Czytaj książkę: «Рассказы о любви»
Рассказы о любви
Посвящается моей маме. Самой невероятной и прекрасной женщине на свете, которая научила меня всему.
А еще всем женщинам, которые справляются с сложными жизненными обстоятельствами и не опускают руки!
Я с вами. Как и моя вера в то, что у вас все получится!
Ее звали Надежда
Каждое утро она подходила к окну, чтобы удостовериться, что мир остался прежним: старый облупленный дом напротив был привычно унылый, сарай с разноцветными надписями все также будоражил общественный порядок, мусорка, до краев набитая разноцветными пакетами, ряды машин – уставших и не очень – в ожидании какого-то движения и несколько голых кустов сирени. Пока ещё голых, без единого листочка. Но Надя знала, что всего каких-то там три месяца, и куст зацветёт пышным цветом, преображая унылый и такой привычный двор. Надя верила, что как только распустятся пучки соцветий, дышать станет легче, потому что сердце, наконец, оживет, отогреется, вдохновится яркостью красок, тонкостью ароматов, лаской теплых солнечных лучей.
И Надежда ждала, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. Иногда молча, иногда тихонько нашептывала себе под нос: «Пожалуйста. Пожалуйста. Господи, дай мне сил дождаться, чтобы увидеть, как цветёт сирень».
Надя вместе с бабушкой высаживала эти кусты. Они вместе ездили за саженцами на рынок, а потом рылись в земле, шептались как заговорщики, смеялись. У бабушки был звонкий смех. Надя и сейчас отчетливо его помнила, хотя когда-то очень боялась, что после смерти бабушки все забудет – колючие руки ее, мягкий голос, тугую косичку в гульке на макушке, глаза: добрые, бездонные, родные. И смех.
На какое-то время так и случилось, она не могла вспомнить про бабушку ничего, все образы были залиты слезами и переживаниями. Но со временем горе пообтесалось, зато бабушкин смех стал периодически прорываться в Надину память. Как и воспоминания о том, как они сажали эту сирень, а потом наблюдали, как кусты приживаются, выпускают почки, листики.
Они тогда сильно боялись, что саженцы погибнут, но сирень, на удивление, выжила и укоренились. И вот уже двадцать лет подряд Надя с нетерпением ждала, когда на кустах появятся почки, а потом и пышные ветки цветов.
Каждое утро Надя смотрела в окно, а потом пила чай, ела овсяную кашу и собиралась на работу.
Три остановки пешком. Маленький, уютный офис на четыре человека. Пачки исписанной бумаги, тысяча букв информации, которую надо было усвоить, переработать и выплюнуть в виде файла. У неё была скучная работа. Однообразная. Но стабильная, привычная. А все, в чем нуждалась сейчас Надежда – это в чем-то незыблемом. Знакомом. Она не хотела перемен. Она хотела спокойствия.
Вечером Надежда ждала мужа с работы, красиво накрыв стол кружевными салфетками. Толсто нарезала хлеб и овощи большими кусками. Муж не очень любил ее ломти изобилия, но терпел. Он знал, что жена хочет чувствовать вкус. Полноценно, не вполсилы, не вперемешку с другой едой, мелкими кусочками, сборной солянкой в собственном соку. Нет. Она наслаждалась ломтями хрустящих огурцов, мякотью сладких помидоров и свежего хлеба, она насыщала свою жизнь тем, чего ей так не хватало. Звуками, красками, запахами, вкусом. Ощущениями.
Муж любил Надю, поэтому был готов есть что угодно и как угодно, лишь бы Надежда ожила, наполнилась. Вернулась. Он тоже ждал весну, потому что вместе с природой оживала и Надежда. Хоть на время, на несколько месяцев, но она становилась по-настоящему счастливой, пока цвела сирень.
А она цвела. И когда умерла Надина бабушка, и когда болел кто-то из близких, в горе и в радости – каждую весну кусты были стабильны в своём цветении. Даже когда Надя потеряла ребёнка. Глупо так потеряла, без особой причины. Ещё вчера он сидел в животе крепко-крепко, заполняя ее до краев, озаряя их жизнь смыслом, а потом: раз – и все. Нет никого. Пустота. Густая такая, обволакивающая, сбивающая с ног и укладывающая навзничь. Присыпающая осколками надежды. Больно.
Да. Все болело у Надежды, и мир сузился до рамок оконной рамы и привычного вида из окна.
Они с мужем не обсуждали потерю. Больше молчали. Смотрели друг на друга и иногда крепко сжимали ладони. Молча. О горе не надо говорить. Оно было повсюду, не каждый выдержит такого напора. Но они держались. Вроде бы вместе, а иногда один на один с тоской.
Сирень зацвела ожидаемо. Стабильно вовремя. Надя заметила цветы, когда отпечатывала рисунок лба на поверхности оконного стекла. Увидела и улыбнулась. Она взяла телефон и позвонила на работу предупредить, что задержится. А может, и вовсе не придёт. Схватила небольшую стремянку, натянула спортивный костюм и выскочила во двор.
Она искала свой счастливый цветок. Привет от бабушки, волшебный нектар счастья – «пятилистник». Она просматривала каждый цветочек, высчитывала, копошилась. Она искала и нашла. Засунула в рот, загадала желание и проглотила. Потом вернулась домой и засобиралась на работу. Теперь ей осталось только ждать. И продолжать жить.
Вечером муж принёс ещё горсть пятилистников. Она смеялась, но ела их все. И муж проглотил парочку. А что ему ещё оставалось делать, когда жена совсем довела себя до ручки? Есть и не отсвечивать своим несчастным взглядом, улыбаться. Лишь бы она была счастлива, его девочка.
Когда он думал о том, что ждёт их дальше, его сердце больно сжималось, замирало. Никакой надежды у него не было: исследования, комиссии, вереница врачей и километры заключений металлом – «невозможно». Никогда. Ни при каких условиях. У них не будет детей. Своих. И он уже даже с этим смирился или ему так только казалось? Но ведь проще было смириться, принять неизбежное, чем каждый год вот уже пять лет ждать, когда зацветёт сирень. Он смог.
А она верила и ждала. Его Надежда.
– В этот раз точно, я чувствую, – привычно говорила она. А он улыбался и гладил ее по рукам, плечам, целовал. Он не знал, что ей сказать, поэтому просто молчал и гладил. Он уже прошёл все этапы – и отрицание, и торг, и гнев. Когда она ела сирень, он бил покрышку своего автомобиля ногой до тех пор, пока у любимого кожаного ботинка не отошла подошва. Он кричал, он выл, он напивался до потери человеческого облика. А теперь просто гладил ее и молчал, подыгрывая жене в ее сумасшествии.
– Мне бабушка снилась, – прошептала она, – Так что в этот раз точно, я знаю. Я чувствую.
Она улыбнулась, а у него что-то лопнуло внутри с треском, больно ударив под рёбра.
Утром, когда она подошла к окну, чтобы уравновесить свой мир, когда прижалась лбом к стеклу, она увидела, что кто-то оборвал кусты сирени, по-варварски выломав все ветки. Они лежали рядом, безнадежно мёртвые. Она тихо опустилась на пол. Сил бежать и спасать кусты не было. Завод у Надежды закончился.
Чуть позже пришла смс от мужа:
«Уехал срочно в командировку. Вызвали. На сколько дней – пока неизвестно. Но надолго».
Она не стала ему перезванивать. Знала, что если срочно, то он уже в пути, что в небе нет связи. А его полеты могут затянуться на бесконечное время. Ее самое счастливое время. И без него.
Тогда Надя заплакала. Молча, без слез. Одними губами, которые тряслись от вкуса горечи и разочарования.
«Командировка. Надолго» – прошептала она и погладила свой живот, наполненный до отказа цветами пятилистной сирени.
***
Он знал, что виноват. И что нет ему прощения, – тоже прекрасно понимал, и это мучило его, тянуло из него жилы. Он. Это он погубил сирень. От усталости. От невыносимого чувства бессилия. Выломал все ветки и испугался. Сбежал от неё. Оставил Надежду одну.
Предатель. Он ненавидел себя и не представлял, как будет смотреть ей в глаза. Как скажет о том, что это он убил ее кусты, растоптал, потому что свою надежду он давно похоронил под приговорами врачей и больше не мог смотреть на корчи своей жены, ее сумасшествие, ее дурную веру, от которой можно было сойти с ума.
Он шёл домой, но колени у него подкашивались, шаг был мелким, неровным, медленным. Он увязал в своих мыслях, в своём раскаянии. Он боялся, что она не простит его. Не пустит в их дом, уйдёт от того, кто предал.
Он открыл своим ключом дверь. Конечно, никто его не встречал в коридоре, как раньше. Не кидался на шею после долгой разлуки, не сжимал в объятиях. Он был готов к такому повороту, но почему-то в груди стало ещё тяжелее.
На кухне горел свет.
Она была там.
Накрыла стол салфетками. Нарезала толстые ломти хлеба, овощей, мяса.
Она сидела молча и даже не встала, когда он зашёл на кухню. Бледная. Измученная, с синими кругами под глазами.
Ему захотелось себя убить.
Она молчала.
– Надя, прости меня, – сказал он первое, что крутилось на языке.
Она встала и вышла из кухни и закрылась в туалете. Все так же молча.
Он уселся на стул и закрыл лицо руками. Он не знал, бежать ли за ней и что говорить, как умолять, чтобы простила.
Тишину нарушил сигнал телефона. СМС. От неё.
Три слова: «У нас будет ребёнок».
Он не поверил. Перечитал.
Ещё смс.
«Но я с тобой не разговариваю, пока ты не вернёшь сирень на место, так и знай»
Он улыбнулся. А потом уронил голову на стол и заплакал.
***
А следующим летом сирень на прежнем месте цвела пышным цветом, радуя всех жителей близлежащих домов насыщенным благоуханием и стабильностью. Должно же быть в этом мире хоть что-то стабильное? Хотя бы весна!
Надежда по привычке каждое утро прижималась к холодному стеклу, осматривая дворовые владения. Ей было просто необходимо ощутить незыблемость собственного мира, который несколько месяцев назад утратил свои обычные очертания. В тот самый момент, когда детский крик Веры нарушил такую привычную тишину квартиры, их с мужем жизнь окончательно перевернулась.
Цвела сирень. Жизнь продолжалась. Надежда верила.
Трое и дед
Возле нужной двери уже стоял какой-то мужик:
– Деда Юра, открывайте! – громким басом голосил он и постукивал кулачищем по железной двери.
– Не слышит? – спросила женщина.
– Как видите – ответил мужчина.
– Я Лера. Меня мама попросила разузнать, что произошло. Дед ее знакомой какой-то на связь не выходит уже три дня.
– Тимофей. Я сосед. Будем знакомы. Мне тоже позвонили и просили посмотреть, как здоровье у старика.
– Давно стучите?
– Уже минут тридцать.
– Надо, наверное, ломать дверь.
– Ну да. Чтоб сломать, нужны основания. Никто ничего просто так у нас давно не ломает.
– А то, что там 90-летний старик живет один – не основание?
– Не такое уж. Давайте я позвоню в МЧС, а вы пока стучите. Вдруг повезет, и он откроет.
Но им не повезло.
Вызванные сотрудники МЧС залезли в квартиру через окно и помогли открыть дверь. Дед лежал посреди комнаты на полу. Живой, но обессиленный и истощенный.
Старика аккуратно водрузили на кровать и вызвали врача.
В квартире было невыносимо душно и отвратительно пахло. Старостью, одиночеством и безысходностью. Лера открыла окна настежь, чтобы потоки свежего воздуха развеяли этот удушливый морок.
На стенах висели фотографии женщины и мальчишки. Они навевали грусть. Груз. На вешалке в прихожей на гвозде старое женское пальто, а в ванной ситцевое платье. Лера уже знала, что старик живет один. И от вида женских стареньких вещей в горле собирался комок. Дышать было больно.
Она перевела взгляд на Тимофея, чтобы отвлечься. Он ей не нравился. Типичный неухоженный мужлан. Какие-то растянутые шорты-трусы, футболка явно несвежая, обтягивающая живот, две залысины. И волосы. На теле. Повсюду. Она отвернулась. Его вид и действия вызывали непонятную брезгливость.
Тимофей быстро скрутил и унес ковер, на котором нашли старика, потом полез в холодильник, и, наконец, сбегал за инструментами.
– Надо щеколды с двери снять. Тогда будет проще попасть в квартиру, если что. – сказал он и вытер руки о замызганную футболку. Лера поморщилась и присела. Ее подташнивало, но уйти она почему-то не решалась.
Врач приехал только через час и заявил, что жизнь деда вне опасности. Все показатели в пределах возрастной 90-летней нормы. Но дед нуждался в уходе и поддержке. Старик явно не ел ничего несколько дней.
Лера посмотрела на часы, а потом на деда. Никакой поддержки оказывать совсем не хотелось. Выходной было жалко, но старика, к сожалению, тоже. Она чертыхнулась, закатала рукава новой блузки и пошла на кухню.
Сосед тем временем перестелил белье, собрал мусор и оглядел по-хозяйски квартиру.
– Да, деда сейчас бросать нельзя. Но у меня работы выше крыши. Что будем делать?
Лере хотелось ответить, что сейчас она поедет домой смотреть любимый сериал и пить чай с пирогом, как и собиралась. Но почему-то стало стыдно.
– Я сегодня выходная. Посижу с ним. А завтра у меня работа.
– Я постараюсь до завтра что-нибудь придумать – ответил Тимофей и записал ее номер телефона. На всякий случай. А потом ушел.
Лера осталась с чужим дедом одна. Пока он спал, сварила легкий овощной суп, как рекомендовал врач. И без энтузиазма размяла его вилкой. Ей хотелось домой, а не сидеть со стариком, и тем более, не кормить его с ложки. Ее пугали мысли, что он может захотеть в туалет. И что с этим делать, даже думать было страшно.
Но дед не хотел ничего. Он просто молча лежал на спине. Как покойник, сложив руки на груди. Тонкий, почти невесомый старик.
У нее заныло сердце. Говорят, чужих детей не бывает. А чужие старики? Они бывают? Одинокие, никому не нужные, доживающие свой век. В тишине. Она боялась старости именно поэтому. Предательство молодости. Пустота. И тягостная тоска по ушедшему. Вот о чем была для нее старость.
– Дедушка, вам надо покушать, врач сказал. Пожалуйста. – Она стояла с тарелкой остывшего супа. – Меня Лера зовут.
Дед прошептал:
– Где Петя?
– Кто?
– Петя, внук.
Лера не знала, что ответить. Она сама бы очень хотела знать, где этот засранец Петя. И почему его дед лежит посреди квартиры несколько дней. И не ест ничего. Но она промолчала. Только спросила:
– А можно я включу телевизор? Там новости.
Дед приоткрыл глаз, другой, а потом сказал:
– Только ненадолго. Чтоб не намотало счетчик. А то Петеньке платить много.
Глаза у деда были мутные, белые. Зрачков почти не видно. И от этого было жутко.
– Вам надо покушать. А то ваш Петя вернется, а вы тут лежите голодный. Зачем его расстраивать? – сказала Лера. И старик зашевелился.
Лера помогла устроиться ему на подушке и протянула суп. На удивление он сам взял ложку и съел все до последней капли.
От этого стало как-то спокойнее. Вот уж чего ей не хотелось, так это сидеть и смотреть, как от голода умирает одинокий старик.
***
Первый раз Тимофей позвонил ей через час после разлуки. Спросить, как там подопечный. Потом он звонил ей каждые два часа. Пока не приехал сам.
Его забота и суетливость раздражали. Не мужик, а волосатая тревожная бабуля, достающая своих внуков вниманием. Его участливость даже вызывала подозрение у Леры. В голове мелькали мысли, а не мошенник ли он? Так по-хозяйски смотрит квартиру! Замки сбил, ключ забрал. Деятельный сосед.
Тимофей принес еду и для нее. Расставил контейнеры на кухне, согрел чайник и позвал ужинать, пока старик уснул.
– Я договорился. Завтра придет сиделка. Я смогу ходить к нему по вечерам и утром.
– Я работаю сутки-трое. Так что тоже смогу. Наверное,. – ее никто не тянул за язык, но альтруизм волосатой бабушки был заразителен.
– Хорошо. Тогда будем на связи. Вот ведь ситуация, да? Петька там с ума сходит. А приехать не может. Мы должны помочь.
– Петька? Внук?
– Да. Он самый. Он меня и вызвонил. Вас, думаю, тоже.
Лера поморщилась. Она не спрашивала у мамы подробности.
– А где он? Почему деда своего бросил?
– Так не бросал. Уехал в командировку за границу. А вернуться не может. Карантин. Самолеты отменили, граница на замке. Бегает, решает вопросы. Весь извелся. А я и сам только вернулся. Утром сегодня. Вот он и смог дозвониться до меня. И я сразу сюда.
– Вы с ним друзья?
– Ну как сказать. Соседи. С детства. Во дворе гуляли. Он младше меня. Вот деда Юру я знаю хорошо. Суровый мужик. Весь двор в страхе держал. Все скамейки покрашены под его руководством были. Ни одного бычка! Не дай Бог бумажку какую кинуть! Он как полицай ходил. Петьку со свиданок по ночам встречал. Я как-то наткнулся на старика ночью: идет к остановке. С топором. Чуть штаны не обмочил, ей Богу. Если кто внука тронет – мог и прибить. Они с бабкой сами его воспитывали. Куда делись Петькины родители, честно говоря, не знаю. Но он со стариками с малолетства жил. И по сей день. Как бабушка умерла, дед сдавать стал. Страдал страшно. Поэтому Петька даже не думал съезжать. В командировку рванул на 3 дня, а вот так встрял.
– А вещи женские?
– Это бабушки. Помню это пальто. Видимо, дед не дает выкинуть. Он от горя совсем потерялся. Видела наши лавки? Сдал дед, и лавки наши сдали. Никто не красит. И двор уже не такой чистый. Дед больше не караулит. И с топором не ходит. Но это, наверное, к лучшему. – Тимофей улыбнулся. И Лера заметила, как изменилось его лицо. В нем даже появилось что-то приятное.
– Интересно, почему он лежал на ковре и не ел ничего?
– Кажется, я знаю. Мне соседка сказала, что видела его с полицией два дня назад. Я решил выяснить. И обалдел. Знаешь, какая картина? Ничего что на «ты»?
Лера кивнула. Тимофей продолжил:
– Он новости, видать, не смотрит. Не в курсе, что пожилым объявили изоляцию. Он же слепой почти. Пошел в магазин. В наш, через четыре дома. А девки взяли и позвали полицию, патрульных. Чтоб те деда домой отвели. Сознательные дуры. Решили позаботиться. Представь, стоит он на кассе, а к нему люди в форме и под ручки домой. Перенервничал старик, ничего не понял. Вот и слег. Надо знать его характер несгибаемый. Испугался сильно. Эх.
– Да уж. – только и могла сказать Лера.
– Ты ешь давай. Вон какая худая.
Лера посмотрела на еду, а потом на Тимофея. Это, конечно, был почти комплимент, но худой ее мог назвать только полуслепой. Или волосатая бабушка.
Она взяла вилку и немного поковырялась в еде. Ей нужно было переварить информацию. На еду сил не было.
Когда она вышла из квартиры, сразу набрала маму. Чтобы рассказать ей подробности и спросить про соседа, предупредить, что ключи остались у него и замки сбиты.
– Сосед? Как зовут его? – спросила мама.
– Тимофей. Я даже не знаю, из какой он квартиры.
Мама перезвонила через сорок минут, когда Лера снимала ботинки у себя дома.
– Не переживай, солнышко. Люська все узнала. Это Тимофей – ловелас. Сосед. Он там и правда всю жизнь живет.
– Как-как ты сказала. Какой Тимофей?
– Ловелас.
Лера прыснула.
– Это почему же ловелас?
– Люська сказала, что у него пять жен в прошлом. И чтобы ты была осторожнее. Не попалась в его сети. Он там местный Казанова.
– Спасибо, мам, буду знать.
Лера положила трубку и засмеялась. Казанова! До икоты засмеялась. До слез. И с этим смехом вышло все напряжение уходящего дня.
***
На следующий день Тимофей позвонил ей днем:
– Привет. С нашим дедом все хорошо. Сегодня сиделка у него. А я вечерком заскочу. Петьке сообщил. Он там совсем скис. Пока сидит без надежды на выезд.
– Угу. Спасибо за новости. – Из вежливости ответила Лера.
– Может, вечерком мороженое поедим? Я угощаю.
Лера подавила смешок и подумала, что ловелас все же вышел на тропу войны за ее внимание.
– Я сегодня сутки на работе, поэтому никак.
– Жаль. Ну ладно. Завтра отдыхай тогда. Я деда сам буду контролировать.
– Я, может, вечером завтра подскочу, приготовлю суп свежий. И проведаю. Я недалеко живу.
– Тогда увидимся! – радостно добавил Тимофей и отключился.
Лера положила телефон на стол и задумалась. Ей было любопытно, правда ли у этого волосатого мужлана было пять жен? Как он умудрялся на себе их женить? Как быстро они от него сбегали – тоже было интересно.
***
Дед выглядел немного лучше. Понемногу ходил по квартире, поправлял фотографии внука и жены и ворчал. Приходящие люди его явно раздражали. Но Тимофей дал старику поговорить с Петькой по телефону. И внучок выписал четкую инструкцию: быть дружелюбным, гостеприимным и ждать его возвращения.
Деду совсем не хотелось быть дружелюбным и ждать. Но внука огорчать тоже не хотелось. Поэтому он больше лежал и совсем немного прохаживался по квартире, заглядывая в глаза каждому фотографическому снимку на стенке. От дивана в туалет и обратно.
Но главное, он ел. И от этого Тимофею было спокойнее. Страх того, что Петька застрянет надолго, сильно тревожил. Дед был слаб. Сколько он протянет без внука – неизвестно. И испытывать судьбу совсем не хотелось.
Тимофей поглядывал на часы. Он ждал Леру. Хотя она вовсе не обещала, что придет, все равно надеялся.
Она ему понравилась. Не потому, что была какой-то особенной красоткой. Хотя, конечно, была.
Его зацепило другое – она пришла к совершенно незнакомому старику и осталась. Не бросила. А это, он точно знал, дорогого стоило.
Тимофей был три раза официально женат. И все три – счастливо. До определенного момента. Для своих жен он был своеобразным трамплином в успешное будущее. Они уходили от него с сожалением. С огорчением. Со словами – «ты хороший, но». Но что? Они уходили и выходили снова замуж. А он не мог понять, что за проклятие такое? Ведь он старался. Быть пусть не лучшим, но хорошим. А выходило, что в этом и была ошибка. Девчонки любят плохих парней. Или красавчиков. Или страшных, но богатых. Но любят ли?
Он принял для себя другой путь, потому что с детства понимал, что красавчиком ему не быть никогда. Поэтому работал, стремился, откладывал, не боялся и рисковал. Богатым он пока не стал, но на нормальную жизнь точно хватало. Вокруг него крутились девчонки, которым что-то было нужно от него. А он так больше не хотел. По крайней мере жениться точно не собирался. Уж больно хлопотно потом разводиться.
Женщин Тимофей любил. Но устал от чувства, что это все пустое, фантик, рыночно-денежные отношения. Наелся он таких отношений сполна.
Лера ему понравилась. Она показалась не только красивой, но и глубокой. Он точно знал, что ни одна из его бывших жен никогда бы не осталась с чужим стариком. И не ходила бы того навещать. И это его зацепило. Сильно.
Он убрал в квартире и намыл пол. Тимофея никогда не пугал труд. Он был человеком действий. Сидеть и ждать было невыносимо, поэтому он убрал квартиру, сходил за продуктами, приволок опять инструменты и подкрутил кран, поправил бачок в туалете. Петька был не очень рукастый, и это ощущалось. Квартира выглядела запущенной. У Тимофея квартира была похожа на игрушку: красивую, лаковую, со всякими прибамбасами. Он вкладывал в нее и силы, и душу. А в этой царило уныние двух холостяков. Одного старого бойца, с трудом переживающего потерю. И вечного мальчишки, который благородно живет во имя своего старика.
Дед посматривал на Тимофея своими полуслепыми глазами не очень приветливо. Но терпел. Хотя разговоры разговаривать отказывался. И Тимофею было не до разговоров. Он выжидал, когда же Лера откроет входную дверь.
***
Лера шла проведать старика и сварить ему свежий суп. Ее никто об этом не просил. Еще несколько дней назад она сама бы удивилась своему внезапному порыву к альтруизму. Но сегодня все казалось ей естественным. Старик настолько запал в сердце, что она не могла просто так взять и бросить его. И не узнать, чем же все закончится. Ей хотелось его сдать в добром здравии внуку на поруки и выдохнуть. Получить счастливую развязку и жить спокойно дальше.
Пока старик был один, пока он лежал на своем диване как покойник в ожидании внука, она не могла уйти. Не могла – и все тут!
Тимофей открыл ей дверь. Сегодня он выглядел более презентабельно. По крайней мере, на нем были чистые вещи. И сам он даже пах каким-то парфюмом. Приятным.
– Привет, – сказал Тимофей и растянул рот в улыбке. Он уже не так раздражал Леру, потому что больше не был подозрительным мужиком для нее. Теперь она знала, что Тимофей – не аферист, а всего лишь ловелас.
– Привет, – улыбнулась она в ответ.
Лера прошла в квартиру и поздоровалась с дедом:
– Я сейчас вам свежий суп сварю. Вы какой любите?
Дед молчал.
– Ну я тогда на свое усмотрение. Куриный с лапшой подойдет?
Дед кивнул. А потом неожиданно прошептал:
– Что с Петькой?
– Все хорошо у него, – вмешался в диалог Тимофей. – Он же с вами по телефону говорил. Скоро вернется. Дела доделает и приедет.
Дед кивнул. И с прищуром посмотрел на Леру. Она поняла, старик им не верит.
– Дедушка. Все хорошо, правда. Мы просто хотим вас поддержать, пока ваш внук не приедет. Он нас очень об этом просил. Сейчас я сварю суп. Потом попьем чай с печеньем. Или даже кофе. Будете кофе? – Лера еще в первый раз отметила, что на кухне стоят целых две турки. А значит, кофе тут уважают.
Дед кивнул в ответ, и Лера отправилась на кухню. А Тимофей за ней.
– Дед всегда был дотошным. Ему все кругом казались подозрительными, ты видела сколько засовов было на двери?
– Да. Плохо, что он сомневается в нас. Ему сейчас волноваться совсем нельзя. Я не знаю, насколько затянется возвращение его внучка, но хотелось бы, чтобы он его дождался.
– Это точно. – С тяжелым вздохом сказал Тимофей.
Они замолчали. Лера чистила овощи, а Тим внимательно ее разглядывал. Она чувствовала на себе его взгляд, но после того, что сказала мама, это не раздражало, а веселило. Одно дело внимание какого-то задрипанного мужика в растянутых шортах, а другое – настоящего ловеласа. Она не удержалась и прыснула от этой мысли.
– Тимофей, прости за вопрос. Но это правда, что у тебя было пять жен? – спросила она. Любопытство было сильнее хороших манер.
– Не пять, а только три. Но и их с головой хватило. А кто тебе сказал?
– Да я тут немного справки навела. Ты не обижайся, но у тебя ключи от квартиры деда. И ты тут хозяйничаешь. Я беспокоилась.
– Разумно. Жаль, мне о тебе справки не навести. – улыбнулся он.
– А что обо мне? Я замужем не была. Славы сердцеедки не имею.
– А у меня что, такая слава? – Тимофей засмеялся. И вместе с ним все его волосы на теле зашевелились.
– Ну мне сказали, что ты знатный ловелас. И надо держаться от тебя на расстоянии.
– Ну вот, всю малину испортили. Теперь ты будешь держать дистанцию, бегать от меня?
– Нет. Бегать не буду. Но и в жертвы твои не мечу. Давай об этом сразу договоримся.
– Ну ладно. Хотя я бы, конечно, попытал счастья.
– Давай не сегодня. Сегодня варим суп, кормим деда и расходимся. По рукам?
– Ты еще придешь?
– Приду, – сказала Лера. – Знаешь, после того, как я увидела его в центре комнаты… а потом это пальто на вешалке, фотографии, его отчаяние. Не могу не прийти. Скорее бы твой Петька вернулся. Тогда я успокоюсь.
– Да. Понимаю. Я вырос у него на глазах. А он на моих состарился. Знаешь, он свою семью как любил? Причем особенной любовью. Дед ведь вообще был бирюком. Таким, неразговорчивым, противным. Нет, он поддерживал общение с соседями. Но больше молча. Только глазами – зырк, зырк по сторонам. За порядком следил. И с женой все время молчал. Она идет с Петькой. А он с сумками или с ведрами черешни, например. Она в красивом платье, с прической. Он сзади. Охраняет.
А как ждал ее у подъезда? Соберутся куда-нибудь пойти, в театр или парк погулять. Дед с Петькой выйдут и стоят по полчаса. Ждут, пока бабушка выплывет. В духах, с прической похожей на пышный хлеб с загогулиной по центру. Дед и слова ей не скажет. Под руку она его возьмет, Петьку за руку и идут. Семья. Я без отца рос. Завидовал. Смешно, да? У Петьки только дед с бабушкой и были. А я завидовал.
Лера молча слушала, но в груди нарастал комок.
– Дед говорил немного, но делал для них все. Внука им сложно было поднимать. Время-то какое. И возраст. Развал, разруха. Он работал как проклятый. Нищета кругом, а он Петьке бананы несет. Я запомнил эти бананы, как и топор, с которым он внука с танцев встречал. Я правда завидовал. Дед очень их любил. А когда его жена умерла, быстро-быстро сдал. Сдулся. Теперь Петьки нет, и я очень боюсь за старика. Сколько он протянет, неизвестно.
Лера готовила суп и утирала слезы. Ей было жалко деда. Жалко изо всех сил.
Она сварила суп, накрыла деду на стол и позвала его есть, но старик уже спал.
***
Лера и Тимофей взяли старика на поруки. Она приезжала деда кормить, Тима покупал продукты и делал все домашние дела. Дед просто лежал и ждал. И от этого было тоскливо.
Лера потихоньку привыкла к Тимофею. Они много общались, иногда Тима провожал ее домой. Иногда они ели мороженое в парке. Он был интересным собеседником. Веселым. Деятельным. И сейчас его действия не раздражали, а вызывали уважение. Надо сказать, она не знала мужчин, которые с такой легкостью ухаживали бы за чужим стариком. Пожалуй, таких вообще не было. Тимофей был добрым. По-настоящему добрым и светлым человеком. Пусть иногда волосатой заботливой бабушкой, но много ли она знала мужчин, которые умеют по-настоящему заботиться?
Тимофей ей понравился. Не как мужчина, но как человек. Настоящий человек.
Но когда вернулся внук Петя, Лера поняла, что пропала.
***
Дед стал стремительно угасать. Его невозможно было заставить есть. Он лежал и ждал Петьку. То на спине лежал, то повернувшись лицом к стене. Молча. На вопросы кивал или вздыхал. И это было тяжело. Сидеть на месте и не знать, чем помочь старику.
– Петь, давай поднимем на уши консульство. Должны они хоть как-то заботиться о гражданах своих.
– Тим, я уже всех оббежал по кругу.
– Беги по второму. Дед рискует тебя не дождаться.
И Петька бежал. По второму и третьему кругу. Умолял, просил, требовал, угрожал. Он был в отчаянии. Где-то без него умирал его дед. Его семья. Все, что у него есть на этом свете. И он не мог ничего с этим сделать. Беспомощность убивала, выводила из себя. Петр брал себя в руки и опять бежал. Звонил. Упрашивал. Пока над ним не сжалилась судьба. Судьба?
Его посадили в самолет, заполненный наполовину такими же счастливчиками, как и он. И Петр полетел домой, к деду.
Куча анализов, рекомендаций. Ожидание результатов (нельзя, нельзя подвергать своего старика таким рискам). И вот, он поднимается на свой родной четвертый этаж и стучит в дверь.
Ему открывает Тимофей. Вместе с ним какая-то женщина. Ему сейчас не до нее, он скидывает обувь, сумки и бежит к деду.
Дедушка лежит на боку. Спит. Маленький, невесомый. Одни косточки и кожа – вот что осталось от родного человека.
Петя кладет руку на плечо и чувствует всю хрупкость этого уставшего организма. Дед открывает глаза. Белесые, полуслепые. Всматривается. Внимательно. Потом сжимает руку внука своими руками.
Обнимаются.
Дождался дед, дождался.
Петя отчетливо слышит, как кто-то всхлипывает. Оборачивается. В проеме двери стоит незнакомая женщина и Тимка. Женщина утирает слезы. Да нет, рыдает. Тимофей стоит молча, только обнимает женщину за плечи в бесполезных попытках успокоить ее.
