Czytaj książkę: «Её ванильное лето»

Czcionka:

Серия «Женские судьбы» основана в 2019 году

* * *

Больше не забыть это лето.
Ветром по щекам будет где-то
Осень целовать. Жаль, наверно,
Ветер не умеет так нежно…
М. Абросимова

Глава 1

Над сонными полями неторопливо плыла летняя ночь, пронизанная призрачным светом близких звезд и молодого месяца, повисшего над тихим лесом. Ночь, наполненная сладким ароматом зацветшей липы и чуть слышным перешептыванием наливающихся колосьев.

Небольшая деревня – хат сорок, приютившихся у извилистой дороги, – давно спала, утомленная июньским зноем и бесконечными повседневными хлопотами. И только на школьном дворе бывшей четырехлетки, под густой тенью диких слив, все не прекращались негромкие разговоры, которые то затихали, переходя на бормотания, то разгорались вновь. Время от времени они разбавлялись негромкими аккордами гитары, звучным храпом и веселым, заливистым девичьим смехом.

Школьный двор так и называли школьным, даже после того как добротный одноэтажный сруб под новой шиферной крышей, служивший много лет начальной деревенской школой, переделали под магазин. Когда-то двор был главным местом сбора местной молодежи. Тогда дети нынешних стариков, доживающих свой век в деревне, были подрастающим поколением семидесятых. Теперь же школьный двор стал местом обитания деревенского хулиганья, банды или шайки, как за глаза называли ребят – современную молодежь, которая взрослела на стыке столетий. Их родители появились на свет и выросли здесь, в Васильково. Жизнь когда-то разбросала их по всему Советскому Союзу, но связь с этим местом осталась. Городские мальчишки и девчонки съезжались сюда каждое лето, чтобы провести его у своих бабушек и дедушек.

И вот уже не первый год первенство в деревне среди молодежи принадлежало троим: Андрею Швецу, Васе Кулику и Сашке Хоменку. Ребята никого не принимали в свою компанию и дружили столько, сколько себя помнили. Они предпочитали держаться в тени, не выставляясь и не высовываясь, будучи всего лишь двадцатилетними парнями, которые не раз получали нагоняй от своих стариков. И все же их авторитет был надежно и давно утвержден в деревне. Многие ребята хотели бы оказаться в их компании. Немало девчонок мечтало посидеть у погасшего костра, прислушиваясь к негромким напевам гитары, но только одной это удалось без особого труда. Почему? Да потому что Маша Лигорская была такой же бунтаркой и хулиганкой, как и они. С весьма гибкими моральными устоями и сомнительными жизненными принципами. Смелая, дерзкая, отчаянная, она наравне с парнями участвовала во всех их вылазках и проделках. А главное, Маша слыла настоящим асом в езде на спортивном мотоцикле, что вызывало у ребят восхищение и уважение. Впрочем, она была всего лишь хрупкой невысокой девушкой двадцати лет, с копной рыжих волос, обрамлявших задорную широкоскулую мордашку, которую немного ломал упрямо выдвинутый подбородок. Беспокойные глаза светло-зеленого цвета окаймляли темные пушистые ресницы. Брови взлетали к вискам, маленький рот с плотно сжатыми пухлыми губами был ярко и красиво очерчен, а ямочки расцветали на щеках при малейшем намеке на улыбку.

Футболки, шорты, джинсы, спортивные мастерки, бейсболки и кеды были любимыми и незаменимыми атрибутами Машиного гардероба. Безусловно, они не придавали элегантности и женственности облику девушки, но и не скрывали ее безупречной фигуры, стройных ног и легкой походки. Ее голос, мягкий, нежный, негромкий и невероятно мелодичный, то звенел колокольчиком, то журчал ручейком, завораживая окружающих. Да, Машка Лигорская была пацанкой, совершенно комфортно и раскованно чувствующей себя среди парней, и это ее полностью устраивало. Но она не была такой по сути своей. Просто пыталась защитить себя, спрятать беззащитность и ранимость души. Она многое успела познать в жизни, и все же не смогла постичь ее правил, упрямо веря в собственные и руководствуясь ими во всем.

– Пора расходиться, скоро начнет светать, – прервав молчание, произнесла девушка и, сладко зевнув, потянулась. – А меня вот точно баба Антоля с утра отправит за ягодами! Она еще за ужином завела об этом разговор. Ведь в деревне все ходят за черникой! А я сплю до обеда. Хорошо еще, бабуля не знает, во сколько я возвращаюсь домой и с кем провожу время. Поверьте, я даже не знаю, как выглядит черника и где она растет!

– Ха! Машка, нашла из-за чего переживать! Мы знаем! В чем проблема? Пойдем завтра в лес, наберем ягод, порадуем твою бабулю, – беспечно махнул рукой Андрей, приходившийся Маше троюродным братом. – Мы с пацанами все ягодные места в округе знаем.

– Правда? – недоверчиво протянула девушка. – А что же вы тогда сбор и продажу ягод не поставите на поток? Сами ведь жаловались, что денег нет. А так бы, глядишь, и заработали!

– Денег? Где денег? – встрепенулся Вася Кулик, уже давно уснувший в гамаке.

– Мне кажется, на чернике, как и на всем остальном, можно реально срубить денег, – пояснила Лигорская.

– На чернике? – протянул Сашка Хоменок, не выпуская из рук гитары. – Не, это дело нудное. Каждый день горбатиться в лесу, а денег от этого так себе. На сигареты, конечно, хватило бы, да еще, пожалуй, на разную мелочь. А смысл? Мне бабка Степа и так дает, причем больше и за сущие пустяки!

– Ой ли? – поддела его Лигорская.

– Конечно! Вот вчера дрова порубил и дала двадцатку. Эх, если бы что-нибудь крупное такое провернуть, чтоб бац – и куча денег! – мечтательно добавил Сашка.

– Вот бы клад найти! – выпалил Андрей.

– Ха! Клад! Детский сад, – хмыкнул Васька.

– И ни фига не детский сад! – огрызнулся Швец. – Когда-то давно мой прапрадед зарыл горшок с деньгами.

– Это какой такой прапрадед? – подозрительно поинтересовалась Машка.

– Какой-какой – да наш с тобой, конечно! Только не говори, что ты не слышала этой истории. Мне ее прошлым летом девки бабы Дорки рассказали.

– Да развели они тебя! Почему девки бабы Дорки знают об этой истории, а мы с тобой нет?

– Потому что прапрадед наш, свекор бабы Антоли, который умер в войну в землянке у нее на руках, перед самой смертью рассказал об этом своему единственному внуку! Улавливаешь? Деду Савве – сыну бабы Антоли и мужу бабы Дорки!

– Ну допустим, и дальше что? Когда прапрадед клад зарыл? И почему дед Савва не раскопал его, если знал, где он находится? Ведь времена после войны были тяжелые. И еще: откуда у нашего прапрадеда мог взяться этот горшочек с деньгами?

– Не, Машка, ну ты даешь! Ты что же, не знаешь истории нашего семейства? Наш прапрадед был зажиточным мужиком. У него хозяйство было ого-го! И пять сыновей, которые пахали на полях с утра до ночи. У них большой добротный дом был как раз напротив кладбища, там, где сейчас карьеры. Работали они как проклятые. А тут коллективизация! Они не сразу вступили в колхоз, да и кто в здравом уме хотел бы туда вступать? Справедливо ли делиться своим, честно нажитым? Но власти считали по-другому. И на собрании в сельсовете решили, что он кулак, которого нужно потрусить маленько. Их бы, конечно, по миру пустили, но повезло: старший сын, Мирон, был там и, прослышав об этом, пришел к отцу, все рассказал и уговорил его пойти в колхоз, чтоб иметь возможность сохранить хоть что-то. Утром привязали они к телеге коня, корову, овец и свиней и пошли вступать в колхоз. Им пришлось и работать пойти туда. Землю все же отобрали, а потом и дом решили перенести в деревню и приспособить под школу. Разобрали и перевезли. А самих в деревню переселили, как и всех других, кто жил на хуторах, разбросанных по округе. Деревни-то как таковой тогда еще и не было. Вот так. И все же прапрадед наш кое-что от советской власти сумел спрятать, отложить на черный день себе и своим детям!

– Этот черный день для прапрадеда и его детей наступал не единожды потом. Да вот хотя бы тогда, когда сыновья его не вернулись с войны, а дом их сожгли. Или когда он доживал свои последние дни в землянке среди крыс, ужей и вшей, а внуки его ели борщ из крапивы да закусывали его лепешками из лебеды! Почему он тогда не вспомнил о горшочке? Нет, Андрей, это полный бред!

– Машка, да послушай ты! Не понимаешь, что ли? Тогда нельзя было высовываться, выделяться! Прикинь, если б об этом прознали власти? Их бы просто расстреляли без суда и следствия, а клад забрали! Ведь он поэтому и рассказал все деду Савве, своему любимому внуку, надеясь, что со временем все изменится, вот только не уточнил, где именно он клад зарыл. Я предполагаю, это могло быть только где-то на дворе их старого дома.

– Я думаю, мы могли бы там покопать! – оживился Васька Кулик, окончательно сбросив с себя остатки сна.

– Мне кажется, там и без вас уже копались! Там ведь карьеры сейчас. Если горшочек с деньгами и существовал, его наверняка давно нашли. Или просто вывезли с песком. Так что забудьте вы об этом!

– Да нет, Машка, я спрашивал у бабы Антоли, и она говорит, что дом нашего прапрадеда стоял чуть правее карьеров! Там, конечно, все пахано-перепахано, но была не была: а вдруг мы действительно его найдем?

– Вот именно что вдруг! Ты ведь, небось, прошлым летом там все облазил?

– Я пробовал копать, но одному, знаешь ли, тяжеловато! К тому же прошлым летом там картошка была, а сейчас рожь, а ее, как ты понимаешь, копать много легче. Мы могли бы попробовать все вместе…

– Я согласен! – тут же отреагировал Васька.

– Я тоже! – поддержал его Сашка.

– Извините, парни, но перекапывать лопатой поля, следуя вашей разыгравшейся фантазии, я не намерена!

– Ну Машка! – хором воскликнули друзья.

– Ну ладно, так и быть, как-нибудь на днях я прогуляюсь с вами к карьерам, – снисходительно заявила она и поднялась.

– Сегодня! – не отставал Андрей.

– А ягоды?

– Чтобы набрать корзинку, нам потребуется максимум час!

– Ладно, уговорили! Все, вы как хотите, а я домой и спать! Провожать меня не надо! – добавила она, опережая намерения Сашки Хоменка, который, отложив гитару в сторону, собрался было подняться.

– Ну давай, Машка, пока! Смотри не проспи ягоды! – напутствовал Васька.

– Ха! – усмехнулась Лигорская, оборачиваясь. – Смотрите вы не проспите, а то я как-то очень сомневаюсь в вашем сопровождении.

– А вот это ты зря, Машка, мы слово всегда держим! – заявил Андрей.

– Ага! – кивнула девушка и растворилась в летней ночи.

Глава 2

– Унучачка мая! Машуня! Уставай! Сонца паднялося з-за леса! Людзi ў лесе ўжо, а ты спіш яшчэ! – сквозь крепкий сон Маша Лигорская услышала голос бабушки. Шероховатая рука, искореженная артритом, вся в синих прожилках вен, настойчиво коснулась ее плеча.

«О Боже!» – мысленно застонала девушка, превозмогая желание отвернуться к стене, натянуть на голову одеяло и продолжить спать. Бабушка не настаивала бы, Маша знала, но ведь она же обещала…

Не открывая глаз, Лигорская отбросила в сторону одеяло и сползла с кровати. Почти вслепую, все еще не размыкая век, она миновала кухню и, сунув ноги в старые шлепанцы, через сенцы вышла во двор.

В старом доме бабы Антоли (приходившейся Маше на самом деле прабабушкой) отсутствовали абсолютно все блага цивилизации. Собственно, как, наверное, и в любом другом деревенском доме, построенном в первые годы после войны. Ни у кого в деревне не было водопровода и канализации. Туалет, или, как называли его здесь, уборная, находился на улице, а во дворе к забору был прикреплен умывальник, куда с вечера заливали воду, которую приходилось таскать из колодца. Ну а ванну можно было принять в большом жестяном тазу, или лохани. Летом – во дворе, зимой – посреди кухни.

Все это, жутко непрактичное и неудобное, неделю назад очень напрягло Машу Лигорскую – девочку городскую, чистоплотную, любившую понежиться в ванне с ароматной пеной или постоять под контрастным душем. Но пожив здесь немного, Машка сумела приспособиться к подобным условиям и нашла выход из положения. По вечерам, когда солнце клонилось к горизонту, девушка принимала ванну с пеной за сенцами в лохани, куда с утра наливала воду, которая за день нагревалась на солнце. Она получала от этого еще большее удовольствие, чем от водных процедур дома, в родительской квартире. Ведь торопиться здесь было некуда, никто не подгонял, не стоял в очереди, а над головой простиралось бескрайнее небо, окрашенное розовым и золотым сиянием заката, переходящее в лиловый флер сумерек.

Машка сходила в уборную и, на ходу потягиваясь и отчаянно зевая, разлепила наконец глаза. Убрав с лица спутанные рыжие локоны, подставила ладони под ручной умывальник, плеснула в лицо холодной воды и сразу почувствовала себя значительно лучше.

«Кто рано встает, тому Бог подает», – гласит известная пословица. Что ж, посмотрим, что готовит ей новый день.

Насухо вытерев лицо льняным полотенцем, девушка пошла обратно в дом. Поспала она всего пару часов, опять засидевшись с мальчишками на школьном дворе, и теперь мечтала только о том, как, вернувшись из леса, снова ляжет спать.

Огромный черно-белый кот, которого бабушка ласково называла Катик, путался в ногах и, шевеля усищами, протяжно завывал, требуя завтрак. По кухне разносился аромат свежезаваренного кофе. За неделю бабушка кое-как научилась его готовить, но по-прежнему не могла понять, что же такое особенное находит в нем внучка. Другое дело душистый чай из трав, в которых баба Антоля знала толк.

На просторной кухне, разделенной на две зоны цветастой ширмой, Машка забралась с ногами на тяжелый дубовый табурет, стоящий у окошка, и пододвинула к себе чашку.

– Унучачка мая, ты ж толькі далёка не хадзі і ад шляху не адыходзь! Набярэш кошык ягад і вяртайся дадому! А я табе якраз блінцоў спяку і булёнчыку звару, такога, як ты любіш. У Сенажатцы ягады ёсць, і нашых туды шмат пайшло. Калі заблукаеш – пакрычы. Толькі глядзі да балота не хадзі, не пераходзь дарогі, што праз лес ідзе! – напутствовала баба Антоля, пока Маша маленькими глотками пила кофе.

– Бабуль, а куда та дорога ведет? – спросила она.

– Вось у балоты яна і вядзе! Там жа, Машуня, далей кругом балоты!

– Непроходимые?

– Непраходныя!

– А за ними что?

– А калі б я знала, мая ўнучачка… Я за тымі балотамі ніколі не была. Ды і з нашых ніхто не быў. У вайну там толькі партызаны ад немцаў хаваліся. Дзед наш у гэтых балотах у вайну і згінуў! – старушка перекрестилась на икону, висевшую тут же, в углу, и, привычным движением смахнув со стола невидимые крошки, прошла за ширму, где на столике стояли миска да пакет с мукой и лежали яйца.

– Бабушка, а вдруг дед наш не умер? А что, если он жив? Он ведь без вести пропал? Может, его контузило и память отшибло? Такое же вполне может быть…

– Ох, Машуня… Нашых там шмат палягло. Яго ж не забіралі на фронт… Яму было ўжо сорак гадоў, і бачыў ён кепска. Непрыгодны быў для арміі, вось і пайшоў у партызаны… Дзе б ён мог заблукаць, калі б жывы застаўся, хай бы і без памяці? Яго ж тут усе ведалі!

Машка поежилась. Разыгравшееся воображение тут же нарисовало, как в полнолуние призраки погибших в те годы людей поднимаются из болот и бродят по лесу, а может, и по деревне тоже…

Впрочем, стоило лишь выглянуть в окно и увидеть яркую лазурь неба, сливочно-прозрачные облака, словно самый нежный шелк, окрашенные мягким светом восходящего солнца, чтобы осознать, что на самом деле это бред. Кругом все дышало таким умиротворением и покоем, какие только и можно ощутить в небольших деревеньках, потерявшихся среди полей и лугов и, словно стенами, защищенных лесами. С проселочными дорогами, небольшими прудами, старыми кладбищами и историями не одного поколения местных жителей.

Выпив кофе, Машка отправилась в заднюю комнату. Уже спустя минуту, переодевшись и захватив с собой лукошко для ягод, она выпорхнула из дома и через огороды пошла к лесу.

Росистое июньское утро, свежее и душистое, разливалось перед девушкой во всей своей красе. Миновав огороды, она пошла по проселочной дороге, служившей своеобразной границей между частными и бывшими колхозными владениями, а потом и вовсе свернула с нее, прямо по высоким луговым травам устремившись к лесу. Легкий ветерок трепал рыжие локоны, небрежно собранные в хвост. Ногами, обутыми в кеды, она сбивала с трав капельки росы. Попадая на кожу, они приятно освежали ее.

Маша шла по лугу, то и дело оглядываясь. И уже всерьез начинала опасаться, что обещания ребят – пустая болтовня. Они наверняка спят беспробудным сном, а ей придется одной найти где-то ягоды. Между тем лес, который деревенские называли Сеножаткой, становился все ближе…

И вдруг раздался пронзительный свист, заставивший встрепенуться птиц и усмехнуться Лигорскую. Она обернулась и увидела своих товарищей, бежавших к ней прямо по высокой луговой траве.

Так уж вышло, что на протяжении ряда лет, приезжая в Васильково, Маша Лигорская не задерживалась в деревне надолго и ни с кем особо не общалась. Тем более девушка была не единственной правнучкой бабы Антоли и обычно летом в небольшом деревянном доме собиралось человек десять, а то и больше. И пусть с детства кузины не особенно дружили с Машей, ее это не расстраивало. Она умела себя занять, придумывая для них очередную пакость. Как ни странно, в компании ребят девочка чувствовала себя счастливой. С ними было интересно. Их забавы и проделки нравились маленькой Маше больше, чем скучные игры кузин в дочки-матери. В детстве она играла и с Васькой, и с Сашкой, и, конечно, много времени проводила с троюродным братом Андреем. Но потом, в подростковый период бунтарства и отрицания, Лигорская выпала из деревенской компании и общение с ребятами прекратилось. В Минске у нее появились друзья. В деревню больше не хотелось ездить… И она даже не интересовалась, бывают ли ее бывшие товарищи в Васильково. Более того, если уж говорить откровенно, долгое время она о них и вовсе не вспоминала.

Маша не знала, в деревне ли они, когда приехала сюда неделю назад. Но уже в первый день привлекла внимание местной шайки, решив прокатиться по дороге на новеньком сверкающем спортивном мотоцикле.

А шайка была еще той. Они каждое лето приезжали в деревню и давно облюбовали для себя школьный двор в центре. Повесили гамак под дикими сливами, обнесли булыжниками огнище и ни с кем из приезжающей на лето молодежи не хотели знаться.

Парни мирно дремали, завалившись в полосатый гамак, когда Маша пронеслась по дороге на мотоцикле, нарушив их послеобеденный отдых. Красно-черный лакированный шлем сверкал в солнечных лучах.

Ребятам это не понравилось. Они нахмурились, переглянулись и, поняв друг друга без слов, выбрались из гамака. Направившись к дороге, они решили узнать, кто такой крутой объявился в Васильково, что посмел дразнить их. А Маша, не подозревая об этом, в конце деревни развернулась и понеслась обратно.

Парни стали на дороге. Девушка вырулила из-за поворота. Затормозить на такой скорости она все равно не смогла бы. Ловко маневрируя и ругаясь, Машка объехала ребят по обочине и затормозила прямо у них за спиной. Парней прошиб холодный пот. Машка стянула шлем и тряхнула копной рыжих волос. Две безупречно четкие линии бровей, взлетевшие вверх, грозно сошлись на переносице. Зеленые глаза метали молнии.

– Придурки! – зло выкрикнула девушка.

Ребята обернулись и в немом изумлении уставились на нее.

– Машка, ты, что ли? – первым пришел в себя Андрей.

– А ты не видишь? Вы рехнулись? Что творите? – не унималась девушка.

А ребята, придя в себя, обступили ее со всех сторон, с восторгом, как дети, рассматривая мотоцикл. Они считали себя крутыми парнями, но ни у кого из них такого не было. Ребята и на Машу Лигорскую смотрели так, как будто видели впервые, не понимая, когда она успела вырасти, похорошеть и научиться так залихватски рулить. Они сразу прониклись к ней уважением, признали ее своей девчонкой и взяли в компанию. Их святая троица превратилась в чокнутую четверку, и теперь все свободное время Маша Лигорская проводила с ними.

…Догнав ее и запыхавшись, парни несколько секунд, согнувшись, пытались отдышаться.

– А я уже решила, что вы вряд ли проснетесь!

– Так мы и не ложились! – первым выпрямился Сашка Хоменок, высокий и хорошо сложенный блондин, старший в их компании. Ему уже исполнился двадцать один.

Его родители жили где-то на Севере, не часто приезжая навестить малую родину и своих стариков, старых Хоменков, а вот Сашка бывал у них каждое лето. Они жили с Машкиной бабушкой по соседству. Только заросли акации да небольшой пустырь разделяли их. Сашка был еще тем разгильдяем, но здорово играл на гитаре, да и пел неплохо. А его ярко-голубые глаза иногда так проникновенно заглядывали в Машины светло-зеленые… Наверное, он был тайно влюблен в нее, а это так приятно льстило…

– Я только сбегал к бабушке, хлебнул молочка парного, прослушал утреннюю порцию наставлений и предупреждений – и бегом обратно! – добавил Андрей.

Он был жгучим темноглазым брюнетом двадцати лет. Его бабушка Маня была дочкой бабы Антоли, а Андрей, как и сама Маша, – ее правнуком. Но у него, в отличие от сестры, была нормальная бабушка, а ее где-то таскалась по свету, поменяв очередного мужа. Баба Антоля вырастила Машину маму и заменила ей мать, а самой девочке – бабушку.

Швец был не так прост, как казался, но это Лигорская поняла не сразу. С первого взгляда он производил впечатление этакого маменькиного сынка. Разговаривая, он растягивал слова, и поначалу Машка удивилась его присутствию в компании Саши и Васи. Но как оказалось потом, это он для родителей и бабушки изображал из себя мягкого и пушистого и, часто забываясь, был таким и с друзьями, но на самом деле имел весьма жесткие жизненные принципы.

– Мы же после того, как ты ушла, тоже решили особо долго не засиживаться и отправились на сеновал к Андрюхе! – сообщил Васька.

Этот девятнадцатилетний паренек был младшим в их компании, да и ростом не вышел. Коренастый, бесцветный, весь в веснушках, с виду он напоминал Машке Иванушку-дурачка, и не раз, глядя на него, девушка пыталась скрыть улыбку. Но на деле Васька Кулик был задирист, как петух, и, не раздумывая, если считал нужным, лез в драку.

– Собрались уже вздремнуть часок-другой, но Сашке приспичило, он стал спускаться по лестнице и увидел огни на развалинах старой фермы! – выпалил Васька.

– И что? – не впечатлившись, спросила Лигорская.

– Как что? Машка, только ночью поговорили о кладе – и вот, пожалуйста. Кто-то уже ищет его! Нас либо подслушали, либо девки бабы Дорки еще кому-то проболтались! Короче, о сне мы забыли и отправились к карьерам. Мы правда видели огни. Но где-то на полпути они исчезли. Мы думали, это фары машины. Только вот никаких звуков шума мотора не слышали.

– Бред! – отмахнулась девушка и, отвернувшись, шагнула в сторону берез. Повеяло влажностью и ароматами сотен трав, цветов, деревьев. Гомон птиц приветствовал восход солнца, нарушая тишину.

Ребята пошли следом.

– Да нет, Машка, это не бред! Мы же втроем видели эти огни! Подумай сама: что можно ночью делать у кладбища? Или в карьерах? О развалинах старой фермы я и вовсе не говорю. Там все, что ценно было, давно своровали и вывезли… Короче, мы залегли в зарослях молодняка. Но так ничего и не увидели больше. Дождавшись рассвета, прошвырнулись по местности, но все равно не заметили ничего подозрительного. Как думаешь, что за огни это были?

– Я думаю, вы после моего ухода выпили, вот вам и привиделось! – ответила девушка, направляясь в глубь чащи по заросшей лесной дороге и поглядывая по сторонам.

– Машка, вот как на духу… Не пили!

– Надо срочно заняться раскопками! – внес предложение Васька. – Если еще не поздно. И полежать в засаде в карьерах. Все это очень подозрительно…

– Вот сегодня и займемся этим! – решил Андрей. – Машка, ты как? С нами? Пойдешь в разведку?

– В разведку пойду, – согласилась девушка, – но искать клад не буду. Слушайте, где ягоды, в конце концов?

– Так на болоте!

– Нет, – покачала головой девушка. – На болото я не пойду! Там же мертвяки!

Парни загоготали на весь лес. Машка обиженно поджала губки.

– Что, бабкиных сказок о войне и партизанах наслушалась?

– Да пошли вы!

– Да ладно тебе, Машка, не обижайся! На болоте нет никаких мертвецов. Там и правда погибли люди, только ведь когда это было? Трясина все засосала! Вряд ли кости даже остались… Мы эти болота еще пять лет назад обследовали и не нашли ничего интересного! Зато черники там действительно много… Мы твою корзинку в два счета наберем.

– Точно? – подозрительно покосилась на них девушка.

– Мы отвечаем!

– Ну ладно, уговорили! – махнула рукой Лигорская и, сменив гнев на милость, чуть заметно улыбнулась.

На болоте черника действительно была. Да такая крупная и сочная… Ребята не обманули: через час Машино лукошко было полным. Они и сами наелись до отвала ягод и, возвращаясь домой, присели на поваленное дерево отдохнуть и покурить. Солнце уже поднялось над лесом, но здесь, в густой тени берез, осин, дубов и орешника, еще было влажно и прохладно.

Сашка вытащил из кармана пачку сигарет и раздал по кругу, поочередно всем прикурив. На несколько минут между ними воцарилось молчание. Маша могла бы поспорить: ребята думали о кладе и привидевшихся огнях. Сама же девушка ни о чем, кроме крепкого сна, сейчас не мечтала.

– Слышь, Маш, говорят, тебя из дома сослали? – как-то задумчиво произнес Андрей, первым нарушив тишину.

– А, – махнула рукой девушка, – так уж прям и сослали… На самом деле я сама рада была уехать…

– А что случилось? – поинтересовался Сашка.

– Да так, ничего особенного… Мы с друзьями пошутить решили… И поспорили на двести баксов, соблазню ли я мужа старшей сестры, или он все же устоит перед моими чарами.

– Спорю на сотню, ты выиграла! – перебил ее Хоменок.

– Конечно! – усмехнулась девушка. – Это вообще было проще простого. Олежка, до этого преданно и нежно влюбленный в мою Олю, сдался за считаные дни! На третий день он уже признался мне в любви. Я посмеялась, конечно, вот только он как-то все слишком серьезно воспринял… Короче, как-то вернулся домой раньше обычного, я была одна, стал приставать с поцелуями и объятиями, а тут вернулась сестрица, увидела нас вместе, и разразился скандал! Ох и орала же она! И даже муженька своего поколотила. А я в комнате заперлась от греха подальше. В общем, истерила она не один день, а потом заявила маменьке, что жить со мной под одной крышей не может. Видите ли, я счастье ее разбила и семейную жизнь разрушила. А ведь Олежка пялился на меня с самого начала их семейной жизни! В результате маменька, крайне обеспокоенная состоянием любимого чада, настоятельно попросила меня уехать на время в Васильково, благосклонно разрешив взять с собой все, что пожелаю. Вот я и уехала! Честно говоря, мне и самой надоело видеть Олежку и слушать круглосуточные вопли Ольки.

Васька присвистнул.

– Ну ты, Машка, даешь!

– Да фигня все это!

Докурив сигарету, Лигорская тщательно затушила окурок и легко поднялась на ноги.

– Но ведь ты не собираешься оставаться здесь навсегда? – спросил Сашка.

– Конечно нет! Думаю, к концу лета страсти поутихнут и я вернусь домой. Я вообще в кино хочу сниматься. После школы я посещала курсы актерского мастерства при «Беларусьфильме», мое портфолио разослано по лучшим столичным кастинг-агентствам. Более того, я уже успела сняться в рекламе, клипе нашего белорусского певца и одной эпизодической роли! – заявила довольно небрежно и даже будто равнодушно Лигорская, но было видно, что все это напускное. Она гордилась своими успехами. И не стеснялась хвастаться ими!

Не дожидаясь реакции, девушка пошла вперед. Саша, Вася и Андрей последовали за ней, молча переваривая услышанное. К уважению прибавилось еще и восхищение. Почему-то они не сомневались: Машка станет известной актрисой. С ее-то яркой внешностью, бьющей через край жизнерадостностью и харизматичностью ее не могут не заметить! К тому же Маша Лигорская производила впечатление человека, точно знающего, чего хочет от жизни, и решительно настроенного получить желаемое.

Выйдя из леса, девушка всучила лукошко парням, а сама шла, на ходу срывая зверобой, медуницу, медвежьи ушки и другие полезные растения для бабы Антоли.

– Маш, ты придешь после обеда на школьный двор? – спросил Андрей, когда они приблизились к огородам.

– Нет, после обеда я точно не смогу. Ты же знаешь: у бабули скоро юбилей. Явятся родственники, надо навести порядок в доме.

– Точно, а я и забыл! Бабуля собиралась отправить тебе на помощь наших девок. Им, конечно, совсем не хочется идти, но ведь и ты не обязана пахать как папа Карло!

Девушка поморщилась.

– Лучше пусть ваши девки, Андрей, сидят дома! Как-нибудь справлюсь одна!

Швец хохотнул.

– Я так им и передам. Уверен, они обрадуются, но спасибо тебе не скажут!

В ответ Лигорская состроила братцу смешную рожицу. Простившись, они расстались у огорода бабы Антоли. Девушка пошла по стежке, разделяющей огород на две части, а ребята через пустырь выбрались на асфальт и разбрелись по домам.

Дома Машу ждали блинчики, такие тонкие и желтые, как умела печь только бабушка. К ним клубничное варенье – свежее, приготовленное пару недель назад, оно еще не успело засахариться и потерять волшебный аромат. Но это на десерт. А на завтрак любимой внучке баба Антоля сварила картофельный бульончик, приправленный сливочным маслом и свежей зеленью. Как раз такой, который Машка любила с детства.

Девушка вынесла во двор тяжелый дубовый табурет, застелила его льняным полотенцем, разложила приборы, поставила тарелку и, пристроившись рядом на маленькой скамеечке, принялась за еду. А баба Антоля присела на пороге и стала перебирать ягоды.

– Ну як? Смачна, унучачка? – спросила она, когда Маша почти расправилась с тарелкой супа.

– Очень, бабушка! Спасибо!

Солнце поднималось все выше. От влажной утренней свежести не осталось и следа. А в небольшом домике бабы Антоли, срубленном из бревен более полувека назад, было по-прежнему прохладно.

Покончив с едой и вымыв посуду, Машка, сладко потягиваясь, прошла в заднюю комнату, которую для себя облюбовала. Из нее можно было запросто исчезнуть через открытое окно и так же незаметно сюда вернуться. Комната считалась залом, хотя в старых деревенских хатах с проходными комнатами это вряд ли можно было определить наверняка. Здесь стояли кровать и диван, как и в соседнем помещении, соединяющем зал и кухню, где спала бабушка.

Быстро раздевшись и бросив вещи на стул, Машка забралась в кровать, которая так и осталась не заправленной, натянула до подбородка одеяло и мгновенно погрузилась в безмятежный сон.