Czytaj książkę: «Тайны лабиринтов времени», strona 24
Орик немедленно перевел гераклеотам речь скифа. Купцы в молчании разглядывали молодого красавца и его пожилого спутника, когда те прошли мимо них.
Второй был седой старик с лопатообразной бородой и блестящей лысиной. Остатки волос, что сохранились у него на затылке и около ушей, он прихватил красной тесьмой, завязав ее на лбу. Сутулая, но крепкая фигура старика казалась неуклюжей в том одеянии, которое он носил. Замшевые шаровары, засаленные и нуждающиеся в ремонте, висели грубыми складками и были заправлены в мягкие сапоги. Потертый, неопределенного цвета кафтан, наброшенный на плечи, был помят, а спереди широко распахнут, так что был виден толстый, как седельная подпруга, пояс из воловьей кожи, украшенный медными бляхами. На поясе слева висел короткий меч – акинак, справа – оселок и кружка для питья.
– Погляди, князь, – хрипло пробасил старик, показывая на море черным пальцем. – Фагимасад сердится. Эк разогнал своих посыльных!
– Греки говорят, что это Протей, пастух Посейдона, загоняет в стойло морских коней. Только мне кажется, что дельфины мало похожи на коней!
– Возможно, ночью грянет буря. Но нам она не страшна, к ночи мы уже будем в Ольвии, на родной земле.
– Что ж, – беззаботно возразил молодой человек, – в буре есть своя красота! Я хотел бы испытать бурю в скифском море и увидеть, как умеет гневаться старый Фагимасад-Посейдон!
– Неладно говоришь, сын мой. Никогда не напрашивайся, на беду. Она имеет тонкий слух, сразу услышит твои слова и тут же падет на твою голову. На бурю хорошо смотреть со стороны, так же, как и на битву. А на этих эллинских плавучих гробах я всегда чувствую себя пищей для рыб.
– Ты, как врожденный степняк, не любишь моря. Вспомни, по преданию, мудрый царевич Анахарсис считал плавающих по морю почти мертвыми.
– Скифия должна иметь свои корабли и своих моряков. Но он, как и все мы, чувствовал себя хорошо лишь среди степи, сидя верхом на добром коне. Ах, мой юный князь! Я уже старик, но сегодня мое сердце бьется совсем так же, как в прежние годы! Одна мысль о том, что я скоро увижу родные места, волнует меня, словно молодого парня – женщина! Мы были на Родосе, в Афинах, в Милете, но все их красивые дома, сады и капища не стоят одной ночевки под звездами родины. Хорошо иметь родину, а такую, как наша, особенно. Воспоминания о ней согревают даже на чужбине. Чувствуешь ли ты это? Остался ли ты скифом-сколотом, чего хотел твой отец Арсак, или чужбина сделала тебя эллином, Олгасий?
– Царь скифов уже имеет свой флот. А я… нет старик, я не эллин. Я сколот и тоже радуюсь возвращению домой. Но не скрою, что отвык от Скифии, воспоминания о ней кажутся мне сном, а люди, которых я знал когда-то – тенями. А вот эллинские города, да и сами эллины с их хитростью и лицемерием – это явь и действительность! Я привык быть среди эллинов, слышать их речь, толкаться на шумных площадях – и не могу представить, как буду чувствовать себя в хижине среди пустыни.
– Скифия – не пустыня, Олгасий, – сурово возразил старик, хмуря брови. – Кто родился и вырос в степи, для того она полна жизни и движения! Там, – показал он рукой на восток, – твой народ, могилы твоих предков, твои боги! – И, подумав, пробормотал самому себе: – Да, ты слишком долго дышал чужим воздухом. И я начинаю сомневаться, выполнил ли я завет твоего отца – воспитать тебя скифом! Боюсь, что ты ускользнул от меня. Ты попал в силки эллинских обычаев и привязался к чужому образу жизни! О, Эллада! Если ты не можешь превратить человека в раба и посадить его в эргастерий, то порабощаешь душу его, обманываешь его лживым блеском своей жизни!
Князь с улыбкой обнял своего дядьку.
– Не печалься, Макент, – сказал он, – того, кто поручил тебе сопровождать и воспитывать меня, уже нет. Отец умер, но я еще раз говорю тебе, что я бывал в греческих храмах из любопытства, но не для того, чтобы поклониться их кумирам. Своим богам я не изменял, как это сделали Скил и Анахарсис, если только они, в самом деле, существовали. Я не приносил жертв никому, кроме Зевса, не наряжался в скоморошьи одежды и не плясал на вакханалиях. Мои предки были прибрежными сколотами, такой же и я. Но я забыл правила степной жизни, отвык от них и, пожалуй, уже не смогу пить кровь, смешанную с молоком, или сдирать с убитого врага кожу, чтобы обтянуть ею колчан.
– Ну-ну, – продолжал хмуриться старик, – я хочу верить в лучшее! Ты родовой князь, тебе не придется делать того, что выполняют простые воины. А потом…ты должен знать, что сколоты снимают с головы мертвого врага кусок кожи, а твои культурные греки дерут шкуру живьем с целых народов сразу! Знаем мы эту культуру, эллинскую и римскую, она крепко пахнет кровью и эргастериями! Не так ли?
– Может, и так, но, Макент, ведь и ты во многом изменил обычаям «царских скифов»!
– Что? Ты шутишь, князь?
– Нет, не шучу. Ты пристрастился к эллинской кухне и, думаю, заливную рыбу по-афински или соус с заморским перцем предпочтешь куску кислого скифского сыра, в котором немало испорченного творога и овечьей шерсти! – Старый сколот пожал плечами, и Олгасий рассмеялся. – Только в одном я убежден, мой степной богатырь: ты всегда останешься верным себе, где бы ни жил.
– О чем ты, сын мой?
– Ты всегда и везде: в Афинах ли, в Риме, в общем, куда бы ни забросила тебя воля богов, будешь носить у пояса меч, отточенный против врагов Скифии, и кружку для питья, чтобы пить из этой кружки только…
– Что «только»? Продолжай.
– Только неразведенное и крепкое вино, желательно, греческое!
Макент махнул рукой, как бы досадуя, а на самом деле усмехался в бороду. Как скиф, проживший среди греков большую часть жизни, он действительно пристрастился к вину. Сейчас он искоса поглядел на группу греков, что сидели поодаль. Увидев, что купцы тянули из чашек вино, отвернулся и плюнул в море. Это было замечено гераклеотами и вызвало с их стороны ропот возмущения:
– Проклятый варвар, невежа! Он плюет в глаза Посейдону, словно нарочно стараясь вызвать его гнев! Плевать в море – великий грех!
– Разве варвары понимают это?
Скифский князь потянулся, подставил грудь навстречу повеявшему ветерку.
– Я совсем расслабился от сна и безделья. Греция приучила меня ежедневно упражнять свое тело. Позови Пифодора, пусть принесет оружие, разомнемся немного.
На окрик старика явился раб-сириец.
– Позови Пифодора. Уж не умер ли он там в каюте?
Нет, господин, он точит меч.
– Занятие, достойное мужчины! Пойди за ним!
Но тот, о котором шла речь, был уже здесь. Полуголый, как и его господин, одетый лишь в хитон-безрукавку, с пестрым платком на черных кудрях, он с легкостью рыси выпрыгнул на палубу и окинул всех быстрым взглядом. В его выпуклых блестящих глазах проглядывали беззастенчивость и лукавство, что сразу не понравилось гераклеотам. Они увидели в нем человека, отличающегося от них самих. Чем? Они сразу и не сказали бы, но его насмешливый, вызывающий вид оскорблял их чувство сдержанности и благочиния, ту внешне деловую солидность, которая была принята в обращении среди греков-колонистов.
– Фу, какой нехороший! – вполголоса пробурчал Гигиенонт, делая брезгливую мину на своем бледно-сером лице.
– Похож на тех, которые бродят ночами по большим дорогам и не прочь ограбить храм самого Зевса!
– А я убежден, – добавил Автократ, – что этот южный эллин – бродяга и нищий, сбежавший из своего города или изгнанный за грабеж. Вчера он обокрал своего хозяина, а сегодня кормится у стола варвара!
– Скажи лучше, у костра варвара, – рассмеялся Меник. – Варвары не имеют столов, и жрут мясо, поднимая его прямо с земли вместе с навозом.
– Вот такие-то и образуют пиратские шайки! Фу! Я заковал бы его в двойные кандалы и послал бы на рудник!
Раб-сириец принес из трюма оружие и доспехи. Он помог одеться в броню князю Олгасию, потом Макенту. Оба скифа надели рукавицы и нахлобучили на головы бронзовые шлемы. Теперь они выглядели очень внушительно.
– Поглядите, братья мои, варвары вооружились! – почти испуганно воскликнул Никодим, хватаясь за пояс, где у него были спрятаны золотые деньги. Кибернет внимательно наблюдал за действиями скифов с высоты командного места, готовясь дать сигнал матросам и гоплитам, чтобы поднять их по тревоге. Беспечность – это качество сонных варваров, греки же никогда не страдали этим пороком и ставили бдительность и осторожность превыше всего. Пифодор и сириец отошли в сторону, весело скаля зубы. Скифы с боевыми топорами в руках стали один против другого. Общее смущение слетело прочь, греки оживились.
– Не страшись, Никодим, – сказал Меник, – варвары всего-навсего хотят развлечь нас гладиаторским боем.
Сидевшие встали. Спортивный азарт, как и страсть к коммерции, всегда бурлил в крови античных греков. Лица заострились, глаза вспыхнули.
– Сейчас они схватятся!
– А ну!
Старик взмахнул секирой, но князь ловко увернулся.
– Р-раз!
Лезвия столкнулись, искры посыпались дождем.
Бойцы не стеснялись в ударах, били крепко, с очевидным стремлением угодить в уязвимое место, но ловкость и сила оказались равными. Олгасий нападал с большей горячностью, Макент же действовал осмотрительнее и реже делал промахи. Князь улучил момент – и со всего размаха чуть было не хватил секирой по шлему противника. Все ахнули. Но старик сделал встречное движение – и оружие князя полетело за борт с переломленным древком.
– Отразил! Вот это старик!
Противники сняли шлемы и рассмеялись. Они вспотели и тяжело переводили дыхание.
– Ты опять победил меня, отец! Ты силен в бою на секирах! А вот на мечах я тебя одолею! Давай!
Макент отрицательно покачал головой:
– Нет, Олгасий, с меня довольно одного переломленного топорища. Бейся с Пифодором!
Черномазый грек мгновенно облекся в шлем и нагрудник. Они с жаром скрестили мечи, прикрываясь овальными щитами. Почти весь экипаж, кроме гребцов, прикованных к своим местам, собрался на палубе и громко выражал свои чувства. Неожиданный крик самого юного из матросов, которым все помыкали и командовали, заставил зрителей оторваться от увлекательного зрелища.
– Чего ты?.. – зарычал судовой повар, внезапно свирепея и готовясь залепить ему затрещину.
Молодой матрос показывал грязной рукой на море, продолжая кричать:
– Посмотрите, посмотрите! Корабль!
Все повернули головы, и десятки взоров вопрошающе устремились в морскую даль. Навстречу «Евпатору», покачиваясь на волнах, шло парусное судно. Его единственная мачта и большой парус вспыхивали золотом в лучах солнца, начинающего склоняться к западу. Ветерок еле чувствовался, и парус, выпячиваясь вперед, тут же опадал, обвисая в воздухе. Несколько пар весел вразнобой ударяли по воде. Люди издалека казались совсем маленькими. Иногда ярко вспыхивали отблески, по-видимому, на их шлемах и оружии. Можно было подумать, что судно спешит вперед, наперерез «Евпатору». Проревс – матрос, в обязанности которого входило первым оповещать о встречных судах, сейчас мирно спал, положив под голову ведро для поения рабов. Кибернет дал сигнал тревоги. Матросы застучали по палубе босыми пятками, и зазвенело оружие. Откуда-то показались заспанные гоплиты, они громко зевали, на ходу застегивая ремни панцирей. Купцы благоразумно приблизились к задней рубке, чтобы вовремя за нее спрятаться от пиратских стрел. Когда разбудили триерарха, он выпучил глаза и долго не мог прийти в себя. Греки, доселе смотревшие на скифов с плохо скрытым пренебрежением и сознанием собственного превосходства, теперь широко улыбались им. У каждого купца мелькнула мысль, что воинственные варвары окажутся весьма кстати во время схватки с пиратами. Кибернет что-то приказал слуге. Тот кинулся в трюм. Автократ, сладко улыбаясь, обратился к Олгасию:
– Князь! Ты сможешь через несколько минут обмыть свой меч в крови морских грабителей! Это забава, достойная витязя! – Кибернет принял из рук слуги новую секиру. – Вот тебе, доблестный князь, секира из халибской стали взамен изломанной! Скромный приз за состязание! А хороша ли она, ты узнаешь сам, когда испробуешь ее на головах пиратов!
Олгасий усмехнулся и принял подарок:
– Если это приз, то он принадлежит победителю – Макенту. Что же касается битвы, то мы не прочь принять участие в общем деле.
Скифы и их спутники полностью вооружились. Греки приветливо кивали им головами, выражая одобрение. Как-никак, а в трюме лежали их товары, и четверка варваров была, как видно, не из трусливого десятка. Пифодора, чистокровного грека, гераклеоты тоже называли варваром из желания унизить его. Встречное судно приближалось. Теперь было видно, что это одномачтовый большой баркас. На его носовой части стоял высокий человек в красном плаще и остроконечной шапке. Он прикрывал глаза ладонью, а позади него виднелись воины с копьями.
– Это не пираты, – равнодушно сказал проревс, громко зевнув. Он только что успел проснуться. – Во всяком случае, их мало, и нам бояться нечего.
Баркас приблизился на расстояние, допускающее переговоры.
– Эй, лодка! Куда идете?
Человек в красном плаще поднял руку и ответил могучим басом:
– Я Дад, сын Тумвага, ольвийский купец! Иду от скифского берега!
– Какова торговля?
– Плохая, ничего не продал, многое потерял, еле сам остался цел! Все западные гавани заняты персами! Царь Дарий нарушил мир и опять начал войну за побережье и за степь! В Ольвии пожары!
– А побережье захвачено и кишит персами, торговли нет?
– Да!
– А Прекрасный порт?
– В руках персов!
– Значит, заходить в порты на всем побережье небезопасно?
– Нельзя! Персы вас возьмут в плен, а корабль захватят как добычу!
– Спасибо! Пусть боги сопутствуют вам!
– Да сохранит вас Ахилл Понтарх!
Олгасий опустил голову и задумался.
– Уважаемые купцы, я предлагаю не идти в Ольвию, – сказал капитан.
– Как не идти, а наши товары?
– Вы их все равно там не продадите. А риск остаться без головы и товара вас не смущает?
– Вы правы, капитан, – Олгасий поднял голову, – а вот мне нужна лодка. Я высажусь на берег здесь и один, а вы, Макент, возвращайтесь обратно… По побережью легче пройти одному. И не спорь со мной старик. Я доберусь к царю, думаю, он пока не знает, что персы высадились на побережье и, захватив греческие порты, идут войной на Скифию.
– Ты уверен, что на Скифию? Может, пограбят греков и уйдут? – старик не знал, что для него горше – известие о войне с персами или расставание с Олгасием.
– Вот я и выясню, что у них на уме. Капитан, за лодку я заплачу.
***
Персы шагали, храня угрюмое молчание, так же молча их, провожали взглядами греки. Отряд гнал перед собой четырех старцев. Перехваченные шнурами в талии, плотно облегающие их фигуры халаты, полусферические шапочки на опущенных головах, серые и потасканные штаны – весь их вид говорил, что это бродячие волхвы. Губы пленников почернели от крови.
– За что их взяли? – обратился грек к продавцу мяса.
– За что? – переспросил хозяин харчевни. – За одно слово, за один взгляд, за нахмуренные брови. Завтра несчастным сломают кости, если не сегодня или прямо сейчас.
– О, боги! Что унижает, позорит и смешивает человека с грязью более чем страх и невежество!
– Бесчеловечность и жестокость одного человека к другому, она делает нас глупыми и не живыми людьми, а существами.
– Ты прав, грек, лучше уж могила.
– Для чего это персам понадобилось? Я имею в виду, за что святым людям такой позор и угнетение?
– Чтоб нагнать страх. И нас ждет та же участь, а может и похуже.
– Персы хотят земли скифов, а заодно из нас сделают своих рабов.
– Согласен с тобой, теперь я все буду делать, чтобы выжить, – вмешался в разговор хозяин харчевни.
– Я тоже, но постарайся говорить тише, они могут лишить нас головы, как лишили эти здания верхних этажей.
– Они хуже гиен. После себя персы оставляют лишь пустоту, развалины, пепел, смерть и голод.
– Сами в эту ловушку и попадутся, когда будут драпать к себе домой.
– Как думаешь, царь скифов знает о нашествии персов?
– Если и не знает, то скоро такая черная весть как эта долетит до него на скифских скакунах.
– Неужели они посмеют убить волхвов?
– Бродячие волхвы для них – это враги, способные объединить кочующие племена против их армии.
– Ты прав, персы боятся объединения племен, а царь скифов имеет власть только над самими скифами, тогда как волхвов слушают и уважают все племена.
– Персы не представляют себе бескрайности земель скифов, они разве выживут в степи?
– Особенно если степь под копытами персов будет выжжена.
– А ведь это здорово, а! И персы передохнут, и скифы сохранят армию, жрать то нечего будет. Персы усеют трупами всю степь.
– А города? – спросил грек.
– Наши города они спалят и превратят в руины.
– Поэтому воевать с ними будут скифы, а не мы.
– Хозяин, подай-ка нам мяса, уж больно вкусно у тебя пахнет.
Греки расселись за столом харчевни.
– В мастерских наших городов не смолкал звон молота, постукивали ткацкие станки и не переставали вращаться гончарные круги, а теперь… Я гончар, моя мастерская вон там, за углом.
– Да мы знаем, где твоя мастерская.
– Персы заказали мне кувшины и тарелки с росписью. А расписывать их мне повелели сценами из жизни персидских воинов.
– Ну как, выполнил заказ?
– Не выполнишь тут! Обещали мастерскую разломать, если что не так.
– Бежать нужно.
– Я не брошу мастерскую и распишу их воинов на скифских скакунах, с длинными волосами.
– Думаешь, они такие дураки и ничего не поймут?
– Ты прав, торговец, персы с длинными волосами, в греческих туниках и в кожаных сапогах, да с не задранными носами и на скифских скакунах… Это вызовет у них, по крайней мере, недоумение.
– И не легкое … хочу заметить.
– А лица? Персы совсем не похожи ни на греков, ни на скифов.
– Ну, допустим, на греков то они как раз похожи, а вот на скифов конечно нет.
– Представляю скифа, как горбоносого брюнета с кучерявой черной бородой – ты когда-нибудь видел такое?
– Скифы русоволосые, с прямыми и длинными волосами. Тебя, гончар, просто казнят.
– Насчет волос я подумаю, но все фигуры расположу так, чтобы не было видно лиц, и скажу, что изобразил их после победы над скифами во время дележа добычи.
– Играешь со смертью, гончар.
– Все мы играем со смертью, помогая персам.
– О чем ты?
– Дарий задумал мост строить, все об этом говорят, а строить будет грек.
– На земле много греков – и все разные.
– А запомнят только то, что мост строил для персов грек, просто грек.
– Скифы имеют право нас обвинить в предательстве.
– Это произойдет, если они выживут после этой войны.
– Пускай перебьют друг друга, а мы станем хозяевами этого побережья.
– Скифы у нас еще будут рабами.
Греки разговаривали и не замечали горбуна – нищего и грязного, притаившегося недалеко от харчевни под навесом лавки портного. Горбун поднялся и пошел по базару, направляясь к харчевне и прося по дороге милостыню. Проходя мимо, горбун прислушался. Вся одежда его истлела, но башмаки с загнутыми вверх носками были новенькие. Бродяга сел на землю и закрыл глаза. На лице оборванца темнели пятна крупных оспин, казалось, что он уснул. Однако его ухо, обращенное к харчевне, вздрагивало.
– Персы уйдут из Скифии, поджав хвост.
– При этом заберут наших девушек в свои гаремы, а нас в рабство продадут.
– Нужно что-то делать, нельзя же так…
– Тихо! Что вы раскричались? По базару ходят предатели, донесут – нам будет так же плохо, как тем беднягам волхвам.
– Да сожрет их посевы саранча! – сказал землепашец.
– Да будут они воздух пить из гниющих ям, и есть трупы своих воинов, – сказал гончар.
– Да обратится их золото в прах, – добавил торговец.
– Пусть сгорят они в пламени кузни, – пожелал кузнец.
– Четыре года назад престолом Персии овладел Дарий – и долину Мургаба озарили костры великого восстания. Он затопил эти костры кровью. Но сколько воинов потерял Дарий…
– Сюда, в Скифию, Дарий привел миллион воинов, и это восстание не повлияло на могущество его армии.
– Я не об этом, торговец. После себя персы оставили разрушенные плотины и города, мертвые жилища. Пустыня после их ухода сожрала поля и дороги, изгнав рисунок жизни с тех земель. По миру словно прошлась чума.
– И эта чума – персы!
– О, небо! – повысив голос, проговорил хозяин харчевни.
– Причем здесь небо? Персы побеждают числом, а не умом. Тактикой боя владеют скифы.
– Дарий не так глуп.
– Что ты имеешь ввиду?
– Слышали, что выкрикивали глашатаи? На базаре только про это и говорят. Дарий желает купить коней для своей армии, и не каких-нибудь, а боевых, лучше – скифских скакунов. А кто, по-твоему, сможет ему продать боевых коней? То-то. Только вожди племен, что кочуют по соседству со Скифией.
– Думаешь, вожди племен предадут скифов?
– Все может быть, им то какое дело, что станет со скифами.
– Я даже больше скажу… Например, сарматам даже выгодно, чтобы Скифии не стало – у них тогда территория для кочевья увеличится.
– Тогда конец скифам.
– Я не согласен с вами. Персы в степи должны что-то есть и пить, так? Кони – тоже твари прожорливые, не накорми коня – и он умрет.
– Скифы всю жизнь так живут, шастая по степи.
– Именно, что скифы, а не персы. Они родились и выросли в степи.
Рынок шумел и галдел разными голосами, персы отбирали товар, но только тогда, когда продавец завышал цену. Персы обступали товар со всех сторон, отпихивали продавца и уходили, прихватив с собой и товар, а иной раз и сам прилавок, при этом хохоча и насмехаясь над плачущим торговцем. Волхвы сидели на солнцепеке, их никто не охранял, а конвойные решили пройтись по базару. Горбун поднялся, подошел к конвойным, но воин оттолкнул горбуна, поддал ногой и выкрикнул какое-то ругательство. Горбун, лежа в пыли, вытащил руку из-под халата и что-то показал солдату. Перс наклонился и, поставив на ноги горбуна, подтолкнул его вперед. Персы увели бродягу, оставив на площади волхвов одних. Старцы недоуменно смотрели, как персы уходили прочь, а от харчевни к старцам бежал человек.
– Прошу к нам, уважаемые. Я принес мяса, лепешек, овощей и вина – прошу сюда, в тень.
– Я просил богов удачи для всех людей, которые живут на берегу нашего моря; для всех, кто живет в степи и за ней, в лесах и на реке, а меня избили, я думал, что убьют.
– Вы бродячие волхвы? Я слышал о вас, но ведь у скифов один бог Папай, или я ошибаюсь? Просто ты сказал, что молился богам.
– Мы ходим по степи, чтобы усмирить между собой богов всех племен, проживающих в степи и в лесах, объединить их для войны против персов.
– А ты еще удивляешься, что тебя избили персы.
– Я не удивляюсь, что избили. Я уже попрощался с жизнью и вдруг – чудо, но они нас оставили…
– Война имеет свои законы, а вы, скифы, даже не знаете, что у вас под носом творится. Дальше степи носа не кажете, вот и сейчас царь скифский ничего не знает.
– Я, например, не скиф, а грек, жрец огня, – сказал один из старцев и добавил, – я просил удачи для всех греков, как он – за всех, кто кочует.
– Пока ты ходил по степи и бормотал свои молитвы, персы резали глотки грекам! Вы хоть о пиратах слышали?
– Прекрати, – сказал кузнец, – если бы волхвы могли защитить людей от пиратов, то на земле наступил бы золотой век. Ты просто срываешь свое зло на этих старцах. Вот уж кто действительно виноват, так это купцы.
– Ха! Нет, вы слышали? Купцы, оказывается, еще и виновны, что люди воюют между собой, убивают друг дружку. Видите ли, мы не защитили людей! Купцы – не воины, как и жрецы, мы не машем мечом на поле битвы.
– Во-первых, купчишки не машут мечами только тогда, когда им это не выгодно. Посмотри, как довольны торговцы, что персы покупают товар, и торговцев на базаре с течением времени не уменьшается. Какой хороший сегодня был базар, – скажут они, придя домой.
– И что?
– А то, что это враги, ты сам на их голову проклятия призывал.
– Вот, что я вам скажу, мои братья. Персы хотят земли скифов, коней скифов и рабов скифов. А больше всего Дарий хочет заполучить золото скифов. Персы пришли завоевать Скифию, а не Грецию. Всем, кто живет на побережье, выгодно, чтобы скифы исчезли, а часть просто стала рабами, ведь нужны и нам рабы. Мы еще персам благодарны будем за эту войну. Попомните мое слово, персы после этой тяжелой войны рады будут унести ноги отсюда, а скифов уже не будет. Мы останемся хозяевами побережья.
Горбун вышел из-за стены дома, за ним шли воины.
– Смотрите – горбун. Нам конец.
***
Дарий поднял в поход не только самих персов, но и все подвластные ему народы, сатрапы подчиненных земель выставили сотни и тысячи воинов. У персидского царя хорошие и решительные советники, сомневающегося Артабана он оставил в Сузах, дожидаться победного возвращения Дараявауша, которого после похода назовут даже не Великим, а Величайшим! Даже Гобрий признавал, что против такого войска устоять будет трудно любому врагу, а Гобрий славился своей осторожностью.
– Зачем тебе нужен был весь этот спектакль?
– Я слушал.
– Для этого у тебя есть люди, не обязательно самому ходить в лохмотьях.
– Скифы задумали заманить твое войско глубоко в степи и уморить голодом и жаждой.
– Скифский царь еще не знает, что мы пришли уничтожить Скифию, а ты мне рассказываешь, как он задумал меня победить. Скажи мне лучше, продают нам коней вожди племен?
– Да, мой повелитель.
– Вот видишь! Продают, хотя знают, зачем они мне нужны. Им безразлична судьба скифов, а может, они и рады будут избавиться от таких воинственных соседей.
– Мой царь, одна пыль от сапог твоей армии приведет в ужас эти дикие племена.
– Мне нужно их золото и города, их скакуны, их земли, а особенно побережье и порты. Мы будем ими пользоваться, а греки, мы их не станем убивать, будут платить нам дань. Но для того, чтобы они боялись меня, сожги несколько рыбачьих поселков – вместе с жителями, разумеется. Я хочу встретиться с вождями племен, продавших мне скакунов и, прежде всего, с сарматами. Приведи ко мне их вождя.
Ночью персидский стан взбудоражил вой. Это был даже не вой, а детский пронзительный хохот и плач одновременно, переходящий в жуткое завывание. Лошади забеспокоились, стража вскочила со своих мест, и воины принялись вглядываться в ночную тьму, а за пределами световых пятен от ночных костров раздавались голоса из ада.
Рыбачий поселок – это несколько домов, пристань и сарай, где разделывают рыбу в плохую погоду. Рыбаки, услышав вой, долго не могли понять, откуда он доносится. Неужели из соседней деревни? Как такое может быть? Шакалы у моря – это немыслимо. Этих тварей здесь отродясь не было. Рыбаки схватили ножи и побежали на крики шакалов. Добежав до домов, они стали открывать двери в каждый дом, бегая от дома к дому, но шакалов нигде не было, однако дома были пусты, персы разграбили поселок, многих жителей убили, а выживших увели в рабство. Рыбаки побегали и, никого не найдя, собрались на берегу у самой воды.
– Персов не боитесь? Вдруг вернутся? – спросил Олгасий громко, выходя из своего укрытия. Олгасий говорил на греческом языке, но диалект выдавал в нем скифа, князь купил коней на базаре и собирался в путь. Своим воем Олгасий выманил рыбаков и всполошил персов.
– Греки оказывают помощь персам, но посмотрите, что они сделали с жителями этого поселка.
– Скиф, ты, вероятно, еще не знаешь, что ваши друзья сарматы готовы персам продать лучших своих скакунов? А как думаешь, для чего Дарию лошади?
Неужели сарматы продают коней Дарию, думал Олгасий. Не могут же они не понимать, что персы хотят уничтожить Скифию. За рекой Танаис заканчивается Скифия, но мы всегда считали сарматов братьями. Но хватит думать, пора в путь!
Временный стан аорсов, расположенный на берегу великой реки, затих, даже лохматые сарматские псы перестали лаять. Аорсам предстояло решить – сражаться ли со скифами в войне против персов или нет. Захватив Скифию, персы направятся к реке Герр и выйдут к Гирканскому морю, а там может погибнуть и весь народ. Липоксай, старший сын и родоначальник рода великих и славных ахватов объединял кровью аорсов и скифов. Народ не может, да и не хочет противиться зову крови, правда, царь скифов еще не звал на совет, но обязательно позовет.
– От меня не зависит способ ведения войны, – говорил вождь аорсов, – но погибнуть своему народу я не дам.
– Отец, а если мы не поддержим скифов?
– Тогда нам смерть от персов, они придут сюда.
– Ты уверен?
– Нет, но очень возможно.
– Принять дары от персов, продать им коней и уйти в Армению, а, отец?
– В Армению? Можно, но там тоже придется воевать. Куда ни кинь – везде нужно убивать, чтобы выжить. Мы со скифами один народ, и эти степи – наши. Сколько лет мы живем здесь, и как счастливы тут? Ты подумал, что с нами станет, если отдадим эти земли? Где же будет наша земля?
– Армения…
– Это чужая земля, сын. Там тоже идет борьба племен за власть и землю. Тут нам не нужно воевать за власть над землей, она у нас уже есть. Пойми, Армения – не наш край, и мы вынуждены будем вечно воевать с местными племенами за право на жизнь, а скифы – наши братья, и я считаю, что не имеем мы право предавать своих братьев! Я жду решения совета.
– Совет предлагает поддержать скифов.
– Отправляйте гонца к сиракам и начинайте готовиться к походу.
В последнее время отношения между сираками и аорсами не ладились. Сиракам не нравилось, что аорсы оттеснили их от побережья Гирканского моря и взяли под свой контроль караванные пути с юга на север и с запада на восток. Сираки вели полукочевой образ жизни, хотя у них были свои деревни, в которых стояли каменные дома. Большая часть сираков занималась земледелием. А какой воин будет заниматься ковырянием в земле, к тому же еще и гордиться этим грязным делом?
– Вождь, вернулись гонцы от сираков.
– Говорите.
– Мы вместе били римлян, теперь побьем и персов.
– Что слышно об аланах? Гонцы вернулись?
– Они кочуют у Оксианского озера.
– Что войско?
– Готово, вождь.
– Выступаем на заре. Коней накормить на три дня вперед. Этот меч я принял из рук моего отца, прими теперь и ты его. Им отец учил меня сражаться с врагами племени, я учил тебя. Сарматы – великий народ, и этот меч в моих руках был залогом удачи и процветания нашего народа. Пришел твой черед, сын.
– Отец, ты разве не пойдешь в поход?
– Почему ж, пойду, но я стар, а ты молод; я мудр, а ты горяч и вынослив. Я поведу тебя, а ты поведешь войско.
Умабий утром оделся в лучший наряд, на нем была темно-коричневая куртка, красные сапоги из мягкой кожи, кожаный пояс с золотыми застежками, изображающими драку львов. В дорогих ножнах – короткий меч-акинак, подарок аланского вождя. Такие же мечи носят и скифы, и сираки, и аорсы.
Жрица племени держала бронзовую чашу с горящими углями – детьми священного очищающего огня. Подняв голову к восходящему солнцу, она заговорила, но никто не мог понять, о чем говорит жрица. Это был язык их далеких предков, давно всеми забытый и теперь доступный только жрецам племени. Жрица закончила говорить и упала на колени перед Великим Светилом, дающим всем живым жизнь. Жрица вскинула руки к небу, медленно стала опускать их к матери земле – и вновь заговорила. Все воины повторяли движения жрицы, как один человек.
