Дрон

Военным разведчикам посвящается!

© Олег Донской, 2019

ISBN 978-5-4496-4681-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воевода

1379 год, ноябрь.

Дрон открыл глаза и потянулся под медвежьей шкурой. Серый рассвет едва пробивался сквозь зимнюю пелену. Мороз под утро усилился, и было слышно, как скрипит снег под ногами у караульных. Лошади, укрытые попонами, окружили возы с сеном и жадно поедали корм, предчувствуя долгий дневной переход. В неподвижном воздухе стоял густой запах конского навоза, дыма и объедков от ужина.

Сто пятьдесят отборных ратников московского князя Дмитрия и посольство литовского князя Ягайло в количестве около трёхсот человек встречали рассвет в поле. Последняя деревня, в которой можно было остановиться на постой, осталась в трёх днях пути позади. Люди и лошади уже начали уставать, особенно тяжко переносились морозные ночи. Прошло уже две недели, как обоз вышел из Москвы.

Во главе русской половины обоза шёл воевода Дрон, правая рука московского князя Дмитрия. Его лицо, покрытое шрамами, выражало решимость и непреклонную волю, серые глаза смотрели зорко из-под нависших косматых бровей, черная с проседью борода чуть прикрывала грудь Дрона. Он был на голову выше большинства своих дружинников, а в сече стоил десятка лучших из них. Вся жизнь его прошла в походах и сраженьях, в перерывах между которыми он залечивал раны и работал в своей кузнице, играючи управлялся одной рукой с тяжёлой кувалдой. Дружина слушалась его, выполняя приказы с полуслова. Ленивых он не терпел и изгонял их из дружины. Зная его крутой нрав, каждый дружинник старательно делал своё дело. За ум и военную хитрость ордынцы прозвали его Урус—Шайтан. Дроном его звали в походах, когда не было времени величать, как положено. Дома в Москве и на княжьем дворе все почтительно звали его Андрон Олегович.

Обоз уже миновал границу русских земель и углубился в просторы земель Орды. Пятнадцать крепких возов везли в Орду ясак Земли Московской за последние три года и всё, что удалось собрать с подчинённых Москве удельных княжеств. Здесь были и меха, и оружие, и изделия золотых дел мастеров тончайшей работы. Всё было сложено в лари с навесными замками, большие сумы из бычьей кожи, завязанные сыромятными ремнями. К каждому ларю и суме приложил свой перст с печатью главный казначей, оставив оттиск на воске. Отдельно на большом свитке пергамента перечислялось всё, что было погружено на возы.

Дрон помнил, как перед выездом из Москвы князь Дмитрий показывал весь ясак литовцам из посольства. Обычно сдержанные, литовцы не могли скрыть своего восхищения. Особенно долго любовались оружием, вынимали мечи и сабли из ножен, рассматривали узор на булатных клинках, пробовали оружие на вес, проверяли, удобно ли ложатся в руку рукоятки. Кольчуги с блестящими латными пластинами прикладывали к себе, примеряя размер. Меха гладили руками, восторгались соболями, куницами и горностаями. Свежевыделанные шкурки пахли зверем. Большинство из приглашённых в жизни не видели таких сокровищ и тем более никогда к ним не прикасались. Оглушенные ощущением близости огромных богатств, гости прошли в трапезную и расселись за столом. День был завершён пиром.

Сегодня, как и во все предыдущие дни, Дрон должен был обойти все возы и проверить целость всех печатей на ларях и сумах. Даже в свои шестьдесят лет Дрон был неутомим. Если бы не седина в его бороде, никто не дал бы ему и сорока.

Стряхнув с себя остатки сна, Дрон встал и пошёл смотреть караульных. Дурные предчувствия не давали ему покоя последнюю неделю. Кто-то добрался до клетки с почтовыми голубями и выпустил их, поэтому Дрон не мог отправить князю Дмитрию послание. Двоих гонцов Дрон отправил в Москву, когда обоз ещё не покинул пределов Руси, но от князя не было известий, потому как за всё время похода ни один гонец не догнал их. Было от чего беспокоиться.

По всему лагерю кашевары разводили костры и топили снег в больших котлах, готовясь варить кашу. Времени на завтрак отводилось немного. К рассвету обоз должен быть уже в пути.

Литовцы и русские ехали обособленно, спали тоже на отдельных половинах лагеря. К возам с ясаком Дрон настрого запретил приближаться, на ночь их ставили в центре лагеря в два ряда дышлами наружу, лошадей выпрягали только вечером, кормили зерном, поили тёплой мучной болтушкой и потом запрягали снова, укрыв попонами. На ночь на головы им надевали торбы с овсом. Корма для лошадей не жалели.

Возницы спали на возах, подложив под себя войлок и закутавшись в овчину, караульные ходили вокруг возов от костра к костру, иногда подбрасывая в огонь поленья.

Снаружи лагерь окружали возы с провиантом, сеном и дровами, ещё дальше в степь выходили сторожа с лохматыми псами. Никто не снимал кольчугу даже на ночь.

Гонец

Дружина ещё не закончила завтрак, когда дозорные увидели всадника. Это был долгожданный гонец из Москвы. Он привёз послание от князя Дмитрия и клетку с голубями. Дружинники вздохнули с облегчением, но не Дрон. Ему не понравилось, что гонец прискакал на низкорослой татарской лошади, утром. И хотя гонец скакал всю ночь, лошадь не выглядела сильно усталой. Было непонятно, зачем он отправился в дорогу ночью. Заблудиться он не мог – следы обоза на снегу были хорошо видны, но опасность наткнуться на татарский дозор и получить стрелу была всегда велика.

Гонец был среднего роста, плечист. Под овчинным тулупом виднелась кольчуга и меч. Чёрные волосы выбивались из-под меховой шапки, карие глаза смотрели дерзко, слегка смуглая кожа была обветрена морозным воздухом и светилась краснотой изнутри. Звали его Игнат.

– Похож на татарина-полукровку, – подумал Дрон. Но потом отбросил подозрения – мало ли татарских детей и внуков растут на Руси. Дрон уединился с гонцом и долго расспрашивал его о дороге, не встретил ли он в пути татар, о московских новостях. Игнат отвечал не торопясь, подробно рассказал о дороге из Москвы, но о Москве говорил неохотно и скоро, сказавшись усталым, ушёл спать.

Дрон стал рассматривать грамоту от князя. Всё честь по чести – и печать княжеская на месте, и почерк похож на почерк дьяка Кузьмы. Но не Кузьма писал это письмо. Буквы-то вроде его, а слова совсем другие. И не было в письме тайного знака, про который знали только Дрон и Кузьма.

Дрон несколько раз прочёл княжескую грамоту. В ней говорилось, что обозу надлежит изменить маршрут и двигаться к переправе на реке Итиль, и дальше в Сарай. На переправе их встретят и проводят к беклярбеку Мамаю. До места оставалась неделя пути.

– Значит, сегодня – завтра всё решится, – подумал Дрон и пошёл в лагерь литовцев держать совет.

Литовское посольство встретило предложение сменить маршрут с недоверием. Лагерь Мамая должен был находиться в низовьях Дона, а не в Сарае. Полчаса разговоров не дали результата. Литовцы отказались следовать за русским обозом. Большой обоз должен был разделиться.

Дрон собрал своих сотников на совет. Разделение большого отряда на части грозило ослабить его и сделать лёгкой добычей для многочисленных младших татарских ханов, которые были бы рады захватить московский ясак.

После совета Дрон пошёл к главе литовского посольства и уговорил его остаться на месте сегодня, чтобы с рассветом следующего дня двинуться в путь каждый в свою сторону. Час спустя два конных отряда русских ратников по 50 всадников двинулись в степь и исчезли за пеленой снега. Во главе их стояли опытные сотники, которым Дрон доверял как себе. Четыре воза с деревянными шестами они забрали с собой.

Проводив отряды, Дрон отправил почтового голубя князю Дмитрию. Голубь взлетел, покружил над лагерем и направился на юго-восток.

– Вот непогода-то, даже голубь не в ту сторону полетел, – произнёс рядом дружинник Савелий.

– Голубь птица умная, найдёт дорогу, – ответил Дрон.

Вечером, когда оба отряда вернулись, Дрон и сотники сели к костру и долго разговаривали, прикрывая головы воротниками тулупов. Такая предосторожность была не лишней. Дрон знал, что есть люди, которые умеют читать по губам. Разошлись они с выражением озабоченности на лицах.

Поздно вечером после ужина дружина легла спать. Наступила морозная ноябрьская ночь. В двух шагах ничего не было видно, слабые огни костров едва освещали пространство вокруг, отбрасывая колеблющиеся тени на стоящие рядом возы. Через два часа, когда литовский лагерь затих, Дрон поднял своих ратников. Русский отряд без шума снялся с места и растворился в ночи. На месте ночёвки остались лишь тлеющие костры и несколько возов с провиантом и дровами. В грамоте, приколотой к одному из возов стрелой, Дрон просил литовцев простить его за внезапный уход:

«Мы ушли до рассвета, пойдём к Итилю налегке, надеемся дойти за три дня. Припас, какой нам не нужен, бросаем, ежели нужда у вас в чём есть – берите».

Рано утром литовцы увидели покинутый лагерь русских и оставшиеся возы с припасами. На одном из возов, забытом в темноте, нашли несколько мешков и ларей, запечатанных восковыми печатями. Взломав замки на ларях и разрезав мешки, литовцы разграбили забытый воз. Вскоре воз опустел, а у литовцев на боках засверкали золотом и серебром дорогие сабли и мечи, многие красовались в новых меховых шапках и кафтанах. Злополучный воз столкнули в овраг и сожгли, как будто его и не было. Провиант перегрузили на свои возы – кто знает, сколько недель посольство пробудет в Орде. Едва рассвело, как тяжело нагруженный литовский обоз медленно двинулся вперёд, не соблюдая особых мер предосторожности. Все знали, что литовцы и татары – союзники, и не ждали нападения.

Утро застало обоз Дрона далеко от места ночёвки. Возницы гнали лошадей рысью, выбирая дорогу по пригоркам, там, где снег сдувало ветром, и было легче двигаться. Каждые четыре часа становились на недолгий отдых, меняли уставших лошадей на свежих. Проскакав в сторону Итиля вёрст сорок, обоз круто свернул вправо и стал пробираться вдоль русла одной из многочисленных безымянных степных речек. Лёд на реке был уже достаточно прочный, чтобы выдержать тяжесть воза с поклажей, но Дрон приказал всем сойти с возов, а возницам бежать рядом. Впереди пустили самый тяжелый воз с припасами. Под дно воза просунули длинные шесты и привязали их к возу. Если бы лёд провалился под тяжестью воза, то шесты не дали бы ему уйти глубже. Свободных лошадей вели рядом с обозом на небольшом расстоянии. Правый берег реки был обрывист и круто уходил под воду. Высота его была две-три сажени. Левый берег был пологий, сильно заросший камышом. Легче всего было идти по льду реки – ровно и камыш не мешает. Лошади, подкованные новыми подковами, почти не скользили на присыпанном снегом льду. В одном месте река образовывала петлю вокруг невысокого холма, поросшего кустами и низкими степными деревцами. Ниже холма по течению высокий правый берег был прорезан руслом маленького ручья, тоже покрытого льдом. Обоз свернул в русло ручья и выехал на твёрдую землю за поворотом его русла. Со стороны реки этот выезд не просматривался. Здесь обоз встретили дружинники, посланные Дроном ещё вчера утром. Всё это время они готовили укрепления для лагеря. Сам лагерь разбили на обратном от реки склоне холма, расчищенном от кустарника. Этот холм, окруженный рекой и ручьём, был очень удобен для обороны. Он соединялся с равниной перешейком, в самом узком месте которого давно кипела работа. Ратники копали ров шириной 3 сажени и глубиной в сажень. Верхний слой земли промёрз и плохо поддавался, но, пробив его, дружинники стали работать быстрее – дальше пошла мягкая земля. Землю вытаскивали корзинами и насыпали земляной вал от ручья до речки. В вал вертикально забивали колья частокола, оставляя щели для стрелков. Стены рва, вал, колья частокола и берега реки и ручья обильно поливали водой, пока на них не образовался слой льда. За день маленький клочок земли превратился в настоящую ледяную крепость. Часть дружины была послана вверх и вниз по реке – делать насечки на льду, чтобы ослабить его. Теперь надрубленный лёд едва мог выдержать вес всадника с лошадью. Закончив приготовления, усталая дружина легла спать. Ночью выпал небольшой снег и припорошил следы на берегах ручья и реки.

Гости

Ранним утром стадо кабанов, громко хрюкая и ломая стебли камыша, прошло вверх по реке. Через несколько минут карканье разбуженных ворон возвестило о приближении непрошеных гостей. Сначала промёрзшая земля донесла удары тысяч копыт, сливающиеся в ровный гул. Затем стал слышен звон от металлических доспехов и оружия. Топот коней и треск ломающегося камыша всё нарастал, и вот из-за поворота реки появились первые несколько всадников. Они ехали на низких лошадях и всматривались в едва заметные следы на льду. Следом за ними по пологому левому берегу на расстоянии полёта стрелы плотными рядами двигались сотни и сотни ордынских всадников, в доспехах, с саблями, копьями, с круглыми щитами, заброшенными за спину, и с небольшими, сильно изогнутыми, тугими луками. Видно было, что преследователи шли всю ночь без сна. Сейчас многие из них дремали в седле, головы их при этом раскачивались из стороны в сторону. Ветер дул орде в спину, разнося запах, что и вспугнуло кабанов задолго до появления всадников.

Дрон наблюдал за ордой с вершины холма.

– Вот и орда пожаловала, не меньше тысячи всадников, – сказал он стоящему рядом Савелию.

– Так мы готовы встречать дорогих гостей, – ответил Савелий и прищурил глаза. Его левая рука опустилась на ножны меча, обвязанные пучком разноцветных нитей. Каждая такая нить означала одного убитого врага.

Савелий был самым старшим по годам в дружине, и зрение давно уже подводило его. Но в сече он превосходил лучших ратников.

– Скольких ты уже срубил? – спросил Дрон, посмотрев на нити. – Помнишь, али счет потерял?

– Помню всех до единого. Почитай, скоро восемь десятков будет.

– Не жалко их?

– Моих деток никто не пожалел, когда их с женой в церкви спалили, – Савелий замолчал, вспомнив погибшую семью. – А вот я детей не могу убивать. По мне, что наши дети, что басурманские – безвинны. Ежели бог дал им жизнь – должны жить. Они – что ангелы, чисты перед богом.

В это время один всадник отделился от отряда следопытов и поскакал к главным силам. Он подъехал к группе богато одетых всадников с лисьими хвостами на отороченных мехом шлемах и начал что-то рассказывать им, поминутно оглядываясь и показывая на устье ручья. Дрон видел, как один из татар, видимо, главный в отряде, мурза или хан, поднял плеть и энергично махнул ею сначала вверх по реке, а потом в сторону ручья. Тотчас две группы разведчиков двинулись в указанных направлениях. Основной отряд татар направился в сторону ручья. В этот момент на крутом берегу реки появились три русских всадника и, увидев орду, громко крича, развернули коней и скрылись за гребнем. Мурза заорал на своих нукеров, сотня всадников ринулась к устью ручья, спеша догнать убегающий русский дозор. Многие наугад пускали стрелы за гребень правого берега, думая лишь о том, как показать своё рвение. В узком устье ручья сгрудились несколько десятков всадников, тесня и толкая друг друга.

– Хорошо поманили ордынцев, даже я поверил, – заметил Дрон.

– Да, лиса погналась за зайцем, а тот к медведю под бок! – засмеялся Савелий.

Постепенно все ордынцы втянулись в русло по пять-шесть всадников в ряд.

В это время где-то за гребнем высокого берега в небо взвились клубы чёрного дыма. Это был сигнал, по которому выше по реке в узком её месте дружинники опустили в воду щит из брёвен, запрудив её течение. Одновременно выше по течению ручья несколькими ударами топоров была разрушена заранее подготовленная запруда, и по руслу ручья вниз устремился поток ледяной воды. Через минуту поток достиг первых ордынских всадников и, сбив их с ног, потащил вниз по узкому руслу, бросая людей и лошадей под ноги позади идущих. Надрубленный дружинниками лёд в русле ручья треснул и стал проваливаться под тяжестью человеческих и конских тел. Все, кто пытался найти опору на илистом дне ручья, проваливались в ил по грудь, а сверху их накрывали бьющиеся тела лошадей и людей. Масса кричащих и тонущих воинов и лошадей вместе с кусками льда была выброшена на речной лёд или затянута потоком воды под него. Лошади и люди барахтались в ледяной воде, пытаясь встать, но мокрый лёд не давал опоры, скользил под ногами. Лошади со сломанными ногами и задавленные всадники остались лежать на льду. Несчастные воины в тяжелых доспехах тянули руки со скрюченными от холода пальцами, прося помощи у своих товарищей. Но быстро прийти на помощь не удавалось. Оставшиеся в живых люди уползали в сторону камышей левого берега, дрожа от холода. Татары бросились на помощь своим товарищам, стараясь арканами зацепить их и вытащить из ледяной грязи. Но попытки были безуспешными – грязь крепко держала провалившихся людей, ноги спасающих скользили по мокрому льду, не находя опоры. С каждой минутой холод убивал всё больше людей.

Вдруг по всему руслу реки послышался треск льда, он стал ломаться и оседать. Река, запруженная выше по течению, начала мелеть – вода уходила. Татары повернули лошадей и в панике помчались в сторону пологого берега. Ломающийся и оседающий лёд лежал неровными кусками, лошади попадали ногами в трещины, ломали ноги или проваливались в ил по брюхо. Люди спешивались и бегом, бросая оружие, торопились к спасительным камышам. В довершение всех бед на правом берегу появились русские ратники и начали расстреливать беспомощных врагов из луков.

Вскоре вода прорвала плотину на реке, и второй ледяной поток прокатился по её руслу, неся куски грязного льда и смывая с низкого берега раненых и мёртвых.

Дрон смотрел на картину разгрома с нескрываемым торжеством. Он видел, насколько тяжелы потери врагов, но был уверен, что битва ещё не окончена. Имей он больше сил, он мог бы нанести удар сейчас, пока враг в замешательстве.

Река освободилась ото льда на несколько километров вниз и вверх по течению и разделила дружину Дрона и преследователей. Чтобы перейти на правый берег, ордынцы должны были искать переправу по льду далеко в стороне.

Дружинники привели пятерых полуживых от холода ордынцев, найденных в русле ручья. Дрон лично допрашивал их.

Со слов пленных, дружину преследовал молодой хан Синей Орды Тимур-Малик с тысячей воинов. Его лагерь находился в полудне пути на восток ближе к Итилю. Десять дней назад хан приказал перекочевать сюда, на земли Золотой Орды, из-за Итиля, оттуда, где обычно зимовал его улус.

– Видно, голубь прилетел, как раз мы десять дней назад из Москвы вышли, – подумал Дрон. – Сейчас хан ищет переправу, чтобы перейти на правый берег. Потом будет готовиться к штурму. Сегодня татары воевать не будут. Интересно, а долетел ли другой голубь до беклярбека Мамая? Успел ли он послать тумен всадников нам навстречу? А то, не ровён час, отобьют ясак алчные ханы Синей Орды.

Безродного беклярбека Мамая в Орде не любят – не чингизид, выскочка, вознёсся к вершинам власти через женитьбу, отодвинув внуков Чингизовых! Такого не прощают!

Дрон усмехнулся, вспомнив, как планировал свои набеги на ордынцев в молодости. Под видом купца ездил в Орду, разговаривал со сведущими людьми в разных городах, в караван-сараях, на базарах. План набега рождался не одну неделю. Дрон всегда наносил смертельную обиду одному из ханов, заставляя его мстить обидчику. А обидчиком Дрон делал другого, ничего не подозревающего, но не менее спесивого хана. Похитить и спрятать ханских жен, или угнать табун лучших скакунов, чтобы продать их во владениях другого хана – это Дрон проделывал не один раз. Все следы набегов Дрона вели к выбранному им на роль обидчика. Случайно оставшиеся в живых свидетели набегов, слышавшие имена предводителей нападавших, цвет оперенья стрел, клейма на мёртвых лошадях, оставшихся на поле битвы – всё указывало на врага. Дрон предусматривал все детали. А пока ханы выясняли отношения, отряд Дрона исчезал в степи, нагруженный серебром, вырученным от продажи добычи.

Воевода разглядывал пленных, и в его голове созревал новый замысел.

Пленных ордынцев обсушили у костра и накормили горячей кашей. В степи для них поймали лошадей, из тех, что спаслись из ручья. Прежде, чем отпустить пленных, Дрон напутствовал их короткой речью:

– Слушайте меня, храбрые воины! Каждое моё слово стоит дороже золотого дирхема, если оно попадёт в достойные уши! Если же вы – глупые желтые собаки, то такими вы и подохнете! Клянусь Аллахом, я говорю правду! – Дрон воздел руки, призывая Аллаха в свидетели. Пленники слушали его, раскрыв от удивления рты. Они не могли поверить, что во главе русского отряда идёт правоверный мусульманин.

– Ваш хан решил захватить ясак, который Русь по праву платит Золотой Орде. За это беклярбек Мамай, который уже в пути, переломает хребты и ему, и всем его нукерам. Скачите к Мамаю и скажите ему об измене – и вас ждет награда. Те же, кто вернётся к Тимур-Малику, – разделят его участь, если он сам не решит казнить вас за трусость! И ещё, если Тимур-Малик вздумает пойти на штурм, все эти сокровища превратятся в прах! – Дрон достал из ларя связку собольих шкурок и потряс ими перед ордынцами.

Пленных отпустили по одному, с перерывом в час. Ветер и снег быстро скрывали следы всадников на промёрзшей земле.

– Из пятерых кто-то вернётся к своему хану, а кто-то и до Мамая доскачет, – подумал Дрон.

Остаток дня и ночь прошли спокойно. В темноте ордынцы не решились на новое нападение. Утром из степи прилетела стрела, к которой была привязана грамота. В ней татары предлагали Дрону уйти с миром, а ясак отдать. Дрон вырос в Орде и знал эту военную хитрость – дружину хотели выманить из крепости и перебить в поле.

Весь день ратники укрепляли лагерь, а воевода с сотниками держали совет. Вечером, расставив караулы, все легли спать.

Дрон прилёг у костра, но сон не шёл к нему. В голове одна за другой тяжело ворочались мысли, всё ли он сделал правильно, всё ли предусмотрел. Наконец, сон сморил воеводу.

Приснился ему его первенец Василько, убитый татарами вместе с его первой женой тридцать два года назад, во время одного из татарских набегов. Васильку было шесть лет. Во сне он протягивал к Дрону свои ручки и звал:

– Иди к нам, тятька.

– Уже скоро, сынок, – ответил ему Дрон и проснулся. – Видно, и впрямь скоро, – подумал он.

После смерти жены и сына Дрон перестал стравливать ханов Орды между собой – ему хотелось мстить Орде, не прячась за чужой личиной. Он собрал отряд таких же отчаянных ратников и несколько лет совершал набеги на улусы, наводя ужас. Его отряд был небольшим, у каждого ратника было по два-три коня, многие свободно говорили по-татарски. После набега Дрон мастерски запутывал следы и уходил от погонь. Мало кто в Орде знал все леса, степи и дороги между Борисфеном и Итилем лучше Дрона. Тогда-то и прозвали его Урус-Шайтан.

Из одного набега он привёз себе русскую красавицу полонянку, предназначенную в ханский гарем, и женился на ней. Вторая жена родила ему троих сыновей, а Дрон обучил их военному делу. Все они служили в дружине московского князя Дмитрия.

Дрон поднялся и пошёл по лагерю. Зимнее небо на востоке начало чуть-чуть сереть.