Czytaj książkę: «Гаданье на кофейной гуще»
Лера любила сюда возвращаться. Только здесь море было таким прозрачным и пронзительно-бирюзовым, как медный купорос на уроках химии. И цвет моря не менялся, даже когда ветер начинал трепать и ерошить волны. Наверное, он делал это от зависти – ведь морем все восхищались, восторгались его изумительным цветом, прозрачностью, а ветер никто не хвалил. Разве что парочка серфингистов, безуспешно пытавшихся поймать волну в тихом Эгейском море.
Отель стоял в стороне от белых шумных городов, расположившихся на побережье, и других отелей рядом не было.
«Полная оторванность от цивилизации» – прокомментировал это место Павел – Лерин знакомый, приехавший сюда за ней.
Лера никак не могла для себя решить: как она относится к Павлу? Но заволновалась, когда он сказал, что хочет посмотреть на это место, которым Лера так восхищалась.
Ну, и как это надо было расценивать? Какой нормальный мужчина добровольно решит поехать в другую страну лишь для того, чтобы взглянуть на понравившейся отель знакомой женщины.
Может, их отношения все-таки перерастут в романтические?
Но Павел, проведя три дня в отеле, исчез в неизвестном направлении, как капризная барышня. И Лера все думала: она ли его обидела или он ее?
Полдня она даже переживала. Но потом, подумав, решила, что капризный мужчина ей не нужен. Мужчина, по мнению Леры, должен быть надежным, умным, обязательно с чувством юмора. А еще он должен понимать тонкую женскую душу. Точнее, Лерину душу.
Но Лера знала, что искать никого в этой жизни не будет. А еще ей всегда было хорошо и уютно в своем одиночестве и мужчина, которого она могла бы впустить в свою жизнь, должен был эту ее жизнь только улучшить. То есть с ним ей бы стало еще лучше, интереснее и уютней. Вот, как то так. А это уже была проблема.
Правда, лучшая подруга Томка с ней в этом вопросе была категорически не согласна. Она с первого курса института была в поисках своей второй половины.
«Под лежачий камень вода не течет» – был ее жизненный принцип.
– Как ты замуж выйдешь, если даже не пытаешься приложить минимального усилия? – сделав огромные глаза, вопрошала Тамарка.
– Да не хочу я прикладывать усилий! Если судьбе угодно определить меня замуж, то она найдет меня даже за печкой, – выдавала Лера свой извечный аргумент, чем всегда злила подругу.
– Глупости, какие! Ну и пристроит тебя судьба к какому-нибудь ботанику. Будешь дома сидеть и книжки с ним вслух читать или математикой заниматься.
– Нет, математикой я не могу, у меня с ней отношения не складываются с детства. А книжки? Почему нет? Это одно из моих любимых занятий. Так что я согласна на ботаника.
– Ну, вот и поверти головой. Ты можешь сама выбор делать, а не ждать милостей от природы.
– Ага, а можно пойти в ботанический сад и поставить капкан на какого – нибудь ботаника, – переводила Лера в шутку их начинавшийся спор.
Сама Томка вышла замуж удачно, как им тогда казалось. Она выхаживала и пасла своего Ромку, как опытный охотник. Высмотрела парня из строительной организации, решив, что строители в наше время хорошо зарабатывают, и ее такой вариант устроит, проследила за ним, как опытный сыщик. В буквальном смысле ходила за своей жертвой несколько дней по пятам. Выяснила: где живет, с кем, где обедает, где проводит время после работы? Собрав досье, и полностью утвердившись, что это именно то, что нужно, Томка приступила к решительным действиям – пошла в атаку.
Она стала попадаться ему на глаза, словно случайно сталкиваясь с ним на улице, в метро, в кафе, куда несчастный ходил обедать. При этом подруга каждый раз прикидывалась невинной овечкой и смущенно улыбалась, скромно опуская свои огромные глаза.
Глаза у Томки были неземной красоты: большие, слегка раскосые, да к тому же такого пронзительно-зеленого цвета, что многие сомневались – не линзы ли? А еще густые пшеничного цвета волосы, которые Томка заплетала в изящную косу. И ходить бы с такой красотой девице Тамаре по подиуму, да рост не позволял. Не вышла ростом Томка. Была она крепкая, упругая, коренастая. Но, зная свои недостатки, носила высоченные каблуки, прибавляя себе сантиметров по пятнадцать роста, даже зимой.
От своей внешности Лера, как и большинство женщин, тоже была не в восторге, считая ее далеко не модельной: слишком длинный нос, лягушачий большой рот, непонятного цвета глаза – то ли серые, то ли выцветшего неба. И главная проблема – непослушные жесткие вьющиеся волосы – подарок от папы. Сколько Лера ни пыталась привести их в порядок – после того, как она отрезала свою косу – ей это не удавалось. Волосы становились дыбом, торчали в разные стороны, вились мелким бесом. И лишь короткая стрижка немного примиряла Леру со своей внешностью. Стрижка делала девушку похожей на француженку, так ей казалось.
Лера плыла к своему острову. «Остров надежды» – так она его называла. Крошечный островок находился в километре от пляжа отеля. И, вроде, не так уж и далеко, но кроме Леры туда мало кто заплывал. Отдыхающие старались не пересекать желтый канат, отделяющий зону купания от зоны, где море было привольно. А Лера неспешно плыла туда, где чувствовала себя абсолютно свободной. Было что-то притягательное в этом островке. Он был похож на шапку Мономаха, конусом выходя из воды. У кромки моря с одной стороны белела тонкая полоска песка, нанесенного ветром, словно специально для таких любителей дальних заплывов и одиночества.
Лера вышла на берег и с блаженством растянулась на этом мини пляже, успокаивая дыхание. Отель скрылся за островом, и перед девушкой открылась великолепная панорама бескрайнего моря с разбросанными островками. Край земли. Какая же красота вокруг. Если рай существует, то он должен быть похож на этот дивный уголок Греции. Бирюзовое море в обрамлении синих гор и над всем этим ослепительное голубое небо.
Ах, как же Лера любила все это – и море, и небо, и горы! Она закрыла глаза, чувствуя, как солнце согревает ее прохладную кожу, погружая в тихую негу. Волны едва касались берега, убаюкивая своим плеском. Она почти уснула, но звук, которого тут не должно было быть, мешал погрузиться в сон. Лера подняла голову, прислушалась: какой – то посторонний шорох и еще этот странный звук, словно по камню стучат металлической трубкой.
Решив выяснить, что это за звуки, Лера встала и постаралась заглянуть за выступ утеса, но увидела только кусок черной резины.
«Может, морское течение пригнало мусор и прибило его к острову? И зачем мне его рассматривать? Завтра его уже здесь не будет». – Думала Лера, но уже входила в теплые волны и, сделав три гребка, оказалась с противоположной стороны, откуда слышался шум. Держась одной рукой за камень, она с удивлением рассматривала аквалангиста, застывшего в неподвижной позе. Только его трубка в такт с волнами, билась о скалу, создавая монотонные звуки.
– И на что можно так долго смотреть? Камни, да морские ежи! – Тихо проговорила Лера и тронула человека за плечо.
Реакции не последовало, аквалангист продолжал рассматривать что-то в морских глубинах. И тогда девушка, уже понимая, с чем ей сейчас предстоит столкнуться, перевернула тело, сняла с него маску и закричала. Безжизненные глаза смотрели в прозрачное небо. И эти глаза были ей хорошо знакомы…
За несколько недель до этого…
Лера с тоской посмотрела за окно, где вовсю веселился дождь, то плавно и медленно роняя свои капли на серый асфальт, а то, припуская сильные струи отбивать одному ему знакомые ритмы. И не было конца этому дождливому веселью.
– Вот ведь противный, какой, все утро заманивал в свои сети! – вздохнула Вера Тимофеевна за соседним столом.
– Кто заманивал? – Не поняла Лера.
– Да дождь этот, – кивнула женщина на окошко, тряхнув химическими кудряшками. – С утра погода была, какая?
– Какая? – Эхом повторила Лера.
– Да прекрасная была погода: солнце, небо голубое, птички щебетали. Я вон, в одном летнем платье на работу пришагала и босоножках. – Тимофеевна провела рукой по пестренькому платью в цветочек. – Леонид Петров из телевизора сказал: «В Питере солнечно, осадков не ожидается». Я и зонтик из сумки выложила. А сейчас, что получается? Ни зонта, ни кофточки! Это он специально заманивал, чтобы меня окончательно вымочить.
Лера с удивлением посмотрела на коллегу. Вряд ли дождь поставил себе целью намочить только одну Веру Тимофеевну. Но вслух говорить ничего не стала. А подумала, что если бы взяла отпуск, как планировала на конец июля, то сейчас купалась бы в своем бирюзовом море и не смотрела бы на серый пейзаж за окном.
Но, что, уж, теперь жалеть. Надо набраться терпения, сама согласилась на эту работу.
Работу свою Лера обожала. С раннего детства она рисовала на всем, что попадалось ей под руку: альбомный лист, обрывок любой бумаги, пачка бабушкиных папирос, запотевшее окно, песок. В раннем детстве это были и обои, за что ей попадало от семейства, но в угол ее старались не ставить, – ребенок не понятно, откуда доставал карандаш и вдохновенно творил. Девочка рисовала все, что видела, что встречала на пути своей маленькой жизни. Это были: ее игрушки, кошки, собаки, воробьи и голуби, дома и машины. Позже Лера стала изображать своих домашних. И делала это настолько похоже, что ни у кого не возникало сомнения – ребенок одарен талантом. В школе она с младших классов была членом редколлегии, и даже старшеклассники относились к ней с уважением.
А после окончания школы Леру Озерову взяли в Муху, Мухинское училище, после предварительного собеседования. Она принесла несколько своих работ, как было положено: рисунок карандашом с натуры, рисунок пером, отмывка тушью, акварель, орнамент и случайно в эту папку попал еще и рисунок: «Умирающий лев», – который Лера скопировала с шедевра Леонардо на пожелтевший лист старого альбома. Вышло так схоже, что бабушка посоветовала внучке не показывать никому эту свою работу, чтобы не волновать окружающих.
– Но почему, ба? Это же красиво! – Любовалась Лера на свое творение. – Пусть смотрят.
– Ты лучше свое рисуй, детка! Природу, зверушек разных, это зла не принесет! – Закивала головой бабуля.
Лера, залюбовавшись на знакомый профиль, тут же схватила карандаш и изобразила бабушку, одним штрихом придав старушке царственный вид.
– Шалунья! – ухмыльнулась Виктория Александровна. – И как ты так можешь? Вроде ничего не меняешь, а у тебя, то король, то трубочист выходит из простых людей.
И вот на собеседовании рисунок Леонардо случайно оказался в папке, которую Лера тщательно собрала вечером, придирчиво разглядывая каждую свою работу. Не сам же он туда пролез?!
Два преподавателя склонились над рисунком и в молчании рассматривали его несколько минут.
– Простите, это попало сюда случайно, – пролепетала Лера. – Это просто шутка.
– А кто сей шутник? – проговорил высоким голосом седой. Тот, кто показался Лере старше. Она уже всматривалась в его лицо, прикидывая: пойдет ли ему шутовской колпак.
– Я просто попробовала….
– Дорогая, так у нас пробуют студенты на последних курсах, да и то не все.
На нее внимательно смотрели две пары глаз, а Лера чувствовала, как ее лицо заливает краска то ли стыда, то ли гордости.
– Я возьму ее на свой курс, – проговорил тот, что был моложе – с рыжей бородой и живыми карими глазами. «Полярник» – припечатала Лера образ.
– Смотри, не навреди! Эту девушку учить нечему, ее надо только направить.
Но Лера не считала, что ее нечему учить. Она с удовольствием постигала и впитывала любую информацию, которую давали мудрые преподаватели.
Больше всего она обожала уроки в Эрмитаже, когда им было позволено делать копии с мировых шедевров. Она чувствовала свою причастность к великому искусству. Душу ее охватывал трепет каждый раз, когда она переступала порог знаменитого музея. Лера с раннего детства могла бродить по его залам часами, подходя к любимым полотнам, вглядываясь в детали, подмечая, как ложится свет и падают тени, чувствуя, как что-то тяжелое слетает с нее, и делается чище все вокруг.
Написать «нетленку», как мечтали многие студенты Мухи у Леры не получалось, да она и не старалась. Ей больше нравилось делать копии с известных картин, повторяя гениальные изгибы и повороты, копировать игру солнечных лучей, блеск жемчуга на шейках светских красавицах.
– Озерова, куда тебя тянет? Хочешь писать копии в торговых центрах для капризных заказчиков? – Смеялись однокурсники.
Сначала многие завидовали Лериным работам, они были лучшими на курсе, но потом все успокоились, ничего выдающегося девица Озерова не показывала. А находилась в рамках заданий училища.
Вон, Женька Павлов, какие шедевры выдавал, закачаешься! Даже выставку свою пробил. И это на третьем курсе! Да, мазки слишком грубые, краски плохо смешивает, торопится, но каждая неделя – новая работа. Питер под дождем: мокрый Невский, мокрая Исаакиевская площадь, Летний сад, Петропавловка сквозь нити дождя. Да, шаблонно, но прибавьте к этому харизму самого художника – уверенного в себе и своем творчестве красавца с копной каштановых волос. Народу нравились его работы и их охотно покупали туристы.
А Озерова написала старушку в красном берете, одиноко съежившуюся на лавочке под дождем, чем заставила заплакать преподавателя. И работа ее долго висела в аудитории, как лучшая.
Распределение после Мухи было свободным. То есть идите, дорогие господа студенты, на все четыре стороны. Хотите, рисуйте фантики, хотите, вынашивайте в себе свою «нетленку», хотите, пишите «жопись» с домиками, озерцом и ромашками на переднем плане. Это хорошо продается, если вы, конечно, сможете пристроить свое творение в отделы мебельных центров.
Но Лере неожиданно сделали интересное предложение – пригласили в реставрационную мастерскую при известном антикварном салоне. О таком выпускнице академии даже мечтать было смело, – туда брали людей с опытом. Салон занимал целых три этажа. Первый и последний – были рабочими, там сидели реставраторы, а на втором был выставочный зал, он же торговый. Точнее, первый этаж был полуподвальным и у сотрудников назывался «подземелье». Леру посадили туда, но девушка была рада своей работе. Она находилась среди холстов, кистей и красок. Что могло быть лучше?
Правда, реставрацией великих полотен, как мечталось, пока заниматься не приходилось. Она смешивала краски в респираторе, добавляя в них свинец, что меняло состав современных красок. Патинировала рамы. Иногда приносили трогательные картины неизвестных художников прошлого века облупившиеся, растрескавшиеся. Но заказчики умоляли восстановить семейные реликвии. Однажды к Лере подошел хозяин мастерской Павел Аркадьевич, прозванный в народе Павлом первым, с необычной просьбой.
– Сможешь это восстановить? – и протянул небольшое полотно.
– Но это же копия Левитана? Зачем кому то понадобилось реставрировать копию? Да и реставрация будет стоить намного дороже, а по срокам и дольше.
– И что ты предлагаешь? – блеснул очками в тонкой оправе шеф. Он потрогал прядь волос, прикрывавшую лысину, как делал это всегда, когда волновался.
Круглый живот обтягивал модный джемпер яркой оранжевой расцветки, узкие джинсы известной фирмы на тонких ножках смотрелись жалко и дешево. Вздернутый нос и чересчур большая голова на покатых плечах и, правда, придавали сходство с Императором Павлом первым, но шеф представлял себя стройным и красивым и всячески старался соответствовать молодой жене – крашеной брюнетке с пышной грудью. Жену звали Эллина – по крайней мере, она так себя называла. Одевалась она в яркие одежды. На ней всего было много: блесток, страз, кожи и меха. Пухлые губы ярко мазались вишневой помадой, а ресницы покрывались тушью в таком количестве, что глаз за ними было не рассмотреть.
Вера Тимофеевна при виде ее опускала голову и начинала глубоко дышать, не произнося при этом ни слова.
– Может, я сделаю просто новую копию? – Лера покосилась на шефа, боясь навлечь на себя его гнев.
Но гнева не было. Шеф засучил ногами, словно собираясь пуститься в пляс, его оранжевый живот заходил ходуном, а рука потянулась к маскирующей лысину пряди.
– А где вы возьмете холст, Озерова? Холст прошлого века. Не будете же вы делать копию на современном полотне.
– На современном я не буду, – стала рассуждать Лера, – хотя современную холстину можно выварить в растворе клея, крахмала, кофе и еще парочки ингредиентов. Получается абсолютно похоже, если, конечно, вы не планируете выставлять картину на Сотбис. Но можно взять старый холст. Там в углу давно стоит одно полотно. Оно начала прошлого века, это и без экспертизы видно. На нем уже ничего не разобрать: ни работы, ни автора. Хранили неправильно, вот все краски высохли и осыпались. Но холст-то отличный. Старую краску смою и загрунтую.
Шеф продолжал пританцовывать, слегка подрагивая, при каждом Лерином слове.
– Мне нравится ваше предложение. Остановимся на первом варианте. Вы, Озерова, попробуйте сварить свой змеиный состав и покажите мне. А я приму решение.
На том и порешили.
Экзамен Лера выдержала. И шеф, и заказчица остались довольны. После этого она словно перешла на следующий курс. Павел первый вызывал ее наверх, знакомил с заказчиком, и милостиво доверял отреставрировать очередную картину или миниатюру.
Лера всегда с трепетом ожидала задания. Она погружалась в свой мир, в котором ей было привычно и спокойно. Будь ее воля, она бы так и жила в этой мастерской, изучая мазки старинных мастеров, следуя за полосками света и тени, отмывая загадочные темные пятна на картинах, снимая старый, потрескавшийся лак, осторожными движениями стряхивая следы времени с портретов. Забирать работу домой воспрещалось строжайше. За ослушание сотрудники увольнялись. И Лера с сожалением каждый раз прощалась со своими работами, говоря им: «До свидания» и убирая в сейф, как велел начальник.
В последнее время работы стало настолько много, что у Леры даже скопилась очередь, хоть она и сидела, не поднимая головы. Шеф иногда спускался к ней и поторапливал. Или просил сделать реставрацию какой-то картины в первую очередь.
Однажды случилось невероятное: он взял ее с собой на выезд. Как он сказал: «Хочу посмотреть, как ты, Озерова, способна дать оценку произведениям!» Это было странно, потому что в их салоне работал целый штат профессиональных оценщиков, да Павел Аркадьевич и сам в этом неплохо разбирался. И никакого иного интереса, кроме профессионального, шеф явно к Лере не питал. Тогда, зачем было брать ее с собой? Всю дорогу она думала об этом, но когда переступила порог странной квартиры, больше похожей на музей, забыла о своих сомнениях. Картины, статуэтки, причудливые вазы, старинная мебель и сервизы в хрустальной горке – от всего этого захватывало дух. И Лера с порога с детским восхищением стала переходить от одного произведения к другому, узнавая руку мастера или вглядываясь в темные, едва заметные силуэты потемневших полотен.
– Боже мой, чья эта квартира? – спросила Лера шефа, когда немного улеглось ее волнение.
Лера оглянулась вокруг: мебель была старинная, но реставрации она явно никогда не знала. Обивка в некоторых местах вытерта до основания, на овальном столе обветшалая ковровая скатерть, тяжелые портьеры, закрывающие немытые окна покрыты таким слоем пыли, что кажутся бархатными. За мутными стеклами орехового буфета переливались кобальтовые вазы.
– Кто тут живет?
– Одна моя старинная приятельница, родственница, можно сказать. Она сейчас в больнице, но просила меня приглядывать за ее квартирой. Понимаешь теперь, почему я взял с собой тебя?
– Если честно, не понимаю, – пожала плечами Лера.
– Да любой из наших оценщиков, тут же разболтает кому не надо, что он тут увидел. А я волнуюсь за свою родственницу. Думаю, можно сделать несколько реставраций, пока ее нет. Так сказать, в подарок. А некоторые работы явно нуждаются в копиях. Ну, нельзя в наше время так беззаботно вешать на стены подлинники. Это, в конце концов, опасно. Такие картины нормальные люди хранят в банках.
– А со своей родственницей вы это согласовали? – С подозрением спросила Лера. Ей все меньше нравилась вся эта тема.
– Думаешь, она со мной согласится? – Хмыкнул шеф. – Но все равно, это все завещано мне. Она сама мне в этом призналась. Я ее единственный наследник. Пусть и дальше живет и здравствует старушка. Но мне так будет спокойнее. Если согласны сотрудничать, то работать будете в моем кабинете. Там и свет лучше и глаз меньше. А лишние глаза нам с вами, Озерова, в этом деле не нужны. Ну, что вы так смотрите? – пристально взглянул на Леру шеф.
Он перешел с ней на «вы» – то ли вдруг зауважал за ее труд, то ли тайна, которую он ей открыл, подняла Леру в его глазах до уровня соучастника.
А в голове у Леры вихрем носились мысли: «Справлюсь ли с таким заданием? Смогу ли? И за что мне такое счастье?»
– Конечно, работу я оплачу, если вы об этом!
Лера чуть не выпалила, что готова все сделать без всяких денег! Но потом опомнилась, что это прозвучит совсем, уж, по-детски.
– У меня через три недели отпуск, – опустила она голову, но уже мысленно прощаясь и с бирюзовой тихой бухтой и со скалой в форме шапки Мономаха.
Павел Аркадьевич подошел к окну и, нахмурившись, пытался что-то разглядеть за тусклыми стеклами.
А Лера ругала себя за глупость, которую сморозила. Она с тоской вспомнила бывшего владельца антикварного салона – тихого интеллигентного Аркадия Михайловича – отца нынешнего хозяина, к которому ее привел любимый преподаватель из Мухи. И вроде тот же салон, и любимая работа, и подвал, но что-то исчезло. Как выразилась Вера Тимофеевна: «Пропал прозрачный воздух!»
Вот, как в этой квартире – здесь воздуха было с избытком, несмотря на тусклый свет и грязные окна. С каждой картиной, висящей на стенах, Лера бы с удовольствием поработала. Подержала бы ее в руках, почувствовала бы тот особенный запах, который присутствует у каждой. Кто-то говорит, что это просто пыль, но Лера точно знала, что это запах самой картины. И у каждой он свой, как у людей.
– Ладно, Озерова, не буду вас утруждать. Считайте, я вам ничего не предлагал. Надеюсь, предупреждать о том, чтобы вы не распространялись о нашей поездке вас не надо? Уж, на это я могу рассчитывать?
– Павел Аркадьевич, простите! Конечно, я с удовольствием займусь работой. Я готова!
– Но делать все надо быстро, пока родственница в больнице. Потом я отправлю ее в санаторий. Она обожает, когда о ней заботятся. Характер, надо сказать, у родственницы препротивнейший. На все у нас с вами месяца два, не больше.
– Сколько?! – Лера пришла в ужас. – Но тут работы на несколько лет.
– Фу, Валерия! Не думаете же, вы, что мы с вами будем реставрировать всё в этой квартире? Пока мне нужна лишь одна вещь.
Он пошел в другую комнату, куда Леру не пригласил, и вынес кожаный планшет, похожий на папку, в которой музыканты носят ноты.
– Вот наше сокровище, – прошептал Павел Аркадьевич. – Старуха предпочитала держать сей шедевр всегда под рукой. Даже заказала специальную папку для путешествий. Не глупость ли?
– Как Наполеон, который всегда возил за собой любимую картину «Битва при Иссе». Он говорил, она дает ему силы и вдохновляет на бой.
– Сравнила Наполеона с нашей Карловной. Старуха, как Гобсек тряслась над своей коллекцией. Лишний раз из дома не выходила. Сколько раз мы приглашали ее к себе на дачу, подышать, так сказать, воздухом. Но она предпочитала дышать тленом этих картин.
– Она жива? – Пристально глядя на шефа, спросила Лера.
– Я же сказал, она сейчас в больнице.
– Но вы уже несколько раз говорили о ней в прошедшем времени.
– Да она давно уже там, в прошедшем времени. И зачем она хранит все это? Для кого? Так, уж сложилось, что мы с женой ее единственные родственники, но нас она тоже не жалует любовью. Вся ее жизнь в этих вещах.
– Как это грустно, – согласилась Лера и подошла к столу. – А что же она сейчас без картины уехала? – Тревожное чувство не покидало душу.
– На скорой ее увезли, без сознания была Карловна. Мы с Эллиночкой ночью к ней по звонку примчались. Она уже без сознания лежала. Не до картин было, Озерова.
Взглянув на картину, Лера с удивлением стала разглядывать пасторальный пейзаж: приглушенная зелень разросшихся кустов, гора на заднем плане, дорога, уходящая за поворот, несколько упитанных коров и развалины ротонды в правом углу. Классика.
– Павел Аркадьевич, скажите, чья эта работа?
– По правде сказать, я и сам еще не понял, – после долгого молчания произнес шеф. – Но не надо так волноваться! Тетушка наша – старушка с причудами. Могла хранить у себя все, что угодно. Вот, полюбуйтесь…
Павел Аркадьевич поднялся и вытащил из комода старинную шкатулку. Лак на ней почти осыпался, но перламутровые вставки еще мерцали бирюзовыми искрами. Вытащив из потайного ложа маленький ключик, он вставил его в незаметное отверстие и провернул, послышался тихий звон колокольчика и массивная крышка приподнялась.
– Вот, смотрите, что хранила в ней эта чокнутая.
Лера заглянула в нее и улыбнулась: шкатулка была доверху заполнена фантиками, да какими!
– Ну, и что вы на это скажете, Валерия? Если бы вы знали, чего нам стоило открыть это, с позволения сказать, сокровище! Лялечка так надеялась найти в ней старинные драгоценности! Она, как все женщины, обожает все, что сверкает, – с умилением произнес любящий муж, – а, уж, старинные колечки и сережки…. Сколько я ей их подарил, а всегда радуется новым.
Шеф затих с улыбкой на лице, а Лера с удивлением рассматривала аккуратно сложенные разноцветные бумажки.
– Это же настоящее сокровище! – проговорила она.
Павел Аркадьевич отвлекся от приятных мыслей и, нацепив на нос очки, подошел к столу.
– Лялечка сказала, что это мусор, она была так расстроена, что в шкатулке нет драгоценностей, и я не стал вникать. Сокровище, говоришь…
– Тут фантики кондитерских фабрик царской России: «Абрикосов и сыновья», «Адольф Сиу», а это Эйнем, нынешний «Красный октябрь». Нам в Мухе рассказывали, что фантики для этой фабрики оформляли Михаил Врубель и Александр Бенуа. А для праздников в фантик вкладывали открытки или головоломки. Это же чудо, что такое, Павел Аркадьевич!
Девушка счастливо улыбалась, словно это ей подарили шоколад с красивым фантиком. Она разглаживала разноцветные бумажки, проводила рукой по шершавой шкатулке, гладила теплое дерево буфета. Все ей здесь было мило, все манило, обещая рассказать свои тайны. «Только прикоснись, Лера!» И Лера касалась, трогала, проводила кончиками пальцев по теплому дереву, потертым лакированным поверхностям.
– Ну, лично я под словом сокровище понимаю нечто другое. Но могу с вами согласиться, некая ценность в этой коллекции имеется.
– Многие музеи с радостью согласятся принять такой дар! А шкатулка – это вообще произведение искусства: сама форма, потайной замок, а инкрустация из бирюзового перламутра, я о таком даже не читала! Очень редкий оттенок. Только, конечно, она нуждается в серьезной реставрации.
– Ну, прежде чем дарить что-то из этой пещеры Аладдина, мы должны вступить в наследство. Ладно, отвлекли вы меня своими фантиками. Вернемся к картине.
– Если честно, я даже боюсь ее касаться, но ценности, мне кажется, она особой не представляет. Наверное, она просто была дорога вашей Карловне по каким-то причинам. Может, это был подарок ее любимого, – пустилась в размышления Лера.
– А вам и не надо ничего касаться. Тем более что картина в хорошем состоянии. Пряча ее от посторонних глаз, тетка делала доброе дело.
– Тогда, что от меня требуется?
– Вам надо сделать копию. Всего лишь копию. Вы же мастер по копиям? Вот и копируйте. Холст я вам выдам.
Лере хотелось еще остаться в этой квартире, внимательно рассмотреть каждую мелочь, каждый пейзаж, висевший на стенах, провести рукой по старинным поверхностям, но Павел Аркадьевич, упаковав картину в тесненный кожаный планшет, заспешил к выходу.
«Странно, зачем он меня сюда вообще привез, – размышляла Лера в дороге. – Принес бы картину и поручил копировать».
– Куда тебя Павел первый возил? – Глядя на Леру поверх очков, задала вопрос Вера Тимофеевна.
– На квартиру к своей родственнице, – проговорила Лера и тут только вспомнила, что шеф просил никому не говорить об этом.
Смутившись, что фраза прозвучала несколько двояко, она поторопилась уточнить:
– Просит копию с картины одной сделать. Только вы, Тимофеевна, не говорите тут об этом никому, особенно нашим оценщикам. Павел Аркадьевич не хочет никого посвящать.
«Молодец, Озерова! С тобой в разведку нельзя ходить. Все рассказала, тайну не сохранила, хотя тебя никто и не пытал», – корила себя Лера.
На душе, отчего то, было неспокойно. Время рабочего дня подошло к концу и Лера, не заходя домой, направилась к лучшей подруге в ее салон.
Томкина энергия била ключом, иногда по голове тех, кто находился рядом. Выйдя замуж за своего избранного принца и родив двоих детей, Томка решила, что ей пора оставить след на земле и вплотную занялась поисками себя.
Она посещала многочисленные семинары, по усовершенствованию своей жизни: «Познай себя», «Как привлечь удачу?», «Как осуществить задуманное?», «Как стать богатым и счастливым»? И поскольку таких метущихся было с избытком, то и темы подобных семинаров множились в разных вариациях как грибы после дождя. Томка с усердием слушала и записывала, и даже начала подумывать, чтобы самой посвятить себя этому благородному делу: учить и направлять ищущих, – вон, сколько народу заполняет залы. Но ей ясно дали понять, что таких умников много и попасть с улицы в эту святая святых могут далеко не все. Получив от ворот поворот, Томка засела за всемогущий Интернет и начала бороздить его просторы в поисках нужных идей.
Печь торты, делать уроки с нерадивыми учениками или покрывать ногти узорами, она не умела. А точнее, Томка не умела ничего, что могло бы приносить материальный доход. Но у нее было такое огромное желание денег и славы, что однажды судьба сжалилась над ней или посмеялась.
Приехав как-то за грибами, на родину своих предков, в поселок Кикерино, Томка заглянула в небольшой магазин, и наткнулась на странную сгорбленную старушку.
«Прямо баба Яга, – передернула плечами Томка, – раньше я ее не видела».
– У, ведьма! – Плюнула в сторону Томки бабуля. – Весь род их ведьмачий был.
Томку словно к месту прибили. В голове закрутились воспоминания, смелые мысли, она уже готова была расцеловать бабулю за идею. Но от сантиментов сдержалась, а только широко ей улыбнулась, подмигнув зеленым глазом. Чем вызвала настоящую панику у старухи и нескольких местных теток, стоящих у прилавка.
Лера в тот момент была рядом с подругой и находилась, если выражаться высокопарно, у истоков рождения потомственной целительницы и ясновидящей. Томка, не сходя со своего места, нарекла себя – Томгу. Тома Гусева.
