Czytaj książkę: «ОНА. puzzles. Реквием»

Олег Жуков, (o.k.ezh)

Czcionka:

Иллюстратор o.k.ezh

ISBN 978-5-4490-2622-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

она

Памяти Моей Жены Марины
посвящается…

Марина

«Главную заповедь даю вам —
Любите друг друга»
Иисус Христос

Любовь – не свод законов.
Это не то, как выглядят отношения с виду, это не «идеальная пара».
Это внутренняя отвага, такая, которую мы не познаем ни в чем другом.
Духовная отвага.
Это бытие вместе, когда вас не связывает ничто, кроме сделанного выбора.
И это далеко не так просто, как это звучит..
Изнутри
Александра Мур

ОНА. puzzles
реквием

Нескромный Ангел

Проходной Двор

Они проходят через меня как через проходной двор, простучав каблучками, стук которых эхом отражается от стен и еще какое-то время стоит в ушах колокольным звоном

Или звоном колокольчиков

Зависит от легкости походки

Наверное

Не знаю

Проходят и все

Неожиданно всплывают длинными тенями, ломающимися по периметру арки, легкое платье, сброшенные у постели туфли и жадные поцелуи

Мы оба знаем, что продолжения не будет, а, значит, нечего стесняться и надо получить всё, пока эта ночь держит нас вместе

Ночь – перекресток, на котором пересеклись наши пути, но у каждого своя дорога и никто не хочет менять свое направление в принципе: ни ты за ней, ни она за тобой не поворачиваем

Мы вместе пока горит красный сигнал светофора – минуту или ночь – на желтый оденемся, выпьем кофе и на зеленый – последний поцелуй в щеку: «Всё было здорово! Увидимся…»

Конечно

Конечно же

Конечно же – нет

Впрочем, как знать

Порой, кто-то пытается закрыть ворота с двух сторон и превратить проходной двор в гостиную

Приходят, располагаются, осматриваются, топят камин, разглядывают висящие на стене картины, перебирают потрепанные корешки стоящих на полках книг, включают и выключают свет, наливают себе выпивку в баре, нет-нет что-то готовят и кормят, стараясь удивить своими кулинарными изысками, передвигаются уже в своих домашних тапочках с пушистыми бумбонами на носках, у меня самого появляются тапочки с очаровательной мордой мишки-поросенка-песика и фланелевая пижама, разукрашенная сюжетами из кама-сутры, типа, чтобы не забыл; и уже не бросишь пустую бутылку из-под пива рядом с диваном, и курить теперь только на балконе, а в ванной весь прайс-лист из Л'Этуаль, и на выходные будут гости, так что – брейся; и вот уже какие-то чужие люди перелистывают семейный фотоальбом и перебирают диски с видеоиграми, и они, в принципе, милые даже люди, поэтому можно спокойно напиться, а утром с похмелья видишь на столе записку: «Подонок!», пустой гардероб и в телефоне смс от её подруги: «Все было здорово! Увидимся…»

Конечно

Конечно же – нет…

Опять нараспашку ворота и длинные серые вечера, разбавленные дешевым коньяком, магазинными пельменями «По-домашнему», X-box да пара «косяков» под аккомпанемент дождя

Почему-то всегда, именно в этот момент, идет дождь

Ты снова «проходной двор» с то и дело ломающимися об углы длинными тенями, пока кто-то не растопит камин и не заберется на колени – «Согрей…»

Тепло и аромат желанного тела и уже ищешь рядом с кроватью розовые тапочки с пушистыми бумбонами на носках

Шум «проходного двора» стихает – это опять уютная «гостиная» с тяжелыми гардинами на окнах

Она их не одергивает

Она вообще больше любит, свернувшись калачиком, смотреть на тлеющие деревяшки в камине

По моей душе она передвигается босиком, накинув на голое тело мою рубашку, все время увлекая куда-то за собой

И кажется, что это отдельный мир между землей и небом, между светом и тьмой, не имеющий ни входа, ни выхода, ни понятия о том «который сейчас час?»

Проблема лишь в том, что, если ты и забудешь о мире окружающем, то окружающий мир не забудет про тебя и нагло ворвется в некогда уютную гостиную, где совсем недавно какое-то подобие ангела разглядывало картины на стене, зажигая спички, боясь потревожить разум и чувства, потому что хрупко все и на хрустальных ножках, но – мир! – чудовище, окружившее нас, бесцеремонно врывается и пугает это милое создание так, что оно тут же исчезает, словно была фантазией или сном

Петли сорваны и вновь гуляет ветер во дворе, хлопают двери подъездов, на детской площадке отцы пьют портвейн, фонят женские голоса и длинные тени ломаются о постель

Мне все равно и я даже не пытаюсь оплатить телефон и интернет

И так продолжается до тех пор пока чей-то звонкий голос не крикнет из кухни: «О-о-о… да у тебя даже сахара нет!»

Действительно, незадача – с чем же тогда пить кофе?

«Кстати, кофе тоже нет!»

Пока думаешь над сложившимся ребусом, чиркает зажигалка и в камине появляется огонь, а, спустя пару минут, словно по приказу, появляются чай-кофе-сахар-круассаны-йогурт-фрукты-овощи-роллы-фритюрница, пыль протерта, рубашки выглажены, вместо пошлых тапочек adidasовские сланцы, беговая дорожка и теннисная ракетка в прихожей, в холодильнике сок, картины в рамы и с подсветкой, друзей нет – одни деловые партнеры, встречи в бизнес-центре, галстук обязателен, фитнес-клуб, тело упруго как оранжевый баскетбольный мяч, лицо умыли и вытерли, волосы уложил если не Зверев, то кто-то из его учеников; помимо прочего, с маникюром, пригодным для потребления пищи в японском ресторане, она запросто может поменять колесо в своей МЗ; cебя чувствуешь уже не секс-машиной – скорее игрушкой из интим-магазина, особенно когда это тело из-под длинных (Lancôme) ресниц пускает полный нежности недвусмысленный взгляд и предлагает себя прямо тут в офисе, на длинном столе из красного дерева, за которым еще минут 15 назад какие-то умные дядьки обсуждали последние данные фьючерсного рынка

И, в принципе, ведешься на все эти презентации и лейблы, но одна мысль особенно не дает покоя: как она вообще забрела в мой «двор»?! на какой такой вечеринке мы могли познакомиться, если она в рот не берет спиртного и постоянно выкидывает мои сигареты?! никто из бывших друзей (да-да, к тому времени они становятся бывшими) её раньше никогда не видел, не слышал и не знал, что такие вообще существуют; и можно было бы решить, что это очередной глюк, если бы не полный запрет на всякую психотропную дребедень, в-общем, и на видеоигры, в частности

И тогда наступает очередной кризис, не вписывающийся в рамки её dress code

И вот опять: кофе нет, сахара нет, вставать некуда, кредитки аннулированы, ракетка сломана, кроссовки выброшены, шторы опущены, в холодильнике пиво, X-box протерт от пыли, косяки забиты, дружки рядом, женские лица меняются как в калейдоскопе, в-общем – проходной двор!

И уже плевать на всю эту кутерьму – ты фатален и циничен, не в силах что-либо менять, да и не имея, признаться, такого желания; крыша сорвана, стен нет, дождь льет прямо на постель, луна спряталась, звезды потухли, солнце не включается – двор!

Проходной двор в городе, где никто не живёт и лишь телефонные номера оставленные губной помадой на зеркалах напоминают о том, что здесь кто-то был…

Кто-то был…

Но – кто?!

Цифры бордовым упреком нависают на твоем отражении, потому что если они написаны, значит, в них зашифрована какая-то надежда, хотя – на что?

И кто они?

Я сам-то кто?!

Смотрю в зеркало и говорю себе: «Ты»

Смотрю на себя со стороны и не вижу

Ищу и не нахожу

Говорю себе что-то и не слышу

Порой хочется стать целым, но не хочется заниматься сборкой – зачем?

Начинаешь искать смысл, раскладывать по полочкам, разбирать по деталям, по винтикам, по шурупчикам

Разобрал, разложил в кухне на клеенке, протер спиртом, рассмотрел подробно под лупой, покурил, удивленно поводил бровями, потом смел все это богатство в мусорное ведро и устроил вечеринку

Но однажды…

Однажды я проснусь…

Она сидит рядом

Полный нежности взгляд

Улыбка, лишь коснувшаяся уголков рта…

По телу пробегает легкая дрожь…

– Ты замёрз? Надо затопить камин.

Легко сказать – затопить…

Затопить там, где искры последний раз появлялись лишь от разбившихся об кирпич окурков, метко брошенных нетвердой рукой; там, где давно ветер золу развеял по окрестностям; там, где даже снеговики уже не тают…

Но она подула в камин и в нем весело заиграли языки пламени, согревая просыревшую от беспечной независимости комнату

Из-за шторы пробился солнечный луч

Стало снова уютно

– Кто ты? – спрашиваю ее

Она касается пальцами моего лица

– Я та кто останется с тобой навсегда…

– Правда?

– Конечно…

Конечно же, да.

Однажды…

Однажды я проснусь…

Нежность

По памяти…

По памяти чиркая спичками
Освещаю углы черно-белого
Кадры есть непривычные
Где я вдруг включаю несмелого
Словно боюсь повторения
Сломанных фраз недосказанность
Внутри затаилось сомнение
Снова боимся привязанность
Смотрим на небо грустные
Взглядами отражаемся
Только луна безумствует
Да ветер дождем умывается

В темноте глубоко пряча личное
Ночь вдруг разбудит прежнего
По памяти чиркая спичками
Я нахожу нежное…

неспящий спальный

Лампочка

Иногда мне кажется, что Ты действительно была всегда. Есть такие моменты в жизни когда я не могу представить, что была кто-то другая. Особенно если это моменты ситуативного счастья. Только с Тобой я мог бы познать «рай в шалаше» и Ты – как никто – об этом знаешь.

Однажды мы сняли квартиру где-то на краю вселенной, у самой МКАД – там где кончается Бирюлево, а дальше начинается другое измерение.

Сейчас я даже и не поручусь были ли у этой квартиры какие-нибудь хозяева. Она появилась как-то сама собой, из ниоткуда, по той лишь причине, что перед этим мы жили под одной крышей с хозяевами на другом конце вселенной, где, казалось, время провалилось под бетонные блоки многоквартирных заграждений, о чем, правда, так и не узнали все эти обитатели отколовшегося куска айсберга, дрейфующего в поисках своего «Титаника», а нам – непостижимым образом, на каком-то протоментальном уровне сохранившими связь с внешним миром – оставалось только флегматично наблюдать за тем, что случится раньше: темноту прорежет луч рокового корабля или этот кусок льдины тихо стает в угрюмых волнах серого асфальта.

Знали ли об этом хозяева нашей VIP-ложи – не знаю я, но наши отношения становились слишком тесными, чтобы оставаться на одной палубе тогда когда зависть, замешанная на ревности, перестала поддаваться контролю.

Как бы там ни было, неожиданно мы оказались в совершенно пустой безо всякой мебели квартире, плата за которую передавалась каким-то пиратским методом да так, что, повторюсь, я и не помню: а был ли на самом деле пират?

Да и имело ли это по большому счету значение, коль скоро мы смогли остаться одни и никто уже не лез к нам с глупыми вопросами по принципу: лишь бы спросить.

Мы одни. Электричество есть, вода есть, санузел с белым унитазом и эмалированной чугунной ванной. Правда, нет полок с зеркалами – зато есть двух-конфорочная плита на кухне, а в комнате односпальная железная кровать со скрипучей сеткой да стол со стулом, как мне кажется, украденные в какой-то столовой, но нас это скорей забавляло на уровне сексуальных экспериментов, а так – на той половине мы практически и не появлялись, перегородив комнату своей аппаратурой, направленной на наше лежбище, состоявшее из наброшенных прямо на пол нескольких матрацев размером 2,5х2,5м.

А что нам еще было нужно? Отсутствие телефона давало полную свободу и мы целыми днями могли валяться в потели, просматривать подряд все видеоновинки и слушать музыку, растворяясь в бесконечности Pink Floyd или напряженном объятии Depeshe Mode, вновь и вновь с жадным любопытством исследуя бескрайние просторы наших тел, иногда прерываясь для того, чтобы полистать подборку «Иностранной Литературы», спертую на одном из развалов, хотя ее и так, скорей всего, ждала участь макулатуры. И снова секс до потери времени, пока невесть откуда появившаяся у нас собака не вытащит наши разгоряченные тела на улицу, чтобы остудить, а заодно потратить в ближайшем магазине оставшиеся деньги на вино и сигареты.

И вот я думаю, что это была Ты…

Только с Тобой я и сейчас могу потеряться во времени и забыть о внешней реальности, аккуратными столбиками прямо на полу громоздя фундамент нашей будущей библиотеки, где на верхней книге, залитой кофе и вином, под пятнами от коих еще можно разобрать, что это книга Ремарка, на которой теперь стоит обычный граненый стакан, в котором среди табачного дыма, стоя по лепесток в воде, старается выжить желтая фиалка, напоминающая нам о хрупкости всего вокруг.

И еще.

Всю эту нору освещала 40Вт лампочка.

Обычная лампочка, ничем неприкрытая, висела под потолком.

Такая же тусклая лампочка бессовестно освещала Твой уголок в тот день когда я впервые у Тебя появился, как бы приглашая закончить картину об уютном гнездышке, когда-то начатую Тобой.

Ты словно набросала карандашом на холсте, не желая в итоге делать лишь бы.

Ты такая.

Ты – вечность, и Ты можешь себе это позволить – не спешить.

Теперь я думаю, что так было задумано.

Это был знак – висящая под потолком лампочка без абажура, чтобы я узнал Тебя и вспомнил те счастливые безмятежные дни.

Мы порой и не представляем, что за простейший элемент приведет всю формулу в движение. Словно задумка накурившегося школьника, сидящего перед зеркалом и пытающегося увидеть собственное отражение с закрытыми глазами. И как бы мы ни пытались, какие бы планы ни строили, в то мгновение когда он, глупо улыбаясь, закрывает глаза – именно эта висящая под потолком без абажура лампочка и оставляет свой последний яркий след; и чтобы мы потом ни делали – к жизни нас сможет вернуть только этот глюк накурившегося школьника, длящийся каких-то 10 секунд, а нам кажется, что прошло 10 лет между этими вспышками, и – более того – у каждого из нас есть своя история длиною в 10 лет, и мы даже не подозреваем, что это всего лишь история нашего отражения в зеркале, смотрящего на нас когда мы сидим перед ним с закрытыми глазами, гоняя под веками оранжевую вспышку электрической лампочки.

И когда мы с Тобой открыли глаза, то опять увидели друг друга, – иначе и быть не могло, – и снова все показалось до боли знакомым. Исчезли только матрацы с пола и кровать со скрипучей сеткой. Но, подчиняясь правилам игры, придуманной не нами, мы должны были делать вид, что не знакомы друг с другом.

А откуда тогда такое доверие?

Да, я знаю, что Ты скажешь.

Ты скажешь, что я не верил.

Но, милая моя, как можно было в такое поверить, столкнувшись с реальностью под закрытыми веками?

Так бывает: когда увидишь кошмарный сон, то никак не можешь от него оторваться, с недоверием вступая в следующий день, при этом обнаруживая, что календарь перевернули на 10 лет.

И должно пройти какое-то время, чтобы видение отпустило, символы забылись, а сон так и остался сном, потому что другой реальности – без Тебя – я не представляю.

А во сне понимаешь – это Ты, даже если Твое изображение ускользает, но я бегу за ним, хватаю за локоть, разворачиваю к себе и вижу, что ошибся.

Но то, что уместилось здесь на двух строчках, во сне – в двух секундах, в личном, вполне реальном, восприятии затрачивает годы. И я уже теряюсь, постоянно блуждая между сном и явью, между веками и полюсами; и когда мне кажется, что это лицо – такое прекрасное в свете луны – Твое, наступает утро и Ты снова ускользаешь, закутанная в пуховое сновидение, оставив после себя чужую женщину.

Тут волей-неволей будешь по утрам заглядывать под кровать и ванную, дабы убедиться, что этой чужой женщины больше нет, нечаянно раздражая Тебя собственной паранойей.

И тогда Ты надуваешь губы, из Твоих глаз льются соленые слезы.

Ты не выдерживаешь и подводишь меня к зеркалу, чтобы я смог наконец-то увидеть собственное отражение так и не открывшее глаза…

странник

Странник

Под серым небом странник бродит
С засохшей на щеке слезой

Его судьбой проклятье водит
И не даёт ему покой

Его душа закрыта маской
Под ней завядшие цветы
С последним лепестков ромашки

На нём одно лишь слово: «Ты»

И стены храма разрушая
С ним повстречается любовь
Но, маникюром поцарапав душу
Его голубка улетает вновь…

И вновь луна молитвы слышит
В морщины покрывает руки ночь
И конь его – товарищ верный
Уносит по дороге прочь

Чтобы пройти опять по кругу
Печали, горести, тревоги
Везде искать свою подругу

За гордость наказали боги…

И снова отражение скорби
Предательство толпы
Иуды сук
Поломанные крылья за спиной Икара
И шорох пересохших губ
«Опять не Ты…»

Солёный ветер
Звезда пропавшая во мгле
Темно
Обломки
Рваный парус
Патрон последний у виска
Закрытые ворота ада

А в рай не пустят никогда…

Ни смерти
Ни бессмертия
Ни жизни
Принявший наказание
Не прощенный
Сын ветра и опавших листьев
Всегда страдать приговорённый
Легенда волчьей стаи
Ворон
Седой ребёнок
Серый капюшон
Стон лепестка последнего ромашки
И палача и жертвы сон

Уставший, но незнающий покоя
Изгоем обреченный быть
Изгоем…

* * * * * * *

Осколки льда застряли в сердце
По нервам бьётся холодок
И пульс – неосторожно мелкий
Теряет в теле жизни ток
Кошмаром сны наружу рвутся
От пота мокрая постель
И еле слышный шепот криком
Вонзает в душу слово
«Верь!»

Но демон, скалясь, обнажает
Свои вампирские клыки

Со злой ухмылкой наблюдает
Как сбился Ангел мой с пути…

после грозы

В грозу посреди Шаболовки

Гроза застала Веру и ее почти шестилетнего сына Ваню посреди Шаболовки, куда они поехали, чтобы заложить в ломбарде кулон на золотой цепочке. Сильный ливень, обрушившийся на Москву, лишний раз подчеркнул нерадостное настроение.

Выходя из дома, доверившись солнцу за окном, про зонтик Вера даже не вспомнила.

Она с утра пыталась решить уравнение с двумя «известными»: надо отдать долг – это принципиально, и у Вани в конце недели день рождение, а, значит, придут гости, и надо накрыть на стол и сделать сыну подарок – это тоже принципиально. Один кулон, пусть и на цепочке, не решал задачу. К тому же, повседневные расходы ей с Ваней так же пока никто не отменил. Не до метео-прогнозов как-то…

Не добежав от трамвайной остановки до помещения, они нашли убежище под раскидистым тополем, более-менее защитившим их от того, чтобы не промокнуть до нитки. Вера с грустью смотрела на потоки воды, смывающей пыль с вмиг опустевшей улицы. Ваня прижимался к ней, обхватив ее руку.

Неожиданно Ваня отпустил руку мамы и выбежал из-под кроны дерева, направившись к проезжей части.

– Ваня, стой! Ты куда?! – закричала Вера. – Ты же весь промокнешь! Вернись сейчас же!

Но ребенок, не обращая внимания ни на мать, ни на ливень, добежал до тротуара, сел на корточки принялся и что-то на нем изучать.

– Ваня! Я кому говорю – вернись?! Ну, держись засранец, – выругалась Вера и решительно направилась к мальчику с твердым намерением отшлепать его за то, что вынудил-таки выйти ее из-под прикрытия, где так хорошо было грустить, глядя на дождевую стену. Но моментально промокшая грусть тут же сменилась на материнскую рассерженность.

– Ты что творишь, оболтус? Ты ж заболеешь весь! – заругалась Вера, подойдя к сыну.

– Мам, смотри, – не обращая внимания на ее сердитый тон, попросил Ваня. Вера взглянула туда куда указал ей сын и увидела… рака. Обыкновенного живого рака, невесть откуда взявшегося фактически в центре Москвы, и теперь упорно двигающегося к лишь ему известной цели.

Вера слегка удивилась – не лягушка ведь какая-нибудь появилась в дождь на тротуаре – но удивляться под проливным дождем не самое приятное занятие. Надо вернуться к тополю, где было еще довольно сухо.

– Ну, да, ну, рак… – Вера, слегка смягчившись от увиденного, взяла сына за плечо. – Ладно, посмотрел, теперь пошли. Совсем промок. Заболеешь ведь, да и я с тобой. Рак нас лечить будет? Вставай давай.

В этот момент у себя за спиной Вера услышала оглушительный треск и, оглянувшись, увидела как здоровенный сук, отломившись от тополя, рухнул точно на то место, где еще несколько секунд назад она с сыном укрывалась от дождя. Внутри у Веры все похолодело. Подкосились ноги. Перекрестившись, она села на корточки рядом с сыном, через плечо смотревшего в сторону тополя.

– Сломалось дерево, – спокойно констатировал ребенок и вновь переключил внимание на рака. – Мам, а откуда он?

– Кто? – Вера никак не могла придти в себя от только что увиденного и, позабыв тут же и про ливень, и про то, что они промокли, и про то для чего она вообще приехала на Шаболовку, продолжала смотреть в сторону дерева широко открытыми глазами, с ресниц которых дождь смывал тушь, размазывая ее по щекам темными ручейками.

– Ну, мам, ну, этот, ну, рак.

Вера посмотрела сначала на Ваню, словно не понимая – о чем он? Потом обратила внимание и на рака, устало перебирающего свои клешни. Она осторожно взяла его за жесткий панцирь и подняла до уровня глаз, чтобы получше разглядеть. Рак активно замахал клешнями, пытаясь то ли поприветствовать, то ли напугать. Черные бусинки глаз. Вращающиеся усы-антенны.

– Действительно, откуда ты тут взялся?..

– Может он из кастрюли убежал? – предположил Ваня. – Ну, как в «Русалочке».

– Может быть, может быть… – улыбнулась Вера.

– Мам, давай его себе заберем.

– Кого? Рака? Зачем?! Чтобы дедушка его как-нибудь под пиво пустил? Неет, этот рак, по-моему, достоин лучшей участи. Тем более, за нами должок, а долги, сынок, надо возвращать. – Вера оглянулась на тополь с лежащим рядом огромным суком, потом перевела взгляд на находящийся чуть дальше ломбард и добавила: – Не всегда, правда получается. Ладно, малыш, я, кажется, придумала. Вот, кстати, и трамвай.

На остановку подошел трамвай №26, идущий в сторону Загородного шоссе. Вера взяла сына за руку.

– Побежали!

Они запрыгнули в трамвай и прошли в заднюю часть вагона. В одной руке Вера держала руку сына, в другой – ничего непонимающего неистовствующего рака. Присесть, как всегда днем, было негде, но на задней площадке довольно свободно.

Вера с Ваней насквозь промокшие. Под ногами лужица. Окружающие почему-то не такие мокрые. В руках большинства зонты. В руке Веры – рак.

Некоторые, не скрывая любопытства, смотрели на них. Какой-то парень решил сострить.

– Девушка, а у меня как раз пара бутылок пива есть.

– А у меня к раз есть дурное настроение, – отрезала Вера.

Сидящая лицом к ним женщина средних лет надменно ухмыльнулась и отвернулась к окну.

– «Алексеевская больница», – объявили по громкоговорителю.

– Пошли, – Вера подтолкнула Ваню к выходу.

Выйдя из трамвая, они направились к пруду.

Ливень почти прошел и лишь редкий дождик отбивал свою грустную мелодию по поверхности городского водоема…

Мама и сын присели на корточки на песчаном отрезке берега возле самой воды.

– Ну, что, друг? Пора, наверное, прощаться… – Вера слегка коснулась пальцем шевелящихся усов. Ваня сделал тоже самое. Рак в ответ растопырил клешни. – Теперь мы в расчете. И знаешь… – Вера смахнула с ресниц затерявшуюся среди дождевых капель слезинку. – Спасибо тебе.

Вера положила рака на песок и тот, повинуясь природному инстинкту, заторопился к воде. Спустя полминуты он исчез. Женщина с ребенком какое-то время еще смотрели на воду, словно ожидая, что рак за чем-нибудь вернется.

Не вернулся.

– Мам, а он не утонет?

– Нет, малыш, не утонет, – улыбнулась Вера, – а вот мы если и не утонем, то точно заболеем. Поехали домой, напою тебя горячим молоком.

– Домой?

– А то куда же?

– Ну, мы же куда-то ехали. Теперь что – не надо?

Вера раскрыла висящую сбоку сумочку. Достала оттуда кулон на золотой цепочке. На кулоне изображен знак Зодиака. Рак.

– Надо же… – пробормотала Вера. – Нет, малыш, не надо. В первый раз что ли?.. – Она повесила цепочку с кулоном на шею Ване. – Твоя, в общем-то, вещь. Носи. Ты же у нас Рак по гороскопу.

– Кто я? – удивился мальчик. – По какому гороскопу? Это что такое?

– Пошли. Потом как-нибудь объясню.

– Мам, почему потом? Объясни сейчас. Что такое гороскоп?

– Ну, давай хотя бы до дома доберемся. Согреем молока…

– Лучше какао.

– Хорошо – какао. Сварим какао и я тебе все объясню. А то на нас сухого места нет. Вставай.

Они поднялись и пошли на остановку.

Тучи наконец позволили показаться солнцу, тут же заторопившемуся отогревать всех тех, кто, доверившись ему, выходя из дома, не вспомнил про зонтик.