Czytaj książkę: «Расправь свои крылья», strona 3

– Но никогда не понимаешь, почему кому-то хочется о себе рассказать, а кому-то совсем не хочется, – тихо ответил Никита.

Она подняла на него глаза и улыбнулась. В груди у парня от ее улыбки все перевернулось. Лицо его сразу просияло, и он заулыбался в ответ, не помня себя таким, ну, если только в детстве, когда в первый раз попробовал пирожки, испеченные бабой Галей.

– Как же тебе рассказать, чтобы ты не только понял, но и смог почувствовать? Можно издалека? – она сделала паузу и продолжила. – Ты знаешь, Никит, по моему мнению, вся бесполезность в человеке накапливается от желания быть первым. Первым добраться к цели, первым получить награду, чтобы тебе рукоплескали и кричали твое имя с трибун. А потом… через некоторое время ты неожиданно для себя начинаешь понимать, что тебе не первенство нужно… Ты вдруг замечаешь, что отличаешься от других девчонок, желающих получить награды. Но твои стремления сильнее, чем у других, больше силы воли, и настырности, и упрямства тоже. И ты начинаешь пытаться убежать от них от всех, но не для того, чтобы быть первым, а для того, чтобы не видеть их спины, а также не ощущать за своей спиной их дыхания, то есть… оторваться от них… Для чего? Для того, чтобы перед глазами был только простор! Чтобы можно было расправить свои крылья во весь размах и взлететь, и… чтобы никто-никто не мешал. Но потом останавливаешься и понимаешь, что делаешь что-то неправильно. Стремительно убегая, ты не можешь смотреть по сторонам, не можешь видеть происходящего рядом с собой… Разве это жизнь? И парить в воздухе тоже невозможно вечно, отлетишь подальше от всех и все равно приземлишься на землю и опять слышишь, как они приближаются и снова начинают дышать тебе в спину.

– А как правильно? – Никита сделал усилие над собой, пытаясь понять ее. Но понял лишь то, что ничего не понимает.

– Правильно, когда ты замедляешь ход и, отойдя в сторону, пропускаешь всю жаждущую наград и побед толпу вперед… Пусть они бегут, если им нужно… Только тогда ты останешься наедине с собой.

– Но в чем же радость?

– Как ты не понимаешь? Ты остаешься один и можешь уже не бежать, видеть жизнь вокруг себя, даже рассматривать мелочи, все то, что ты не замечал до этого. Никуда не торопиться и везде успевать! Помочь кому-то, поддержать, принести пользу… А расправить крылья и полетать ты сможешь, когда захочешь, совершенно спокойно и сколько угодно! Ведь уже никто не дышит в спину… Главное, не торопиться… Главное, спокойно вдыхать и выдыхать – вот это настоящая жизнь!

– Как ты до этого додумалась?

– Пока лежишь на больничной койке, многие мысли приходят в голову. И прежде всего о смысле жизни. Травма моя была не случайна! И случайностей в жизни нет – все закономерно! Все, что с нами происходит, дано, чтобы понять, в чем мы ошибаемся или что делаем неправильно, – она остановилась и внимательно посмотрела в глаза Никите. – И еще… Самая большая радость, когда ты начинаешь понимать это в начале своей жизни, а не в конце… Когда может получиться так, что исправлять уже будет поздно…

– Ну, ты даешь! Я сначала, признаться, ничего не понял.

– А сейчас? – она пристально взглянула на него.

– А сейчас – это круто! Я никогда ни о чем таком не задумывался, – он замолчал и, замедлив ход, уткнулся глазами в снежную дорожку, обдумывая услышанное.

– Никит, ну что, заморочила я тебе голову? В следующий раз будешь разборчивее в выборе попутчиков, – она засмеялась, схватила снег и, слепив снежок, бросила его в Никиту. – Просыпайтесь, ваше величество! А то уснете по дороге от непонятных речей.

Он поднял голову и, глядя на нее, снова рассмеялся. Такой веселой он ее сегодня еще не видел! Как ей идет эта сиреневая мягкая шапочка, светло-серая, отороченная белым песцом дубленка, распущенные русые волосы на воротнике – просто настоящая Снегурочка из сказки! Вот кто должен быть Снегурочкой на новогоднем концерте!

– Давай мне твой рюкзак, я понесу, – неожиданно предложил он.

– С чего это? – улыбка застыла на ее лице.

– Ну, ты девушка хрупкая, тяжести носить вредно. Я рядом… Вот как-то все и сложилось, – засмущался Никита.

– Давай в другой раз, если не передумаешь. Сейчас рюкзак почти пустой, я же первый день в школе. Решила не напрягать себя, – снова заулыбалась она.

– Ага! Оказывается, ты еще и хитрая! С каждым часом открываются все новые черты характера, – засмеялся Никита.

– Да, я такая – ужасная и хитрющая! Ты меня еще узнаешь и разочаруешься, – покачала она головой. – А это мой дом, – она показала на новую высотку. – Дом 37, квартира 127.

– А вон там, дальше, бордовая крыша моего. Недалеко мы друг от друга живем. Ты сейчас домой?

– Конечно, – Вика удивленно посмотрела на него. – После полученных за сегодняшний день впечатлений нужен отдых. А ты разве нет?

– Я на секцию. Тут рядом.

– А пообедать? На секции нужна сила, а на голодный желудок какая тренировка? Тем более что у тебя, наверное, все по часам и здоровое питание.

– Это у вас там, в Москве, здоровое питание, а у нас что есть, то и ешь. Да и некогда мне уже обедать.

– Никит, а почему бы не добежать домой и не перекусить перед тренировкой? Дома-то тебя ждут? Обед есть?

С лица парня мгновенно ушла улыбка. Он сжал губы и нахмурил брови.

– Все есть, – резко сказал он. – Мне пора. Прости… Спасибо тебе. Пока.

Он поднял руку, развернулся и быстрым шагом пошел в сторону спортзала.

– Никита, стой! А телефон! – вдруг вспомнила Виктория. – Продиктуй мне свой номер.

Он остановился и повернулся к ней. Она, видя, что он не собирается подходить первым, достала из рюкзака свой смартфон и медленно подошла к нему.

– Диктуй, – не глядя на него сказала Вика. – Все, записала. А теперь я тебе прозвоню, чтобы ты знал мой.

Она подняла на него глаза. Он смотрел строгим отсутствующим взглядом. Никита опустил голову, глядя на экран зазвонившего телефона, и с усмешкой заметил:

– Последние цифры в номере – 37127, как будто твой домашний адрес. Это чтобы ты не заблудилась?

– Только не говори, что я тебя чем-то обидела, а то этот день мне не отработать перед Богом никогда.

– Ты еще и верующая? – удивился Никита.

– Да, верующая… Но разговор об этом будет в другой серии, – пряча телефон в карман рюкзака, тихо произнесла Виктория.

– Ничем ты не могла меня обидеть. Я сам себя обижаю. Пока. Опаздываю. До новых серий!

Он быстрым шагом удалялся от нее. Она смотрела вслед и никак не могла понять, какую из болезненных струн задела в его душе.

****

Никита не просто бежал, боясь опоздать на тренировку, – он летел. Ему порой казалось, что его ноги даже не касаются ледяной корки на тротуаре. Вика не выходила из головы. Про какие крылья она там говорила? Какие могут быть у человека крылья? Он же не птица! А сейчас ощущение такое, что он сам как будто в полете! И тело почему-то легкое, и в душе непонятная радость и тепло, переливающиеся от сердца куда-то глубоко внутрь. Машинально переоделся в спортивную форму. Вот уже и спортзал, где одни ребята кувыркались на матах, другие, присев на корточки и вытянув руки вперед, ходили по кругу, третья группа уже оттачивала приемы борьбы, ловко перебрасывая друг друга через плечо.

– Ты что такой счастливый? Улыбка от уха до уха! – услышал он строгий голос тренера. – Опоздание на десять минут. На ковер живо! И без улыбочек здесь! – скомандовал он.

Никита беспрекословно повиновался. Здесь шутить, конечно, любят, но весь смех только в конце тренировки после разбора «полетов». Тренер Иван, молодой мужчина лет тридцати, завоевал полный авторитет у мальчишек. Он учил их не только боевому искусству, но и помогал решать жизненные проблемы, умея выслушать и дать дельные советы каждому. Всю тренировку мысли Никиты были заняты знакомством с новенькой. Он сам не понимал, почему постоянно думает о ней. Иван даже несколько раз заметил ему:

– Ты, Воинов, что-то сегодня в ударе! Молодец! Все четко получается! Только палку не перегибай! Не на войне! На тебя никто не нападает, и ты никого не защищаешь, перед тобой твой товарищ. Ты на тренировке!

«Как он догадывается? – думал Никита. – А от кого я хочу ее защитить? От Нинки, которая завтра закатит истерику на всю школу? От Беловой, которая явно увидела в ней соперницу? От Елены Ивановны, которая может завтра при всех поддержать физручку и обвинить Вику? От кого? – Он подошел к шведской стенке и сорвал с нее полотенце, вытирая вспотевшее лицо и плечи. – Да от кого бы то ни было! – встряхнул он головой, вешая полотенце на перекладину. – Я просто буду ее защищать! Потому что она достойна того, чтобы ее защищали!»

– Воинов, ты чего разошелся? – услышал он голос тренера. – Тренировка закончена. Давай к нам присаживайся, обговорим недочеты, и я отпущу вас.

Иван по-отечески кого-то похвалил, кого-то поругал. Вызвал некоторых на ковер и отработал с ними несколько приемов. Объяснил, на что нужно обратить внимание и что отточить к следующему занятию.

Эта секция была для Никиты семьей. Крепкая дружба сложилась только с двумя парнями из одиннадцатого класса, Борисом и Гришкой, с которыми он и проводил все свободные вечера. А последний год – и не свободные тоже, так как домой идти совсем не хотелось. Там ждала его только бабушка, которую он всегда предупреждал, чтобы не волновалась. А та «женщина-мать», отравившая его жизнь, не вызывала у него никаких чувств, кроме отвращения. И самое лучшее возвращение домой было тогда, когда она уже спала, нервно похрапывая в своей всегда готовой к принятию ее тела не заправленной мятой постели. Он для себя отметил, что храп его совсем не раздражал, а наоборот, радовал. Храпит – значит, спит, и на душе легче…

– Воинов, задержись на пять минут, – обратился к нему тренер. – Остальные свободны! До новых встреч, – улыбнулся он.

– Могу я у тебя спросить? – повернулся Иван к Никите, когда закрылась дверь.

– Да, – удивленно посмотрел на него парень. – Конечно, можете.

– У тебя что-то произошло… Ты сегодня другой. Или я не прав?

– Даже не знаю, как сказать, – нахмурился Никита.

Он не хотел говорить о новом знакомстве. Сам в себе еще не разобрался, и делиться своими мыслями не хотелось ни с кем, даже с Иваном. Сейчас надо собираться домой, а идти туда ужасно не хотелось.

– Опять с матерью поссорились? – вдруг спросил тренер. – Домой не хочешь идти?

– Я с ней и не мирился. Все как было, так и есть… Быстрее бы школу закончить и уйти из дома. Устал от бесконечной грязи и беспорядка после ее приезда. Да еще море упреков и бесполезных советов.

– Я уже спрашивал, чем тебе помочь. Спрашиваю еще раз. Чем?

– Да ничем! Ничем мне уже не помочь… После ее приезда жизнь как будто перевернулась с ног на голову, причем в прямом смысле этого слова! Кроме того, что она бесконечно истерит, пытаясь навязать свое никому не нужное мнение, мне приходится еще и жить в постоянном бардаке. – Никита вздохнул и развел руками. – Я не знаю, как у нее это получается! Просто человек – ХАОС какой-то! Я спрашиваю у бабушки: «В детстве она тоже была такой? Почему ты ее не научила убирать за собой?». Оказывается, и в детстве, и в своей бурной юности она была неряхой и грязнулей. И никто не мог совладать с ней! Папа был очень аккуратным человеком, любил чистоту и порядок и, по рассказам бабушки, тоже уставал с ней бороться. А она все разрушала вокруг себя и заставляла нас жить в этом своем, как она любила говорить, «творческом беспорядке». Только кроме него творить она ничего не умела…

– Так помоги ей! Убери за нее. Покажи, как надо!

– Покажи, как надо!? А как ты думаешь, сколько раз нужно показывать, как надо? – он посмотрел на Ивана округлившимися от удивления глазами. – Ты понимаешь, это как торнадо! Ее не остановить… Я даже не понимаю, как у нее получается! Сколько ни убирай и сколько ни показывай «КАК», она только пройдется по «ПОКАЗАННОМУ КАК» в поиске своих очков, или таблеток, или еще чего-то, что побросала где попало, – и за ней остается след ее «творческого хаоса», – он встряхнул головой и глубоко вздохнул. – Вот, смотри! Я как-то пронаблюдал за этим процессом. Она с порога вихрем проносится по кухне и всем комнатам, открывая на ходу тумбочки и ящики, переворачивая в них все вверх дном и не закрывая их до конца. Одновременно рассматривает стол, переставляя на нем все предметы. Подлетает даже к окнам – занавески, сигареты на подоконнике – все в разные стороны. Поиски занимают всего минут десять, а то и меньше, но в квартире воцаряется полный бардак. Зато она, довольная находкой, восседает в кресле в своем засаленном халате, не замечая никого и ничего вокруг.

– А что бабушка?

– А бабушка со своими поучительными речами идет и все ставит на свои места, но она ее даже не слышит! Она просто всех игнорирует и уважает только свои желания! За что ее любить?

– Да, парень! Я видел, как ты сегодня занимался. Все четко. Молодец! Есть в тебе огромный потенциал и мощь. Не навреди только себе. Весь свой задор и гнев вымещай только на тренажерах. На людях не надо, – похлопал его по плечу тренер. – Если будет совсем туго, или твой домашний раздражитель не захрапит в положенное время, звони, приходи ко мне.

– Спасибо, Иван! Меня Гришка с Борькой спасают. Родители у них хорошие – не прогоняют, – улыбнулся Никита.

– Тогда – давай! До свиданья, – фразой из песни с акцентом попрощался тренер.

– Пока!

Иван проводил взглядом своего подопечного, понимая, что на этот раз не в матери дело. До ее приезда парень подавал надежды и успехи были неплохие, а потом как будто что-то надломилось в нем: глаза потухли, интерес пропал. Про мать он знает уже давно, но такого Никиту видит впервые. Сегодня занимался так, как будто изношенную пружину в нем на новую заменили. Надо показать его в области авторитетным тренерам. Может далеко пойти… Хотя стоит присмотреться еще – вдруг показалось!

****

На следующее утро, не обращая внимания на брюзжание матери, на ходу запихивая в рот пирожок и запивая сладким чаем, заботливо приготовленным бабушкой, Никита, поцеловав бабушку, молча захлопнул за собой дверь квартиры и выбежал на улицу, не забыв оглянуться на окно их кухни. Бабушка, как всегда, стояла на посту, крестя его в спину. Он помахал ей и быстрым шагом направился в школу.

«Странно, но вчера Вика при расставании сказала, что она тоже верит в Бога… Как это – верит? Ну, баба Галя – понятно, ей уже пора верить… Но, Вика? Она ведь еще девчонка! Разве так бывает?» – Никита поставил рюкзак на снег и застегнул молнию куртки. Мысли будоражили мозг. – «Никогда не видел молодых людей, читающих молитвы или так свободно объявляющих, что они верующие… Ну, если только монахов по телеку… Но никогда и в голову не приходило, почему они, такие молодые, и уже в рясах? А может, она еще и в церковь ходит? Вот потеха! Что она там делает со всеми этими старушками? Нет, наверное, она тайно верит… Ну, может быть, и молится немножко… Но как такая красивая, стильная, умная – и… церковь? В голове не укладывается…»

С мыслями, противоречащим одна другой, он залетел в класс и первым делом его взгляд устремился на предпоследнюю парту. Подперев голову руками, новенькая с улыбкой что-то объясняла Зое, Сергею и Маше, окружившим ее. Лицо ее выражало спокойствие, глаза тоже улыбались. Светлые волосы, как и вчера затянутые в пучок. Выбившиеся из него волнистые пряди падали на лоб, придавая ее лицу выражение какой-то детской незащищенности и очарования.

Здороваясь на ходу с одноклассниками, Никита устремился на свое новое место.

– Привет, – поздоровался он с компанией.

– Привет, Воинов! За тобой гнались, что ли? – засмеялась Зоя.

– Доброе утро, Никита, – отозвалась Вика, с улыбкой глядя на него.

– О чем вы тут «сосредоточились»? – вытаскивая учебник истории, поинтересовался он.

– Лен Ванна зайдет за нами после истории и поведет извиняться перед Нинкой, – щелкнул языком Сережка.

– Ну и что! И сходим, – затараторила Маша. – Подумаешь! Я не вижу ничего страшного в этом! Только мы же не собираемся извиняться!

– А почему только вы одни это обсуждаете? Э, вы там, орлы! – громким голосом через плечо обратился Никита к классу. – Все в курсе, что после урока несем корвалол и носовые платки физручке?

– Все! Все! Не ори! – отозвалась с первой парты Белова, тоже окруженная группой ребят. – Зотова, вот я не пойму, что ты собираешься говорить этой хамке? Мы с ребятами составили ряд требований и условий, с которыми Нинка должна согласиться и принять их, чтобы прекратить произвол и грубость на уроке.

– О! Да у нас, как там говорится, меморандум! Белова, ты истинная дочь своего отца! Ты сама будешь зачитывать или делегируешь кого-нибудь?

– Могу и сама! Но лучше будет, если это зачитает Зотова.

– Для кого лучше? Для тебя?

– Идиоты! Я же для всех стараюсь!

– Вика, ты хочешь зачитать то, что наваяла Белова? – спросил ее Никита.

– Ребята, – вздохнула новенькая. – Можно я не буду ничего зачитывать? Если мы придем к примирению, то это будет событие не только в нашем классе, но и во всей школе… – она осмотрела встревоженные лица одноклассников. – Вы же все говорите о том, что она лютует не только в нашем классе. Я не думаю, что нужно ставить какие-то условия… Нужно просто по-хорошему дать понять человеку, в чем он не прав. Это моя позиция, – она грустно улыбнулась и добавила: – Тань, ты можешь зачитать, если тебе невтерпеж и, если посчитаешь нужным, но я буду действовать другими методами.

Звонок на урок прервал дальнейшее обсуждение предстоящего события. Все занятие ребята с опаской ожидали разговора с учителями и директором школы. Звонок с урока прозвенел неожиданно. Все оглянулись на новенькую, когда закрылась дверь за учителем истории.

– Спокойствие! Пожалуйста, только спокойствие, – объявила Вика, поднимаясь из-за парты. – У меня к вам предложение: кто побаивается или считает это для себя лишним, может оставаться в классе. Никакого презрения к вам не будет!

Никого не дожидаясь, она пошла к выходу из класса.

– Ты куда? – услышала она в след.

Вика обернулась и с удивлением посмотрела на одноклассников:

– В смысле куда? На учительский совет. Нужно прийти самим, не дожидаясь, чтобы за нами приходили и вели под конвоем.

– А нас почему не зовешь?

– В смысле – не зову? Вы же все в курсе! Кто готов, не отставайте, – она открыла дверь и решительно направилась в сторону учительской, услышав за спиной топот догоняющих ее одноклассников.

Молча они подошли к учительской и постучали в дверь.

– Подожди. Я первый, – протиснулся вперед Воинов.

Он приоткрыл дверь и вежливо обратился:

– Здравствуйте! Десятый класс подошел… Разрешите зайти?

– Ну, все-то не заходите, – послышалось из-за двери.

– Только заговорщики! Другие пусть ждут в коридоре!

К дверям подошла Елена Ивановна и, осмотрев ее столпившийся класс, назвала по фамилиям:

– Белова, Воинов, Зотова, Ионов… ну и Смирнова с Романовой, проходите в кабинет.

– А я? – растерялся Морозов.

– А ты в коридоре будешь… руководить ожидающими! Отойдите все от дверей, а то мешаете, – скомандовала классная.

Вызванные ребята зашли в учительскую. За столами, повернув к ним головы, сидели их учителя и усталыми взглядами осматривали вошедших. В углу на диванчике, удобно расположив на коленях живот, обтянутый той же красной футболкой, с отекшим красным лицом, сидела их физрук, не поднимая глаз. Рядом стоял стакан с водой и лежал блистер с какими-то таблетками.

В кабинет быстро вошла директор школы Алла Петровна – ухоженная женщина лет сорока пяти с блестящими черными волосами, в строгом костюме мышиного цвета и с суперстрогим взглядом. Резким взмахом руки она поправила прическу типа каре.

– Ну что? Все в сборе? – громко с порога заявила директриса. – Елена Ивановна, давайте не затягивать. За перемену должны уложиться.

Елена Ивановна встала и неуверенно начала перечислять накопившиеся за много лет претензии ребят к учителю физкультуры, которые на протяжении многих лет будоражат школу, сказала, что конфликт до сих пор не исчерпан, что дальше так продолжаться не может и что пора, наконец, найти выход из создавшейся ситуации.

– Ребята обидели учителя и готовы извиниться, – закончила она свою короткую речь. – Вика, слушаем тебя.

– Мы не обидели ее, – вступился Никита. – Мы просто недовольны ее преподаванием, а Вика сказала правду.

– Подожди, Никит, – тронула его за рукав Виктория. – Мне очень жаль, Нина Сергеевна, что вчера произошла эта ситуация на уроке. Не знаю, что в жизни так могло повлиять на вас, чтобы можно было забыть о том, что вы учитель, который не должен срывать зло на окружающих… и не просто на окружающих, а на тех, кто не может вам ответить. Разве это правильно? За что можно так ненавидеть детей?

– Я не поняла! – резко прервала ее директор школы. – У нас тут извинения или выяснения отношений?

– Вы нас вызвали извиниться, то есть признать свою вину, не спросив никого из нас, что произошло на уроке, – твердым голосом, глядя прямо в глаза Алле Петровне, заявила Виктория. – Тогда получается, что, выслушав одну сторону конфликта, вы проигнорировали другую. Вы считаете, что это правильно? Надо сначала справедливо разобраться в ситуации…

– Мы уже разбирались в этой ситуации! И не так давно! – провозгласила директриса, нервно поглядывая на часы. – А, сейчас у нас уже нет времени разбираться! Учителей и так не хватает, а вы еще выпендриваться вздумали! Вместо занятий физкультуры компьютерный класс им подавай! А спортом когда заниматься будете? И кто кроме Нины Сергеевны может вас заставить?

– Зачем нас заставлять? – упрямо спросила Вика. – Почему не построить урок так, чтобы всем было интересно заниматься и что мешает относиться к ребятам с уважением?

– Ну ты и штучка, Зотова! – покачала головой Алла Петровна. – У таких уважаемых родителей такая упрямица растет.

Учителя, переговариваясь, удивленно разводили руками.

– Так мы за перемену не управимся, а нам еще в отдел образования надо успеть и кучу отчетов просмотреть и подписать. Дайте мне кто-нибудь воды, – разочарованно выдохнула директриса.

– Подожди, Алла Петровна, – зашевелилась на диванчике Нина Сергеевна, с усилием дотягиваясь до своего стакана с водой и передавая его директрисе. – Не надо передо мной извиняться… Это я должна… извиниться перед детьми. Я после вчерашнего долго думала и поняла, что они… правы! Хреновый из меня вышел учитель… Им сейчас нужны накачанные и спортивные учителя, а что взять с больной тетки, которая выглядит как гора жира, только ором и могу их заставлять заниматься… И эта новая девочка… Она так много может и умеет. Я, когда увидела, просто ошалела. Другие-то все бездельники и шалопаи…

Учителя и ребята застыли в недоумении. Они ожидали от физручки чего угодно, но только не таких признаний. Нина Сергеевна с трудом поднялась и подошла к группе ребят:

– Заявление об уходе я уже положила директору на стол, – глядя в глаза Вики, твердо произнесла она.

– Нина Сергеевна, но как же это? – разводили руками учителя. – Мы же совсем не хотели, чтобы вы нас покидали!

– Тихо! Я уже все решила! – громко провозгласила физрук. – Я… была не права и признаю, что грубо вела занятия, думая, что это для вашей же пользы. А оказалось… Ну, что ж… Вот как-то так… Алла Петровна, отпускай их, – она еще раз посмотрела на удивленные лица ребят и, кивнув головой, добавила. – Все у вас будет хорошо. Вы… правильные дети.

– Идите в класс, – со вздохом произнесла директор. – А вы, Нина Сергеевна, ко мне в кабинет.

Елена Ивановна вышла из учительской вместе с ребятами. Звонок призывал к началу нового урока.

– Сейчас у вас мой урок, – машинально проговорила учительница, качая головой и внимательно оглядывая застывшие от удивления лица ребят. – Идите в класс. Сидите тихо. Я сейчас подойду.

Ожидавшие в коридоре с вопросами подскочили к своим одноклассникам:

– Ну что там?

– Ну! Рассказывайте!

– Чего молчите?

– Вас там корвалолом накачали что ли?

– Что вы как зомби стоите?

– Конечно, посмотрите, всем залили в горло по стаканчику корвалольчика и вырубили на весь день. Очень удобно для укрощения строптивых! – засмеялись они.

– Заткнитесь, идиоты! – наконец, заговорила староста. – Ржете, как кони! Пошли в класс. Сказали же, чтобы тихо. Пошли, Вик, – подхватила она новенькую под руку.

Эмоционально жестикулируя и закатывая глаза, Маша с Зоей рассказывали последние события. Плотно закрыв изнутри дверь своего класса, ребята окружили группу, принявшую на себя психологический удар, и, срываясь на крик, пытались выведать малейшие подробности разговора. Говорили хором, перебивая друг друга, хохоча и чувствуя свою победу над училкой.

– Так ей и надо, жирной крокодилице! Зубы ей подточить и пасть покороче сделать, чтобы больше на нападала на нас!

– Правильно! Пусть валит из школы!

– Разве это учитель? Чему этот жирный шар может нас научить?

– А почему она так легко сдалась?

– Так ты че, не понял? Как ей теперь вести физру, когда Зотова может ее заменить в два счета! – перекрикивая друг друга, хохотал класс.

– Вика, а ты что молчишь? – оглянулись они на предпоследнюю парту, где молча с нахмуренными бровями сидела их новенькая, прищуренными глазами осматривая одноклассников. Рядом с ней, так же, не говоря ни слова, уткнувшись в учебник, сидел Воинов.

– Что ты на нас волком смотришь? – первая опомнилась Белова.

– Что молчишь?

– Радуешься втихомолку, что смогла осадить грубиянку?

– А может нас презираешь за то, что не смогли, как ты, – злорадно прошипел Морозов. – Зазвездилась?

– Вы рты свои прикройте, пока я сам не заткнул их! – угрожающим голосом приструнил ребят Никита, оторвавшись от учебника. – Вам сказали сидеть тихо… Вот и злорадствуйте молча. Идиоты! Какая бы Нинка ни была, ей сейчас очень плохо! Все видели ее состояние, и мы уже не в пятом классе, чтобы…

Вдруг дверь с шумом открылась, и в нее не вошла, а влетела их классный руководитель с озабоченным лицом. Все замолчали. Елена Ивановна быстро подошла к столу, кинула на него журнал и, передумав садиться, сложила руки на груди и отошла к окну, не поворачиваясь к классу. Все застыли, не мигая глядя на нее в ожидании новой информации. Классная не спешила.

– Мы не смогли уговорить Нину Сергеевну остаться в школе, – вдруг заговорила она. – Отработав две недели, она уйдет от нас… Причем идти ей некуда… Я хочу, чтобы вы были в курсе. Ожирением она страдает уже лет пятнадцать… нарушение эндокринного обмена. Вес пыталась сбрасывать, сидела на диетах, но что-то в центрах мозга сильно повредилось после… гибели ее семьи… Муж с дочерью утонули в Оби, не смогли выплыть, потому что…, – она отвернулась от окна, – не знаю, нужно ли вам это рассказывать… она никак не могла уговорить их заниматься спортом и научить их плавать, хотя у самой был разряд по плаванию… Они предпочитали играть в компьютер и приставку и были пухленькие, всегда сытые и очень ленивые, как вспоминала она…

– Перекосило, значит, бабу, – нарушил тишину Мишка.

– Морозов, выйди из класса, – не поворачиваясь, тихо проговорила Елена Ивановна.

– А че сразу «выйди»! – забухтел парень, оглядываясь на одноклассников в поисках поддержки.

– Выйди – это значит встал, вышел и закрыл за собой дверь, – жестко произнесла Белова.

– Ну и что вы об этом думаете? – когда закрылась дверь за Морозовым, проговорила классная.

Все молча смотрели на учителя.

– Зотова Виктория, тебя хочу услышать первой.

Вика поднялась из-за парты и увидела обращенные на нее лица одноклассников, нетерпеливо ожидающих ее резолюции.

– Ребята, мы не должны быть жестокими… – начала было она, но тут же замолчала. Подумав секунду, вдруг неожиданно произнесла: – Можно я покороче? Предлагаю купить большой букет алых роз и подарить Нине Сергеевне с просьбой остаться в школе…

Класс ошеломленными глазами, не произнося ни слова, уставился на нее.

****

– Ого! Букетище!

– Сколько тут – сто одна?

– Кто кому признается в любви?

– Кого поздравляем?

– Сегодня кто-то родился? Почему не знаем?

– А покажите кольцо! Кто кому делает предложение?

Пока, не реагируя на бесконечные вопросы и насмешки учеников из других классов, пытались незаметно пронести в спортзал весьма заметный огромный букет, пока переодевались, пока все десятиклассники дружно собрались в спортзале и с биением сердец ожидали Нину Сергеевну, уже прозвенел звонок к началу занятия, а физручки все не было. После десяти минут ожидания Виктория тихо предложила:

– Ребята, ведь всем понятно, что она побаивается встречи с нами. Давайте начнем урок самостоятельно. Это не может не порадовать ее!

– А может, она вообще не придет, че тогда начинать?

– Придет! Точно придет! Елена Ивановна на нашей стороне. Она ее уговорит.

– Тогда встаем все друг за другом и начинаем пробежку. Пять кругов вокруг зала, – скомандовала Вика.

Ребята неохотно подтянули спортивные штаны и побежали, переговариваясь друг с другом, не забывая поглядывать на дверь.

На втором круге пробежки дверь медленно отворилась, и на пороге спортзала застыла физручка в оцепенении от увиденного.

– Здравствуйте, Нина Сергеевна! – хором закричали ребята, даже не ожидая, что ее появление сможет так обрадовать их.

– Вы чем тут заняты? – с несвойственной ей неуверенностью спросила она, проходя внутрь зала. – Построиться всем в шеренгу, – неожиданно тихим голосом произнесла она.

Ребята беспрекословно выстроились друг за другом, не отрывая от нее глаз. Ведь, как показывал опыт их многолетних отношений, в эти мгновения от нее можно было ожидать все, что угодно.

– Так. Я смотрю, все в сборе. Опоздавших нет, – встала она напротив них.

– Ну, как это нет… Есть опоздавшие, – откликнулся Морозов. – Пятнадцать минут без учителя… Отжиматься будете, Нина Сергеевна?

– Да, замолчи ты, – зашипели на него со всех сторон. – Сейчас все испортишь!

Нина Сергеевна посмотрела на опустившего голову Морозова и с недоумением развела руками, открыв было рот для вразумления онемевшего Мишки.

– Можно нам слово? – громко произнес Никита, не давая ей опомниться.

Физручка в новой бело-сине-красной футболке бросила на него строгий взгляд и, мгновение помолчав, сложив руки на груди, кивнула.

– Нина Сергеевна, – начал Никита. – Мы тут всем классом… – не договаривая речь, он устремился в конец спортзала, где за матами прятался букетище роз.

– Нина Сергеевна, – перехватили инициативу Зотова с Беловой, смущенно поглядывая друг на друга.

– Ну, давай ты, Вика, – уступила Татьяна.

– Нина Сергеевна, – вновь повторила Виктория, наблюдая, как Никита с цветами подходит ближе к учителю.

– Ну, я Нина Сергеевна! Я! Что у вас за слово ко мне? Говорите, – миролюбиво вздохнула она, поворачиваясь в сторону подходящего Воинова, и открывая от удивления рот.