Czytaj książkę: «Лучший экипаж Солнечной»

От автора и Нострадамуса

Так получилось, что герои этой книги почти не говорят по-нашему. Те немногие их слова, которые все-таки звучат на ломаном русском, я выделил латиницей. На мой взгляд, разумнее всего воспринимать язык «Экипажа», как очень вольный (а местами и фривольный) перевод с английского, французского и немецкого. Иногда уже по контексту можно догадаться, когда именно люди перешли на французский, чтобы подчеркнуть обращение на «ты». А употребляемые ими эпитеты, как правило, хорошо нам знакомы, поскольку английские. Конечно, русское сквернословие на слух куда веселее (а главное – сквернее). Признаться, концепция «переводной книги» родилась у меня именно в тот момент, когда за одной яркой сценой я вдруг разглядел всего-навсего унылое fuck you, произнесенное раз десять кряду.

Кому-то может показаться странным, что я не перевел все без исключения англоязычные термины. Но тут автор сам загнал себя в ловушку. Ведь контр-адмирал это при любых обстоятельствах «задний адмирал», и ничего больше. А вот коммандер далеко не всегда командир, и даже куда реже командир, нежели коммандер. Спирт, который пьют герои, он и в Африке спирт. Но когда персонажи разливают нечто, обобщенно поименованное «самогон», то в реальности это каждый раз что-то новенькое. Пару-тройку слов автор на беду свою просто выдумал. Какая жуткая вещь мегадестроер, я догадался лишь когда увидел эту штуку в бою. Признаюсь, был слегка ошарашен.

Сомнительную ценность для читателя, слабо знакомого с фантастикой, имеют и дорогие мне имена. Лейтенанта Хелен Рипли многие у нас знают, можно сказать, как родную. Некоторые даже в нее влюблены. Но, допустим, с Локом фон Реем дружны не все. И не каждый сразу поймет, что «Лучший экипаж Солнечной» – низкий поклон милитаристской спейсопере, оммаж, книжка с картинками. Короче говоря, закончив роман, я набросал к нему именной указатель. А потом еще и небольшой словарик. И если не дает покоя вопрос, что за звери такие «круизер» и «бэттлшип», чем известен Г.Роканнон и страшен Шворц, и где же в конце концов нашла приют «синагога бесплодная» – смело ныряйте в приложение. Никаких секретов.

Еще меньший секрет, откуда взялась такая банальная трактовка будущего Земли. Признаюсь – не сам выдумал. Меня вообще ДЕТАЛИ нашего «завтра» волнуют мало. Основные мои претензии на этот счет укладываются во фразу «лишь бы не было войны». Те из читателей, у кого над головой хоть раз пролетала фугаска в полтораста кило весом, такую позицию, я думаю, в состоянии оценить. Скажу больше: прорисованное в этой книге будущее автору отвратительно. Но лучшего поля деятельности для интересных мне персонажей было просто не найти. Именно в кондовой «постхолокостной» ситуации эти характеры могли раскрыться ярче всего. Я хотел силой вырвать из них то лучшее, что они прятали где-то в глубине души.

Поэтому, не мудрствуя лукаво, я взял за основу самую популярную на сегодня расшифровку предсказаний Нострадамуса, опубликованную в 1963 году в Кёльне доктором Люстрио. Вам эта расшифровка знакома, как минимум, по газетным публикациям. Одна из самых завораживающих ее особенностей – указание (с точностью до месяца) срока, отпущенного Советской Империи. Посему наши журналисты полюбили доктора Люстрио куда больше прочих толкователей пророческих центурий, и довольно мощно отрекламировали именно его труд. При этом упорно замалчивался тот факт, что если верить Нострадамусу в трактовке Люстрио, то некто Генрих Счастливый родился 21 января 1981 года, а значит, братоубийственная война в Европе, на Средиземноморье и в зоне Персидского залива, в которой Генрих победит, уже не за горами.

Эта война коснется России только краем и принесет за собой 57 лет прочного мира для всех. Но в XXII веке она начнется по новой, что особенно интересно – на той же основе, религиозной и этнической. И судя по географии боевых действий, русским придется туго.

Осознав это, я поиграл с датами, слив две войны в одну, и отнеся на триста лет вперед другую – ограниченный Апокалипсис, еще не смертельный, но такой, после которого жить по-старому уже не получится. Жить нужно будет умно и расчетливо. Осторожно, чтобы не дай Бог опять…

Удивительно, но смоделированное мной по указке Нострадамуса битое-перебитое человечество, став умным, расчетливым и осторожным, снова развязало войну. Только уже межпланетную.

Эта война родила своих героев. Точнее, моих героев. Даже неприятно их так называть, потому что они терпеть не могут слово «герой». Надеюсь, вы поймете их.

Искренне Ваш Олег Дивов.

1998 г.

Лучший экипаж Солнечной

Они были не к месту и не ко времени.

Естественно, что они стали героями.

Принцесса Лея.

Часть первая. Над землей.

Из одежды на дежурном навигаторе Иве Кендалл имелись только боевой спецкостюм и ниточка от тампакса. В принципе, рабочую форму военного астронавта даже рекомендуется надевать иногда на голое тело. Лучше чувствуешь, как работают усилители. Спецкостюм в некоторой степени оружие, и эффективно пользоваться им учатся годами. Еще в спецкостюме нельзя выходить за ворота наземных баз. Иначе, вздумай ты дать кому-нибудь в лоб, у противника отвалится голова, а тебе нужен будет протез кисти.

С пристегнутыми ботинками костюм мгновенно превращается в скафандр – стоит только поднять капюшон и опустить маску. Ботинки Ива сунула под свой пульт. Астронавты любят на работе ходить босиком. Во-первых, пол на корабле стерильный, слегка подогретый и очень приятный на ощупь. Во-вторых, ботинки страшно тяжелые. В-третьих, шляться по кораблю разутым категорически запрещено.

Но когда на судне такой бардак, что за его подвижность отвечает женщина, у которой месячные начнутся с минуты на минуту, сидеть на посту можно хоть нагишом.

По сравнению с тем, что бомбардир Фокс третьего дня сломал нос старшему технику, это вообще не будет считаться за проступок.

Тем более, в сейфе оперативного штаба нашли канистру самогона.

И контроль отражателей барахлит.

А на дне рекреационного бассейна какой-то самородок очень реалистично нарисовал активной краской двухметровый фаллос. Краска намертво въелась в покрытие, а бассейн такой здоровый, что выбрасывается только вместе с кораблем. И замазать безобразие невозможно: сквозь другой цвет активная краска мигом просочится, а в бассейне с радикально красным дном беззаботно плещутся только утопленники.

Под давлением таких печальных обстоятельств старпом Боровский, который еще полгода назад скорее удавился бы, чем поставил на дежурство женщину в критические дни, только сказал: «Ты, Кенди, поаккуратнее, да?». А Кенди именно одного дежурства в этом месяце не хватало, чтобы в платежной ведомости нарисовался лишний нолик.

Кенди-Конфетка в списках группы F значится как мастер-навигатор капитан-лейтенант Иветта Кендалл. Ей тридцать лет, она стриженная под мальчика зеленоглазая блондинка и прекрасно водит корабли. На парадном кителе у нее две Летучих Медали, Офигенный Лётный Крест и очень редкая для астронавта награда: Пурпурное Сердце. Это вещь настолько серьезная, что острословы так и не выдумали, как ее обозвать. Военный астронавт редко бывает ранен. Он, как правило, сразу оказывается убит. И не столько наповал, сколько вдребезги, а то и в клочья. Потому что с дыркой в обшивке жить и воевать можно. А вот с дыркой в обшивке и дыркой в спецкостюме – это вряд ли. Это, как любит говорить адмирал Рашен, стопроцентный pizdets.

Во всей группе F кавалеров Пурпурного Сердца – трое. И все ходят на флагмане. Трехзвездный адмирал Рашен, он же командир «Тушканчика», его старпом коммандер¹ Жан-Поль Боровский и мастер-навигатор капитан-лейтенант Иветта Кендалл.

Рашен получил Сердце в незапамятные времена, когда был по званию едва-едва капитаном и гордого прозвища «Рашен» еще не носил. Кто-то там в него стрелял. Ну и Рашен тоже кого-то шлепнул. А вот Боровский и Кенди схлопотали по медали вместе, три года назад, за вторую марсианскую кампанию. Они в составе призовой команды вели на базу трофейный бэттлшип «Энтерпрайз» и едва не стали жертвами диверсии. Здоровенная дура размером с Фобос неожиданно взбрыкнула и так об этот самый Фобос приложилась, что пришлось ее списать на металлолом. Боровский в момент рывка уже отстегнулся и стоял на ногах. Старпома размазало по стене, и в таранном ударе о спутник он участвовал пассивно, валяясь без сознания. А Кенди боролась за корабль до последней секунды, умудрилась перевести удар из лобового в скользящий, и все было бы ничего, но у ее кресла лопнула консоль. Три ребра Кенди оставила на краю пульта управления и тридцать зубов – в маске спецкостюма. Заработала на память шрам под левой грудью, белоснежные зубы за счет Адмиралтейства и медаль. И еще, говорят, сам Рашен ее на руках нес и чуть не плакал. Только из этого Кенди удовольствия не извлекла, поскольку уже отдавала концы, и явился ей некто весь белый и пушистый. Так бы он ее и увел к себе, если бы не гениальный спецкостюм и не отчаянный Рашен. Спецкостюм не дал Кенди мгновенно помереть от ударной деформации. А Рашен привел «Тушканчик» к Фобосу с такими бешеными перегрузками, что у него потом вся команда еще неделю ходила, пошатываясь. Кстати, сам адмирал перегрузку «держит» плохо. Не мальчик уже, сорок шесть мужику. Но пожалей он себя и опоздай на полчаса – был бы у Кенди красивый орден посмертно.

А теперь и война кончилась, и дежурство можно нести босиком и без трусов, старшие офицеры лупят друг друга по морде, как сопливые курсанты, а в бассейне кто-то член нарисовал. Адмирал уехал вниз на совещание. Единственное позитивное событие – то, что над контролем отражателей колдует новый старший техник. Очень красивый мужик по фамилии Вернер. Такое у него лицо… Кошачье. «Зовите меня просто Энди, капитан». – «А вы будете звать меня Кенди, лейтенант? Энди и Кенди. А?». – «Извините, капитан, я, кажется, допустил бестактность». – «Не берите в голову, лейтенант. Я просто хотела тонко намекнуть, что вы еще не свой на „Тушканчике“. Получилось?». – «Получилось, капитан. Принял к сведению. Не сочтите за труд, отрубите питание вот здесь». – «Запросто… Энди». – «Спасибо, капитан».

Держится как ветеран. Лет примерно тридцать пять. Должен быть минимум ь капитаном, но всего лишь лейтенант. А на груди планка. Одна-единственная медаль. Четвертое на «Тушканчике» Пурпурное Сердце.

Ива рассеянно перелистнула на своем терминале несколько страниц женского романа (еще одно злостное служебное нарушение) и отвернулась к большому, во всю стену, обзорному экрану. В боевой рубке экран такой, что дух захватывает. А здесь, в ходовой, просто большой.

«Тушканчик» летел над Россией. Внизу не было огней, и легендарная страна выглядела с орбиты пугающей в своей безбрежности черной дырой.

В углу Вернер одной рукой выбивал команды на «доске» мобильного терминала, а другой перебрасывал контакты. Работал он красиво и явно с удовольствием. А еще красивее было то, как при каждом повороте головы скакал у него с плеча на плечо длинный, чуть не до лопаток, коричневый хвост, схваченный на затылке резинкой с кожаным черным бантиком. Волосы у Энди просто обалденные. Блестящие и холеные. Ива невольно залюбовалась ими, с сожалением подергала себя за челку и застыла, пораженная догадкой. На «Тушканчике» почти все мужики, едва война кончилась, начали отращивать такие же хвосты по моде средневековых аристократов. В знак протеста: мол вы решили армию распустить, а мы тогда будем ходить обросшие и небритые. Но пока что хвостики у ребят были куцые. А вот Энди… Оказывается, мастер-техник лейтенант Вернер очень давно не был в космосе. Как минимум – на боевых судах.

Ива как раз примерялась задать Вернеру какой-нибудь хитрый провокационный вопрос, когда в боевую рубку, шлепая босыми ногами, вошла Линда.

– Здорово, мать! – провозгласила она с порога. – Как жизнь половая?!

В отличие от Ивы, Линда сейчас не дежурила, но тем не менее, оказалась в трусах. Правда, больше на ней не было совершенно ничего. Вернер бросил на Линду косой взгляд, неожиданно смутился и нырнул в свою машинерию аж по пояс.

– Жизнь нормально, – ответила Ива, исподволь разглядывая Линду и прислушиваясь к странным ощущениям внутри. У Ивы не было гомосексуального опыта, и она не хотела признаться себе, что крупная и сильная белокурая Линда волнует ее. Ива вдруг представила, как эта тяжелая полная грудь с коричневыми сосками ложится ей на живот, большой жадный рот по очереди заглатывает целиком ее маленькие острые груди, сильная рука широко раздвигает колени, и властные пальцы ударом, толчком входят в нее… Чтобы отогнать видение, пришлось зажмуриться и помотать головой. Конечно, в реальности ничего подобного случиться не могло, да Ива этого и не хотела. Но от Линды сейчас шла такая мощная волна сексуальных эмоций, что не поддаться ее настроению было просто невозможно.

– Ты чего морщишься? – спросила Линда. – Нездоровится?

– Да нет, – отмахнулась Ива. – Первый день. Грудь побаливает и вообще…

– А-а… Соболезную. Прими таблеточку.

– Уже. Ты-то как, подруга?

– Мне таблетками не поможешь, – заявила подруга. – Вниз пора. Трахаться.

Вернер, который в этот момент осторожно выползал, пятясь, из недр контрольного пульта, крепко стукнулся затылком и что-то неразборчиво буркнул. Линда хищно уставилась на его ягодицы и машинально почесала зад.

– Ну потерпи недельку, – сочувственно вздохнула Ива. Они были с Линдой в одной смене и через восемь дней отправлялись вниз, то есть на Землю, на отдых и тренировочные курсы. В мирное время служба на кораблях группы F шла двухнедельными циклами. Четырнадцать дней наверху, сутки на пересменку и тринадцать дней внизу. И наверху было, по большей части, не до мыслей о сексе. Да и модель отношений между астронавтами исторически сложилась не та. Экипаж – семья. Братья и сестры. Все друг друга любят, берегут, пылинки сдувают. Безобразия на судах группы F стали отмечаться совсем недавно. Армия переживала глубочайший кризис, и людям приходилось нелегко.

– Через недельку как раз у меня месячные начнутся, – объяснила Линда. – Ну ладно, подруга. Вижу я, ты в порядке. Неси службу. Пойду, что ли, изнасилую кого-нибудь… – она крепко хлопнула Иву по плечу, цыкнула зубом в сторону притихшего в углу Вернера и, демонстративно вихляя бедрами, покинула рубку. Вернер уткнулся носом в монитор и деловито застучал по «доске». Ива любовалась его прической. Потом вдалеке Линда заорала: «Здорово, отец! Как жизнь половая?!». Раздался хохот и звучные шлепки по голому телу.

– Насколько я знаю, на круизерах положен по штатному расписанию психолог, – сказал вдруг, не отрываясь от работы, Вернер.

– Он только что был здесь, – ответила Ива равнодушно.

Вернер обернулся и поглядел на Иву в легком изумлении. Ива заметила, какие у него красивые глаза, и потупилась.

– Однако! – пробурчал Вернер.

– Она с нами всю вторую марсианскую кампанию прошла, – заметила Ива. – Ей буквально цены нет. Между прочим, Линда капитан.

– Кстати о второй марсианской, – сменил тему Вернер. – Я все хотел спросить… Откуда у вас Пурпурное Сердце, капитан?

– Воевала, – ответила Ива неожиданно сухим тоном. Ей даже стало немного стыдно. – А у вас, лейтенант?

– Болел, – отрезал Вернер и вернулся к работе.

«Обиделся, – подумала Ива. – Ну и дурак». Она снова отвернулась к экрану. В поле зрения показалась чудовищная туша висящего на геостационарной орбите мегадестроера «Джон Гордон». Ярко-белую букву F, красующуюся на его необъятном черном брюхе, снизу можно было разглядеть в бинокль. С помощью этой буквы «Гордон» выполнял значительную часть своей работы: напоминал, кто в мире хозяин. Увы, марсианские колонисты в своей безумной гордыне позабыли, что имея бомбер над головой, лучше быть смирными и послушными. А потом их пример заразил Венеру. И тогда бомберы перестали запугивать и начали бомбить.

Маленький «Тушканчик» на фоне «Гордона» выглядел этакой блохой. Но только выглядел. Потому что на «Тушканчике» (он же «Муад-Диб», он же «наш Махди», а то и просто «старина Пол») держал флаг командир группы F адмирал Рашен. А сам «Тушканчик» значился в реестре Адмиралтейства как круизер серии 100 «Пол Атридес».

По идее, Рашен должен был ходить именно на «Гордоне» или на другой аналогичной дуре серии 105. Но после одного прискорбного инцидента Рашен поклялся до пенсии летать на круизере, а слово его было крепко. Поэтому на «Гордоне» разместился контр-адмирал Задница со своим раздутым штатом планировщиков, аналитиков и прочих штабных писарей. А Рашен скакал на «Тушканчике» с его тесными каютами, минимумом удобств, небольшим экипажем – и не жаловался. Корабль, приспособленный ко входу в атмосферу, его вполне устраивал. Однажды такой круизер, «Лок фон Рей», спас ему жизнь. Это случилось еще в первую марсианскую кампанию, Рашен был капитаном, и на «фон Рее» он нырнул в Юпитер.

Дежурная смена тогда проворонила врага. Тот самый злосчастный бэттлшип «Энтерпрайз», на котором Ива билась о Фобос, и который хронически всю войну переходил из рук в руки, зажал «фон Рея» на траверзе Юпитера. Обложил самоходными минами, выпустил целое крыло² файтеров на перехват, отжал к поверхности и начал расстреливать. Деваться было некуда. Рашен спикировал в атмосферу и тонул в ней до тех пор, пока висящие у него на хвосте файтеры не начало плющить, как консервные банки. Месяц «фон Рей», кряхтя и стеная, провисел в жуткой пузырящейся каше, под многократной перегрузкой и на пределе своей прочности. Корабль пытку выдержал. Но здорово поломался экипаж. Того и гляди тебя раздавит, ты лежишь в полуобморочном состоянии и едва-едва дышишь, а где-то наверху барражирует здоровенный бэттлшип. И так день за днем. Относительно нормальными людьми вышла из этой передряги от силы дюжина, во главе, разумеется, с несгибаемым Рашеном. Тех, кто начал трогаться рассудком, доктор накачивал депрессантами и заставлял уснуть. Сам доктор на двадцать восьмые сутки застрелился, потому что медикаменты у него вышли, а психика тоже истощилась, и он решил, что больше никому здесь не нужен. А на тридцатый день «фон Рей» всплыл, как субмарина, шарахнул «Энтерпрайзу» по отражателям и к чертовой матери все их разнес. Обошел потерявшую ход махину по широкой дуге и рванул на базу. Рашен сдал в психушку экипаж, получил звание коммандера, Медаль за Наглость и новенький, с иголочки, «Эрик Джон Старк», систершип «Гордона». Но у Рашена после Юпитера в одночасье поседели виски. И на мегадестроер он не пошел. Потому что этот корабль мог сделать непригодной для жизни планету земного типа, но был не в состоянии войти в сколько-нибудь плотную атмосферу. А зачем нужны плотные атмосферы, Рашен сам уяснил и другим рассказал.

Кроме того, он совершенно не хотел бомбить сепаратистов. Основной специальностью Рашена был космический бой, он атаковал, разрушал и захватывал корабли повстанцев. А мегадестроеры работали из космоса по поверхности, не разбирая, где там внизу армия ползает, а где просто люди живут. Так что какая слава его ждет, прими он «Старка», Рашен очень точно вычислил.

И тогда начальник Рашена адмирал Кёниг повысил на него голос. При свидетелях он произнес свою историческую речь, в которой раз десять кряду прозвучало: «Ах ты, русский наглец». И при тех же свидетелях Рашен ему ответил. «Все правильно, – сказал он. – Не отрицаю, что я наглец. И не отрицаю, что русский. Более того, горжусь своей русской кровью. И как русский офицер, заявляю: я всегда дрался по законам чести и буду поступать так и впредь. Дайте мне хороший корабль и отправьте сбивать плохие суда. А на этой huevine ходите сами. И бомбите, сколько влезет. А если вам не нравится чье-то происхождение, то во-первых, это не по уставу, а во-вторых, просто неприлично. И впредь, господин адмирал, забудьте мое настоящее имя. Зовите просто – коммандер Рашен. Очень меня обяжете».

Кёниг схватился для начала за сердце, а потом за пистолет. Рашен был в спецкостюме и как раз уже примерился дать начальнику по морде, что кончилось бы плачевно, но тут вмешался адмирал флота, покойный Хантер.

«Отстань от парня, Гуннар, – приказал он. – Ты неправ. А вы, коммандер, встаньте смирно. В рамочках держитесь, ясно? Значит, так. Сейчас заканчивают ходовые испытания на еще одном „сотом“. Для себя готовил. А отдаю вам. Звать корабль „Пол Атридес“. Имя обязывает. На таком судне дурака валять нельзя. Так что идите и готовьтесь его принять, а заодно возьмете под начало все силы прикрытия группы F. И сколотите мне из них такое крыло, чтоб ни одна марсианская сволочь от поверхности не отлипла. И если через месяц хоть одна краснозадая посудина будет летать, я вас разжалую и посажу. Все ясно?»

«Так точно, господин адмирал флота, – отчеканил Рашен. – Разрешите доложить. Одна сволочь летать будет. Но плохо и недалеко».

«Это какая же?» – удивился Хантер.

«А „Энтерпрайз“» – напомнил Рашен. Тут Хантер заржал и смеялся долго, наливаясь краской и хлопая себя ладонями по коленям.

«Ладно, – сказал он, отсмеявшись. – „Энтерпрайз“ пусть летает пока. Не до него. А теперь вы идите и воюйте хорошо… коммандер Рашен».

Так Рашен приобрел свое прозвище, которое приклеилось к нему накрепко. А «Энтерпрайз» доковылял до Марса только к самому концу войны и прибыл на орбиту донельзя лояльный, с запертыми в карцере офицерами и весь обляпанный демаскирующей белой краской. Некоторое время он ходил под земным флагом, его даже собирались переименовать по-человечески. Потом решили, что судно морально устарело, отказались от капремонта и решили толкнуть на вторичном рынке. Но коммерсанты «Энтерпрайз» не взяли: на корабле с такой потрепанной ходовой частью оказалось нерентабельным возить даже мусор. Тогда разоруженный бэттлшип вернули марсианам, которые умудрились-таки его залатать и поставили новые пушки. В самом начале второй кампании «Энтерпрайз» захватила диверсионная группа землян и отогнала на Венеру. Как выяснилось, зря. Венериане провозгласили суверенитет и долго еще пугали этим кораблем Землю. Затем «Энтерпрайз» у них отбили, позорно сдали марсианам, еще какое-то время он воевал в поясе астероидов, пока не столкнулся во второй раз с войсками Рашена, и не принужден был сдаться. Оставленный повстанцами хитрый компьютерный вирус сыграл злую шутку с мастер-навигатором Иветтой Кендалл, и на этом история «Энтерпрайза» завершилась…

«Тушканчик» прошел над «Гордоном» в сотне километров, и громадная машина смерти бросила Иве на терминал дежурное ОК. Компьютер сам дал подтверждение – молодцы, несите службу, – и на этом обмен любезностями завершился. А в боевую рубку в окружении клубов сизого дыма ввалился Фокс. Изо рта у него торчала квадратная в сечении гавана внушительной длины. Под левым глазом бомбардира красовался фиолетовый синяк. И ботинки он, разумеется, где-то позабыл.

– Привет, Конфетка! – промычал Фокс, вынул сигару изо рта и подошел к Иве. – Дай-ка я тебя, солнышко, облизну!

Ива засмеялась, позволила Фоксу отечески чмокнуть себя в макушку и в ответ потрепала по толстой щеке. За последние несколько месяцев склонного к полноте Фокса здорово разнесло. Комбинезон на нем так и топорщился.

Должность у Фокса была «старший эксперт по огневой работе». Поэтому иначе как бомбардиром его никто не называл.

– Салют, Андрэ! Как самочувствие? – спросил Фокс у Вернера. Эту фразу он произнес по-французски, чтобы подчеркнуть обращение на «ты». Ива удивленно подняла брови. Ей и в голову не приходило, что Вернера на «Тушканчике» кто-то может давно и хорошо знать.

– Спасибо, Мишель, порядок, – бросил через плечо Вернер. – А ты почему все еще с синяком?

– Я его ношу, как орден, – гордо ответил Фокс. – Ну, что там у «старика Пола» с отражателями?

– Похоже, заводской брак в одном блоке. Ничего серьезного. А тебе-то что? Наше дело рулить, твое дело бомбить… Меньше хода – прицел четче.

– Мне до всего есть дело, – сообщил Фокс. – Я «старика Пола» люблю всем сердцем. Меня беспокоит любая мелочь. Даже то, что у нашей Линды сексуальный психоз. Конфетка, у тебя был когда-нибудь сексуальный психоз? Кстати, ребята, какая из вас получится классная пара! Энди и Кенди!

Ива поманила Фокса пальцем, и когда тот к ней нагнулся, крепко схватила за нос.

– Ой, де дадо! – взвыл бомбардир. – Я больше де буду!

– Так его, болтуна… – одобрил экзекуцию Вернер.

Ива отпустила нос бомбардира и взяла Фокса за воротник, чтобы не сбежал.

– Ты откуда его знаешь, Майк? – прошипела она Фоксу на ухо.

– А что? – шепотом удивился Фокс, растирая покрасневший нос. – Энди ходил на «фон Рее». Мы оба из первого экипажа Рашена. Только меня перед самым Юпитером загнали на переподготовку. А Энди… Видела у него планку Сердца? Вот так-то.

– А-а… – протянула Ива многозначительно, ничего толком не поняв.

Фокс распрямился, воткнул сигару в угол рта и упер руки в бока.

– На «Тушканчике» теперь просто уникальный экипаж, – сказал он в полный голос. – Целых четыре Пурпурных Сердца и аж двое русских. Про нас еще песни сложат. И легенды.

– А кто второй русский? – удивилась Ива.

– Да вон! – Фокс указал сигарой в сторону Вернера.

– Слушайте, Эндрю, он это серьезно? – не поверила Ива.

Вернер чем-то звонко щелкнул, с довольным видом подбросил на ладони дефектный блок и задвинул на место контрольную панель. Небрежно швырнул блок в сумку с инструментами, уселся на кресло верхом, сложил руки на спинке и опустил на них подбородок. И посмотрел Иве прямо в глаза, да так, что она впала в окончательное замешательство.

– А почему бы и нет? – спросил он.

– А-а… – в очередной раз сказала Ива.

– А фамилия у него такая для маскировки, – объяснил Фокс. – Чтобы не приставали.

– Трепло, – усмехнулся Вернер. – Вы не слушайте Майка, капитан. Фамилия у меня родная. Предки мои были из обрусевших немцев. И жили Вернеры в России начиная с семнадцатого века и вплоть до самой Заварухи. И потом тоже скрещивались только с чистокровными русскими. Так что я русский на сто процентов. Как адмирал Рашен.

– Кстати, у Рашена тоже имя… – заметила Ива.

– Вполне русское, – не согласился Фокс. – Алекс Успен. Чем тебе не нравится?

Вернер не удержался и прыснул.

– Что такое?! – возмутился Фокс. – Какого черта сегодня надо мной все издеваются?! Одна ненормальная за яйца хватает, другая за нос, теперь ты еще…

– Адмирала Рашена зовут Oleg Uspensky, – сказал Вернер.

– Быть не может, – отмахнулся сигарой Фокс. – Фамилии на «ский» все еврейские. Как у нашего Жан-Поля.

– Я могу показать тебе штатное расписание, – предложила Ива.

– Давайте-давайте, – кивнул Вернер. – А то сам не знает, с кем двадцать лет прослужил. Одни пушки на уме. Позорище какое, Майк.

– Да идите вы! – Фокс обиженно надулся.

– Секундное дело, – Ива положила руку на контакты своего терминала. – Сейчас мы его фактами прижмем. Пока Майкл и вам нос не сломал. Вы с ним поосторожнее, Эндрю. Он у нас тот еще задира.

– Ему не сломаешь, – хмыкнул Фокс и снова окутался клубами дыма. – Ну давай, не тяни, делай запрос. На что спорим?

– Не будет запроса, – сказала Ива, глядя на монитор. Левой рукой она выбила дробь на контактах, а правую сунула под пульт и вытащила ботинки.

– Ох, мама! – воскликнул Фокс. – Где моя обувь, вы, астронавты?! Никто не видел мои башмаки?! Куда же я их… – и опрометью выскочил в коридор, чуть не сбив с ног старпома Боровского.

Ива поспешно обувалась. Вернер со спокойной улыбкой смотрел, как на обзорном экране растет приближающийся адмиральский катер.

– О, Жан-Поль! – обрадовался в коридоре Фокс. – Ты ведь еврей?!

– Ну… – хмуро ответил Боровский.

– Фамилии на «ский» все еврейские, ведь так?

– Слушай ты, поц, – сказал Боровский. – Где твои ботинки?

– Виноват, – пробормотал Фокс и убежал по коридору.

Боровский вошел в рубку и остановился посредине, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок.

– Бар-р-дак! – прорычал он, ни к кому специально не обращаясь.

Вернер подобрал сумку и встал.

– Контроль отражателей в норме, – доложил он.

– А, – сказал Боровский, как будто только что заметил Вернера. – Здравствуйте, Эндрю. Хоть кто-то здесь в состоянии за что-то отвечать. И чего там было?

– Видимо, дефектный блок. Сейчас я его протестирую на своей машине, и тогда смогу дать полное заключение.

– На диверсию не похоже? – неожиданно спросил Боровский. Ива, услышав это, подпрыгнула в кресле и обернулась.

– Не похоже, – ответил Вернер, ощутимо понизив голос. – А что?

– Да так, – Боровский неопределенно шевельнул бровью. – Пришел снизу меморандум о профилактике саботажа. Это, конечно, совершенно не мое дело, но если бы меня спросили… М-да. Вот я и спрашиваю: не похоже?

– Знаете, коммандер, – сказал Вернер без тени юмора в голосе. – По-моему, в Адмиралтействе у кого-то поехала крыша. А вы – рады стараться.

– Ты сам-то когда из психушки вышел?! – окрысился Боровский.

– Да я там, может, и вовсе не был… – пробормотал Вернер обескураженно.

– А я – был, – веско сказал Боровский. – И многому научился. Поэтому я всегда помню, что на «сотках» до полутора тысяч деталей, отказ каждой из которых приводит к потере боеспособности корабля. А еще я помню, что на «Тушканчике» сто человек экипажа. И все основательно тронутые. Во главе с психологом, которая только что хватала меня за яйца. Спрашивается – чего ей стоит отвинтить какую-нибудь елду на орудийной палубе и засунуть себе в…? Может, «Тушканчик» без этой елды и не развалится, но…

– Раз вы такой ответственный, подарите ей вибратор, – посоветовал Вернер.

– Да у нее этих вибраторов два ящика. Не в том дело. Ты пойми меня правильно, Эндрю. Мы с тобой здесь отвечаем за боеспособность. Только мы. Ну, еще твои пятеро шлимазлов, но с них спросу никакого. А больше никто. Ни Кенди, ни тем более этот толстожопый Фокс. Даже адмирал Рашен ни за что на «Тушканчике» не отвечает. А вот спросить они могут. И с кого? С нас! Так что давай, шевели мозгами. Тем более, ты русский.

Ива смотрела, как причаливает адмиральский катер, слушала бредовый разговор за спиной и качала головой. С Вернером она была не согласна. Крыша ехала не только у чиновников Адмиралтейства. На «Тушканчике» потихоньку дурели все. Не исключая старпома Боровского.

– Слушайте, Жан-Поль, – сказал Вернер. – Я вас понял. Все будет ОК. Только вы не расстраивайтесь так.

– Я даже твоего личного дела не видел, – вдруг сказал Боровский с непонятной тоской в голосе.

– А вам и не положено, – неожиданно жестко заметил Вернер.

– То-то и оно… – вздохнул старпом. – Дежурный! – вдруг рявкнул он себе в воротник, туда, где торчал микрофон. – Не слышу доклада!

– У вас же наушника нет, Жан-Поль, – сказал Вернер тихонько.