Czytaj książkę: «Тайна перстня Венеры»

Часть I
Москва, апрель 2009 года

Я не понимаю, что произошло. А вы понимаете?

Ерунда какая-то, правда?

Куда ни сунься – в телевизор, Интернет или просто в битком набитый людьми вагон Московского метро, – все одно: кризис, кризис, кризис…

Привычный мир рассыпался, разбился вдребезги, горсть осколков былой роскоши равнодушно ранит ладонь. И можно, наверное, собрать колкий пазл, старательно пытаясь сохранить хотя бы внешние атрибуты прежней жизни. Но это будут только атрибуты, лишь видимость. А прежней жизни уже не получится.

Ой, вот только не надо говорить мне о том, что все давно к этому шло, и американский доллар – зеленые фантики, не обеспеченные золотовалютными резервами, и экономики всех стран интегрированы настолько сильно, что биржевой смерч на другом континенте уже через секунду лихорадит Россию. Я тоже умею перебирать длинные струны предложений, извлекая мелодии, уместные в той или иной ситуации. Честное слово, более чем прекрасно делаю это. В конце концов, не так давно за подобное жонглирование фразами мне платили хорошие деньги.

Впрочем, это все – лишь слова. Слова – не обязательно правда. А в случае с кризисом они вообще не являются ни правдой, ни объяснениями, ни оправданиями.

Правда в том, что люди много работали. Жертвовали нормальными семейными отношениями, отдыхом, увлечениями. Они скупо цедили жизненную сущность, ограничивая краски, эмоции, запахи. Они понижали градус собственного счастья до минимальной отметки, достаточной лишь для того, чтобы в полном соответствии с дресс-кодом деловито сновать по комфортным ячейкам офисных клеток. Хотя никто ведь и не собирался всегда довольствоваться этой хилой, как серый поток в талии песочных часов, струйкой жизни. Предполагалось дошагать до желанной ступеньки карьерной лестницы, дотянуться до вожделенного кресла, забросить ноги в правильных итальянских туфлях за пять штук гринов на стоящий в правильном кабинете правильный стол, и вот тогда… Тогда будет все. Любовь, красиво и чувственно, как у Тинто Брасса. Капитал – Михаил Прохоров нервно курит в сторонке. Приключений – больше, чем у покорившего все моря-океаны Федора Конюхова. Но у большинства людей этого «тогда» уже никогда не случится. Потому что случился кризис. И я, к сожалению, не исключение.

Все происходящее кажется кошмарным сном. Невозможно поверить, что последние события коснулись меня. Это меня-то! Мне всегда представлялось: лузерство – удел слабых, со мной ничего подобного не может произойти в принципе. Но тем не менее сначала урезается соцпакет, потом зарплата, затем предлагается работа, на порядок ниже оплачиваемая. И в этой ситуации увольнение становится меньшим унижением, чем получение суммы, которой хватает на три ужина в приличном ресторане…

Оказывается, топ-менеджер – такая смешная ненадежная профессия. Несколько лет назад мне казалось: кто, если не они, занимается интересным делом и хорошо живет. О, ради таких перспектив стоит потерпеть. И пожертвовать курортом, но получить очередной сертификат МBA и променять опять не сделанного младенца на новую должность. Ну и вот теперь, значит, приплыли. Работы нормальной нет, детей нет. Перспектив тоже нет никаких. Наш сегмент на рынке услуг будет лежать еще лет пять минимум…

Меня наполняет изумленная звенящая боль. Тону в океане свободного времени, захлебываюсь ничегонеделанием. Ломает, как наркомана. Вспоминаю свой кайф, свою дозу: прорваться через автомобильные пробки на совещание; придумать план, низвергающий конкурентов; с деланым равнодушием пожимать плечами, слушая восторги изумленного руководства. Вечно пьяная в последнее время голова постоянно перемешивает винегрет из слов и фраз, политых, как майонезом, горьким отчаянием. Но что теперь фонтанировать идеями, пережевывать то, что было сказано, что, возможно, следовало бы сказать? Поезд ушел, квадратик последнего вагона скрылся с глаз, и надо пытаться со всем этим как-то жить… Однако как пытаться?! Слишком страшно, мучительно холодно, не хочу, не могу. Лучшее средство от страха и для тепла – дешевый виски.

Когда вдруг неожиданно трезвею между двумя бутылками – понимаю, что жизнь прошла, ничего в ней не было, все усилия насмарку. Судорожно пытаюсь прогнать грустные мысли, но получается плохо. Только кошмарные сны иногда дарят легкое забытье. Вот в моих снах кризиса нет. Но, может, лучше бы он там был…

Мне все время снится Дима – последний, несостоявшийся, непопробованный. Вообще любой Дима – для меня, как правило, ловушка, западня. Не знаю, в связи с чем, у меня нет логичного объяснения, только роковой опыт. Если у парня такое имя – мое дело плохо. Почему-то именно к этому имени прилагаются обжигающие глаза, искушение губ, устоять перед которым невозможно, и такие красивые изящные руки, что мгновенно хочется ощутить их неспешное скольжение по своему телу.

У него имелся полный комплект: имя, интеллект, внешность. Диму называли Аленом Делоном нашего холдинга. Действительно, походил: темными волосами, раздевающим невинно-порочным взглядом, уверенными манерами избалованного вниманием красавчика. И он сразу же стал плести для меня паутину из сетей своего обаяния. Но – не срослось, хотя мне лично отчасти даже хотелось. Однако… Дима был ниже ста семидесяти сантиметров ростом, примерно сто шестьдесят семь – сто шестьдесят восемь. Ничего не могу с собой поделать, размер для меня имеет значение. Не по той позиции, которую мальчики всегда измеряют линейкой. Смотрю именно на рост, прежде всего – на рост. В моих глазах привлекательный мужчина начинается от ста семидесяти пяти сантиметров. Все, что ниже, меня интересует в вертикальной, а не горизонтальной плоскости: дружба, сотрудничество, вражда, взаимная ненависть – но только не постель. Хотя к Диме, несмотря на все эти заморочки, меня тянуло со страшной силой. Мы даже нечаянно, но страстно поцеловались. Не сговариваясь, задержались после совещания. Сначала встретились наши пальцы, синхронно протянувшиеся, чтобы повернуть защелку в двери конференц-зала. От Диминого легкого прикосновения по телу сразу же побежал электрический разряд. Потом обожгло дыхание: «Приходи ко мне в гости. Буду любить тебя нежно. Или грубо. Скажи мне, как тебе нравится?.. И я дам тебе это…» Очень хотелось сгореть с ним, расплавляясь в бесстыдном, без запретов и предрассудков, сексе. Дима мог бы мне его подарить, он был моей крови, безбашенный, авантюрный, стремящийся к новым ощущениям. Только эти мои заморочки по поводу роста – как срабатывающие независимо от вожделения тормоза. Ну почему, почему он такой невысокий?!

Теперь я вижу это в снах – Диму, конференц-зал. Наш Ален Делон был модником, эстетом: голубая рубашка, алый галстук, прекрасно скроенный темный костюм. Любуюсь красивым мужчиной, но… Холодно. Так холодно! Как будто бы в овальной комнате работают сто кондиционеров на предельной мощности. Однако уже через секунду я вспоминаю: кондишены ведь совершенно ни при чем. Просто Дима умер. Умер. Наверное, там, где он сейчас, холодно. И рядом с ним теперь все время ледяная стылость. Он даже в сны ее приносит!

Дима набрал кучу кредитов: на квартиру, машину, а недавно он затеял строительство загородного дома. С размахом, по высшему разряду: топ-менеджер должен жить достойно. Наши ежедневники предусматривали все: планы развития компании, личные цели. Только кризис в них не значился, и долговая западня, соответственно, тоже. В офисе никто не верил, что тот юнец из ресторана, с которым Дима сам затеял драку, оказался настолько сильным, чтобы действительно выбросить его из окна. Непосредственных свидетелей трагически закончившегося мордобоя не было. Но все мы знаем: Дима никогда не пропускал тренировки в фитнес-центре. С невысокими людьми так бывает: не имея идеального тела от природы, они доводят до совершенства то, что есть, и, как правило, добиваются ошеломляющего успеха. Пресс кубиками, проработанная грудь, мускулистая спина – парень сделал себе отличную фигуру. Да, невысоким, но сильным – вот каким он был. И еще, наверное, очень заботливым – на сознательную, хладнокровную маскировку самоубийства под несчастный случай ради спокойствия родных мало кто способен. Или его смерть – действительно роковое стечение обстоятельств? Вообще-то он не хотел доживать до старости. Говорил, что его пугают морщины, уродующие кожу, проблемы с волосами или зубами. Эстет – про хвори и болячки, вечные спутники преклонных лет, – даже не заикался, а вот мысли об увядании красоты его пугали. Впрочем, мы все такие – то есть были такими, высокогламурными, стильными, притягивающими взгляды всех без исключения. Фитнес-центры, массажистки, косметологи, лучшие парикмахеры – по-другому нельзя, моветон, в этой среде надо быть и дельным человеком, и думать о красе ногтей. К элитному уходу за собой быстро привыкаешь. Как мне теперь обходиться без стрижки в «Toni&Guy»?! Как – без маникюра, педикюра и увлажняющих масок? Впрочем, речь о Диме. Итак, не знаю точно, самоубийство или несчастный случай. Но он ушел и почему-то полюбил заходить именно в мои сны.

Я вижу его красивое лицо. Он затягивается вишневой сигариллой, потом делает глоток коньяка. Желанные губы – сладкие – это уже известно. И сексуальный аромат «Dakkar Noir» от «Guy Laroche». Я все это уже знаю, помню, мне хочется других Диминых запахов, других вкусов, узнать бы его целиком и полностью, но…

Он опять – shit!¹ – отстраняет мои руки и говорит:

 – Забей на все и на всех. Нарушай все правила, какие только можно нарушить. Настоящая жизнь – то, что есть здесь. Там – намного хуже и скучнее, чем можно себе представить. Причем знаешь, в чем прикол? Никто никого ни за что не наказывает! Нет никаких правил!

Очень обидно, что хотя бы во сне между нами ничего не происходит.

Все-таки Дима остался для меня тайной. Не познанной по моей собственной вине. Я уже никогда не смогу разгадать эту загадку, и от этого ее привлекательность усиливается во сто крат.

Нет никаких правил.

Нет никаких правил…

Эти слова сверлят мой мозг, а потом я их заглушаю очередной порцией дешевого виски.

Интересно, как скоро закончатся отложенные деньги? Наверное, этот день не за горами – у меня просто не было необходимости заниматься экономией. Я не знаю цен. До недавних пор на вопрос, сколько именно в портмоне наличных, мне было бы сложно ответить вразумительно.

Все заканчивается. И денежная заначка тоже растает…

И что потом – переходить с качественных напитков на паленую водку? Собирать бутылки? Трудоустроиться по специальности с привычно высоким окладом шансов в ближайшее время нет. Довольствоваться, как и все, зарплатой в тысячу – максимум полторы – долларов? Но ведь я же обладаю большим опытом, редкими ценными знаниями! И гордость не позволит мне понижать планку, даже ежемесячная трешка штук для меня – ерунда. Привычки и пристрастия требуют значительно большего…

Ну и перспективы! За что, за что жизнь так обошлась со мной? За изматывающую честную работу? За отшлифованный, доведенный до совершенства интеллект?

Нет никаких правил…

Сначала мне просто нравится такое утверждение. Затем я с ним соглашаюсь. И вот оно уже становится моей сутью.

Все правильно: к черту все правила, нормы и рамки!

Есть только собственное удовольствие и собственные интересы.

А правил нет вообще никаких…

Эфес, I век н. э.

В сумрачном покое лупанария² царил промозглый холод. Огонек, едва дышащий через прорези закопченного керамического светильника, очерчивал на белой каменной стене желтоватое пятнышко. Однако оно то и дело исчезало: через окно комнату хлестали, как розги, жесткие порывы ветра.

Теренция с тоской посмотрела на этот узкий, довольно длинный прямоугольник, завешенный разве что свинцово-серым небом. А потом, сдернув с ложа грубое шерстяное одеяло, вскарабкалась в оконный проем.

Даже через подошву сандалий выстывшие камни обожгли ступни холодом. Ледяной ветер быстро разобрался со складками ярко-голубой туники³ и темно-синей палы⁴, исступленно зацарапал нежное тело.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно пробормотала девушка, прикрепив одеяло к широкому выступу над окном. – Конечно, вид на библиотеку Цельсия отсюда вовсе неплох. Но зимой я с радостью откажусь от него. А что до одеяла – мужчин все равно нет, некому жаловаться на неприкрытое ложе. О, боги, боги! Когда же закончится эта зима!

Присев на низкую широкую скамью, где приходившие гости оставляли плащи с широкими остроугольными капюшонами, надежно скрывающими лицо того, кто спешит за утешением к гетере, Теренция нахмурилась.

Дыхание. Изо рта вырываются белесоватые клубы пара. Даже смотреть зябко. Ужасно… И ведь сделать ничего нельзя с этим невыносимым холодом!⁵ Этажом ниже располагается атрий⁶, с горящим огнем, хрустальным колким фонтаном, ложами⁷, расставленными меж колонн, расписанных любовными фресками. Впрочем, в атрии еще прохладнее, несмотря на очаг с дышащими жаром углями! Помещение вроде бы закрытое со всех сторон. Но над ним нет крыши. И сырой ветер, дующий с моря, разгоняет тепло, остервенело треплет навес из скрипящей виноградной лозы. Мульс⁸, приготовленный для гостей, остывает мгновенно. Поэтому зимой мужчины совершенно не стремятся, чтобы их развлекали разговорами, музыкой и вином. Рассчитавшись с матроной, они сразу поднимаются наверх, в комнаты девушек.

Найти лупанарий среди многочисленных прекрасно-вычурных зданий Эфеса проще простого. Дорога от порта до города вымощена белыми мраморными плитами. На одной из них – отпечаток ступни, а слева от него – изображение женщины с пышной прической⁹, да еще Приапа со своим огромным вздыбленным копьем любви. В общем и целом все совершенно понятно: если жаждешь любви, если хочешь получить красивую девушку – надо идти именно этой дорогой. Кстати, скульптура Приапа установлена и возле фонтана в атрии лупанария. Гостям принято говорить: фонтан – это неиссякаемый чудесный источник. Кто выпьет воды из него, тот наберется такой мужской силы, что сами боги станут завидовать. В каком-то смысле источник и правда неиссякаем. Каждый день девушки моются в больших ваннах, и так же регулярно, каждую ночь, рабы выливают воду оттуда в фонтан. Однако, может, все-таки скульптура Приапа придает обычной не очень чистой воде необычайные целебные свойства? Гости, вне зависимости от возраста, всегда приходят страстные, неутомимые, жаждущие…

Если бы только сейчас здесь появился кто угодно, хоть самый последний, не утруждающий себя посещением терм раб!¹⁰ Да что же это такое, в самом-то деле?! Вымерзли все мужчины, что ли? Как будто бы не знают, что любовные ласки – лучший способ согреться во время промозглой зимы!

Обняв себя за плечи, Теренция заходила по комнатке.

– Здешние места отвратительны, невыносимы, ужасны! – шептала она, дрожа всем телом. – Ну почему я не смогла остаться в Риме?! Почему меня продали именно в этот забытый всеми богами город, продуваемый всеми ветрами Эфес!

Внезапно девушка остановилась. И ее правильное нежное лицо озарилось радостью.

Шаги! Ну, точно, тяжелые, уверенные мужские шаги. Наконец-то!

– Теренция, милая, я безумно по тебе соскучился! Девочка моя, ты прекрасна, словно Венера. Твои губы сладкие, как нежный мед! А ты, ты думала обо мне? Зачем же на тебе так много одежды? И эта тусклая лампа, она едва светит. Неужели нельзя подлить масла, я хочу видеть тебя всю, ты такая красивая…

Теренция, притворно уклоняясь от губ Марка Луция Сципиона, наслаждалась жаром его крепкого тела.

Сенатор всегда пылает. Даже теперь, через тунику, сквозь тогу, кажется, будто находишься вблизи жаркого огня. Мужчина испепеляет своей страстью. А ведь он уже не мальчик, не юноша, ему за сорок. Можно представить, сколько удовольствия Марк Луций доставлял своим женщинам, когда только начал носить взрослую мужскую тогу! Он и сейчас очень, очень сильный! Готов предаваться любви всю ночь напролет!

«Уже не холодно, – счастливо улыбнулась девушка. – Этот любовник, как всегда, ловок. Вроде бы только один поцелуй, нежные объятия – а одежды на мне уже нет, даже сандалии развязаны и отброшены в сторону. И сам тоже обнажен. Я с ним всегда как в тумане. Не понимаю, когда он успевает меня раздеть!»

Теренция посмотрела на грудь сенатора, широкую, заросшую курчавыми темными волосками, на плоский живот, рельефные мышцы которого были красивее любых доспехов. И мечтательно закусила губу.

Как правило, мужчины, раскинувшись на ложе, требуют сесть на них сверху. Привычные монотонные движения быстро нагоняют дремоту. Но с Марком Луцием не до сна! Он все делает сам, он непредсказуем, он великолепен. Как же приятно быть легкой пушинкой в его крепких нежных руках!

– А где… – взгляд светло-голубых глаз сенатора удивленно коснулся жесткого ложа, потом метнулся к окну, – сейчас, милая, давай я застелю нам тогу. Моя девочка замерзла. Обещаю, тебе будет тепло-тепло…

Скоро Теренция едва могла дышать от наслаждения. Когда внутри, в жаркой влаге, движется огромная упругая горячая плоть, пальцы любовника пробегают по груди, дразня соски, и рассохшиеся от страсти губы вдруг накрывает требовательный поцелуй… Обычно мужские ласки оставляют равнодушной. Но только не теперь! Сейчас, как ни странно, происходит это, это, и вот до сих пор, так долго, именно это…

– Я люблю тебя, – когда чуть утихла сладкая дрожь, вдруг прошептала Теренция. И испуганно открыла глаза. А если так нельзя говорить мужчинам? Марк Луций может рассердиться, любви место в супружеской спальне, не в каморке лупанария.

Правильные черты сенатора, словно высеченные умелым скульптором из камня, остались напряженно-спокойными. Только его дыхание делалось все быстрее и быстрее.

«Не расслышал», – обрадовалась девушка.

С довольной улыбкой она откинулась на спину, дотронулась до влажных твердых ягодиц мужчины, резко притянула их к себе. Сенатор сразу же замер, потом зарычал и, наконец, обессиленно вытянулся рядом.

«Он хорошо пахнет, – Теренция, перебирая темные волосы любовника, уставилась невидящим взглядом в потолок. – Мне нравится, когда Марк Луций меня обнимает. Наверное, это неправильно. Я не должна так радоваться ему, не должна ждать. Кто я и кто он?.. Но как можно не радоваться солнцу, теплу, свету? И потом, он так богат, никогда не жалеет денег. Все-таки щедрость любовника всегда производит впечатление. Нет ничего хуже мужчин, считающих каждый сестерций…»

– Ты очень красивая, Теренция, – Марк Луций, приподнявшись на локте, нежно обвел пальцами контур ее губ. – Ты выглядишь как патрицианка. Какой правильный овал лица, упрямый подбородок, решительный взгляд… У тебя очень красивые, рыже-огненные волосы и ярко-голубые глаза. Откуда ты родом? Может, из семьи вольноотпущенников? В тебе слишком много породы! Ты выглядишь, как настоящее дитя знатных родителей! Неудивительно, если в твоих жилах течет даже императорская кровь!

Теренция, еще недавно разгоряченная и довольная, мгновенно сжалась в холодный испуганный комок.

А если он что-то узнал? Если узнал или догадался и все разболтает? О, боги! Даже здесь, в сырой комнатке лупанария, настигает ваш отчаянный беспощадный гнев…

…В императорском дворце спрятаться от матери – проще простого. Там много комнат, множество мебели. Хорошо притаиться за высоким массивным бронзовым светильником или за ложем, накрытым красной тонкой накидкой. Но лучше всего, конечно, забраться за ларарий¹¹, высокий массивный шкафчик, на котором расставлены причудливые статуэтки божеств и возложенные для них дары. Ларарий достаточно большой, из-за него ни за что не разглядеть тонкую фигурку дочери в белой тунике. Мама вообще относится к ларам¹² с большим почтением, ей и в голову не придет, что именно за их алтарем-домиком притаилась шаловливая дочь.

Прижавшись к теплому гладкому дереву, Теренция уже больше часа раздраженно наблюдала, как мама кружит по огромному залу.

Ведь договаривались же играть в прятки. А чем занимается мамочка? Вместо того чтобы искать дочь, она то и дело смахивает пыль со статуэток, легкий веник из длинных перьев без устали порхает по белоснежному гладкому мрамору! Да она просто позабыла о своем обещании! Сказала: «Мне нужно сначала закончить работу». Вот уж действительно, взрослым верить нельзя, они только делают вид, что обещают, а сами ради этой работы на все готовы и обо всем забывают. Надо будет как-нибудь при случае взять мамин веник и тоже попытаться смахнуть пыль. Со стороны-то кажется, что играть в прятки интереснее, а пыль – скучнейшее дело. Но кто знает, может, стоит попробовать, и тогда выяснится, что все наоборот…

Высокий мужчина в белой тоге с пурпурно-золотистой каймой, с лавровым венком на редких седых волосах появился из-за колонн совершенно неслышно.

«Император, – обрадовалась девочка, выглядывая из-за ларария, – так вот он какой! Я часто любовалась его женой, она такая красавица. А вот его ни разу еще не видела. Оказывается, совсем некрасивый и старый. Но что это? Что он делает? Почему он прижимает мамочку к колонне?..»

Сначала ей показалось: Клавдий избивает мать, резко толкает ее вверх, стремится раздавить своим телом о мраморный столб. Но мама только крепче обхватывает его за спину, лицо ее светится от удовольствия, с губ то и дело срывается: «Еще! Как хорошо…»

От странной картины Теренцию отвлек едва слышный звук шагов, доносившийся с колоннады. Девочка обернулась, и ее сердечко екнуло.

Она…

Диковинный цветок, сияющее солнце! Валерия Мессалина, в пурпурной пале, золотых сандалиях, украшенных разноцветными искрящимися камешками, с алой лентой в копне черных локонов, всегда вызывала у Теренции лишь одно желание. Любоваться женой императора как можно дольше. Она такая необычная, такая яркая, такая… Да даже отдыхая на ложе, с лицом, закрытым полупрозрачной накидкой, Валерия Мессалина приковывала к себе взгляд, словно богиня.

Совершенная. Непредсказуемая. Меняющаяся.

Она приближается, уже видно, как хмурятся тонкие темные брови и белоснежные зубы потухли, скрылись за красными округлыми лепестками сжатых губ.

Гроза.

Пожар.

Гнев самого Юпитера…

Чтобы не закричать от ужаса, Теренция зажала рот ладошками.

Валерия Мессалина, выглядывая из-за колонны, наблюдала за мамой и императором, и ее черные глаза, казалось, метали молнии.

– Надеюсь, теперь у нас будет мальчик.

– Дочь, – Клавдий осторожно опустил маму на пол и стал приводить в порядок свое платье, – обещает стать настоящей красавицей, как и ты. Я видел ее, когда она играла в атрии. Залюбовался, очень красива! Но я мечтаю о сыне! Британик слаб здоровьем, а жена больше не может понести. Хочу передать власть кровному наследнику.

Дочь? Мамина дочь? То есть речь идет о… Но ведь тогда выходит, что отец…

Теренция тряхнула медными кудряшками. Нет, она что-то неправильно поняла. Император – муж Валерии Мессалины, это она подарила ему двух детей – зазнайку Клавдию Октавию и совсем маленького еще Британика, бессмысленно улыбающегося любому лицу, которое он видит из своей колыбельки. Мама говорила, что Калигула выдал Валерию Мессалину замуж за Клавдия, когда ей едва минуло шестнадцать лет. Тогда над пожилым Клавдием все потешались. Старенький, он то и дело засыпал на ложе в разгар самого веселого пира. И весь Рим был в недоумении, когда именно Клавдия провозгласили императором.

Император – отец?! Он любит маму? А как же тогда Валерия Мессалина?

Теренция не помнила, сколько времени она провела, сжавшись в комок в полутемном углу зала, не заметила, когда и куда удалились из покоя взволнованные взрослые. Очнулась лишь от острого пронзительного чувства голода. Удивленно разводя ручками, она заторопилась на ту половину дворца, где ели и спали рабы, вошла в свою комнату, и…

– Теренция, беги! Беги отсюда! Иначе она доберется и до тебя тоже! Ты в опасности. Убегай, прошу тебя!

Она не послушалась слабо стонущую маму. Стояла как вкопанная, смотрела на страшную красную лужу, которая натекла из маминого живота на окровавленную тунику, на белое мамочкино лицо.

Кажется, за пределы дворца девочку тайком проводила добросердечная рабыня.

Теренция смутно помнила: ее куда-то вели, потом везли, укрыв жесткой вонючей рогожей, в тележке, запряженной осликом. Его копыта негромко цокали по дороге, протяжно скрипели несмазанные колеса. И весь мир тонул в соленом дожде слез, глаза горели так, словно бы в них щедро сыпанули раскаленных углей. Ничего не хотелось. Даже умереть, отправиться к мамочке – таких мыслей не было, вообще ни о чем не думалось. Просто текли слезы, скрипели колеса, воняла колкая рогожа…

Крестьяне, которые согласились укрыть Теренцию, жили бедно, впроголодь. Хотя ветки деревьев в их саду ломились от оливок, а коровы давали теплое жирное молоко, все это отбирали какие-то люди в блестящих звякающих доспехах. Они грузили свертки и кувшины на телеги (куда ни кинь взгляд, везде были подводы, десятки, а может, даже и сотни!) и иногда приговаривали: «Воистину, самое великое в Риме – это его аппетит». Теренции в лучшем случае доставалась полбяная лепешка или горстка фиников. Разве это еда? Живот от нее прилип к позвоночнику, а по ночам снились то сыр, то мед, то огромный кувшин с дымящимся парным молоком.

Но лишнего рта тем не менее крестьянская семья в конечном итоге терпеть не стала.

Теренции едва минуло тринадцать, когда ее привели на рынок, где стояли, лежали, двигались сотни людей: мужчин, женщин, деток. «Живой товар выглядит каким-то полудохлым, – оглянувшись по сторонам, саркастически констатировала девушка. – И я, должно быть, мало чем отличаюсь от этих скелетов, обтянутых кожей. Нет, не зря я опасалась приютивших меня крестьян. Они только прикидывались добрыми, а сами заставляли работать с утра до вечера, кормили впроголодь и в конце концов притащили на невольничий рынок. Что ж, я рада тому, что уже скоро нам предстоит расстаться. Хуже, чем в деревне, мне у новых хозяев явно не будет…»

В тот день нещадно палило солнце, хотелось пить, поэтому прикосновения ощупывающих липких рук казались особенно противными. Для работы по хозяйству требовались девушки полные, крепкие, выносливые. Те, кто выбирал рабынь на кухню, равнодушно проходили мимо. Однако для лупанария молоденькая, гибкая, стройная Теренция подошла наилучшим образом. «Худая – это хорошо, – одобрительно кивнула матрона в дорогом платье, развязывая мешочек с сестерциями. – Толстых девушек в нашем деле не жалуют, любовница – не корова…» Сначала Теренция жалела только об одном: что ее увезли в Эфес. Рим, где оставался отец, все-таки казался пусть и ненадежным, полным опасности, но домом.

Потом она благословляла тот корабль, и огромное море, и даже долгую мучительную тошноту, не покидавшую ее на протяжении всего долгого пути.

Вести из Рима пришли и смешные, и жуткие. Но кровавых событий все же произошло намного больше. Находиться в том городе теперь было бы опасно…

Да, так и надо Валерии Мессалине, распорядившейся убить мамочку. Преступнице досталось по заслугам. Императрица окончательно спятила! И это в какой-то степени объяснимо… После того когда принимаешь много мужчин, голова пустеет, словно опорожненный горшок, в ней не остается ни одной мысли. Наверное, Валерия Мессалина от своих многочисленных кавалеров вообще утратила способность соображать (еще бы, выиграть соревнования с римской проституткой. Гетера за ночь смогла принять двадцать пять мужчин, а Мессалина всех пятьдесят)! Как только Клавдий уехал из Рима в Остию, собираясь совершить приношение богам, она надумала… выйти замуж за своего любовника, заставила понтифика провести церемонию, распорядилась вынести в сад роскошное брачное ложе. Клавдий, слабохарактерный, туго соображающий, даже после такого позора хотел простить Валерию Мессалину, однако у нее было полно недоброжелателей. И ее убили, якобы по приказу императора, который на самом деле, скорее всего, помиловал бы беспутную супругу.

Поделом же ей! Убийца давно заслужила мучительную смерть.

Однако потом Клавдий женился на Агриппине, и разлилось такое море крови… Может, в беспутстве новая жена уступала предыдущей, но в коварстве и жестокости она, безусловно, превзошла Мессалину. Как извержение вулкана, она выжигала всех и все на пути абсолютно не имеющего никаких прав на титул императора своего сына Нерона. Она пощадила лишь дочь Мессалины Клавдию Октавию, выбрав красивую девушку в невесты своему полусумасшедшему сыну. По ее распоряжению безжалостно устранили законного наследника империи Британика. Потом – незаконнорожденных детей от официальных наложниц. Затем она стала выяснять, имеются ли прямые наследники от работавших во дворце рабынь…

В такой ситуации быть дальше от Рима – благо.

Вот только страх… Он не дает покоя. Все время стоит перед глазами бледное лицо мамочки и темнеющая лужа густой крови. У тех, кто при власти, расправа скорая. И пощады от них не дождешься. Если только Нерон узнает, что незаконнорожденная дочь Клавдия жива, мучительной смерти не избежать. Жестокий, везде видящий заговоры, он не терпит даже тени любого наследника императорского титула…

– …Теренция?! Теренция, что с тобой?! Ты такая грустная… А у меня хорошая новость. Знаешь, я, пожалуй, решил, решился. Сниму тебе дом, подарю десяток-другой рабов, ты будешь там жить, ни о чем не заботясь, свободная, как веселая птичка! С этим занятием для тебя все кончено. Хочу, чтобы ты была только моей. Невероятно, но я тебя…. Ну, в общем, все решено. Меня уже давно посещали такие мысли, и вот…

Девушка, взвизгнув, бросилась Марку Луцию на шею.

– Спасибо! Спасибо, любимый! Какая жизнь у меня теперь начнется! Совершенно новая! Я буду просыпаться на заре и сразу же велю нести себя на носилках в термы. У меня ведь будут носилки с чудесными яркими шторками! А потом я стану ждать тебя к обеду, распоряжаться насчет блюд, следить за тем, чтобы ложа, на которых мы станем вкушать пищу, были украшены цветами! О, боги! О, Марк Луций, я так счастлива!

Оживленная, радостная, Теренция плакала и осыпала поцелуями лицо своего любовника, с наслаждением кричала о том, о чем раньше не позволяла себе даже мечтать. А потом вдруг застыла как изваяние.

– Что с тобой? – Пальцы Марка Луция нежно обводили каждый позвонок на спине Теренции. – Ты испугалась? Но чего? Я же с тобой, милая.

Она кивнула и едва слышно выдохнула:

– Лепида… Как с ней быть?..

Сципион беззаботно пожал широкими смуглыми плечами:

– К счастью, моя жена слишком глупа для того, чтобы причинить нам неприятности. И потом, любовь со мной ее никогда особо не интересовала. Ей хотелось войти в мою знатную семью, я же был рад получить ее приданое. Лепида красива, но холодна как лед. К тому же она настолько недалекая женщина, что у меня нет никакого желания навещать ее в спальне. С дурами и любовь не в радость, честно! Подозреваю, она от такого отношения совсем не страдает. Как-то я наблюдал за ней в термах. Прекрасные рабыни помогали Лепиде не только мыться…