Czytaj książkę: «Холмы надежды», strona 11
Глава 31
Холодный ветер трепал мокрые волосы Селены, ледяными щупальцами забирался под тонкую ткань водолазки, раскачивал ее и норовил столкнуть вниз со скользких камней. Но девушку трясло не от холода или страха, но от злости и обиды, не отступающих, не покидающих ее сердце.
Она всего на миг прикоснулась к своим воспоминаниям. В памяти вновь всплыли очертания ее комнаты, светлой и уютной. Но что-то теперь менялось, прямо сейчас сознание гасило этот солнечный свет и наполняло спальню серостью и холодом. Силуэт матери, сидящей на ее кровати, отдалялся. Лицо отца и вовсе выглядело, как застывшая маска. Девушка металась по комнате, стараясь оживить былое. Вот перед ней возник образ Стефана, стоящего на Границе. В его глазах читался страх, недоверие, тревога. Тогда она точно видела это. Сейчас заметила нечто новое – презрение? Отвращение? Он шагнул к ней на встречу, сжимая кулаки. Хотел защитить от Эрика? От отца? Нет. Он был на стороне Холмов, а поведение Селены шло вразрез с их идеологией.
Все кадры прошлого стали черно-белыми. Как и вся ее жизнь эти долгие годы – комфортная, спокойная, красивая, но… искусственная. Ненастоящая. Как картинка из журнала. Последняя же неделя принесла много боли, страха, но выглядела, как яркий пазл. А еще Селена испытала новое, незнакомое ранее чувство. Ее сердце, до этого всегда молчавшее, вдруг застучало, запуская огромный внутренний механизм, заполняя каждую клеточку любовью. Шестеренки закрутились так быстро! Слишком быстро… И Селена потеряла рассудок, а вместе с ним и гордость.
Где-то в груди слева еще щемило, но стук замедлялся, механизм начинал тормозить, а состояние тяжелого похмелья давило нещадным грузом, сжимало виски, от чего начинало мутить.
«О, да, это было ярко. Но больше я не допущу, чтобы этот ублюдок топтался грязными подошвами в моей душе. Надо же мне было допустить все это! – мысли роем проносились в ее голове, а она все шла по мокрой каменной поверхности. – Чего я ожидала? Что, воспользовавшись мной, он вдруг полюбит меня?! Идиотка! Как там говорил Дарен? «Пусти его в Оазис, и он перепробует там всех принцесс!»
Зажмурившись и слушая гневные крики за спиной, девушка растянула губы в усмешке.
– Тебе не нравится, что я больше не подчиняюсь? Так запомни этот момент, самовлюбленный кретин, теперь иначе не будет! – пробормотала она, присев и прыгнув на второй камень. – Мое сердце возвращается на пыльную полку.
В это мгновение нога соскользнула, подвернувшись, и во рту стало горько от паники. Глаза Селены широко распахнулись, она замахала руками в надежде вернуть равновесие, но продолжала скользить по инерции. Крик вырвался из груди и будто повис в воздухе вместе с застывшими каплями дождя. Остальное происходило, как в замедленном кадре – девушка падала в воду спиной вперед, разведя руки и с ужасом смотря в серые облака, которые тоже замерли, предчувствуя жестокий финал. В ушах у нее звенел собственный крик, внутри все сжалось в ожидании удара, боли и холода. В ожидании неизвестности. Но вдруг мозг совершенно очистился. Больше он не выдавал ни воспоминаний, ни образов. Он точно отключился, не желая участвовать в происходящем. Никаких сигналов.
Эти секунды показались Селене бесконечно долгими, а когда спина наконец коснулась ледяной поверхности и тело резко погрузилось в поток воды, все вокруг вновь пришло в движение. Волна захлестнула ее с головой, за ней – еще одна, не давая сделать вдох. Грудь сдавило от обжигающей боли в легких, паника, острая и неконтролируемая, тоже хлестала по щекам, утягивая на дно. Девушка увидела свинцовое небо, но оно тут же скрылось за новой волной, ударившей с такой силой, что Селену отбросило к камням. Серый свет вспыхнул, окрасившись взрывом разноцветных искр, а затем вовсе погас в сознании девушки.
Ее обмякшее тело уносило течением вниз по реке. На противоположном берегу, обхватив голову руками, метался Дарен. Рядом с ним истошно кричала Барбара. Даже лицо Робин, всегда такое невозмутимое, сейчас отражало ужас.
Но ничто не могло сравниться с состоянием Эрика. В миг падения Селены внутри у него что-то надломилось, мощный разряд прошел по всему телу. Этот импульс ударил в его сердце во всю силу, вызвав короткое замыкание и отключив его. Когда волна разбила ее тело о камни, он уже был мертв. По крайней мере, ему этого хотелось. И он прыгнул за ней, не отдавая себе отчета, не анализируя, не боясь. Если умерла Селена, то в этот раз был виноват только он. И если отомстить Холмам за смерть матери и Эммы он не смог, то за гибель этой девушки распять самого себя было проще простого.
Он влетел в пузырящуюся, кипящую толщу воды, точно стрела. Острая кинжальная боль тут же полоснула по плечу и пронзила висок. Эрик чувствовал, как лед сменился жаром и обжог кожу, и видел, как бурлящая пена вокруг него окрасилась алым. Плевать. Уйдя под воду, но борясь со стихией, он вынырнул и, прикладывая все силы, поднялся над поверхностью, обшаривая затуманенным взглядом окружающий его хаос и цепляясь за знакомый силуэт, маячащий на другой стороне реки. Дарен показывал ему направление, и Эрик устремился туда, где, зацепившись за выступающие резцы камней, билось о волны тело Селены.
Секунда… две… три… десять… глоток противной воды. Вдох. Кашель. Разноцветные круги перед глазами. Гаснущий свет. Вспышка.
«Нет! Не смей отключаться!»
Очередной глоток мерзкой жидкости. Новая волна накрыла с головой.
«Схватил! Держу!»
Перевернул ее на спину.
«Она дышит или нет?!»
Новая вспышка света. И снова чернота.
«Твою мать! Плыви! Ты должен!»
Эрик из последних сил преодолевал казавшееся бесконечным расстояние до берега. Коснувшись ногами вязкого песчаного дна, он вздохнул, бережно толкая тело девушки перед собой. К нему уже бежали Дарен и Робин. Ноги совсем не слушались, свинцовая тяжесть ползла от них вверх, захватывая его в оковы. Упав на колени, он закашлялся, сплевывая воду, уперевшись ладонями в шершавый и грубый песок. Вспышки перед глазами участились, утаскивая каждый раз в сумеречный мир, но он сопротивлялся, стараясь не терять из вида Селену. Когда руки Дарена подхватили парня, все очертания вокруг смешались, боль прошила голову от левого виска вниз, до самой шеи, и Эрик, простонав, отключился.
***
Порывы ветра стихли. Свинец нависавших облаков начал растворяться, прекращая ледяной дождь. Солнце робко пробивалось сквозь эту ширму, касаясь земли тонкими лучами. Казалось, что непогода требовала жертв, а получив их, успокоилась. До следующего раза. Эрик силился поднять отяжелевшие веки, ощущая тепло на своей коже и адскую боль, охватившую его голову и торс. Эта битва с самим собой длилась нескончаемо долго, но в итоге он победил. Резь в глазах была нестерпимой, но он старался собрать в кучу разрозненные куски реальности, представшей перед его взором.
– Слава Богу, – выдохнула Робин. – Я уже решила, что мы и тебя потеряли.
Очередной приступ острой боли в виске не дал ему ответить сразу, но поднявшаяся в груди тошнотворная паника заставила выдавить:
– И меня? – он еле шевелил губами. – Что значит «и меня»?!
– Робин, не пугай его, – глухой голос Дарена раздался совсем близко. – Она не так выразилась.
Не видя ничего перед собой, Эрик поднял руку навстречу этому голосу и, схватив парня за ворот рубашки, притянул его к себе:
– Где… где Селена?
– Да жива она, жива! Пусти меня! – прошипел Дарен, высвобождаясь из цепкой хватки. – А вот тебя по ее милости мы могли не откачать! Куда она поперлась?!
Все следующие ругательства потонули во вздохе облегчения, вырвавшегося из груди Эрика. Придавившая его гранитная плита отчаяния рассыпалась в пыль, давая свободе течь по венам. Он постепенно возвращался к жизни.
– У тебя рассечен висок и левое плечо. Глубоко. Потерял много крови. И это я еще не говорю про сотрясение. Я только наложила повязку, но, по-хорошему, нужно зашить, – бормотала Робин.
– Заживет, – скривившись, Эрик поднялся на правом локте, кашляя и сплевывая в сторону. – Где она?
Жмурясь от боли и яркого солнца, он огляделся. Селена лежала рядом на спине, но признаков жизни не подавала. Тревога вновь начала тянуть ледяные пальцы к его горлу, сдавливая его и не давая дышать. Ловя безумный взгляд парня, Робин поспешила успокоить:
– Она дышит. Уже дышит. Наглоталась воды. Из-за удара о камни, скорее всего, много внутренних ушибов. Про переломы судить сложно. Ее не слабо тряхнуло.
«Пока она не придет в себя, ничего не кончено!»
Он, превозмогая боль, подполз к Селене, убрал с ее лица волосы и прошептал, сжимая кулаки:
– Ты сказала, что сильная и справишься! Докажи это!
Робин открыла было рот, чтобы остановить ослабевшего парня, но Дарен покачал головой.
– Все далеко зашло? – спросила женщина.
– Более чем.
Робин только развела руками, а Дарен с болью наблюдал за другом. Он, как никто другой, понимал, что происходило сейчас с Эриком, но не одобрял, ох, как не одобрял его выбор. Он не мог объяснить, что так сильно протестовало внутри него. И единственное оправдание, которое он нашел, звучало просто – ревность. Глупая и детская. Он осознавал, что Эрик не обязан быть преданным его сестре до гробовой доски, но ничего не мог поделать со своими чувствами.
– Она выживет? – почти шепотом спросила Барбара, ежась и становясь рядом с парнем.
– Надеюсь. Иначе мы потеряем их обоих, – сквозь сжатые зубы процедил Дарен, отворачиваясь и усевшись на просохшую землю. – Их обоих…
Глава 32
Никто не решался подходить к Эрику, склонившемуся над распростертым телом Селены. Робин и Дарен только переглядывались между собой, но выжидающе молчали. Барбара, пережив сильный стресс, дремала, свернувшись на теплом песке и согреваясь после ледяного шторма. Минуты тянулись, складываясь в часы, и вот уже солнце устремилось к линии горизонта, натягивая на небо одеяло сумерек с востока.
Робин первой не выдержала и присела рядом с Эриком. Тот даже не обратил на нее внимания, продолжая сидеть рядом с девушкой, изредка касаясь кончиками пальцев ее волос и щеки. На его лбу вздулась шишка, поперек которой красовался глубокий порез. Левый глаз сильно распух и слезился.
– Послушай, мы потратили слишком много времени. Нужно идти дальше, – голос Робин был тихим и вкрадчивым. – Она не приходит в себя. Ты должен понять, что вот так сидеть здесь просто глупо.
– Ее нельзя трогать. Сама сказала, что травмы могут быть посерьезнее ушиба. Мы не будем ее тревожить.
– Да. Я и не думала ее трогать, – Робин надеялась, что Эрик поймет ее посыл.
И он понял. Напрягшись всем телом, он слишком резко наклонился к женщине. Его челюсти сжались, желваки заходили, и он процедил:
– Предлагаешь оставить ее здесь?
Барбара проснулась и с тревогой следила за происходящим.
– Я взываю к твоему рассудку, Эрик! У нас почти не осталось еды! Мы продрогли, и ночевать под открытым небом небезопасно!
Парень нахмурил брови, губы его разошлись в почти зверином оскале.
– Тогда, следуя твоим планам, мне нужно было бросить ее умирать, Робин. Там, в реке. В общем, ты можешь уходить. Никто не держит. Дарен позаботится о вас. К чему вам обуза еще и в моем лице.
– Не неси чушь! – закипела Робин. Ее нисколько не страшила ни гримаса Эрика, ни его яростная энергия.
– Ты просто бездушная сволочь, – впервые за долгое время с Барбары спало какое-то оцепенение. Она презрительно взглянула на Робин, вскинув подбородок, и продолжила: – Неужели ты бы так просто оставила здесь своего братца? Или кого-то из друзей?
– Заткнись!
– Если да, то ты – страшный человек. И деление на чужих и своих здесь тебе уже ничем не поможет.
– Мы выжить должны, идиотка! А подружка-блондиночка будет только грузом у нас на шее! Тебя хватило! Но ты хотя бы могла идти, а с ней мы что будем делать?! У нас нет сил тащить ее, как и времени ждать! Возможно, в спину нам уже дышат бруты или люди Дайан!
Барбара только зло прищурилась, ничего не отвечая на выпад Робин, подошла к подруге, опустилась перед ней на колени, изучая бледное лицо и сжатые губы. А потом посмотрела на Эрика, крепко державшего ее за руку. И те чувства, что она могла считать с него, вызвали в девушке приступ отчаяния и всепоглощающей тоски. Никогда раньше ей не было так страшно и тревожно, как сейчас. Если Селена умрет, у нее никого больше не останется. Совсем никого. Она зажмурилась, глотая подступившие слезы.
Образ Марка вдруг возник перед ней. Парень улыбнулся, качая головой. И почему-то именно сейчас Барбара поняла, что на самом деле, когда он ушел, ей не было так уж больно. Скорее, страшно. Страшно за себя и свою жизнь.
– Черт, – сдавленно прошептала она, не разжимая веки.
А потом девушка мысленно перенеслась в свой шикарный особняк, в толпу веселых, нетрезвых людей, чьи разговоры теперь казались бы ей такими примитивными, поверхностными и полностью лишенными искренности. И она стояла в этой толпе, в самой ее середине, но совсем одна. Оглядевшись по сторонам, она присела на диван и обняла себя за плечи. Тогда рядом с ней возник образ Селены. Она что-то говорила про Робин, про ее историю, и сомневалась в действиях Совета. Внезапно посреди гостиной разразился настоящий ливень, он хлестал острыми струями по картинам на стенах, наполнял влагой лежащий на полу ковер, смывал с физиономий стоящих рядом людей ухмылки.
Селена всегда приходила к Барбаре и разговаривала на слишком серьезные темы, поднимала вопросы и проблемы, которые Барбара не понимала. Или не хотела понимать. Селена отрезвляла ее, как этот самый дождь, и нуждалась в поддержке подруги. Но Барбаре хотелось веселья и свободы, а не вникать во что-то, вовсе ее не касающееся. И чем тогда она отличалась от всех этих пустышек, которые окружали ее в том зале?
Все последние дни Селена ни о чем не просила, не говорила с ней. Она молчала, когда отец отказался от нее, когда сердце разбил Эрик, когда она, сжав зубы, помогала идти раненой подруге. Барбара видела эти перемены, но ни разу по-настоящему не выслушала. Потому, что ее волновали совсем другие вещи. В начале все это походило на забавное приключение, в котором о ней заботился Марк. Потом декорации сменились, и приключение превратилось в страшный сон, где не было места привычному комфорту и легкости. Но эстафету Марка принял Дарен, и Барбара вновь смогла расслабиться. Но сколько раз за это время она поинтересовалась состоянием подруги, ее переживаниями? Сколько раз просто обняла? Она силилась, но не могла вспомнить эти редкие моменты.
Дождь в ее сознании смывал очертания комнаты, ставших нарисованными персонажей в толпе, а потом и образ Селены. Барбара выдохнула и наконец открыла глаза.
– Мне плевать, я остаюсь здесь.
Эрик кивнул ей, выражая благодарность.
– Идиоты, – прошипела Робин, смирившись. – Погибнем тут все. От голода. Или замерзнем ночью. Зато с чистой совестью, мать вашу…
Чертыхаясь себе под нос, она отошла к воде и уселась на выступающий над песком камень. Дарен искоса наблюдал за этой сценой, разделяя позицию Робин. Тут оба придерживались простой математики – одна смерть против пяти. Но он знал – уговоры, угрозы, шантаж и другие варианты воздействия бесполезны. Поэтому смиренно ждал, надеясь в глубине души на более оптимистичный финал, нежели превратиться в обглоданный или окоченевший труп на этом берегу. Конечно, чтобы спастись, он мог сейчас встать и уйти вместе с Робин, но ему никогда бы не пришло на ум оставить Эрика.
Они вместе прошли через многое – потери, каторжный труд, через боль и ненависть. Они разбивали друг другу лица, напивались до беспамятства, спасали в сложных ситуациях, плакали и смеялись. И, не смотря на все беды, валившиеся на них, они не потеряли главного – связывавшей их крепкой дружбы.
Дарен растянулся на земле, положив руки за голову, и тяжелый сон тут же сморил его. Он перенесся в то место, в котором хотел оказаться меньше всего. Серые, покрытые дорожной пылью, покосившиеся от времени домики окружали его. Парень опустил глаза – под ботинками хрустели сухие комья безжизненной земли. Он вернулся домой, в Вейстленд. Ноги сами несли его к одной из лачуг, в которой его семья много лет выживала. Распахнув калитку, он оказался во дворике, где грудой лежали сваленные сгнившие доски, стояла кособокая тележка, а на потертой веревке сушилось застиранное белье.
Дарен вошел в темный дом. В нос ударил знакомый запах стирального порошка и сырости. Мать сидела за столом, кормила с ложки его, совсем маленького, в рубашке не по размеру, доходившей ему до самых колен. На другой стороне сидела его старшая сестра, Эмма. Она ковыряла ложкой в тарелке и слушала причитания матери с совершенно недетской грустью, прекрасно понимая, о чем идет речь:
– Подкинула же судьба подарочек. За какие такие грехи-то… Здесь один ребенок роскошь… Какого черта я тебя родила, а? Согласилась на уговоры твоего папаши-недотепы. Сходила бы к Сильвии, выпила ее отравы. Выкидыш и все, дело с концом.
– Мам, что ты такое говоришь?
– Эми… да ты не слушай меня. Я люблю тебя, очень. Когда я тебя под сердцем носила, у меня и мыслей таких не было. Но вас двоих как нам потянуть?
– А Дарена ты не любишь?
Мать отбросила от себя ложку, наспех вытерла рот маленького мальчика рукавом и вышла из кухни. Эмма подсела к брату, обняла его и прошептала:
– Ничего, малыш, зато я тебя люблю. Больше всех на свете.
И он это чувствовал – вот его настоящая семья, пусть и совсем немногочисленная. А немного позже в эту семью вошел Эрик. Много времени они проводили вместе, играя в Пустоши, выстраивая крепость, сражаясь с вымышленными злодеями. А вечерами Эрик приводил друга к себе домой, и его мать учила обоих читать. Книги стали для Дарена страстью и отдушиной, помогая сбежать в мир фантазий.
Свет вдруг померк, на смену комнатке с ворохом пыльных книг вернулся образ темного помещения, где лежала Эмма. Когда она умерла, у матери от горя поехала крыша. Она закрылась в себе, перестала разговаривать и с Дареном, и с его отцом. Тот и раньше поглядывал налево, а тут и вовсе решил собрать свои пожитки и уйти к другой женщине. Дарен не держал его, просто не видел в этом смысла. Чтобы не встречаться с матерью, которая никогда не любила его, он целыми днями работал в каменоломне, а по ночам пропадал в баре. Возможно, он бы спился, как многие мужчины в Вейстленде, слонялся бы бесцельно по поселению, донимая жителей вместе со своими тупыми дружками-собутыльниками. Но Эрик каждый раз тормозил его, хотя сам с трудом переживал смерть Эммы. Дарену казалось, что товарищ перебрал всех девушек в округе, чтобы отвлечься от мрачных воспоминаний, сам же Дарен у женского пола никогда не вызывал интереса, ведь все знали, что ему важнее всего были только книжки, а теперь и вовсе бутылка.
Вереница образов сменилась в очередной раз. Дарен вновь увидел перед собой счастливое лицо своей сестры, слышал ее глупые шутки и звонкий смех. Она толкала его в бок и сидела так близко, что он чувствовал ее запах. Улыбка коснулась его губ. Когда Эми была жива, он не был ни черствым, ни злым, каким бы безрадостным ни было существование в Вейстленде. Одним своим словом или жестом сестра могла успокоить его, как тогда, на кухне. И он бесконечно любил эту светлую девочку, сильную, наполненную жизнью. Дарен светился рядом с ней, ее огня хватало на двоих. Но свет Эммы погас. Внезапно, резко, как будто кто-то задул свечу. И в тот же момент в его сердце поселилась непроглядная и жестокая тьма. Дарен стал заложником боли, уничтожившей в нем доброго, открытого маленького мальчика. И сейчас Эмма, сидевшая совсем близко, вдруг прошептала ему на ухо:
– Отпусти свои страдания. Забудь про ненависть и месть. Отпусти меня. В твоей черной тоске нет необходимости, ожесточение теперь не должно покрывать твое сердце. Откройся любви.
Девушка улыбнулась, обдавая щеку Дарена теплым дыханием.
– Эрик смог. И у него появилась надежда на счастье. Ты тоже сможешь.
Дарен мотал головой.
– Эми… Меня никто не полюбит. Никто и никогда, так, как ты. Поэтому я не буду, слышишь, не буду тебя забывать!
– Глупый брат, – театрально надула губы Эмма и улыбнулась. – Не нужно забывать. Нужно для начала простить. Меня, себя, тех, кого ты каждый день винишь в моей смерти, а теперь и Эрика. Живи дальше, прошу тебя! У тебя есть шанс увидеть другой мир, счастливый и яркий! А я увижу все это твоими глазами, если ты позволишь. Но через тьму в твоем сердце я не могу рассмотреть происходящее, не могу насладиться. Не лишай меня радости. Прошу.
Дарен сжал челюсти, сдавливая рыдания, все еще ощущая ее аромат и тепло.
– Хорошо, – выдохнул он и очнулся. Темнота спустилась на берег, огромная круглая луна, выползшая на небосвод, лениво освещала тела путников серебристым светом.
Рядом с Дареном, уткнувшись в его шею, лежала Барбара. Она не спала, лишь делала вид. Ей хотелось быть рядом. Впервые не ради своей безопасности, а ради того, чтобы согреть его своим теплом. Она испытывала к нему незнакомые чувства с того самого вечера, когда впервые смогла свернуться комочком на его коленях. Тогда он всю ночь гладил ее волосы, перебирал короткие пряди и укладывал в только ему одному известном порядке. Это успокаивало и убаюкивало. Барбара стремилась к нему, в его пространство, точно притягиваемая магнитом.
Дарен тоже не спал. Он не шевелился, чтобы не спугнуть хрупкую брюнетку. После привидевшейся ему Эммы и странного разговора с ней, парень как-то иначе взглянул на свою жизнь и одиночество, на которое обрек себя много лет назад. Сейчас его губы растягивались в улыбке, а сбившееся дыхание приходило в норму.
Он посмотрел на Эрика, совершенно неподвижно сидящего рядом с Селеной. Тот, как завороженный, следил за вздымавшейся грудью девушки. С каждым ее вдохом в его сердце возвращался покой. Эрик знал, что она очнется, нужно только подождать. И он оставит Селену, если она того захочет. Но пока она не окажется в безопасности, будет наблюдать, пусть и издалека, ни проронив ни слова, ни касаясь ее мраморной кожи. Пусть так. Чуть не потеряв ее, умерев внутри самого себя и возродившись из пепла сожженной ненавистью души, Эрик был ей просто благодарен за ту свободу, что он чувствовал теперь.
