаешь, – ответил угрожающе спокойно. Меня самого пугала пустота внутри. Как отрубило.

– Неужели карьера тебе дороже всего? – оборонила Геля, блуждая растерянным взглядом по моему лицу. Видимо, зацепиться за человеческое хотела. Не выйдет. Я умел отключать чувства и эмоции.

– Да, – шагнул к ней. – Да! – схватил за острые плечи. Жена задрожала. Мне хотелось сделать ей больно. Напугать. В первый раз в жизни. – Я не хочу потом, когда оба вымотаемся в конец, забив на все, кроме больного сына, отдавать его в спецучереждение. Поверь, именно так происходит. Вот тогда придет настоящая вина. И да – это будет конец всему, что я строил.

– Я так никогда не сделаю! – с жаром воскликнула.

Я зло, неприятно рассмеялся: резал не только слух, но и собственные вены.

– Он ведь умереть может. В любой момент может. И это намного тяжелее, чем пережить утрату сейчас, – я давил и ломал ее сопротивление. Я сильнее. Она подчинится.

– Уходи, – прошептала одними губами. – Я не могу так… Я не сделаю так! – вздернула подбородок, подписываясь под своим собственным приговором.

– Значит, тебя, Ангелина, в моей жизни больше не будет. В моем доме тоже, – холодно отчеканил. Я разведусь с ней и пусть потом не плачет.