Czytaj książkę: «Это случилось 17 февраля»

17 февраля

7:00

Женя кубарем катилась с горы и никак не могла остановиться. В глаза летели снежные хлопья, и было сложно разглядеть хоть какую-то опору, чтобы ухватиться и прекратить бесконечное падение. Жене казалось, гора похожа на величественный кавказский Эльбрус, не менее пяти тысяч метров над уровнем моря, и она скорее умрёт, чем долетит до подножия. Дыхание перехватило, кислорода не хватало. Хотелось кричать, но голос пропал, снова подвели слабые голосовые связки. Каждый раз от сильного стресса они превращали голос Евгении в писк полевой мыши. Ей почудилось, что внизу плещутся тёмные волны реки или моря. Ещё немного, и они поглотят Женю, накроют с головой, и тогда она уж точно не сможет продохнуть. И когда до смертельного падения в воду оставались доли секунды, какая-то невидимая сила потянула Женю вверх к небу, к солнцу, подальше от смертоносных волн. Она подняла глаза и увидела лицо юноши с диким взглядом и стиснутыми в тонкую линию губами. Женя слышала, как скрипят его зубы от невероятного напряжения, как крепкая рука сжимает её ладонь, пытаясь спасти от страшной смерти. А затем её оглушил голос, хриплый, старушечий, совсем не похожий на мужской баритон или тем более бас:

– Женя! Женя! Открывай глаза!

Подчинившись навязчивым звукам, Евгения открыла глаза, о чём сразу пожалела, потому что в лицо ударил настырный свет старой настольной лампы. Это зелёное чудовище, олицетворяющее исчадье ада, каждое утро включала бабушка, надеясь таким образом быстрее разбудить внучку засоню.

«Фух, это всего лишь сон. Я жива, здорова, никуда не упала и могу говорить. Наверно, могу. Нужно попробовать», – подумала Женя и схватилась рукой за горло, вспомнив, как во сне перехватило дыхание, и она на время лишилась речи.

– Бабуль, опять ты экзекуцию устраиваешь! Светишь лампой в лицо! Так на допросе следователи делают. Ты что, решила со мной поиграть в Глеба Жеглова и Володю Шарапова?! – звонко выкрикнула Женя и порадовалась вновь обретённому голосу.

– А как такую соню-засоню разбудить прикажешь? Я полчаса вокруг хожу, шаркаю ногами, скоро соседка снизу прибежит жаловаться!

– Не прибежит. У нас шумоизоляция хорошая – C этими словами Женя вскочила с кровати, заправила белый локон за ухо и потянувшись пошла в ванную комнату.

Шумоизоляция в квартире, где жила Женя с матерью и бабушкой, была замечательная. Их дом из бурого кирпича находился на 1-ой Новокузьминской улице и представлял собой старое унылое здание, типичное для сталинской эпохи. Сколько таких однотипных домов в Москве, и не пересчитать. Все с одинаково скрипучими паркетами, высокими потолками, толстыми стенами.

Женя умылась холодной водой, как всегда делала по утрам, почистила зубы, соорудила из волос что-то наподобие конского хвоста и заплела из него косу. Проделав необходимые утренние процедуры, она пошла на кухню, где её ждала бабушка с приготовленными для внучки бутербродом и кружкой индийского чая. Женя молча впилась зубами в хлеб с докторской колбасой.

– Женечка, может, кашку манную будешь? А то на одних бутербродах язву заработаешь.

– Фу, не напоминай! Я в детском саду манной каши наелась на семьдесят лет вперёд! Как вспомню эту липкую жижу с маленькими мерзкими комочками, так сразу начинает подташнивать.

– Тебя от всего тошнит, кроме колбасы. Вот мать вернётся из рейса, пожалуюсь на тебя. Совсем от рук отбилась!

– Жалуйся-жалуйся. Одной ябедой больше, другой меньше! – Женя отшвырнула от себя недоеденный бутерброд и с гордо поднятой головой вышла из кухни.

На пороге в комнату услышала недовольное ворчание бабушки:

– Это потому что отца у девки нет! Распустилась. Была бы мужская рука, не выкаблучивалась бы так. Я, значит, ябеда. Вот удумала, тоже мне!

Со вздохом Женя начала заправлять кровать стареньким цветастым покрывалом. Она неспроста назвала бабулю ябедой. Одна ябеда уже перешла ей дорогу. И как перешла! Так, что сегодня предстоит самый страшный день в жизни Евгении Камовой. После будет ясно, как дальше жить, и стоит ли жить вообще. О предстоящем событии Женя думала с ужасом, покрываясь холодной испариной, и начинала что-то нервно теребить в руках. Глупая привычка, от которой она не отучилась за восемнадцать лет. И сейчас Евгения в истеричном забвении расправила складки на мятом покрывале, затем одёрнула задравшийся край настенного ковра с ужаснейшим из всех возможных рисунков – оленем с толстой шеей и кривыми ножками. Убедившись, что в комнате если и не идеальный порядок, то близкий к нему, Женя кинула конспекты лекций в сумку, оделась потеплее и выбежала в подъезд, крикнув бабушке:

– Я в институт! Закрой за мной дверь!

Оказавшись на улице, Женя вдохнула морозный воздух и закуталась в шарф апельсинового цвета. Шарф она заставила связать бабулю прошлой зимой, несмотря на её протесты:

– Не должна нормальная девушка ходить в таких ярких вещах! Не должна выделяться на фоне других! Хорошие, скромные девушки одеваются неброско, не стараются обратить на себя внимания.

А Жене было всё равно, обращают на неё внимание или нет. Ей нравилось, что в потоке серых и чёрных одежд апельсиновый шарф сиял, как ослепительный солнечный свет, вызывая резь в глазах и улыбки на лицах случайных прохожих. Именно в этом шарфе Женю заметил Серёжа Петров. Из-за него и приключилась печальная история, похожая на эпизод чёрно-белого фильма о девушке-комсомолке, в одночасье из примера для подражания превратившейся в изгоя, которого обходят стороной даже двоечники, боятся, как больную холерой.

– Если я выживу сегодня, то уже никто и никогда не сможет меня победить, сломить, уничтожить, – бубня под нос эти странные слова, Женя вошла в двери станции метро «Рязанский проспект» и сразу достала из кармана пальто пятикопеечную монету, чтобы не задерживать людей возле турникета.

8:55

Семён спускался на самое дно метро – одну из наиболее глубоких станций Московского метрополитена «Авиамоторная». Её открыли в 1979 году, чуть более двух лет назад, и она ещё имела вид новенькой, не поломанной, не поцарапанной игрушки, притягательной для глаз москвичей и гостей столицы. У Сени захватывало дух от невероятной глубины, в которую он погружался, стоя на, казалось бы, непрочных металлических ступенях лестницы. Но в то же время он понимал, что в запланированном на сегодня деле неимоверная длина эскалатора должна сыграть на руку. Перепрыгнув через две ступени, не дожидаясь, пока доедет до конца, Семён наконец оказался на твёрдом гранитном полу. Он огляделся. Люди сновали, сливаясь в безликую серо-чёрную массу, между колоннами, покрытыми светлым мрамором. Сеня нырнул в людской поток и поплыл вместе с ним в противоположную от эскалатора сторону. Буквально врезавшись в стену с изображением парящего над землёй Икара, он выдохнул и застыл, обдумывая план действий. План выглядел довольно просто. В бестолковой утренней сутолоке Сеня должен вытащить из сумок случайных прохожих как можно больше кошельков. Вором-карманником он стал не так давно, поддавшись уговорам старого детдомовского товарища – Петьки. Друг уже несколько лет «работал» в метро и с необыкновенным восторгом рассказывал о своих приключениях.

– Не дрейфь! Всё будет путём! Главное, работать там, где самая толкучка, на Ждановской, например.

Семён на всю жизнь запомнил тот день, когда поехал на «Ждановскую» и там, как потом рассказывал Петька, «сдал экзамен» на профессионального вора. Станция метро «Ждановская» – конечная на Ждановско-Краспопресненской линии и самая перегруженная из всех станций московской подземки. Она служила перевалочным пунктом между остановками пригородных автобусов, приезжающих из ближайшего Подмосковья, и въездом в столицу. Ещё добавляли перца в и так непростую жизнь станции пригородные поезда, как назло останавливающиеся там же, где начиналось метро. И вот несколько людских потоков: от автобусных остановок, от железнодорожной станции – соединялись в один и превращались в смертоубийственную лаву, готовую снести всё на своём пути. В часы пик пустые поезда метро, только что покинувшие депо, заполнялись людьми под завязку. Можно было поджать ноги и ждать, когда обезумевшая, спешащая на работу толпа внесёт тебя в вагон.

В тот незабываемый день они с Петькой последними вклинились в вагон метро. Предварительно ими был разработан незамысловатый план действий. Петька должен был первым войти в поезд, за ним – какая-нибудь женщина, желательно, молодая, такие обычно парят в облаках и ничего не замечают вокруг, а за ней – Сеня. Действия Петра состояли в обычном напоре на ничего не подозревающую даму, чтобы она не могла ни рукой, ни ногой пошевелить, а Сене всего-навсего оставалось залезть к ней в сумочку и вытащить кошелёк. На следующей станции «Рязанский проспект» они должны были растолкать кучу народа и выскочить в противоположную дверь, потому что выход из вагона находился слева по ходу движения, как и на всех нормальных станциях, а не как на «Ждановской» – справа. Когда парни оказались на платформе, они кинулись бежать в сторону эскалатора. Перепрыгивая через две ступеньки, наконец вылетели на улицу.

– Всё путём? – отдышавшись, спросил Петька.

Сеня не мог говорить, он лишь кивнул головой подельнику и протянул бордовый кошелёк из кожзама.

– Нормуль. Четвертной есть! Хороший улов! Айда в кабак, отметим.

Но Сеня не пошёл тогда в кабак, сославшись на рези в животе. Он спустился обратно в метро и доехал до «Ждановской», а дальше ноги сами собой донесли его до общежития, где он жил в одной комнате с Петькой и другим парнем, с которым вместе работал на стройке. В общаге он долго не мог выйти из туалета. Сеню рвало, выворачивая наизнанку. Ему было мерзко, противно, а рвотные массы никак не могли остановиться, очищая желудок, превращаясь в светло-коричневый желчный сок…

Сегодня на станции «Авиамоторная» Семён решил заняться ставшим за несколько месяцев привычным делом. Губы непроизвольно зашептали молитву: «Отче наш». Сеня знал, что он страшный грешник, ему нет прощения, такие, как он, будут гореть в аду, но всё равно вера в Бога не угасала, а разгоралась всё ярче, и каждый раз, собираясь «на дело», он проговаривал про себя молитву. Подняв глаза, Сеня на секунду замер, увидев узоры, чем-то напоминающие сказочный ковёр-самолёт или огромный букет, составленный из сотен цветов. В них вместо пестиков были вмонтированы лампочки, которые делали потолок похожим на звёздное небо. Семён впервые оказался на «Авиамоторной», обычно он промышлял на конечных станциях, и поразился открывшейся взгляду необычной архитектуре.

– Глянь, какой потолок! – проговорил он будто невидимому собеседнику. – Придумают же такое!

Сеня вернулся к эскалатору, только сейчас заметив перед выходом в город композицию в виде лопасти самолётного винта. Ещё ни разу за восемнадцать лет Семёну Девяткину не приходилось летать на самолёте, и, скорее всего, никогда не придётся. Своё ближайшее будущее Сеня представлял на удивление ясно, без лишних иллюзий. Век воров-карманников недолог. Рано или поздно все они попадают в тюрьму, а когда выходят, начинается та же круговерть до следующей ходки. Выдохнув, Семён шагнул на ступень эскалатора и начал оглядываться по сторонам в поисках жертвы.

11:07

Не замечая людей вокруг, Женя машинально достала из кармана пальто монету, вставила в отверстие турникета и быстрым шагом прошла к эскалатору. В ушах, подобно ударам молота, звучали слова куратора группы второго курса факультета «Машиностроение» Московского энергетического института, куда Женя поступила без особых проблем полтора года назад.

– Поступок Евгении Камовой не имеет оправдания! Она запятнала репутацию комсомолки! Это вопиющий случай в славной истории Московского энергетического института – одного из лучших технических вузов нашей огромной страны! Я считаю, что такие, как Евгения, недостойны носить гордое звание комсомольца, и настаиваю на исключении студентки Камовой из ВЛКСМ, а в последствии из института.

Почему-то запомнились не горящие злобой глаза куратора Василия Ивановича и даже не хитрые лисьи глазки бывшей подруги Нины, а беспокойный, мечущийся взгляд Серёжи Петрова. Когда Женя, стоявшая лицом к однокурсникам рядом с куратором, вглядывалась в лица ребят, ища поддержки, ни один из них не смог посмотреть ей в глаза, но больше всех нервничал Сергей. Только недавно на виду у всей группы он приглашал Женю в кино, а она, невозможно смутившись, дала согласие. Но сегодня Серёжа испытывал отвратительно жгучее чувство стыда с примесью холодного, липкого страха. И не только от того, что понравившаяся девушка запятнала репутацию комсомолки, а от того, что о его симпатии знали все однокурсники, и он в их глазах становился соучастником преступления. Ведь никто не будет разбираться, прав ты или виноват, хороший ты или плохой человек, одно то, что твой друг – не комсомолец, запятнавший репутацию великого ВЛКСМ, накладывало тень и на твою жизнь, на твоё, возможно, безупречное прошлое и, как казалось ещё вчера, светлое будущее. Наверняка, каждый из ребят вспомнил пословицу: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Никого не будет волновать твоя золотая медаль в школе, зачётка с оценками отлично на всех страницах, выплаченные вовремя комсомольские взносы, всё это будет ничто по сравнению с тем неоспоримым фактом, что твой друг – враг СССР. Женя смотрела в бегающие, беспокойные глазки Серёжи и ясно читала его мысли. Он стыдился её, стыдился своих чувств, стыдился походу в кино на прошлой неделе, стыдился слов, которые говорил ей.

– Я отмщу им всем! Они ещё пожалеют! Они будут раскаиваться, что так поступили со мной! И ябеда Нинка, и Серёжа, и Василий Иванович ещё пожалеют о своих словах, – бубнила про себя Женя, медленно плывя вниз по бесконечному эскалатору на станции «Авиамоторная». – Все пожалеют! Я им покажу, на что способна Евгения Камова! Собираются на следующей неделе комсомольское собрание устроить, выгнать меня из ВЛКСМ и института. Что мама скажет?! – Женя непроизвольно закрыла рот рукой и всхлипнула. – Мама в рейсе. Она ничего не узнает. Не выгонят меня из комсомола! Не бывать этому!

И тут Женя почувствовала, как сумка в её руке дрогнула. Она, находясь под действием пугающих воспоминаний, не замечала людей, стоящих с ней рядом на эскалаторе. Час пик миновал, и в метро, как и всегда в дневное время, можно было спокойно передвигаться, не боясь наступить кому-нибудь на ногу или толкнуть в спину. Адреналин до сих пор будоражил кровь Жени, несмотря на то, что собрание закончилось. Она с необыкновенным проворством дёрнула сумку к себе и вместе с сумкой схватила вора за руку, который без стыда ковырялся в ней средь бела дня в метро.

– Помогите! Вор! – закричала Женя, видя, что до конца эскалатора остались считанные метры. Женщина-дежурная услышала её, выбежала из своей стеклянной будочки и приняла выжидающую позу, готовая накинуться на вора, как собака на кошку, чтобы разорвать в клочья.

Рука незнакомца начала выскальзывать из Жениной ладошки, и когда парень окончательно высвободился, она завопила на всё метро:

– Держите вора!

Вором оказался молодой человек в чёрной кроличьей шапке и в коротком пальтишке мышиного цвета. Он бросился бежать вниз по эскалатору, но увидев, какой цербер поджидает его у будки дежурного, тут же развернулся и с невероятной быстротой начал подниматься вверх, оттолкнув Женю и ещё парочку плавно плывущих вглубь метро пассажиров, пока его путь не преградил широкоплечий мужчина.

– Стоять! Попался, воришка! – забасил мужчина на всю станцию. – От меня не уйдёшь!

Как ни пытался парнишка вырваться из сильных рук ответственного гражданина, так и не смог отделаться от него. Спустившись вниз, мужчина подвёл нарушителя покоя к дежурной, а она схватила вора за другую, свободную руку. Женя следовала за своим спасителем, благоговейно заглядывая ему в глаза.

– Вор проклятый! – плевалась словами дежурная. – Я давно тебя приметила! Час за тобой наблюдаю! Повадилась шваль всякая на «Авиамоторную», спаса от вас нет!

– Что стоишь, рот разинула? Проверяй сумку! – прервал ругательный монолог спаситель, обратившись к Жене.

Она растерянно обводила взглядом троицу, никак не могла собраться с мыслями и понять, что от неё хотят. Слишком много пришлось пережить за сегодняшнее утро. Унижение во время собрания в институте никак не стиралось из памяти, и можно ли забыть такой позор! Так ещё и приключение с ограблением в метро убило оставшиеся, не тронутые гневной речью Василия Ивановича нервные клетки. Покопавшись в сумке, Женя нащупала кошелёк и первый раз за время погони посмотрела в глаза карманнику. Взгляд его тускло-серых глаз напоминал взгляд загнанного в угол зверя. Она сначала никак не могла понять, где уже видела точно такой же дикий взгляд и сжатые в тонкую нитку губы, а затем вспомнила! Такие же озлобленные глаза она сегодня видела во сне, только тот был настоящим героем, спасшим её от падения, а этот – мелким жуликом.

– Что молчишь? Кошелёк на месте или этот выродок успел стащить? – не унималась дежурная.

– Да, на месте, – почему-то шёпотом ответила Женя. – Все вещи на месте. Я ошиблась. Он ни в чём не виноват.

– Как не виноват? – напирал «ответственный гражданин». – Так он залезал к тебе в сумку или нет?

– Не залезал. Мне показалось. – Жене ужасно захотелось расплакаться прямо на широкой груди дежурной, но она лишь закусила губу и продолжила: – Прошу прошения у вас, молодой человек! Мне померещилось. Не знаю, как так получилось.

– А что же ты бежал тогда, если не виноват?

– Растерялся, когда она завопила на всё метро, вот и побежал. – Парень высвободился из стальных тисков рук Жениного спасителя.

– Вот дурында! Подняла на уши всё метро!

– Не всё, а только «Авиамоторную», – пробубнила Женя и поплелась к эскалатору, который поднимался наверх.

– Эх, только время потерял, – разочарованно махнул рукой несостоявшийся герой и с гордо поднятой головой пошёл к поездам.

Дежурная фыркнула, бочком влезла в свою маленькую будочку, усадила необъятную фигуру на стульчик и продолжила наблюдение за нерадивыми пассажирами с рабочего места. Парень-вор пошёл следом за Женей.

– Ты почему сказала, что я в сумку к тебе не залезал? А я залез к тебе в сумку и хотел украсть кошелёк! Но ты его положила не сверху, как все нормальные люди, а на дно сумки! Чуть-чуть не достал! – прошипел парнишка Женьке на ухо, когда поравнялся с ней.

– Знаю, что ты – вор, – ответила она, поражённая признанием незнакомца. – Пожалела тебя, дурака! Сколько тебе лет? Семнадцать? Восемнадцать? В тюрьму захотел? У тебя вся жизнь впереди, а ты хочешь её на тюрьму променять!

– Жалостливая нашлась! Да что ты вообще о моей жизни знаешь?! Может, в тюрьме мне лучше будет! Не надо думать, как на кусок хлеба заработать, не надо думать об отце, не надо думать о младшем брате! Мой отец как раз сейчас находится в местах не столь отдалённых. Может, тюрьма мне станет домом родным. Святая тоже мне нашлась! Заступница! Да плевать я хотел на таких, как ты! Живёте в своих тёплых норках, колбасу трескаете, не знаете, что такое голод, побои от воспитателей детдома, ни хрена вы не знаете о жизни! Тюрьмой меня пугать надумала!

Парнишка отвернулся от Жени и побежал по ступенькам наверх, а она, пылая от негодования, кинулась за ним, схватила за рукав пальто, так, что он остановился, обернулся и осоловело уставился на неё.

– Как ты смеешь меня оскорблять? Я тебя действительно спасла! И ты тоже ничего не знаешь обо мне, о моей жизни. – Женя замялась, а потом выпалила: – Меня из комсомола выгоняют! Думала, приеду домой, снотворного напьюсь и усну навсегда!

Он пристально посмотрел на Женю, а когда сошёл с эскалатора, остановился и вдруг рассмеялся. Юноша смеялся так по-детски, заразительно и наивно, что Женька не удержалась и рассмеялась вместе с ним. Так они и стояли в вестибюле метро, схватившись за животы от смеха и смахивая слёзы с раскрасневшихся щёк.

– Ой, умора! – хохотал парень. – Травиться собралась из-за комсомола! Нашла из-за чего! Комсомол про тебя завтра и не вспомнит, нужна ты ему была. Тоже мне горе выдумала. Спящая красавица!

– Может, пойдём в нашу студенческую столовку? А то очень есть захотелось, – ни с того ни с сего предложила Евгения незнакомцу, когда уже не осталось сил смеяться, и она наконец расслабилась. – У нас там вкуснющие котлеты по-киевски есть и картофельная пюрешка, пальчики оближешь!

– А не боишься, что я тебя опять постараюсь ограбить или что похуже сделаю? – взгляд юноши снова стал диким, а в голосе чувствовалась желчь.

– Не боюсь! – смело ответила Женька и направилась к выходу, парень последовал за ней. – А ты мне о жизни своей расскажешь во время обеда, об отце, о матери, о брате.

Она вдруг поняла, что ляпнула лишнего и тут же добавила:

– Если не хочешь о себе рассказывать, то меня послушаешь. Мне поделиться не с кем. Все от меня отвернулись, а матери и бабушке о своём позоре не могу рассказать.

– Ладно, пошли, спасительница, – снисходительно ответил воришка. – Только о себе ничего больше не скажу, а тебя выслушаю. Любите вы, девки, плакаться в жилетку.