Czytaj książkę: «Смертельный аромат № 5»

Глава 1

1

Компьен, 1907 год

Коко! Коко, где ты, мой цыпленочек?!

Громовой голос Этьена Бальсана раздается с парадной лестницы замка Руайо. Пронизывает широкий холл с невысокими диванчиками. Огибает мраморные античные скульптуры, заглушает шепот стеклянных струй фонтана.

– Коко!

Звуки приближаются, они уже в длинном коридоре первого этажа. Габриэль Шанель различает даже глухое бряцание сапог для верховой езды и с отчаянием накрывает темноволосую голову подушкой. Ей совершенно не хочется видеть Этьена.

…Прошли те времена, когда она, распевая со сцены «Ла Ротонд», выглядывала за столиком милое круглое лицо с небольшими усиками. Потом, когда с Муленом и провинциальным кафешантаном было покончено и Габриэль, как мотылек, устремилась на огонь славы настоящей певицы, именно Этьен дал ей денег на пошив одежды для путешествия в Виши. Толстой пачки ассигнаций даже хватило на оплату небольшой комнатки и аренды коротких платьев с блестками, непременных атрибутов прослушивания «пижонки».¹ Блестки осыпались при малейшем движении. Габриэль наблюдала за серебряным дождем, и он смывал горечь отказа в ангажементе.

Когда деньги Этьена закончились, пришлось, как в Мулене, вновь подрабатывать портнихой. Но благодарность к открытому прямолинейному и чуть грубоватому пехотинцу теплилась в сердце. Нечастые визиты Этьена в Виши радовали Габриэль. Он смущался этой радости, особенно когда не привозил подарка или не мог оставить денег. Габриэль скучала по нему…

И вот они вместе. Вместе?! Этьен поселил ее в самой жалкой комнате замка. Она одевается у портного, который шьет одежду только конюхам и крестьянам. Любовник пресекает все попытки заговорить о женитьбе. Бальсана интересуют две вещи – скачки и…

– …Коко! Цыпленочек мой!

Габриэль сонно потянулась, изображая пробуждение, отбросила от лица непослушные вьющиеся пряди и подумала: «До чего не люблю это прозвище! Да, я худа, как цыпленок. Но как же до сих пор досадно вспоминать эти „Ko Ko Ri Ko“ и „Qui qu a vu Coco“²».

Этьен быстро сорвал с себя одежду, вслед за батистовой рубашкой и жилетом швырнул на пол черные галифе. Габриэль зачарованно наблюдала за ним, уже тяжело дышащим, стремительным, как животное, в своей неутоленной страсти.

Знакомые теплые губы вмиг растворили терзавшую ее обиду.

– Моя малышка… Моя красавица…

Он часто произносил эти слова, к ним уже можно было привыкнуть, но глаза Габриэль всегда наполнялись слезами. В такие моменты казалось: рядом с ней мужчина, который нежен и ласков. Он любит ее. Пьянящие поцелуи. Сладкий шепот. Так бывает. В это сложно поверить. Сложно – потому что с самого детства в головке Габриэль придумывались сотни историй о любви. Но она видела лишь, как рыдала мама, вечно беременная, постоянно уставшая: «Альбер, не уезжай! Возьми меня с собой!» Бормоча «Вечно ты ноешь, Жанна», отец уходил, и его красивое лицо делалось надменным. Таким же красивым, надменным и равнодушным оно было после смерти мамочки. Скрипела простая телега, которую волокла тощая старая кобыла. Габриэль мечтала: папа привезет их с сестрой в новый красивый дом. Телега остановилась у ворот приюта.

– Моя малышка…

Какое наслаждение – шепот Этьена, крепкие объятия, влажная от пота спина. Бальсан любит ее каждый день. Он любит ее!

Мысли закончились, и Габриэль провалилась в черную дурманящую ночь. Она падала, исчезала, обо всем забыла, ничего не понимала…

Остывающая, умиротворенная, Габриэль почти не почувствовала благодарного прикосновения губ к щеке. Этьен, нимало не смущаясь своей наготы – он никогда не стеснялся, в его поведении было столько завораживающей естественности, – подошел к туалетному столику. И, ловко приоткрыв портсигар, извлек сигарету и закурил.

Габриэль с досадой закусила губу. Ей не нравилось курить, как не нравились скачки. Она курила. Изображала из себя лихую наездницу и даже заказала себе у удивленного портного в Круа-Сент-Уан галифе. Слава господу, Руайо – не Париж, где недавно полиция задержала двух мадемуазель, осмелившихся совершить велосипедную прогулку в шароварах. Здесь нет никого, кто бы помешал Габриэль садиться на лошадь в одежде, которая предназначена для верховой езды! А Этьен… Он обожал, когда тонкий профиль «малышки Коко» окутывал сигаретный дым. И приходил в восторг от того, что на ипподроме его спутница – не просто мечтательная зрительница. Пришлось научиться дымить сигаретой и разбираться в лошадях. Пусть так. Все, что угодно, лишь бы перестать быть одной из этих.

«Может, даже хорошо, что Этьен не дает мне денег на наряды. Я одеваюсь просто и ничуть не напоминаю куртизанку. Но, с другой стороны, если Бальсан предпочитает не тратиться, а он не скуп, я точно знаю, он не скуп, – это означает одно. Я мало значу для него. Что же делать? Мне уже двадцать пять», – размышляла Габриэль, наблюдая за Этьеном.

Забыл предложить ей сигарету. Недоуменно вертит в руках маленькую соломенную шляпку. У Габриэль нет модистки. Да и не нравятся ей огромные шляпы, отделанные страусиными перьями, лентами и цветами, скрывающие лицо темной сеткой вуали. А вот на такую шляпку – простую, без украшений, подчеркивающую овал лица – внимания обращают куда больше.

Этьен положил канотье на столик и, выпуская колечки дыма, равнодушно заметил:

– Я получил письмо. Завтра, а может, даже и сегодня приедут Эмильена Д’Алансон и Алек Картер.

Габриэль резко поднялась на постели. Да, замок постоянно полон гостей. Тренеры, наездники, конезаводчики. Алек – понятно, чемпион, хороший спортсмен, на его счету немало побед. Но Эмильена! Эта женщина была любовницей Этьена. По слухам, они даже жили пару лет вместе. И вот она едет к нему в гости. Зачем?! По какому праву?!

Она сдержала упреки – горькие, обжигающие. Ей хватило сил улыбнуться и взять дешевый роман в яркой обложке.

Покидая комнату Габриэль, Этьен заметил:

– Никогда не видел особы, которая бы с таким удовольствием бездельничала.

– Бывали времена и похуже, – пробормотала под нос Габриэль. – И потом, еще ведь ничего не ясно. Даст бог, Этьен все же женится на мне.

Она умела себя успокаивать. А что оставалось делать? Ведь рядом с ней обычно не было никого, кто мог бы утешить в сложную минуту.

Книжные страдания виконта, влюбленного в очаровательную замужнюю герцогиню, удерживали внимание Габриэль больше часа. Горячие солнечные лучи, пробившись между складками плотной парусиновой портьеры, уже вовсю хозяйничали в скромной комнатке, возможно, бывшей прежде кельей монахини.

Да и вообще, своды огромного замка Руайо, несмотря на все переделки, сделанные по заказу Этьена, еще хранили атмосферу монастыря. Выбеленные стены в покоях Габриэль постоянно напоминали ей о монастырском приюте, в котором прошло ее детство. Только бывшая комната аббатисы была хороша и по-настоящему шикарна – просторная, обитая светло-голубым шелком, с большой кроватью, бархатный альков которой скрывал стоящее в изголовье распятие. Но Этьен сделал вид, что не понял робких намеков своей «малышки Коко», и устроил ее в дальней тесной келье.

Отложив книгу, Габриэль позвонила в медный колокольчик. Франсуаза, толстая, вечно занятая хлопотами кухарка, как обычно, не пришла. Просьбы «этой вертихвостки хозяина», требовавшей по утрам кофе со сливками, казались ей не стоящими внимания.

Габриэль нехотя поднялась с постели, распахнула шкаф, в котором висело несколько костюмов и платьев, и улыбнулась.

Одежда придает сил и уверенности. Чистая, хорошо скроенная и очень простая одежда. Она доставляет такое удовольствие, что это оправдывает и заточение в Руайо, и сложные отношения с Этьеном, и обидное невнимание слуг.

В ее гардеробе лишь одно платье с корсетным лифом и длинной, украшенной оборками юбкой со шлейфом. К нему прилагается дурацкий зонтик, остроносые туфли с пряжками и шляпа с вульгарными цветами. Сопровождающая Этьена на ипподроме дама должна выглядеть соответственно. Никого не интересует, что в таком платье невозможно свободно передвигаться, что тугой лиф сдавливает грудь, а пряжки безжалостно натирают ноги. Впрочем, теперь еще грех жаловаться. Пышные воланы кринолинов и прикрепляющиеся к платью для создания пикантного силуэта турнюры остались в прошлом.

Зато остальные ее костюмы, пусть и сшитые деревенским портным, хороши и очень удобны. Габриэль выбрала простую белую блузку. Ах, сколько усилий потребовалось, чтобы объяснить портному: ей не нужно жабо, воротнички не являются непременным атрибутом блузы! Потом она достала приталенный серый жакет, напоминающий по покрою жокейский, но без отделки, и свободную прямую юбку.

Одевшись, чувствуя себя невероятно привлекательной, Габриэль заторопилась на кухню. Она миновала холл, прошла через комнату, оборудованную Этьеном для игры в сквош, и уже там уловила упоительные запахи potee champenoise.³ При всех своих недостатках Франсуаза, как истинная эльзаска, была отменной кулинаркой.

Невероятно – на столе уже стоял поднос с кофейником, кувшинчик сливок и чашка. Кухарка, необъятная в своем рабочем платье и повязанном поверх него фартуке, колола сахар.

Франсуаза расплылась в улыбке и воскликнула:

– Габи, ты уже встала! Добрый день!

Темные глаза кухарки светились любопытством. Вот в чем причина того, что она в кои-то веки решила приготовить «вертихвостке» кофе со сливками!

Габриэль устроилась за столом, взяла с накрытого салфеткой блюда румяный круассан. И, прихлебывая горячий ароматный кофе, великодушно поделилась подробностями о приезде гостей.

Услышав, что ожидается визит Эмильены Д’Алансон и Алека Картера, Франсуаза с облегчением перекрестилась распухшими красными пальцами.

– Пресвятая Дева Мария! Как хорошо. Приедут приличные господа, а не эта банда наездников со своими подругами! – обрадовалась она и стала ловко нарезать jambon sec.⁴ – После устроенной хулиганами битвы подушками горничная Мари полдня убирала спальни. А туфельки этих вертихвосток, прибитые к полу!

Габриэль расхохоталась, вспомнив милые проказы Этьена, в которых она с удовольствием участвовала. А ведь Франсуаза еще не знает, что, дождавшись, пока гости уснут, Этьен и Габриэль мазали безмятежно посапывающие лица кремом для бритья. Вот смеху-то было!

Заслышав звук подъезжающего экипажа, Габриэль отставила чашку и выглянула в окно. Любопытная Франсуаза тоже тотчас прильнула к стеклу.

По желтой дороге, окаймленной зелеными прямоугольниками полей и вековыми буками, взбивали пыль две тройки лошадей.

«Эмильена и Алек едут в разных экипажах? Как странно!» – подумала Габриэль, пулей вылетая из кухни.

На широких ступенях замка уже толпилось множество людей. Зоркий взгляд девушки различил Этьена, который, прикрыв глаза от солнца ладонью, вглядывался в даль. Лакей Жак, конюхи, садовник – все напряженно ждали, и даже любопытная хорошенькая горничная Мари украдкой выглядывала из-за колонны.

Габриэль казалось – ее сердце остановится от волнения. Сейчас она увидит ту женщину, с которой Этьен делил кров и постель. Она красива? Изысканна? Только бы Эмильена подурнела так сильно, чтобы Этьен не вспомнил о прежних чувствах!

Сердце не остановилось – оно забилось настолько сильно, что Габриэль стало трудно дышать.

Когда подъехали экипажи и Этьен помогал бывшей любовнице выйти и здоровался с ее молоденьким кавалером, Габриэль позабыла обо всем на свете. Из второго экипажа ловко выпрыгнул высокий мужчина. Его темные зачесанные назад волосы чуть блестели от бриолина, а карие глаза смотрели так заинтересованно, ласково и… так неправильно, что Габриэль, почему-то вдруг задыхаясь, не смогла сделать и шагу навстречу гостям.

2

Омар, съеденный за обедом в обществе Папика, настойчиво рвался на свободу. Веста Каширцева прилежно делала глубокие вдохи и выдохи, стараясь предотвратить изгнание из организма дорогого полезного морепродукта. Подставляла лицо промозглому мартовскому ветру, влетающему в салон джипа через открытое окошко. И даже покрикивала на водителя Папика, белобрысого увальня Вадима, чтобы тот побыстрее проскочил пробку на Тверской.

Водитель, сочувственно посмотрев на побледневшее лицо девушки, с огорчением заметил:

– Ох, Веста. Уморишь ты себя! Совсем ведь не жрешь ничего. Так нельзя. Ты худая, как щепка! Зачем тебе этот твой подиум? Тебе что, Сергей Павлович мало денег дает? На жизнь ведь хватает?

…Шеф Вадима, он же крутой банкир Сергей Павлович Зорин, он же Папик, скупостью и правда не отличался. Куда уж еще и скупость к полному комплекту «достоинств»: лысине, округлому брюшку, почему-то всегда вонючим носкам и ревнивой супруге. Если бы Папик еще жадничал – у него не было бы никаких шансов иногда прикасаться к Весте. Как девушка красивая, она прекрасно знала себе цену, и Папику приходилось раскошеливаться. На квартирку в элитном жилом комплексе, на пучеглазенький «Мерседес», на бриллианты ко всем праздникам. Конечно, Веста предпочла бы видеть рядом симпатичного веселого олигарха. Но что поделаешь: олигархов мало, красивых манекенщиц, актрис и певичек пруд пруди. Так что у молодых-богатых полный комплект и жен, и любовниц. Приходится пока довольствоваться старперами вроде занудного Папика. Но всю жизнь морщиться от сырного запаха носков и наваливающегося жирного брюха? Ужасная перспектива. Чтобы подыскать кого-нибудь поприличнее, надо ни в коем случае не оставлять работу. Вокруг модельного бизнеса всегда крутится масса богатых мужиков. Да, сама работа – каторга не приведи господь. Это на картинках в глянцевом журнале все чинно, благородно и красиво. А пока придешь в форму, которая необходима для съемки, – не то что в камеру глядеть, жить не хочется. И проблемы с желудком, бунтующим от вечного недоедания, – это еще цветочки. А каждодневная многочасовая гимнастика? А операции постоянные – с живота и бедер последние капли жира убрать, в губы закачать? А показы, кастинги? Но игра стоит свеч.

…Впрочем, посвящать Вадима во все эти тонкости Веста не стала. Улыбнулась отрепетированной под строгим контролем президентши модельного агентства обворожительной улыбкой и сказала:

– У женщины в жизни должно быть дело.

– Было у тебя уже дело, – ехидно усмехнулся Вадим и ожесточенно засигналил заглохнувшему впереди «жигуленку».

…Веста сразу поняла, на что намекает водитель Папика. Как только с ней заключили пару приличных контрактов, журналисты заинтересовались: что за модель, откуда она. На такой случай в пиар-службе агентства всегда имеются отлакированные приличные биографии. Разогнать бы эту контору к чертовой матери! Только деньги напрасно получают. Ведь журналисты всегда все пронюхивают. И Веста Каширцева не стала исключением. Писаки раскопали абсолютно все. И про родителей – алкашей поганых. И про то, как на рынке она с пятнадцати лет фрукты продавала. Одноклассники, добрые люди, ничего скрывать не стали. «Красавица Веста училась на двойки и воровала пирожки в столовой», – гласил заголовок. Все это – чистая правда. Какие уроки, когда над ухом мать с отцом бутылку поделить не могут? Какие принципы, если от голода перед глазами дрожат, расплываются яркие цветовые круги? Даже не вспомнить, как она эти пирожки крала. А когда их уминала до последней крошечки – сытая тупая радость просто заполняла ее всю, и это было так приятно. Откуда появилась еда, не имело ровным счетом никакого значения…

Она и школу поэтому бросила, и на рынок устроилась. Поближе к продуктам. Хоть какая-то да пища. Дома – шаром покати… Подгнившие бананы хозяин лотка разрешал съедать. Добродушный, как все кавказцы, он любил русских женщин. Только Веста его никогда в этом качестве не интересовала – худющая, бедно одетая, с затравленным взглядом. Да она бы до сих пор мерзла на этом занюханном рынке, если бы не Ира Суханова. Это чудо, что президентша решила провести кастинг в их провинциальном городишке. Чудо, что забежала на рынок, что в тот день работала не рыжая толстая Танька, а Веста. Разве пошла бы она сама, без приглашения, на кастинг? Да ни в жизнь, ведь и слова-то такого не знала. У нее на тот момент одна мечта имелась – колготки купить с лайкрой, в моде они тогда были. Какие показы? Какие съемки? В те годы цели казались простыми и понятными, как пять копеек. Не окоченеть на рынке. Покушать. И купить, наконец, вожделенные колготки.

Президентша агентства ее спасла. Безусловно. Но Ирина, кстати, как и Папик, никогда не вспоминает, как восходящая модельная звезда на том рынке торговала.

А Вадим – москвич, видите ли, выискался. Белая кость. Сам простым водилой вкалывает, а над Вестой хихикает. Хотя она за один показ на Неделе высокой моды получает больше, чем Вадик за месяц. Но какой смысл говорить ему об этом? Пускай радуется собственной значимости. Зачем дуракам доказывать, что они далеки от совершенства?

– …Жизнь – это американские горки, – с рефлекторно милой интонацией произнесла Веста. Омар наконец угомонился в ее плоском подтянутом животике. – Сегодня ты наверху, а завтра ка-ак скатишься. Или наоборот.

Вадим поморщился.

– Мне эти материи до лампочки. По мне, так баба должна дома сидеть и борщи варить. А не задницей перед другими мужиками вертеть.

– Ты прав, конечно, – нежно чуть ли не пропела Веста и уставилась в окно.

Спорить с Вадимом скучно. Впрочем, кто знает… Если вдруг все сложится удачно, так, как она рассчитывает, больше не будет никакого Папика. И, соответственно, Вадима!

Джип притормозил у «новой русской высотки», словно плывущей по Москве-реке, и Веста опять мило улыбнулась. Ирина школа. Суханова всегда говорила: «Кукусики! Делайте выражение лица, приятное для людев». Манекенщицы хихикали над нарочитыми ошибками начальницы, но очень скоро Веста поняла, что по сути Ира права. Камера фотографа фиксирует не только тело, но и душу. И если в ней нет теплого света, доброжелательности – снимки вряд ли заинтересуют потенциальных работодателей. Профессиональная целесообразность – быть белой и пушистой. Если не быть – то хотя бы казаться. И даже когда мозг подсчитывает проценты гонорара или оценивает стоимость очередного подарка Папика, на лице, в глазах должно отражаться совсем другое.

Попрощавшись с водителем, Веста выпорхнула из джипа, и пару шагов до подъезда ее спина пылала от буравящего черную кожаную курточку взгляда Вадима.

«Хороша Маша, да не наша», – мстительно подумала девушка, пересекая просторный мраморный холл.

Как ее радовал этот блеск, и предупредительная консьержка, и бесшумный лифт, останавливающийся у двери роскошного пентхауса! Только когда-то живший в вонючей коммуналке может по-настоящему оценить ту свободу и комфорт, который дают деньги…

Войдя в прихожую, Веста первым делом бросила взгляд в огромное, во всю стену, зеркало. Когда она его впервые увидела – чуть не придушила от радости Папика. Единственное зеркало, в котором целиком умещаются ноги! Какое счастье!

Убедившись, что длинные стройные ножки, едва прикрытые коротенькой клетчатой юбочкой, по-прежнему чудо как хороши, Веста пристально изучила свое ненакрашенное, как обычно вне подиума, лицо. Огромные карие глаза, вздернутый носик, пухленькие губы… Первая морщинка на лбу, едва заметная. Морщинка – мелочи. Можно прикрыть челкой – и нет ее. И все же она, даже без косметики, выглядит чуть старше своих двадцати двух лет. Брюнетка, смуглая кожа – такие всегда кажутся взрослее. Впрочем, с учетом последних событий, это скорее может рассматриваться как достоинство…

Больше всего на свете Весте в настоящий момент хотелось забраться в джакузи и помечтать про радужные перспективы. Однако через три часа ее ждали на показе купальников, поэтому она не стала терять ни минуты.

Быстро сбросила одежду, проэпилировала ноги, приняла душ. Потом проверила содержимое сумки. Все в порядке: косметика на тот случай, если крема и тени визажиста ей не понравятся. Туфли на высоком каблуке. Иногда на показах, особенно белья и купальников, не находится обуви нужного размера. На всякий пожарный все девочки носят с собой пару «шпилек». И, конечно, портфолио. А вдруг нагрянет птица счастья, надо будет показать себя во всей красе.

Черные джинсы, простенький свитерок, ботинки на плоской подошве. Сиротка или отправляющаяся на показ модель – они выглядят примерно одинаково.

Веста собрала длинные волосы заколкой, набросила куртку и захлопнула за собой дверь.

В гараже, куда за считаные секунды ее доставил бесшумный услужливый лифт, девушка быстро разыскала свою машину. Серебристый глазастенький «Мерседес», легкий, изящный, с голубыми стеклами, снова заставил мысленно поблагодарить Папика. Ради одной этой тачки можно смириться с его вечным занудством и дневными свиданиями. По вечерам Папик прилежно играет роль верного супруга…

Веста щелкнула брелком и опустилась на водительское сиденье. Привычный поворот ключа вдруг вызвал какие-то скребущие звуки из-под капота.

– Не может быть! Он же всегда заводился, – пробормотала девушка, терзая замок зажигания.

Ее красавец не хотел никуда ехать – какой кошмар!!!

Стрелки часиков от «Chaumet» неумолимо спешили к началу показа.

«Потом разберусь с машиной. Вызывать техпомощь просто нет времени», – решила Веста, с сожалением выходя из автомобиля.

Она бросила последний взгляд в салон и с досадой нахмурилась. Всем хорош серебристый «Мерседес». Только кнопка включения противотуманных фар расположена неудобно, в нижней части панели. Кнопку волей-неволей задеваешь коленкой. Ноги-то длиннющие. Вот, задела, не заметила, «противотуманки» остались включенными. И пожалуйста – аккумулятор сел…

Веста вышла из гаража и заторопилась к шоссе. Там она остановит такси. А может, и ждать машину не придется – вдруг подхватит какой-нибудь водила и подбросит до центра?

Девушка подняла руку и с радостью заметила: приближающийся автомобиль показывает сигнал остановки.

Скорее выйти на проезжую часть. Она заплатит любые деньги. «Хорошая модель всегда приходит вовремя», – повторяет Ира Суханова.

Все произошло очень быстро. Девушка успела удивиться тому, что притормаживающая машина вдруг набрала скорость. И Веста попыталась запрыгнуть на бордюр, но тяжелый удар потушил этот мир. Навсегда…