Czytaj książkę: «Автонизм»
Поздним вечером в кабинет участкового зашёл паренёк в мешковатой олимпийке. Прочёл дверную табличку, но уточнил:
– Ефим Иваныч?
– Иванович, – поправил участковый сердито. Он был такой типичный: блестящий и плотненький, напоминал разом и сериального лейтенанта, и мопса.
В кабинете пахло копчёной колбасой и чем-то сладко-пивным. Жужжала квадратная тусклая лампа. За оконной решёткой будто прямо из фонаря сыпался крупный дождь.
Паренёк положил на стол Ефима картонную папку, придвинул скрипнувший стул, сел. Стало заметно, что правый рукав его олимпийки пуст и подвёрнут.
– Кормил людоеда с руки? – попытался пошутить Ефим.
Парень пододвинул папку ближе:
– Я – ваш новый автомобиль. Распишитесь, чтобы завтра на работу…
Ефим ещё раз глянул на его руку:
– Без колёс, что ли?
– С колёсами.
– После аварии?
– Нет. Родился так.
Парень отвечал абсолютно спокойно, даже устало. Ефим проигнорировал папку, грузно поднялся, потянул со стула чёрную куртку. Паренёк глянул на белую надпись «Россия» и мятого двуглавого орла.
– Чё за тачка? – спросил Ефим.
– «Макларен Джей-Ти».
Ефим помолчал, разглядывая парня. Тридцати ещё нет, простоватый, но не быдло, олимпийка старая – молния вьётся волной, ворот тоже. На поясе лимонная сумка-бананка. Светлые волосы собраны в короткий хвост. Узкое лицо какого-то сельского препода истории.
– «Макларен»? Которая спортивная?
– Да вот же, всё написано, – кивнул парень на папку.
– Раздолбанная?
– Не особо.
Ефим не помнил точно, как выглядят «Макларены», хотя извёл в детстве много раскрасок с машинками. Он вытащил из кармана зажигалку и пачку синего «Винстон», направился к двери.
– Пошли, покажешь.
Ефим шёл впереди, парень следом, морщась от колбасного запаха. Миновали стенд с ориентировками, сонного дежурного за большим стеклянным экраном. Ефим подкурил «Винстон» ровно напротив значка перечёркнутой сигареты в красном круге.
От приёмника свернули вниз, на лестницу. Зайдя в гараж, Ефим включил общий свет, а затем прожекторы над платформой №12.
Парень озирался. Едко несло бензином.
Платформа №12, почерневшая и пятнистая, напоминала плиту из того ужасного тик-тока, про которую шутили, что на ней готовят прямо так, без посуды.
Ефим развёл руками, мол, чего ждём, и сделал пару быстрых затяжек. Парень расстегнул и снял сумку-бананку, затем – олимпийку. Его правая рука наполовину отсутствовала – предплечья и кисти не было. От плеча до локтя рука напоминала не то обмылок, не то сдутый шарик телесного цвета. Ефим отвёл глаза.
Подойдя ближе к платформе, ещё раз взглянув на неё, парень снял и чёрную мятую футболку с надписью «Все всё понимают», бросил вещи за спину, на ящики. Вошёл на платформу, аккуратно лёг, просунул в пазы ноги и руку. Лицо его напряглось, еле сдерживая гримасу отвращения.
– Едем? – Ефим тут же нажал на кнопку запуска.
Над платформой встала электрическая дуга, затанцевала, ссучи́лась, как нить на веретене, разошлась в купол и погасла.
Ефим глубоко затянулся и выпустил дым вверх, восторженно глядя на появившийся автомобиль.
Это действительно был спорткар: машина серебристого цвета, с округлыми формами, словно чуть подтаявшая и растёкшаяся по полу.
Ефим схватил переносной фонарь, приблизился к левому боку машины, пожевал сигарету, медленно пошёл вокруг. По серебристому кузову «Макларена» гаражный фонарь пускал золотую размытую трещину.
Спереди машина напоминала дельфина или кита: мелкие, широко расставленные глазки-фары, ехидная улыбочка капота, огромные дыхала…
На правом боку обнаружилась уродливая вмятина. Длиной около метра и глубиной с кулак, она резала полностью и дверь, и заднее крыло.
Ефим поднёс фонарь ближе к вмятине, докурил сигарету, выбросил за плечо.
На лестнице послышался смех. Ефим поднял глаза на лестницу и тут же двинулся к кнопке. Когда в гараж вошли два офицера, над платформой уже стояла дуга возврата.
– Что, Фима, машину дали? – спросил один. – Наконец затянутся твои трудовые мозоли на кросачах. Какую хоть?
Ефим достал новую сигарету.
– Не знаю ещё, валите.
– А чё? Не обращается? – Офицер посмотрел на парня на платформе. – Не кормил его? Себя не кормишь, так хоть тачке беляш купи.
Ефим молча курил. Офицеры забрали кое-какие инструменты и ушли. Тут же поднялась дверь перед платформой №11, и в гараж заехала белая «Тойота Королла». Из неё вышел молодой офицер, обратил «Тойоту» в девушку спортивного телосложения, подал ей руку, чтобы помочь подняться.
Ефим тоже подал руку парню на своей платформе, но тот отказался и поднялся сам, размялся, повертел головой.
– Всё в порядке? Берёте? – спросил у Ефима.
Тот кивнул.
– Хорошо. Подпишете?
– Как зовут тебя?
– Максим.
– Максим. Мак, – хохотнул Ефим и протянул руку. – Будем работать.
Вернулись в кабинет. Ефим спешно раскрыл на столе папку Максима, вчитался. Тот сел напротив, начал подворачивать рукав олимпийки.
– В движке, – сказал он иронично.
– Что?
– Из-за руки – вмятина, и движок выдаёт не больше восьмидесяти.
Ефим нахмурился, пролистнул несколько страниц, снова вчитался.
– Сука… – сказал тихо. Посмотрел на Максима, снова в папку. Взял из стакана ручку и подписал нужный бланк. Потом спохватился, открыл нижний ящик стола и протянул Максиму вслед за бланком плитку «Бабаевского».
– Я не хочу.
– Да ты еле встал.
Максим поднялся:
– Могу идти?
Ефим тоже поднялся. Он смотрел беспокойно, лоб влажно поблёскивал:
– Ты занят сегодня? Хочу опробовать, чё-как…
Максим ответил Ефиму прищуром. Тот не поддавался, давил:
– Вдруг ехать завтра куда, надо разобраться.
– Если быстро. В десять мне надо быть на «Троллейной».
– Будешь, понял. Ты шоколад-то ешь.
– Не хочу.
– Ну хрен… Пошли тогда.
В гараже Максим снова снял олимпийку и сумку, протянул их Ефиму:
– Возьмите с собой.
Тот спешно взял вещи, поторопил. Максим снова лёг на чумазый, едко пахнущий прямоугольник платформы, тут же встала дуга обращения, расширилась до купола. На глаза словно набросили плотную ткань, рёбра раздвинул жар, внутренности потянуло в разные стороны, а потом – в кучу.
И почти сразу же на лицо закапало: тяжёлые капли дождя задолбили по лбу и губам. Максим очнулся лежащим на тротуаре под золотящейся вывеской «Ломбард». Сверху рушился ливень, под спиной текла ледяная река стока.
Он тяжело перевернулся на бок, кашлянул, из лёгких вышел дымный плотный воздух.
– Давай, вставай, – потащил Ефим вверх за плечо.
– Ты курил? – Максим откашливался и еле стоял на ногах.
– У тебя ничего не работает, в курсе?! – орал Ефим. – Где подогрев сидений, где мультиэкран?
– Магнитка работает, – прошептал Максим.
– Да на хрена мне магнитола твоя!
– Ты курил?!
– Там даже свет через раз в салоне…
Максим согнулся пополам, его вырвало. Ефим продолжал орать:
– …мне тачка, которая ползает меньше сотки, а сиденье, как в дачном толчке…
– Во мне нельзя курить, у меня аллергия!
Дождь сыпал и сыпал. Максим стоял согнувшись, чтобы не заливало лицо, и пытался отдышаться. Внутри клубились горечь и сладость одновременно, рот постоянно наполнялся слюной, Максим сплёвывал.
Он не сразу заметил, что улица мало похожа на «Троллейную».
– Эй! Эй-й! – разогнулся он. – Мы в каком районе? Который час?
На улице торчало два дома-барака, она упиралась в забор стройки, пахло полынью и затхлой озёрной водой. Тут Максим заметил, что у Ефима в руках только его лимонная «бананка». Он рывком забрал её:
– Хорошо, что у меня ключи здесь, а не в олимпийке. Пустоголовый.
Максим открыл сумку и проверил: связка ключей была на месте. Ефим отёр лицо от влаги:
– Загулялся слегонца, чё.
– Денег дай на такси, чё.
Ефим не стал спорить, достал, похмыкивая, пятисотку:
– Виноват, товарищ машина.
От него шёл сладкий пивной аромат. Когда раскрывал рот – сильнее. Максим забрал пятисотку, развернулся и пошёл в сторону перекрёстка.
– Папку надо читать, урод, – шипел он, набирая адрес в приложении. – Час ночи!
Когда подъехало такси, Ефима на улице не было. Максим сел на заднее сиденье, сгорбился, сдвинул дрожащие плечи и почти всю дорогу смотрел в одну точку.
***
Утром Ефим встретил его простецким «прости» и протянул олимпийку.
Максим закрыл за собой дверь, решительно сел и медленно начал:
– Ещё раз я проснусь с дымом внутри…
Ефим заулыбался:
– Не. Всё. Не будет.
Максим смотрел хищно:
–…я тебя блевотиной умою!
Улыбка Ефима прокисла:
– Иди в жопу.
– Сам иди.
– Скажи спасибо, что я презики в тебе не забыл.
Максим офонарел. Он почувствовал, как по затылку и шее течёт холодная колючая волна. В глазах Ефима, сейчас особо похожих на глаза мопса, не было ни раскаяния, ни стыда. Максим встал и направился к двери.
– Э, ты куда эт? – Ефим остановил его, перегородив выход. Максим долго набирал воздуха, а затем выдавил тихо:
– Забытый предмет стоит автонизму жизни. А если б я рипнулся?
– Я же сказал. Всё. Не будет больше.
И снова ни в голосе, ни в глазах его не было глубины. Максим почувствовал себя в западне.
– Где твой предыдущий автонизм? – спросил он. Ефим метнулся к вешалке-пальме и стащил куртку:
– Всё будет нормально, увидишь. Поехали по адресу. Пожалуйста. Нас ждут.
– Я не хочу с тобой работать.
– А больше не с кем, – запросто ответил Ефим.
Платформа № 12 внезапно оказалась отмытой. Пусть не до блеска, но до родного матового цвета металла. Максим остановился перед ней в недоумении, провёл ладонью по волосам. Ефим не торопил, просто ждал возле кнопки обращения, молча перебирал документы, выуженные из кармана.
– Ладно, – выдохнул Максим. Он повыше застегнул олимпийку, которую теперь можно было не снимать, потом протянул Ефиму бананку. – Не забудь, пожалуйста.
Пахла платформа теперь свежо и пронзительно – металлом. Максим просунул руку в паз и отметил, что внутри он тоже начищен. Тут же сработала дуга. Темнота стояла перед глазами секунды четыре, простреливала цветными бликами и дрожала. Затем рассеялась.
Максим очнулся на платформе маленькой СТО. Где-то работал пневмоключ, слышались стук и звуки шиномонтажа. Пахло маслом и яблочной отдушкой.
– Пошли, поедим. – Ефим стоял рядом и расстёгивал ворот форменной рубашки.
