Czytaj książkę: «Путь подкидышей. Книга первая. Грош»
Глава 1
Щепка. Эта щепка, зазубрина в обглоданном подоконнике, в который раз впилась ему в джинсы. Грош поерзал, отцепляя штанину, и снова с тоской уставился на силуэты башенок и шпилей Старого Города, совсем черные на фоне последних золотисто-алых с пеплом мазков заката.
– Что ты там увидел, сынок? На что ты смотришь?..
Мама, как всегда, подошла неслышно и теперь с тревогой заглядывала ему через плечо.
– Ведь еще не время, Грошик?.. Не время?..
От этой тоскливой, жалобной неуверенности в мамином тихом голосе у него заболело в груди, обожгло совсем как тогда, когда действительно время, – точно сотни острых слипшихся перьев рвались наружу, прорывая тонкую смуглую кожу. Грош поморщился, и это не укрылось от маминых глаз, она подалась к нему, заглядывая в лицо. В последние дни мать ходила за ним по пятам, как будто каждую минуту ждала беды.
Ну, правильно. Приближалось время, а ему в прошлом месяце исполнилось восемнадцать.
– Они еще не объявляли Охоту…
Она присела на обшарпанную дубовую скамью, единственную мебель в доме, которую он не сумел толком обгрызть, и расправила на коленях темно-синюю юбку. Сколько раз он выл, зарываясь в эту самую юбку, с тех пор, как ему исполнилось пять лет… Грош проглотил тяжелый комок в горле. У матери никогда не было денег на себя, она вечно искала какие-то лекарства, знахарские травы, тратила на них все, что зарабатывала стиркой и глажкой. Некоторые из этих трав, впрочем, немного помогали. Но у них с мамой из-за всей этой канители даже тиви не было.
– Ты ведь родился совершенно таким, как другие дети. Ничто не предвещало… Я помню, как лекарь сказал: «Ну, с первенцем тебя, Магда!.. Хороший, здоровый парень!» И другие врачи, из комиссии, подтвердили… Ни одного признака! Ни одного. Ты даже ничем не болел. Другие-то детишки болели, а ты никогда. Соседки мне завидовали.
Грош слышал это тысячу раз. Ему хотелось уйти из комнаты, но закат притягивал его, и рассказ матери против воли притягивал его – рассказ о тех счастливых днях, когда он был совсем как другие дети, только ничем не болел.
– Сынок…
Мать еще раз без надобности расправила ветхий подол. Она нервничала, он чувствовал это.
– Я никогда тебе не рассказывала… Послушай меня, пожалуйста.
Грош сполз с подоконника и присел на пол у ее ног. Она привычно запустила пальцы в его густые мягкие волосы и стала поглаживать ото лба к затылку – жест, знакомый ему, как гул стиральной машины, запах стираного белья и крепкого кофе по утрам.
– У моей старшей сестры Эсты был сын… Такой, как ты. Ну, ты понимаешь. Только он был старше на десять лет. Она была сильная женщина. Такая сильная, какой я никогда… никогда не смогла стать. Она… делала все, чтобы сын ее ненавидел. Наказывала его. Била. Всегда разговаривала с ним грубо и резко. Кричала, ругалась. Никогда не приласкала… не пожалела. Понимаешь, сынок? Она хотела, чтобы, когда придет время, он не бросился на улицу и не погиб… во время Охоты. Чтобы он нашел жертву… ненавистного человека… прямо у себя дома. И прошел инициацию. И стал, как все. – Пальцы на затылке стиснули прядь волос так крепко, что сделалось больно. – Она хотела, чтобы он остался жив.
Грош резко вывернулся из-под ее руки и уставился матери в глаза.
– У нее… у нее получилось, – быстро закончила она и опустила голову. – Сынок… Я хочу, чтобы ты…
– Нет!..
Он хотел вскочить на ноги, но знакомая дрожь немедленно начала колотить худое тело. Слезы, как расплавленный сургуч, обожгли глаза. Грош стиснул кулаки и попытался прикусить прыгающие губы.
– Что ты говоришь?.. Как ты можешь мне такое говорить?..
– Сыночек!
Магда быстро прижала голову сына к груди, стала гладить мокрое пылающее лицо.
– Успокойся, сыночек. Я сейчас… я свежий болотник заварила. Сейчас принесу. Посиди.
Запах болотного корня, доносившийся из кухни, усилился, когда она внесла в комнату исходящую паром кружку. Грош хотел взять – и не смог, пальцы тряслись, как сумасшедшие. Мать сама поднесла горячий напиток к его губам, он глотнул, тепло разлилось в груди, и он почти сразу почувствовал, что дрожь немного унялась.
Магда осторожно обняла тощие плечи сына, притянула к себе и стала баюкать, раскачиваясь вместе с ним.
– Я пыталась, – шептала она ему в макушку. – Я тоже хотела, как она… когда ты первый раз… Но ты был такой маленький. Такой родной. И тебе было очень больно. Как я могла?.. Я не могла. А потом – ты помнишь? – когда ты рос, становился старше… Я все время пыталась научиться обижать тебя. Придираться по мелочам. Разговаривать с тобой, как с чужим. Но ты был такой хороший, послушный мальчик. Тебя совершенно не за что было ругать и наказывать. И эти приступы раз в полгода… Я не могла оставить тебя мучиться одного. Понимаешь?.. Прости меня, сыночек. Я оказалась слабой и глупой. Сейчас тебе было бы легче, если бы я… если бы ты…
– Мама, замолчи, –он едва шевелил губами, болотник действовал безотказно. – Я не хочу это слышать.
Она покорно замолчала, слизывая слезы, непрерывно текущие по щекам, и продолжая баюкать его, как маленького.
– Как я устал, – сказал он уже невнятно. – Мама, как я устал…
– Поспи, – прошептала Магда еле слышно. – Поспи пока… еще не время.
Перья. Перья. И лапы. Когти правой уже прочертили глубокую полосу в стене. Позвоночник выламывает невыносимая боль, кости черепа наполнены кипящим свинцом, перед глазами алое, и жжет, жжет.
– Сыночек!..
Он попытался взлететь, ковыляя, добежал до двери, ударился о стену и упал.
– Аааа…
Хвост хлещет по бокам, по атласной шкуре, мускулы беспорядочно сокращаются, жилы рвутся. Крылья распахиваются и опадают в судороге. Лапы молотят воздух. Еще чуть-чуть… Еще несколько секунд он выдержит…
– Грррма-мааааа!..
Теперь только клекот. Лицо уже изменилось, кости вытянулись в клюв, височные перья топорщатся в последнем усилии. Грифон, шатаясь, встает. Женщина плачет в углу.
Время.
* * *
Лорд Анджело, слегка отодвинув тяжелую бархатную портьеру, рассеянно рассматривал закат и графически четкие силуэты шпилей. Крыши, крыши. Побитая ветрами и временем черепица. На юге, в Малиновке, чем ближе к городской стене, тем сильнее понижаются крыши –там теснятся хибарки простонародья, выстроенные в незапамятные времена, и взрослый человек, встав посреди улицы и раскинув руки, может коснуться пальцами двух противоположных стен. На Северном Краю, наоборот, дома напоминают скучные многоэтажные коробки, чем ближе к стене, тем выше, но и это тоже пристанище простонародья и бедноты. На востоке стоит Монастырь, предельно обособивший свои владения от остального города. За Монастырем, после монастрыских полей и заброшенных корпусов медеплавильной фабрики, расположен научный комплекс Меори Ду и одинаковые коттеджи его сотрудников. Еще дальше – по берегам Нерети теснятся рыбацкие деревушки, Стена в тех местах содержится плохо, местами ее верх обвалился, ветер с той стороны приносит заразу, и жители часто болеют. На западе Альквисты лепится грязная и темная Отчаянная слобода, рассадник криминала.
Под самой городской стеной никто не живет, кроме бродяг, а дальше, за стенами, лежит Сушь. Иногда лорды, маясь от скуки, выезжают туда, за пределы Альквисты, чтобы помериться отвагой и выносливостью. Мало кто может выдержать мотоциклетную поездку по Суши более двух часов. И пока еще никто не превзошел в этом его, лорда Анджело, любимого племянника короля.
Анджело должен во всем превосходить это придворное барахло, изнеженных рыцарей принцессы Алтын, – слишком много слухов ходило по Альквисте по поводу его происхождения, слишком много золота и нервов было истрачено, чтобы слухи заглохли. Теперь никто не смеет даже намекать на то, что Анджело не родной племянник Ибриса Восьмого.
В этом городе, полном проклятых оборотней и тупых торговцев, Анджело единственный, кто способен заменить короля, когда тот покинет престол. Даже сам король это понимает.
Ничего… скоро сезон Большой Охоты. Рыцари в очередной раз почистят Альквисту от поганой заразы. Конечно, тех, кто успеет пройти инициацию, трогать не будут, –зачем разбрасываться сильными и выносливыми гражданами? Убьют только слабых, не способных достаточно быстро выбрать жертву и пролить кровь.
Лорд Анджело стиснул зубы, опустил край портьеры и шагнул к столу. Не глядя, нашарил пульт и включил серебристый экран, занимающий полстены. Последняя модель. Их пока выпустили только два экземпляра – один для короля, другой для принцессы. Но Алтын не любит новшеств и уступила свой тиви двоюродному братцу.
Экран осветился, появилось очаровательное личико Ми Ю, фаворитки главы Сената лорда Кевина.
– …освоение южных пределов Суши, – сказала Ми Ю и улыбнулась. – На этом новости королевства окончены, благодарю за внимание.
Музыкальная заставка, которая раздражала Анджело невероятно, возвестила о начале сериала «Горький парк» – очередная бодяга о влюбленном рыцаре и девушке-оборотне. Кстати, девушек-оборотней не бывает. Парков, если уж на то пошло, тоже не бывает. Во всяком случае, в Альквисте.
Анджело швырнул пульт в кресло и похлопал себя по карманам джинсов, ища зажигалку.
Невероятно, но он, кажется, опять оставил ее… где? Скорее всего, в Афракских банях. Способность терять зажигалки у лорда Анджело была удивительная. Даже дареные, от фавориток, – золотые, усыпанные бриллиантами, серебряные с эмалью, сентиментальные агатовые с его инициалами золотом. Дамы обижались. Но это даже полезно, иначе рано или поздно каждая из них начинала о себе слишком много воображать.
Анджело прошагал в спальню и нашел на тумбочке у кровати дешевую зажигалку «Дромадер», присланную вместе с коробкой одноименных сигарет табачной фабрикой на прошлой неделе. Зажигалка была дрянь, одноразовая, но работала пока. Лорд прикурил вишневую сигарету, невнимательно прислушиваясь к голосам из тиви.
– …это неправда, Эдвард!..
– Я сам слышал.
– Она лжет. Ты можешь спросить у моих соседей…
Кстати, о соседях. Лорд Анджело повалился на кровать, не снимая высоких сапог тонкой выделки, прямо на шелковое покрывало. Альквисте повезло с расположением. Другие королевства, республики и даже островные империи давно перегрызлись между собой и продолжали постоянно воевать, тогда как Альквисту от соседей надежно защищала Сушь. Давнее проклятье обернулось выгодой. Так всегда бывает, если правильно подойти к вопросу.
– Майлорд?..
Голос горничной прорвался сквозь плаксивый бубнеж тиви. Девушка не посмела войти и окликала своего господина от дверей кабинета.
– Майлорд, к вам дама…
На мгновение сердце Анджело замерло от невероятной надежды, он рывком сбросил ноги с кровати и вскочил, но тут же одернул себя: Алтын никогда не посещала его. И не держала за родственника. Была рассеянно-вежлива и прохладна, в точности так же, как с другими лордами двора.
– Что за дама? – спросил он резко, вырастая в дверях спальни.
Горничная вздрогнула: они все боялись его до обморока, хотя ничего страшного в облике лорда Анджело не было. Наоборот, он был красив. Сказочно красив, если быть точным.
– Она желает сохранить инкогнито… простите, майлорд. На ней капюшон и темные очки. Я не разглядела лица. Простите меня, майлорд.
Голос у девчонки ощутимо дрожал. Придется дать выволочку Астании, она совсем перестала муштровать горничных. Сколько раз говорить: они должны быть невозмутимы и точны. Невозмутимы и точны. Никаких эмоций. Я не для того их держу.
Анджело посмотрел на трепещущую девчонку и поморщился. Говорят, в Меори-Ду уже изготовлен образец горничной из полимеров. Надо бы заказать.
– Зови. И убирайся. Не забудь сказать Астании, чтобы наказала тебя – ты не умеешь держать себя в руках. Это недопустимо.
– Да, майлорд, – ответила горничная покорно и сделала глубокий книксен. Мелькнули нежные коленки из-под приподнятой по всем правилам юбочки. Святой Угол, а коленки у девчонки выше всяких похвал. Пожалуй, можно было бы ее и не наказывать…
– Иди. Я тебя прощаю.
Горничная исчезла мгновенно, точно растворилась в воздухе. И почти сразу вошла Кристиана, – конечно, это была она, кто еще станет наводить тень на плетень с такой тщательностью. Огромный капюшон изысканного плаща от Лори почти полностью скрывал тонкое лицо, дело довершали черепаховые очки «Мурье» с темно-сизыми стеклами. Цвет стекол идеально сочетался с толстым шелком плаща, переливавшегося всеми оттенками голубиного крыла. Несколько маленьких скромных бриллиантов украшали оправу и пуговицы. Кристиану отличал великолепный вкус. И сказочное богатство, кстати.
– Майлорд, – произнесла она ледяным голосом, призванным показать, как она сердита.
– Майледи, – ответил Анджело в тон и, преувеличенно склонившись, поцеловал узкую кисть в шелковой сизой перчатке, показавшуюся из широкого рукава.
Кристиана опустилась в кресло и откинула капюшон. Огонь хрустального светильника на письменном столе заиграл на темных, тщательно разбросанных по плечам локонах.
– Выключите это, – она шевельнула тонкими пальцами в сторону экрана.
– Я не могу, майледи, вы сидите на пульте.
Лордесса на мгновение застыла, затем медленно поднялась и посмотрела на кожаные подушки кресла так, точно села на ядовитую жабу. Анджело, пряча усмешку, подхватил пульт и выключил «Горький парк» на полуслове.
– Благодарю вас, – сказала Кристиана со всей возможной язвительностью и снова села. Она всегда садилась так, словно, наконец, изнемогла под тяжестью атмосферного столба и сейчас погибнет, слишком хрупкая и изящная для этого грубого мира.
В кабинете повисло молчание.
Что касается Анджело, то он-то лично мог молчать хоть до Третьего Пришествия – в этом ему не было равных. Он держал паузу не хуже гениального Ли О, и притом не позволял собеседнику догадаться, чем, собственно, его молчание вызвано.
Кристиана не выдержала первой.
– Вы не пришли на парти к лорду Ро.
Анджело пожал плечами и повалился в кресло напротив.
– В самом деле. Я совсем забыл.
Она метнула в него гневный взор.
– Меж тем вы обещали! Я отказала Эльгвану, который был бы счастлив сопровождать меня, и в результате болталась там одна, как цветок в сточной канаве!
Ее хорошо модулированный голос взметнулся к потолку.
Анджело внезапно ощутил сильнейшее желание сжать пальцы на ее точеной шейке и давить до тех пор, пока лордесса не перестанет вопить. Он не выносил, когда женщины повышали голос.
– Вы молчите, майлорд? – Кристиана сорвала очки, и он увидел яркие серые глаза в изумительно пушистых, мастерски оформленных ресницах. На гладких веках поблескивал тончайший слой серебряной пудры. Лордесса была хороша в гневе. Впрочем, она всегда была хороша.
– Вы молчите?!
– Молчу, майледи.
Анджело откинулся в кресле и прикрыл глаза. Возникла неприятная пауза. Потом лордесса выпрямилась и сказала голосом, в котором отчетливо звенела сталь:
– Могу ли я понимать это так, что между нами все кончено?
– Как пожелаете, майледи.
Он с трудом заставлял себя отвечать ей. Ему хотелось, чтобы она ушла. Знакомая дрожь подбиралась к самому сердцу, и Анджело приходилось делать над собой усилие, чтобы Кристиана ничего не заметила. Он стиснул подлокотники кресла.
Лордесса встала.
– Я ухожу. Прощайте, майлорд.
– Прощайте, майледи.
Он не поднялся проводить ее, даже не открыл глаз, только прислушивался к шелесту плаща и стремительным удаляющимся шагам. Потом снял трубку внутреннего телефона и сказал, сдерживая стук зубов:
– Астания, принеси мне отвар болотного корня.
Глава 2
– …единственным возможным ответом является разработка и ввод в эксплуатацию машины Судного дня. То есть, такого устройства, которое превратит планету в необитаемую. Подобное устройство технически возможно, –например, наземная кобальтовая бомба мощностью 100 гигатонн, взрыв которой сделает уровень радиации и прочие условия на планете такими, что любая высокоорганизованная белковая жизнь на ней будет невозможной…
– Мама, выключи ты это радио!..
Грош перевернулся на другой бок и натянул одеяло на уши. Радио забубнило тише: мама просто убавила звук, но не выключила идиотскую передачу совсем. Она любила слушать новости и политические дебаты. Грош их ненавидел. Особенно по утрам.
Он повозился, устраивая себе гнездо из одеяла, надеясь подремать еще немного перед колледжем. Все равно первой пары не будет: кайн Эйхман уехал на дальние окраины пропагандировать за свою кандидатуру в Сенат. За каким чертом королю нужен этот Сенат, совершенно непонятно, но наш правитель хочеть слыть просвещенным монархом. Хотя все равно всем заправляют лорды.
– Сынок, ты опоздаешь.
Грош застонал: она опять прибавила звук. Политические дебаты закончились, и теперь из динамика на кухне неслась веселенькая песенка «Поцелуй меня, мой оборотень». Что-то у мамы некстати проснулось чувство юмора.
Грош встал и в трусах прошлепал в ванную. На стене в коридоре зияла свежая рытвина: он вчера все-таки долбанул клювом, вечером придется шпаклевать и закрашивать. Правая нога болела. Мрачно глядя на себя в зеркало, Грош взял зубную щетку и ополоскиватель и принялся сосредоточенно чистить зубы. Ополаскиватель вонял земляникой. Химически чистый запах вызывал в памяти освежитель для выгребных ям.
– Ты не торопишься, – заметила мать кротко, наливая ему кофе.
– У меня нет первой пары, – проворчал он и нехотя откусил кусочек тоста с малиновым джемом. Как всегда, наутро после приступа есть не хотелось.
– Я погладила тебе твой форменный сюртук…
– У него же на локте дырка.
– Я зашила. Совсем не видно.
– Спасибо, ма.
Грош тяжело вздохнул и отодвинул тарелку с тостами.
– Грошик…
– Я не хочу.
– Ну, пожалуйста. Тебе нужно поесть. Ты совсем худой.
Грош молча встал из-за стола и пошел одеваться. Выглаженный сюртук, униформа студента, висел на спинке стула, брюки были аккуратно разложены на застеленной кровати – пока он умывался, мама успела прибрать за ним.
Он натянул черную майку с фальшивым лейблом фирмы «Лори» на плече, потом брюки с двумя наглаженными стрелками. Гладить лучше, чем его мать, не умел никто в округе. Стрелки были идеально параллельны. Грош надел сюртук, одернул полы и вышел в переднюю, чтобы причесаться перед большим старым зеркалом напротив входной двери. Сюртук парадоксальным образом скрывал его худобу и делал фигуру подтянутой и строгой, как у рыцаря гвардии. А латка на локте была совсем не заметна.
Дешевый пластмассовый гребень лежал на положенном месте на столике под зеркалом, хотя прошлый раз он закинул его за диван.
Грош расчесал спутанные пряди и поморщился: вчера после приступа мать помогла ему помыть слипшиеся волосы, и он так и уснул с мокрой головой, в результате сегодня волосы торчали во все стороны безумной копной и никак не желали ложиться как положено.
– Мам, у нас есть желатин?..
Магда, точно ждала этого вопроса, возникла в дверях своей спальни с розовым флаконом: «Жидкий желатин О Шу – лучшее средство для укладки. Здоровый блеск и послушность».
– Давай я тебе помогу.
– Ну, мам, я же не маленький…
– Мне приятно тебя причесывать, сынок.
«Здоровый блеск и послушность» сделали свое дело – волосы лежали аккуратной волной, спускаясь немного ниже плеч, ровно до эмблемы колледжа на левом рукаве, как и положено по форме.
– Спасибо, мам. Я пошел.
Грош закинул за плечо кожаный планшет – страшно подумать, сколько брюк и сорочек мать перегладила, чтобы купить эту дорогую вещь, –и побежал вниз по лестнице, привычно перепрыгивая через глубокие выбоины на пятой и восемнадцатой ступеньках.
До Первого Публичного Его Королевского Сияния Колледжа для юношей идти было совсем недалеко. Девчачий колледж – Заведение для барышень имени Ее Сверкающего Высочества Принцессы Алтын – располагался через дорогу. Цвета принцессы, блю ройял и золото, преобладали в оформлении нарядной вывески. Первый Публичный выглядел куда скромнее – его вывеску украшала только серебряная насечка на черной доске с названием колледжа. Серые сюртуки заполонили улицу – студенты второй ступени походили на мышей, озабоченно спешащих в одном направлении. Барышни уже давно сидели на занятиях – это только в Первом Публичном сегодня не было первой пары.
Впереди двое публичников с настоящими лейблами «Лори» на плечах изводили третьего – дохленького Виза Бакстера, еще с первой ступени бывшего всеобщим посмешищем за сильную гнусавость, вызванную плохо зашитой в детстве заячьей губой. Тот, что шел слева, через каждые пять-семь шагов выбрасывал вперед ногу и цеплял Бакстера, заставляя его споткнуться. Правый ловил начавшего валиться Виза и толкал его к стене. Бакстер семенил, безуспешно пытаясь оторваться от преследователей, и втягивал голову в плечи.
Грош стиснул зубы и в несколько широких шагов догнал троицу.
– Отстаньте от него.
Парочка остановилась, а Бакстер пригнулся и, виляя, как заяц, бросился прочь. Он даже не обернулся посмотреть на своего заступника.
– Купер, – протянул левый. – Тебе жить надоело, да?
– Ему надоело, – подтвердил правый. – Особенно после вчерашнего собрания.
Вчера на собрании Совет колледжа принял решение о взимании месячной платы со студентов. Грош так и не сказал матери об этом – ясно было, что учиться он мог, только пока колледж был бесплатным.
Он шагнул с тротуара на мостовую, намереваясь обойти парочку, но левый немедленно встал поперек дороги, усмехаясь, как змея, почуявшая мышонка.
– Убейся об стену, Купер, – посоветовал правый. – Все равно твоя мамаша не сможет перестирать столько грязного белья, чтобы платить за колледж.
– Пропусти.
– Ага. Сейчас.
Грош смерил противников взглядом. Приходилось признать, что сейчас ему наваляют. И чего ради он вступился за Бакстера?..
– Купер, а твоя мать и нижнее белье тоже стирает? – вкрадчиво спросил левый.
– Пошел ты!
– Что он сказал?.. Эй, выкидыш лахудры, что ты сказал?
– Что слышал.
Грош слишком поздно заметил кулак, летящий ему в лицо. После приступа он всегда еще пару дней бывал немного заторможенным. Из носа, конечно, брызнула кровь.
Сюртук!..
Он развернулся и, зажимая ладонью нос, помчался к набережной. Кровь нужно сразу замыть холодной водой, иначе потом ничем не отстираешь…
Свист и улюлюканье сзади нисколько его не заботили.
Под мостом было темновато и очень сыро. Дренажные решетки забились какой-то дрянью, возле одной из них деловито копошилась крыса.
– П-ш-шла отсюда, – сказал Грош сдавленно и спустился поближе к воде. Река в этом месте была узкой и мелкой – воробью по колено, и громоздкий каменный мост над нею выглядел насмешкой над здравым смыслом.
Грош зачерпнул окровавленной ладонью воду, не слишком чистую, но холодную, поплескал в лицо, пока из носа не перестало течь, потом снял сюртук и тщательно замыл пятно. Идти в колледж в мокром сюртуке не хотелось. Он выбрался наверх там, где набережная почти всегда была безлюдной, обрамляя Рыбью Слободку. Рыбники жили дальше, между набережной и крайними домами слободы оставался довольно широкий луг, странно выглядевший посреди каменных улиц. Кое-где на нем высились старые деревья, и поэтому окрестные жители считали место кладбищем. Каждое дерево – чья-то могила. Корни плотно оплетают круглые корзины, в каждой корзине в позе эмбриона лежит покойник. Дерево питается соками мертвого тела. И, возможно, в каждом дереве живет душа умершего.
Грош присел на траву, разложил сюртук для просушки и стал смотреть на красные крыши слободы, видневшиеся за лугом. Рыбники славились тем, что в их поселении было довольно много птиц, не то что в остальных частях города. Иногда можно было даже увидеть целую стаю.
Грош прищурился в небо и потер все еще немного саднивший нос. Хоть бы не распух, мама сразу заметит, а лишние огорчения ей совсем ни к чему. Все-таки он кретин. Восемнадцать лет дубине, а дерется на улице, как школяр. Да хоть бы уж подрался, действительно, а то получил по носу и сбежал.
– Больно?..
Грош от неожиданности дернулся, как пойманная рыба.
– Что?
– Я спрашиваю: больно тебе?
Перед ним стояла девчонка… нет, скорее, барышня, в простом джинсовом сарафане с медными клепками и алом свитере с длинными, до кончиков пальцев, рукавами.
– Я все видела, – объявила барышня и села на траву, аккуратно расправив джинсовый подол. – Ты молодец. Как тебя зовут?
– Купер, – растерянно сказал Грош. – Купер Грош. А зачем тебе?
– Ну, надо же знать имя. – Барышня заложила за ухо прядь каштановых, с медным отливом, волос и посмотрела в сторону Рыбьей Слободки. – Птиц высматриваешь?
– Ну… да.
– Они сегодня не прилетят.
– Откуда тебе знать?
– Знаю. – Она покосилась на его нос. – Распух немного. Давай залечу.
– А ты умеешь?
– Училась. Можно попробовать.
Грош недоверчиво отодвинулся. Знаем мы этих сестер-недоучек.
–Ты что, из Заведения для барышень? Что-то я тебя никогда не видел…
– Это потому что я старше. Я уже закончила четвертую ступень. Ну, давай твой нос, не бойся. Хуже не будет. У меня магистерская степень по сестринству.
Просвечивающая на солнце ладонь приблизилась к его лицу, и Грош почти сразу ощутил тонкое покалывающее тепло. Саднящая боль мгновенно утекла в сложенные лодочкой розовые пальцы, барышня стряхнула ее в траву и улыбнулась.
– Ну, вот, а ты боялся. Говорила же. Теперь совсем ничего не заметно.
Грош потрогал нос пальцем и неуверенно хмыкнул.
– Да… спасибо.
Он хотел спросить, как зовут барышню, но постеснялся. Имя просто так называть нельзя, имя – это метка. Фамилию – еще куда ни шло. Он-то назвал себя просто потому, что растерялся.
Барышня без всякого стеснения разглядывала его лицо.
– Красивые у тебя волосы. И лежат так аккуратно. Жидкий желатин?
Грош почувствовал, что краснеет.
Внезапно он вспомнил, что без сюртука, и фальшивый лейбл «Лори» на плече хорошо заметен. Лучше бы уж никакого лейбла, чем явная подделка. Наверное, он выглядит дешевкой перед этой рыжей.
– А почему у тебя такие черные глаза? Ты обротень? – неожиданно спросила рыжая.
Грош вскочил, подхватил сюртук и планшет с травы и быстро пошел прочь.
– Куда ты?.. – послышалось за спиной. – Грош, погоди!.. Куда же ты?.. Не сердись!
Но он не обернулся.
Глава 3
Принцесса Алтын редко капризничала. У нее вообще был легкий характер. Даже своих многочисленных служанок она никогда не гоняла, как все лордессы, и горничные платили ей преданностью, граничащей с обожанием.
Но сегодня день с утра не задался. Рыжая Ло, любимая камеристка Ее Сверкающего Высочества, вернулась в людскую залу расстроенная: принцесса выплеснула свежесваренный кофе за окно и отказалась отвечать на встревоженные вопросы камеристки.
– Может быть, у нее лунное недомогание? – озаботилась старшая горничная Ева: ей предстояло прибирать спальню принцессы как раз через пятнадцать минут.
Ло фыркнула и встряхнула медной челкой, как пони, которую кусают мухи.
– Я знаю цикл принцессы, как свой собственный, никакого «лунного недомогания» у нее нет! И она не поссорилась с Его Величеством – они не виделись с прошлой пятницы. Мне кажется… – Ло понизила голос.
Звонок внутреннего телефона не позволил ей сообщить подругам, что именно ей кажется. Камеристка схватила трубку и быстро-быстро закивала.
– Да-да, Ваше Сверкающее… да, я все поняла. Иду.
После этого она сделала невыносимо загадочное лицо и умчалась в покои. А когда вернулась, ничего никому не рассказала, как ее ни упрашивали. Недаром же она была не просто камеристкой, а любимой камеристкой принцессы.
Магда, растерянно прислонясь к косяку, смотрела на хорошенькую, аккуратно одетую барышню, стоящую перед ней.
– Купер Грош, – терпеливо повторила барышня и сверилась с бумажкой, зажатой в руке. – Градская, семь. Не правда ли, он здесь живет?
– Да, здесь, – Магда недоверчиво кивнула и, наконец, отлепилась от косяка. – А что случилось?.. Он сейчас в колледже…
– А, он еще не вернулся, – барышня разочарованно вздохнула. – Тогда я пойду. Может быть, встречу его по пути. До свидания.
Она повернулась и запрыгала вниз по лестнице.
– Осторожно, – запоздало крикнула Магда ей вслед. – Там ступеньки…
– Я знаю – пятая и восемнадцатая, – звонко донеслось снизу. – Спасибо, кайне Купер!..
Дверь парадного внизу коротко хлопнула, и от этого звука у Магды почему-то сжалось сердце.
Грош слонялся по улицам. Утром охранник на дверях колледжа сообщил, что на занятия с сегодняшнего дня велено пускать только по предъявлению квитанции об оплате месячного курса. Квитанции неоткуда было взяться, и Грош пошел бродить, раздумывая, где бы найти работу. Он не стал звонить матери, во-первых, потому что не хотел ничего ей говорить, пока не отыщет заработка, а во-вторых, потому что у него не было квотера на таксофон. Желудок с утра взывал о пище: за завтраком Грош вяло съел один-единственный тост и теперь жалел об этом со всей страстью юного голодного существа. Часа в два он ткнулся в чайную лавку с игривой надписью «Чай Кофе Потанцуем» над входом, чтобы справиться, не нужны ли хозяину работники на склад. Хозяин оглядел его критически и сказал:
– Начало работы – три часа пополуночи, конец – три пополудни. Оплата – половина ибриса золотом.
– В день? – глупо спросил Грош.
– В неделю, – отрезал хозяин. – Ты что, сумасшедший? Это же алтынный золотом! Хорошая цена за неквалифицированный труд. Я готов платить ее только потому, что ты горожанин. У меня афраки работают за алтын в месяц.
– Нет, спасибо, я поищу что-нибудь получше, – отказался Грош.
– Зря, – бросил ему вслед хозяин. – Работы в городе нет. К концу недели ты вернешься сюда, но тогда цена будет другой.
Грош вышел из лавки и огляделся. Из кафе напротив выпорхнула стайка курсисток, пожирающих горячие пирожки. Грош проглотил голодную слюну и отвернулся. И тут же попался: на его плечо легла легкая рука, и смутно знакомый голос весело произнес:
– Хайя, Купер!.. Я так и знала, что ты прогуливаешь занятия.
В руках у вчерашней барышни исходил мясным соком совершенно замечательный пирожок в промасленной салфетке. Грош отодвинулся и стал смотреть под ноги, стараясь не вдыхать умопомрачительный запах.
– Ты на меня сердишься? – огорчилась барышня. – Не надо. Что ты такой мрачный?
Она схватила его за руку и потянула за угол, в одну из плохо освещенных подворотен.
– Я думаю, ты просто проголодался, – в ее глазах не было никакой насмешки, одно сплошное участие. – Вот, возьми, я его специально для тебя купила. Куплю, думаю, пирожок, а то Купер болтается с утра по улицам голодный…
Она больше не называла его по имени, и ему от этого было немного легче. Очень хотелось взять пирожок, но самолюбие не позволяло.
– Возьми, – настойчиво сказала барышня. – Это же всего лишь пирожок! Ну, бери скорее, а не то обижусь.
Грош представил, как он будет жевать этот пирожок у нее на глазах, капать соком, и есть ему моментально расхотелось.
