Czytaj książkę: «Кровавая вода Африки»
Пролог. Пленных не брать
Командование мятежной шхуной взял на себя штурман Пендайс…
Это было невероятно. Это было настолько невероятно, что капитану показалось, что он сейчас умрёт. Потом ему вспомнился недавний сон.
Словно он стоял и смотрел, как горит его дом.
Он знал, что дом загорелся не сразу, а медленно, нехотя, словно он был живой, и словно он долго раздумывал, потом решил загореться и вспыхнул. И теперь капитан смотрел, как он горит и с громким треском сыплет искрами, занимаясь пламенем всё в новых и новых местах.
У дома был привязан пёс, старый, уже седой. Пёс жил в семье, бог знает, сколько времени и служил верой и правдой, и теперь он должен был сгореть вместе с домом, потому что у капитана не было сил подойти и отвязать его.
Сначала пёс рвался и лаял, отчаянно, исступлённо, изо всех своих сил пытаясь вырвать кольцо из столба, но столб был крепкий, и цепь была крепкая, и скоро пёс, задохнувшись и обессилев, понял, что ему не спастись. Он лёг и заплакал, застонал прямо по-человечески, скуля, бормоча что-то почти членораздельно в предсмертной тоске, а капитан смотрел на него и не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой, застыв словно в ступоре…
Командование мятежной шхуной взял на себя штурман Пендайс…
Капитан посмотрел на своих людей. Матросы глядели на него с надеждой, ожидая приказов. Сквайр вылез из паланкина и застыл, как громом поражённый. Рядом с ним доктор Легг удручённо щипал свой бакенбард, шепча под нос что-то едва слышное по-русски.
Платон, не говоря ни слова, пошёл заниматься верблюдами, и скоро он с Бонтондо и Беном Гантом уже развьючивали их, поили и привязывали к коновязи.
– Что случилось? – спросил у него Бонтондо.
– У нас угнали корабль, – ответил Платон. – И, похоже, всем нам теперь будет полный абсцесс1.
Бонтондо явно не понял, что всем теперь будет такое, и встревожился ещё сильнее, но с расспросами больше не приставал, изредка только поводя на Платона круглыми агатовыми глазами.
Капитан, доктор и сквайр продолжали стоять посреди площади.
– Что же теперь делать? – проговорил сквайр, наконец.
– Теперь надо идти на постоялый двор. А там разберёмся, – ответил капитан, потом решительно добавил: – Доктор, идите с матросами, вставайте на постой… Мистер Трелони, вы можете уже переодеваться. А я с Бонтондо двину через мангровы в форт Энрике. Платон идёт со мной. Проследите за сундуком, господа, теперь это наши единственные деньги… Когда я вернусь, будем разбираться.
И он ушёл.
Вернулся капитан поздно, но никто не ложился, ни матросы, ни джентльмены. Все сидели внизу, в таверне постоялого двора, и подавленно молчали. В таверне было шумно, здесь находились, разговаривали и даже спали другие караванщики. Капитан подсел к команде, хлопнул себя по колену и приказал:
– Ну, рассказывайте, мать вашу, как вы остались без корабля!
Матросы наперебой загомонили, потом стихли и посмотрели на кока Пиррета. Тот откашлялся, вытер рот рукавом и стал обстоятельно рассказывать. Матросы по ходу рассказа дополняли его речь ругательствами. Рассказ кока был весьма интересен.
Оказалось, что после отъезда капитана возле шхуны стали частенько замечать вдову утонувшего рыбака, горе которой все наблюдали на берегу в день прибытия. Но от своего горя Марианна, так звали вдову, быстро оправилась, и вскоре её можно было видеть в таверне на острове в компании матросов с «Архистар» и других кораблей. Потом в её домик зачастил боцман Билли Джонс, и все завидовали ему, потому что женщина была на редкость красива.
Бунт на «Архистар» вспыхнул удивительно быстро. Просто команда как-то мгновенно разделилась на тех, кто оказался с пистолетами, и на тех, у кого пистолетов не было, и кого держали на мушке. Потом на борт поднялись местные рыбаки, чужие матросы и Марианна. Все они были вооружены тесаками и пистолетами, а Марианна улыбалась страшно, и длинные волосы её развевались, а юбки под ветром задирались, открывая взглядам голые ноги. А боцман спросил у матросов, кто ещё из них пойдёт искать свободу и счастье, но больше никто не пошёл. И тогда штурман Пендайс сказал боцману:
– Ты не уйдёшь далеко, Билл… Не дури. Ты погубишь корабль.
А боцман сказал, что он и не думает идти мористее2, а пойдёт вдоль берега и в Гвинейском заливе найдёт себе кого-нибудь, кто поведёт шхуну дальше. Потом он крикнул штурману:
– Давай с нами, Джон!.. Сколько тебе ещё ходить под командованием мальчишки? Не пора ли самому стать капитаном?
И тогда подлец-штурман перешёл на сторону подлеца-боцмана, растак его и разэдак, и встал рядом с ним. А матросам, слава богу, отдали их рундуки и высадили на берег – и даже денег не отобрали. Последним в шлюпку садился кок Пиррет, и подлец-штурман сказал ему даже несколько слов, прощаясь.
– Вспомни, что он сказал, Пиррет, – настойчиво попросил капитан, он даже придвинулся к коку.
И в голосе капитана всем вдруг почудилась надежда.
– Да как-то чудно он сказал, – ответил кок. – Сказал он что-то про рыбу.
– А что именно он сказал о рыбе? – переспросил капитан. – Вспомни, это очень важно.
– Он сказал, уходим мы, дескать, в Гвинейский залив, а там рыбы навалом, – протянул кок, вспоминая и морща лоб от усердия. – Я ещё подумал, ловить они её там будут, что ли?.. Так ведь здесь рыбы-то везде невпроворот. Места такие.
Капитан удовлетворённо выдохнул и обвёл всех повеселевшими глазами.
– Ну, всё не так плохо, как мне представлялось сначала, – сказал он. – Мистер Пендайс – за нас, а это самое главное… А теперь – слушай мою команду! Завтра, на рассвете, мы отплываем вдогонку за «Архистар». Корабль для этого я уже зафрахтовал, он называется «Ласточка». А теперь – всем отбой.
И он поднялся из-за стола, и за ним поднялись остальные.
В комнате, отведённой джентльменам на эту ночь, мистер Трелони спросил капитана:
– Дэниэл, скажите, а как вы догадались насчёт штурмана Пендайса?
– Да по рыбе, Джордж, – ответил тот. – У нас на всякий случай с Пендайсом был уговор – сказать, что рыбы, мол, много. Знак такой… Он не предатель, он просто корабль спасает. Бог знает, что может случиться с «Архистар» в неумелых руках, а в преступных, но умелых мы шхуны вообще можем больше не увидеть.
– Слава богу, – сказал доктор. – А то мне показалось, что с «Архистар» я лишился всего на свете.
– Хорошо вас понимаю, доктор, – ответил капитан, и вылил в таз воду из кувшина. – Я уж и сам было решил, что остался, как без родного дома… Словно он в минуту сгорел.
Он готовился мыться и был раздет по пояс, Платон помогал ему.
– Но, господа, всё не так уж и плохо, – добавил вдруг капитан. – Наша координата 8, помните? Я уверен, что на полуострове Калум будет и наша шхуна, просто должна быть там… Мы с Пендайсом обсуждали маршрут «Архистар». Я уверен, он что-нибудь придумает и приведёт шхуну к этой координате.
И капитан энергично плеснул себе в лицо воды с ладоней.
Мистер Трелони деликатно отвернулся и стал готовиться ко сну.
****
– А знаете, господа… История морского разбоя знает немало женщин-пираток, – произнёс капитан.
Он, сквайр и доктор Легг стояли на палубе двухмачтовой бригантины «Ласточка» и смотрели на исчезающий вдали мангровый берег и остров Арген. Солнце поднималось и покрывало розовым золотом и берег, и воду, и всё вокруг. Из клеток, стоящих на палубе, раздавались истошные крики петухов.
Капитан потёр бритый, изрезанный с непривычки подбородок и добавил:
– И все они отличались особой жестокостью, как и всё женщины, взявшиеся за «мужской» труд. Им ведь надо было доказать мужчинам, что они не хуже… Вот дамы и старались.
Он брезгливо скривился.
Мистер Трелони думал о превратностях судьбы, которая играет человеком, не спрашивая о его желаниях и планах и не заботясь о том, что изо всего этого выйдет. Ведь помогая деньгами вдове утонувшего рыбака, капитан и представить себе не мог, что фактически поддерживает авантюристку-вдову в её коварном замысле… А ведь все её ещё и жалели! Однако, что же? Боцман Джонс настолько влюбился, что в конец потерял голову?
И сквайр постарался перевести разговор на другую тему:
– А вы заметили? Когда мы отплывали, у Бонтондо были удивительно влажные глаза.
– Да, мне тоже показалось, – отозвался доктор. – Хороший он мужик, хоть и чернокожий.
Капитан и мистер Трелони понимающе переглянулись, заулыбались, но ничего не сказали: у доктора все, с кем он выпивал, были «хорошими мужиками».
«Ласточка» миновала архипелаг Бижагош – группу островов у Западного побережья Африки, не останавливаясь. Мистер Трелони с ужасом подумал, что затеряться в этом множестве островов шхуне, что юнге обмакнуть кисть в смоляную бочку. Но не могли же они терять время, осматривая каждый остров? Приходилось довериться чутью капитана Линча. В который раз довериться. И ещё уповать на морскую удачу, а главное, на честность и благородство штурмана Джона Пендайса.
«Ласточка» на всех парусах летела к полуострову Калум.
****
Они увидели «Архистар» в зрительную трубу именно там, где и ожидали увидеть, недалеко от острова Томбо.
«Ласточка» встала по другую сторону острова и подняла английский флаг.
– Мы атакуем их на рассвете, когда все, кроме вахтенных, будут спать. И я очень надеюсь, что Пендайс нам поможет, – сказал капитан матросам, которые сидели и лежали на палубе возле пушек. – Пленных не брать. Мне нужны только боцман Джонс и эта женщина. Штурмана Пендайса тоже не трогать, разумеется.
Они отправились на вылазку заранее – почти весь экипаж, только вахтенный и кок Пиррет остались на «Ласточке» караулить сундук с «Аточа».
До берега они добрались на шлюпках и залегли там, стараясь поспать хоть немного до намеченного часа, и большинству, особенно старым, опытным матросам, это удалось. Костра не разжигали, боясь привлечь к себе внимание. Капитану, мистеру Трелони и доктору Леггу не спалось, они сидели, привалившись спиной к борту перевёрнутой шлюпки, и говорили о чём-то неспешно. Платон лежал рядом с закрытыми глазами, он, наверное, спал. Негромкий рокот прибрежных волн навевал успокоение.
– Любовь – это болезнь, которая укладывает людей в постель… Это я вам, как доктор, говорю, – сказал доктор Легг и зевнул.
Мистер Трелони засмеялся негромко, хлопнул себя рукой по щеке в очередной попытке убить какого-то кровососа и ответил:
– Ну, если и болезнь, то, слава богу, не заразная. А то бы все перезаражались друг от друга.
Он привстал, сломал себе ветку и принялся отмахиваться ею от насекомых.
– И, наверно, это единственная болезнь, от которой никто не хочет вылечиться, – продолжал доктор глубокомысленно. – Причём все пациенты довольны и жалоб нет.
– Иногда ты должен понять, что твоя любовь преступна, – прервал молчание капитан.
Невдалеке что-то заухало, перекрывая весь остальной ночной гвалт и стрёкот. Кто-то стремительно и бесшумно пролетел у них над головой, потом ещё, с другой стороны. Платон даже охнул, привстав на локте – он, как оказалось, тоже не спал.
– Что это за птица? – спросил доктор и опять зевнул.
– Это летучая мышь, – отозвался Платон со своего места. – Чуть в лицо мне не влетела.
Доктор Легг опять зевнул и потёр уши двумя руками, прогоняя сон.
– Идите, поспите, доктор, – сказал капитан, стараясь рассмотреть, вглядеться в темноте в лицо доктора: он не хотел брать доктора с собой, уступил его настойчивому требованию и теперь мучился сожалением.
– А то и правда, капитан, пойду-ка я, хоть полежу немного, – сказал доктор, поднимаясь.
Он лёг рядом с Платоном и завозился, устраиваясь удобнее. Некоторое время никто не разговаривал.
– Мистер Трелони, вы бы тоже поспали хоть немного, – сказал капитан и покосился на сквайра, но тот уже спал, свесив на грудь голову.
Капитан осторожно поправил неловко подвёрнутую руку сквайра, бесшумно поднялся и пошёл по берегу в ту сторону, где, – он знал это, – невидимая в темноте, на ленивой волне качалась «Архистар».
И Платон тут же его догнал.
****
Солнце взошло и озарило своим светом всё вокруг, только сегодня оно показалось капитану тяжёлым, багровым, даже кровавым, и вставало солнце медленно, нехотя, словно не желая освещать этот мир.
Только что они захватили шхуну, захватили легко, потому что сопротивляться было некому. Вахтенных на корме и на носу снял штурман Пендайс, который, увидев невдалеке чужую бригантину, не спал в эту ночь, и как только услышал возле «Архистар» тихий плеск вёсел, перерезал вахтенным горло. Остальных пиратов матросы зарезали в своих гамаках спящими, никто даже не проснулся. Боцмана Джонса и Марианну удалось схватить.
Боцмана вывели на палубу. Он был в своём чёрном платке, глаз не поднимал, а когда поднял, то капитану почудилось в них одно только отчаяние и ничего больше. У капитана заныло сердце, он опять попробовал поймать ускользающий взгляд боцмана, но ему это не удалось.
– Ты предал меня, Амиго. Предал из-за женщины, – сказал капитан. – Мне трудно будет тебя повесить, зато легко заколоть. Вот твоя сабля, мы будем драться.
Он протянул боцману его саблю в ножнах эфесом вперёд. Боцман нахмурил кустистые брови, поднял руку, медленно, словно нехотя, потянул саблю из ножен, и застыл так, с обнажённым клинком. Капитан отшвырнул его пустые ножны подальше на палубу, где их быстро поднял Платон.
Боцман опустил саблю и сказал:
– Нет, капитан. Я не могу с вами драться… Лучше заколите меня сразу.
Капитан презрительно усмехнулся, несколько раз ударил боцмана по плечу плашмя своей саблей и отступил назад, встав в позицию для боя.
Глаза боцмана загорелись, он взмахнул клинком, собираясь напасть, и тут же замер, пронзённый в грудь выпадом капитана. Тот выдернул клинок. Боцман упал, глаза его остекленели, и вскоре под его телом натекла лужа крови. Капитан помедлил недолго, глядя на тело боцмана, снял с себя перевязь и отдал свою окровавленную саблю Платону вместе с ножнами. Потом он посмотрел на пленную женщину.
Марианна была в одежде, в которой ходили тогда все моряки – короткие штаны и блуза, волосы стянуты в косу с надетым на неё кошелём из кожи. Этот наряд не добавлял ей привлекательности, но был прост и удобен на корабле. Она стояла и улыбалась, гордо откинув голову, но в глубине её голубых красивых глаз капитану почудилось смятение.
На палубе стояло кресло. Капитан приказал поднести его и медленно сел напротив Марианны, устало положив вытянутую ногу на ногу. Какое-то время он молча рассматривал женщину, подперев подбородок рукой, поставленной на подлокотник. Потом заговорил тихим, утомлённым, надломленным голосом. И первый его вопрос поразил и джентльменов, и команду, и, главное, саму Марианну. Та откинула рукой волосы со лба и всполошено впилась в капитана глазами.
А задал ей капитан один очень простой вопрос:
– Где ваши дети, мадам?
Доктор Легг стремительно повернулся. Всё это время, зная, что сейчас произойдёт, он стоял и смотрел за борт, в море, словно старался отыскать там что-то светлое, чистое, незамаранное. Сейчас же он, удивлённо глянув на капитана, всмотрелся в лицо Марианны и уже не спускал с неё глаз.
– Я оставила их с соседкой, – ответила та.
– Как же вы, мать, оставили своих маленьких дочерей, а сами помчались куда-то?
– Я их потом собиралась забрать к себе.
– Куда? На корабль? К пиратам? – В голосе капитана слышалась горечь.
Марианна молчала.
– Пиратский промысел – очень грязное дело, – Капитан отвёл невидящий взгляд. – Это трупы, и крики, и слёзы, и вечный ужас быть пойманным, и деньги, нечистые, запачканные в грязи и крови, которых ничем не отмыть… А впереди опять тот же ужас, и та же грязь… И нельзя остановиться, и нет дороги назад, ведь за спиною маячит виселица. И этот ежесекундный кошмар не заглушить никаким вином.
Он замолчал, словно забывшись. Доктор испуганно глянул на сквайра. Тот, бледный, не отрываясь, смотрел на капитана.
– А ваши дети? Они, как их мать, вербовали бы своим телом себе команду? – опять спросил тот.
Марианна молчала. Потом вскинула глаза и с яростью крикнула:
– А если мне невыносимо считать каждый пенни, боясь, что их завтра не хватит? А если я умнее иных мужчин? А если рука моя тверда, а душа отважна!.. А если я знаю, что достойна другой жизни?
Словно в ярости она сорвала с головы кошель, распуская волосы, и швырнула его себе под ноги. Все на палубе оторопели. Капитан улыбнулся одними губами и сказал негромко:
– Я не против ваших мечтаний, мадам. Только мне не нравится, когда воплощаются они за счёт меня, моего корабля и моей команды.
Он замолчал, и с каждой минутой его молчание становилось всё тягостней. Марианна опустила голову, словно пытаясь собраться с мыслями, и доктор подался вперёд, чувствуя, что её мысли путаются сейчас в голове и разбегаются в смертельном страхе.
– Я не знаю, что с вами делать, – произнёс капитан. – По закону вы сейчас должны дёргаться в галстуке… Подождём до завтра.
Лицо Марианны исказилось. Она сделала шаг к нему, в глазах её стояли слёзы. Золотистые волосы выбились из узла, их трепал ветер. Капитан поднялся и, не дожидаясь, когда Марианну уведут, пошёл в свою каюту. Больше в тот день он ни с кем не разговаривал.
К ночи над палубой и всем морем, и недалёким гвинейским берегом разнёсся плач его охотничьего рожка.
****
Наутро капитан приказал привести Марианну на палубу.
Скоро она появилась, бледная, дрожащая, с синевой вокруг глаз, и ветер играл её непокорными волосами, а поникшая шея была нежна и беззащитна.
– Я отпускаю вас… Отпускаю из-за ваших детей. И ещё потому, что вы отпустили моих матросов, – сказал ей капитан и протянул кошелёк. – Возьмите деньги. Их хватит оплатить обратную дорогу в форт Энрике.
И вместо благодарности он услышал слова, которые Марианна прошептала словно бы про себя:
– Я всё сделала не так… Теперь бы я поступила по-другому.
Капитан глянул непонимающе. Она шагнула к нему, запрокинула лицо, с призывом и жадностью всмотрелась в глаза. Заговорила жалобно:
– О, как я жалею, что мы не встретились с тобой раньше! Не будь твоего отъезда в Атар – и всё вышло бы по-другому! Ах, как мне жаль!
– Не обольщайтесь. Меня трудно сбить с толку настолько, чтобы я забыл свой долг. «Архистар» не быть пиратским кораблём, мадам, – ответил капитан и, отворачиваясь, бросил через плечо: – Прощайте! Я больше ничего не хочу о вас слышать. Никогда!
Он кивнул, и к Марианне подошли матросы, чтобы посадить в шлюпку.
– Но ты обо мне ещё услышишь. Мы ещё встретимся, милый, – прошептала она, поворачиваясь от капитана, но слов её никто не услышал и не разобрал.
Когда джентльмены узнали, что Марианну высадили на берег, мистер Трелони воскликнул:
– Что же! Красивая женщина – мне было бы неприятно видеть её, болтающейся в петле. Но она её не минует! Ох, чует моё сердце!
– Да, не минует!.. А, кстати! Где Платон? – спросил капитан.
– Он потерял свой амулет. Решил поискать на берегу, где мы вчера сидели ночью. Может, в песок обронил, когда спал? – ответил доктор Легг.
– Как вернётся на борт, мы снимается с якоря. Если ветер не стихнет! И прислать ко мне Бена Ганта! – приказал капитан.
Когда Гант подбежал, он сказал ему официально:
– Мистер Гант! Кажется, вы раньше служили боцманом?
– Да, сэр, – ответил тот.
– Принимайте команду! Вы были славным матросом, я думаю, боцманом будете ещё лучшим.
Взгляд капитана затуманился, но он тряхнул головой и отпустил Ганта.
Скоро вернулся Платон и издалека показал капитану свой амулет, покачав его на бечёвке над головой победным жестом. Он счастливо улыбался во весь рот, опять напоминая всем портового бристольского мальчишку, только большого и чёрного. Шлюпку подняли на борт, и капитан отдал команду:
– Боцман! По местам стоять! С якоря сниматься!
И Бен Гант побежал к матросам командовать.
«Архистар» развернула паруса. Она заскользила в море и пошла вдоль гвинейского берега.
За шхуной летели чайки, они кричали, дрались и бросались в волны.
****
Глава 1. Гвинейский берег
Это путешествие в Гвинею оказало влияние на жизнь капитана Линча не только в ХVIII веке, но и на все последующие его жизни в другие времена.
Потому что именно здесь он встретился женщиной, изменившей его природную суть. Точнее, именно после этой встречи ему стало понятно, что он не такой, как все.
Но сначала ничего не предвещало этого.
Капитан, джентльмены и кок Пиррет высадились на берегу, узкий мыс которого основательно вдавался в океан. Там их шлюпку уже ждала орава полуголых африканцев и африканок с ребятишками. Перебивая друг друга, они кричали на разные голоса и тянули к морякам корзины. В корзинах лежали фрукты, но больше было гвинейской рыбы – плоских квадратных скатов с тонкими и упругими, как стальной прут, хвостами, серебристо-синих мелких акул, рыбы по имени «капитан» и рыбы «бонга», которую ловят ночью, когда она поднимается со дна на поверхность.
Оставив доктора Легга и мистера Трелони возле шлюпки любоваться красотами океана, а кока закупать фрукты и рыбу, капитан с Платоном ушли в факторию.
А океан, как огромное количество воды, впрочем, как и огромное количество любого другого вещества – явление по своей красоте исключительное. Мощно и плавно катил он свои воды к пологому берегу, и волны накатывали, вылизывая берег до идеальной чистоты и гладкости. Вскоре испёкшийся под солнцем мистер Трелони снял ботинки, засучил штаны, залез в воду, и тут же повернул назад, как ошпаренный.
– Да что такое, доктор? Этакая холодища! – сказал он, стремглав выбираясь на берег. – Солнце печёт вовсю – а не искупаться.
– А чего вы ещё ожидали от океана, сэр? – ответил ему доктор снисходительно, с видом опытного моряка.
– Ну да! Всё, как всегда. Ожидал «морских купаний», а тут – извольте, купанья океанические, – согласился Трелони, раскатывая штаны обратно.
Когда капитан вернулся, то рассказал, что нанял проводника, точнее, двух проводников:
– И самое любопытное, что это отец и сын… Отец – португалец, мне его рекомендовал капитан Бортоломео из Лисса, а сын – мулат… Наши проводники вам понравятся.
Проводники, которые поднялись на палубу к вечеру, и правда, понравились джентльменам.
Отец, дон Родригу – старый португальский аристократ знатного рода, в модном французском платье, был сухощавый, изящный, небольшого роста, с гордой, но чуть расслабленной, осанкой. Туфли и гладко выбритые щеки его сияли, напомаженные усы загибались кверху, седоватые густые волосы прикрывала шляпа.
В его сыне трудно было заметить признаки белой расы. Юноша имел чёрную, как уголь, лоснящуюся кожу, негритянские черты лица, и был невысокого роста, ладный и мускулистый. Звали его Жуан. Юный проводник разговаривал с Платоном у борта. Вместе со всеми за столом, поставленным на палубе «Архистар», он не сидел.
Дон Родригу поднял бокал и пригубил вино. Руки у него были старческие, в коричневых пятнах, но они не дрожали, а движения были чёткие и быстрые. Разговаривал он на неплохом английском языке.
– Мы, португальцы, ещё в середине XV века назвали Гвинею «Берегом ливней», – сказал он. – Вы прибыли к концу сухого сезона, джентльмены… Скоро, в июне, здесь начнутся страшные дожди, и тогда западная Гвинея, её горная часть с плато Фута-Джаллон, будет непроходима.
Отодвинув стаканы, капитан развернул английскую карту Гвинеи и сказал, показывая на ней пальцем отмеченную точку:
– Дон Родригу, нам нужно попасть вот сюда… Это возможно?
– В общем-то, да, – ответил португалец, всматриваясь в карту. – Сначала мы пойдём по территории Нижней Гвинеи, это два или три дня пути… Надеюсь, что дожди нас ещё не застанут – на побережье их выливается особенно много. Потом мы пойдём по землям Средней Гвинеи. Тут начинаются скалы из песчаника. Массив называется Фута-Джаллон. Хотя, в основном, там изобилуют саванны.
– Простите, дон Родригу, – перебил португальца доктор Легг. – А саванны – это где львы?
– Да… Львов в саваннах предостаточно… А ещё антилоп, буйволов, гиен и слонов, – португалец внимательно посмотрел на доктора и усмехнулся. – Но лучше будет нам со львами не встречаться.
– Да я просто так спросил, – сказал доктор, опуская глаза.
– А Фута-Джаллон – это ведь ещё и государство? – капитан вернул португальца к разговору.
– Да, государство кочевников фульбе… Образовалось лет пятнадцать тому назад. Почти все фульбе – мусульмане, но есть и фульбе-язычники. И это очень плохо для нашей экспедиции.
– А почему? – спросил капитан.
– Видите ли, господин капитан, там сейчас идёт война… Фульбе-мусульмане начали войну против племён дьялонке, а также против фульбе-язычников. Так что поставки слоновой кости на побережье практически прекратились, да и на ту кость, что есть, цены взлетели.
– Жалко, мы как раз хотели купить слоновую кость, – сказал мистер Трелони, до этого молчавший.
– Слоновую кость будет лучше купить в районе Гвинейского залива, – ответил старый португалец и добавил: – Кстати, там самые большие невольничьи рынки во всей Африке.
– Мы не интересуемся рабами, дон Родригу, – заметил капитан коротко.
Португалец быстро глянул на капитана, и взгляд его потеплел, потом он посмотрел на своего сына и ответил:
– Мне приятно это слышать. После рождения Жуана я стал по-другому относиться к работорговле… Теперь я, как видите – проводник.
– И нас это устраивает, – сказал капитан и протянул португальцу через стол руку. Тот крепко её пожал.
Джентльмены простились с проводниками до скорой встречи.
****
Сначала, наняв лодки с гребцами-туземцами, они плыли по реке до первого порога.
В этом месте начинался первый уступ плато Фута-Джаллон, которое такими невысокими ступенями, медленно и неспешно, уступ за уступом, поднималось на северо-восток. Лодки повернули к берегу и причалили. Африканцы занялись устройством лагеря. Мистер Трелони достал зрительную трубу и принялся осматривать окрестности. Доктор Легг старался объясниться с чернокожими гребцами по-английски. Сначала он кричал, ругался, пытаясь им что-то доказать, потом, когда те, не слушая его, всё же перенесли все вещи на вершину холма, стал тихо и покорно улыбаться. Вскоре к нему на выручку пришёл Платон – он заговорил с гребцами на языке народности сусу.
С самого утра тяжёлые серые тучи заволокли небо, и, посмотрев вдаль на уступы гор, капитан увидел в этом безотрадном небе стаю птиц. Он вспомнил журавлей Московии, как они летят, вытянувшись в прямую линию, а потом перестраиваются клином, и ему почему-то стало грустно. Он опустил трубу и поправил платок на голове.
К капитану подошёл дон Родригу, аккуратный и подтянутый, словно бы он не сидел, скрюченный, все эти дни в лодке.
– На этом плато начинаются три самые большие реки всей западной Африки, – сказал он, проследив за взглядом капитана. – Нигер, Сенегал и Гамбия… Местные так и называют плато Фута-Джаллон – «Отец вод».
Капитан опять посмотрел вдаль. К подножию синих уступов подходила саванна. Плоская, местами выжженная до основания земля была покрыта редкой травой соломенного цвета. Тут и там из этой земли торчали совсем голые прутики, палки, деревца, кусты, высокие стебли сухих растений, и поэтому казалось, что саванна ощетинилась в ожидании дождя.
– Здесь всегда так? – спросил капитан.
– Нет, конечно, – ответил дон Родригу. – Просто сейчас земля выжжена за сухой сезон. Но само плато покрыто тропическим лесом. И скоро пойдут дожди, и воды будет столько, что… Сами увидите… Хотя климат в Средней Гвинее скорее засушливый.
Раздался звук барабана – это один туземец, устроившись на пригорке, весело бил в барабан. Белые зубы его сияли на чёрном лице.
– Барабанщик передаёт в другое племя, что они благополучно доставили нас сюда, – объяснил дон Родригу. – Скоро за нами придут другие проводники и носильщики.
Барабанщик перестал бить, сложил свои палки и словно прислушался. Так он сидел какое-то время, потом заколотил опять. Барабан был большой, устрашающего вида. Звучал он громко, воинственно, звук был сухой и резкий, он монотонно разносился окрест. Барабанщик опять прислушался и заулыбался, он словно услышал что-то. Скоро и капитан услышал далёкое «тэп-бум-тэп».
Гребцы лодок засобирались в обратный путь и скоро отчалили. Отряд остался на берегу среди разбитых палаток. Матросы стали разжигать костёр. К дону Родригу подошёл его сын.
– Жуан говорит, что он согласен с гребцами. Он тоже считает, что скоро пойдёт дождь, – сказал дон Родригу капитану. – Нам надо поторопиться с ужином.
С ужином расправились быстро, а потом все сидели у костра, и дон Родригу по просьбе мистера Трелони рассказывал о барабанах Африки.
– Ни одна смерть или рождение в тропической Африке, ни одна война или даже простая охота не обходятся без того, чтобы барабанный бой не разнёс эту новость от деревни к деревне, – говорил проводник. – Барабанщик на гвинейском берегу – очень важное лицо, у него в племени нет других обязанностей, он даже не смеет переносить свой барабан с места на место. Считается, что от этого он может сойти с ума, а в Африке очень боятся этого. Женщины также не имеют права прикасаться к барабану. И нельзя на барабане выстукивать некоторые слова – это табу.
– А какие слова, дон Родригу? – спросил доктор Легг.
– Например, нельзя выстукивать слова «череп» и «кровь».
– Значит, я не смогу послать сообщение своему коллеге?
– Почему? Сможете. Барабанные сообщения могут быть и очень сложными, и содержать сообщение о чьей-то болезни. Только без вашей подписи.
– Это как же?
– Ну, вместо вашего имени «мистер Легг» будет стоять что-то вроде прозвища: «красный человек» или «человек с зелёными глазами» – что-то понятное для африканцев, им знакомое.
Тут сквайр, хитро улыбаясь, вставил:
– Или «человек с волшебной трубкой»!
– Такое сообщение услышат на пять миль в округе… Главное, чтобы барабанщик не ошибся, – продолжал дон Родригу. – За ошибку барабанщику отрезают ухо.
У костра поднялся гомон – матросы обсуждали ухо.
– Как же они это делают? – спросил мистер Трелони, потирая свой шрам на щеке.
– Насколько я что-то понимаю, это такой музыкальный язык, – ответил проводник. – Обычные фразы превращаются в музыкальные такты. Секрет – в самих африканских языках: во всех словах каждый слог имеет основной тон – или высокий, или низкий. Изменяется тон – изменяется смысл слова. Искусный барабанщик передаёт сообщения, воспроизводя «мелодию» слов… Но барабаны не могут выразить идеи, с которыми туземцы не знакомы.
Капитан прикрыл глаза руками и так слушал дона Родригу какое-то время. Потом он отвернулся от костра, открыл глаза и посмотрел вдаль. Луны и звёзд сегодня не было, и саванна показалась ему будто залитой смолой. Треск цикад безуспешно пытался заглушить другие напевы саванны, незнакомые и потому пугающие. И тут раздался отзвук далёкого грома. У костра все смолкли.
